твои неважные шестнадцать

С утра головная боль бьет по вискам, но сильнее бьют мысли о Кошелевой. Он с этими мыслями засыпал; он с ними и проснулся. Первое желание — увидеть, объясниться и разобраться, второе — водички с таблеткой. Поднимаясь на локтях, Макс еле разлепляет глаза и тут же натыкается взглядом на Илону. Та носом тихо шмыгает и тушь расплывшуюся подтирает, сидя по-турецки прямо напротив. Анисимов хмурится и за телефоном тянется: время посмотреть. 5:54 — показывает тот и Макс ещё больше хмурится. Почему он, блять, проснулся? И почему перед ним плачет Соломонова? Второй вопрос задаётся и Анисимов немного зависает, не отрывая взгляда от потухшего экрана телефона. А потом второй вопрос наконец-то осознается и Макс, откидывая мобильный, садится, внимание привлекая. Та вздрагивает и на Свободу испуганный взгляд помещает, тихо шмыгая. — Ты чего, Илон? — тихо спрашивает Макс, к девушке подвигаясь и по спине ее поглаживая. Зеленые глаза с чёрным — крайне изысканным — ободком глядят на него жалостно и помощи просят. А Соломонова головой качает, мол, ничего. — Малая, ну чего ты плачешь? — ещё тише продолжает Анисимов и за плечи девушку аккуратно приобнимает. — Да херня, Макс, — все-таки отвечает Илона и слезы с щёк убирает. — С Никитой поссорились что ли? — озвучивает самое очевидное парень и Соломонова отвечает парой кивков, — Ну чего ты так расстраиваешься? — Да как, блять, не расстраиваться, когда несколько месяцев уже все по пизде идёт, Макс? — повышая тон, говорит блондинка, — Ссоры из ниоткуда, раздражение всегда друг к другу и придирки вечные. Ревность ещё эта его долбанная, — на последнем предложении голос девушки предательски содрогается и та в колени лицом утыкается, а Максу и остаётся только по спине девушку гладить, поддерживать. — Красивая ты, Илон, просто. Умная, весёлая и спорт любишь. Не девушка, а мечта, — выдавливая улыбку, произносит Максим и совершенно не знает, что ещё сказать, — Я бы такую как ты тоже ревновал, — Соломонова едва слышно цокает на слова парня, но тот продолжает, — Не видишь ты просто, как Хабиб или Банкес на тебя смотрят... А Никита замечает. И потерять боится, Илон. — А как же доверие? — переходя на истеричный шёпот, спрашивает девушка и голову поднимает, взглядом насмешливым обводя Анисимова, — Где его доверие ко мне? Где его уважение, если он думает, что я после года отношений побегу неизвестно к кому?! Его ревность не оправдана, Макс! Я, боже, никогда поводов не давала, чтобы мне истерики устраивать. Знаешь, сука, из-за чего мы поругались? — риторически вопрошает Соломона и руками вскидывает, — Из-за того, что я Терновому… Олегу, сука, совет дала. Посидела с ним, поговорила! Это же пиздец, Макс, — её голос опять дрожит и неожиданно для всех Серёжа признаки жизни подаёт, поворачиваясь лицом к ребятам. Руку Соломоновой в своей сжимает и шепчет тихо: — Никите просто кажется, что тебя он не достоин и никогда не был. Психует без повода из-за этого только. Недопонимает совершенно, почему ты с ним. И поэтому боится, что уйдёшь в любой момент. Ты ж для него идеал. Солнечная, спокойная, веселая, интересная и я могу ещё очень много перечислять, как он тебя описывает, но не буду. Просто тебе нужно показать, что он тебе нужен и ты от него не уйдёшь, — Соломонова нахмурилась, кидая взгляд с Серёжи на Макса и обратно, — Не сказать, Илон, а показать, — выразительно и рассудительно закончил Трущев и девушка, размазывая остатки туши, неожиданно подорвалась с места, спешно покидая палатку. — Умеешь ты девушек успокаивать, конечно, — улыбнулся Макс, а Трущев подмигнул тому, после прикрывая глаза. — Как с Кристинкой? — неожиданно спросил Серёжа, все ещё не открывая глаз. — Почему ты именно про неё спросил? — раздраженно кинул парень, доставая ещё более помятую пачку сигарет из кармана. Он так и спал, оказывается. Пальцы привычно и почти машинально открывают упаковку и Анисимов усмехается, пробегая взглядом по содержимому. Почти новая пачка была абсолютно смята. — Не знаю, — разрушил затянувшуюся тишину Трущев, глубоко вздыхая и открывая глаза, — С ней же ты вчера был, а потом пришёл… В хуевом настроении, мягко говоря. — Когда я был с ней, все было в порядке, — учтиво поправил Макс и отвёл глаза от удивленного взгляда Серёжи, — Проблема в том, что не только с Кошелевой я был. — Серьезно? — насмешливо переспросил друг, присаживаясь. А потом Трущев наткнулся взглядом на хмурого Анисимова и его ухмылка с насмешливостью тут же улетучились, — Макс, это серьезно? — уже более чем взволновано добавил парень, на что Максим кивнул, кусая губы. — Я Жеку поцеловал, — спокойно произнес тот и тут же закачал головой, — Редкостный долбаеб. Недоумение Серёжи вылилось в затяжное «у-у-у», что так часто использовал в речи Трущев. — А до этого меня чуть не поцеловала Крис, — в завершении добавил Макс, разводя руками. — Чуть? — недоуменно переспросил Сережа. — Я её оттолкнул, — хмуро растолковал Свобода. — Ты что, блять, сделал? То есть Кристину ты продинамил и пошёл к Жене, которую ты через раз терпишь? Макс сдержанно кивнул, а Серёжа совсем не сдержанно нарек Анисимова долбаебом. Максим же откинулся на землю и закрыл глаза, сжимая в руках злосчастную пачку. Голова начинала болеть все сильнее и сильнее. Возможно из-за похмелья, а возможно из-за вопросов, на которые у Максима не было ответов. Самый главный вопрос был легким: откуда у него вообще появились чувства к Кошелевой? Нет, конечно, при первой встрече она ему приглянулась. Все-таки новое лицо, новая история и, в конце концов, новая девушка. Без Серёжи в недалеком прошлом, без Никиты в настоящем и без неопределённого количества симпатий к почти всем парням. Но, сказать честно — Анисимов часто красивых девушек видел, да на потоке у него в универе таких как Кристина — тьма. Возможно симпатия получила своё начало, когда мысли о том, что Кошелева — молодец стали уж слишком часты и назойливы. Максу нравились сильные девушки. А Кристина-то девочкой казалась, но, определенно, сильной. Ещё сильнее тянуло её видимое отторжение и антипатия. Её открытое недоверие, брови нахмуренные, взгляд ледяной. Была в ней загадка — нераскрытая пока, а от того и привлекательная. А загадки Анисимов отгадывать любил. — Что ты с пачкой делаешь, бля? — отвлекает Серёжа, извлекая измученные сигареты из кулака парня, — Минус сто рублей, студент — вяло произнес Трущев и нахмуренно оглядел палатку в немом поиске своих сигарет. Пачка нашлась под пустыми бутылками из-под рома, на что Серёжа усмехнулся. — Так хуево, — изрекает Анисимов, поднимаясь и покидая палатку. Трущев знающе (не у одного только Макса похмелье и проблемы на личном!) кивает и следует за парнем. Макс, только оказавшись на свежем воздухе, хмурится и посильнее кутается в свою серую толстовку. Прохладно. — Здесь покурим — похуй, — говорит он, за локоть хватая Серёжу, когда тот хочет уйти вглубь. — Почему? — интересуется Трущев, открытую пачку Максу подавая. — Время видел? Пять утра. С первыми птичками встали, Серёг, — усмехается парень, небрежно сигарету поджигая и оттого зажигалку роняя. А стоит парню подняться, как за Серёжей уже появляется заспанная Диана, что глаза потирает. Трущев на шорох оборачивается и шутливо кланяется девушке. — А вот и первые птички, — добавляет Серёжа, вызывая у Видякиной уставшую улыбку. — Ты не спала, Ди? — серьезно спрашивает Макс, разглядывая помятую Видякину. Та явно была антонимом к слову «бодрость». Диана лишь разводит руками, кидая хриплое: — Немного совсем, — девушка откашливается, а потом взглядом скользит с Серёжи на пачку, на что парень с запинкой, но все же подаёт Диане сигареты. — Кашляешь и куришь, — с укором произносит Анисимов, головой покачивая, — Уверен, что бросать тебе надо, Ди. — Ты же пением занимаешься? — медленно въезжая в смысл слов Макса, спрашивает Трущев, а Диана в сторону дым выпускает. — Да, занимаюсь, — кивает она, — Ситуации такие происходят, что хрен бросишь, — вырывается у Видякиной и она делает глубокую затяжку, разглядывая свои кроссовки. А Макс с Серёжей переглядываются, не решаясь что-либо сказать. Когда Трущев получил от Руслана ответы: «да я ее пальцем не тронул!», «пиздит твоя телка!», он пошёл к Максу. Серёжа хоть и понимал, что Крис была точно в курсе всей ситуации, тревожить девушку не хотелось. Да и Анисимов оказался там не случайно — думал парень, обуславливая своё нахождение в общежитие у Макса. Тот же долго, упорно и напряженно молчал, а потом пальцами в волосы зарылся и тихое «да» произнес. И это тихое, личное «да» дошло до Назимы, ведь Серёжа обещал ей рассказать. И сейчас хотелось верить, что дальше неё это не ушло (для Дэни была версия краткая: «нет»). — Все знают, да? — видя реакцию, почти беззвучно спрашивает Видякина и тут же получает в ответ два поддерживающих взгляда. — Серёжа знает, — сглатывая ком, говорит Макс, — И Назима, — не спеша добавляет он и видит, что Диана к небу глаза поднимает. Слезы пытается сдержать. — Дэни ещё догадывался, но мы ему сказали, что нет, — тихо произносит Серёжа и кидает взгляд на Анисимова, который и сам не знает, что говорить дальше. — Как ты поняла? — спрашивает Максим, а Трущев понимает, что сейчас нужно было говорить что-то вроде «успокойся». А не (псевдо) допрос устраивать. Диана плечами пожимает и рукавом толстовки слезы скатывающиеся стирает. А хочется стереть себе память и ощущение позора, что сейчас захлестнуло. Серёжа сигарету откидывает и ботинком топчет, а потом за плечи Видякину обнять хочет, но боится жутко. «Приятны ли будут прикосновения?» — спрашивает у себя Трущев, в то время как Макс уже отвечает себе «нет», поэтому лишь аккуратно руку девушке протягивает. «Я здесь» — невербально шепчет Максим. «Я знаю» — сжимая ладонь парня в своей, отвечает Видякина. И они близкими-близкими в один миг становятся. Родными почти-что. Но не в этот. В этот момент они уже друг другу близки чертовски. Близкими они стали, когда Макс лицо ей умывал, слезы пальцами стирал и крепко надежно обнимал. Макс как старший брат, которому парень, с которым ты гуляешь, совершено не нравится, и поэтому он при первой же возможности бьет его и тебя защищает. И пока ты героем его нарекаешь, он думает о том, что Кошелева, блять, молодец. Это она заметила. Она заставила вернуться. Она спасла. — Я просто чувствовала, что что-то не так, — говорит Диана, глубоко внутрь запрятывая правду от «брата». Не говорить же, что Кримлидис ежедневно у двери её тусуется, выпрашивая разговор? Но не по-семейному, Ди. /// Видякина спит всего ничего: до утра с Банкесом да Аней сидели, культурно опустошая запасы Серёжи-Макса-Никиты-Олега (кто именно платил, Диана не знала, но точно знала, что благодарить нужно либо всех, либо кого-то из них). В три подтянулся Терновой, располагаясь на коленях Ани, которая читала свои стихи. Банкес же пытался-пытался-пытался положить стихи на гитару, задумчиво перебирая струны. Периодически получалось, чему радовались все и звонко чокались. Диана помнит, что Олег у неё бутылку пива отбирал и подушку под голову клал. Его наручные часы показывали четыре с чем-то. Аня же к тому времени спала, периодически падая на Лешу, пока тот её не уложил рядом с Видякиной. Все, что помнит Диана дальше — тихий-тихий шёпот ребят рядом и теплое одеяло, которым кто-то накрыл. Видякина спит всего ничего и, проснувшись от голосов снаружи, выбирается из духоты, скидывая с себя руки Ани и ноги Олега. Да, палатка на троих явно теснила четверых. Видякина спит всего ничего и Макс, похлопывая ту по плечу, говорит ей пойти спать дальше. И Диана примерно кивает, просит у Серёжи ещё пару сигарет (отказать Трущев, конечно, не может) и наблюдает как в палатке скрываются парни. Стоит ещё пару мгновений, чистый воздух вдыхая и одновременно с тем понимая, что к воде хочет. Мимолетный взгляд на палатку Макса с Серёжей бросает, а потом двигается. Диана ночь и раннее утро обожает так же сильно, как Кристина улыбаться или Софа шутить. Множество ночей было проведено на подоконнике, засыпая в ужасно неудобной позе. Множество мыслей было обдумано, глядя на фонарь внизу. Множество песен было спето и наспех записано на корках прошлогодних тетрадей, наблюдая за разношёрстными, неповторимыми рассветами. Диана считает, что ушедшее лето было самым лучшим в её жизни. Видякина понимает, что наступившая осень — самая ужасная пора за всю жизнь. И девушка, моргая и тем самым смахивая слезинки, понимает, что вот она — ж и з н ь. «Чёрная полоса бежит и на пятки наступает белой, а потом белая поступает точно так же» — говорила вчера (а может и сегодня) Соня, пальцами расчёсывая непослушные пряди волос девушки. У Дианы даже в душе закрадывается надежда, что скоро она перестанет себя ненавидеть, брать дрожащими руками лезвие и постоянно плакать. Видякина хочет верить, что скоро-скоро опять все будет хорошо. А пока она посильнее рукава толстовки натягивает, ладони скрывая, и смотрит на вышедшее солнце. — Видякина? — зовёт по дрожи знакомый голос, руку на плечо помещая. Диана дёргается резко, оборачивается и спешно вперед двигается. А от парня назад. — Пошёл вон, — твёрдо кидает девушка, руки на груди складывая и взглядом прожигая Руслана напротив. Тот же руки поднимает, в жесте «сдаюсь-сдаюсь-сдаюсь» и шаг назад делает. Мол, смотри, безопасное расстояние! — Нам поговорить надо, — отвечает Кримлидис, проглатывая неприятный ком в горле. Напряжение витает в воздухе, в каждом слове и во взглядах на друг друга. Все искрится. — Не о чем, — кратко отрезает Видякина и глаз с парня не сводит. Боится безумно отвлечься; боится быть отвлеченной и оттого беззащитной. Вот и произошло то, что ни на секунду не выходило из головы Дианы. В автобусе его не было; у костра тоже. Везло Видякиной безумно, похоже. И повезло бы и сейчас, если бы Анисимова хоть немного бы послушалась. А теперь вот он перед тобой. Стоит, руки в карманах устроив удобно. Улыбается даже мимолётно. И бежать-бежать-бежать хочется. — Есть, — кивает Руслан, отвлекая от мыслей, — Думаешь я зря каждый день у твоей двери проводил? — как можно спокойнее говорит Кримлидис, видя, что Диана совсем чуть-чуть и сотворит что-то лишнее. — Если есть, то говори, — почти выплевывает девушка, Руслан же усмехается. — Заявление твоё лишнее, — прикрывая глаза, произносит Кримлидис, а у Диана все внутри переворачивается — момент! — и она бежит. Бежит, прекрасно понимая, что будет пойманной. Но не собой бы была, если бы судьбу не попытала, да? Диана буквально пару метров пробегает, как оказывается в дерево грубо вжатой и с ледяной ладонью на рту. — На счёт три, я уберу руку и мы нормально поговорим. Хорошо? — с нажимом произносит парень, а Диана кивает-кивает-кивает, понимая, что закричит, что есть мочи. Не сдается и не сдастся. — Раз, — он глядит прямо в глаза, дыру прожигая, и внутри все переворачивается. — Два, — перед глазами все плывёт из-за пелены слез. — Три, — руку убирает, а Диана моргнуть боится отчего-то. Замирает с неистовым криком в груди и коленками дрожащими. Слезы бегут одна за одной, а Видякина так и не моргает. Так и не кричит. Так и стоит, в дерево вжимаясь, скованная непонятным страхом. — Забери заявление, Диан, — тихо произносит парень, отходя недалёко от девушки. Видякина же боль проглатывает, что режет-режет-режет все внутри и дрожащее «Нет» выдаёт в ответ. — Я тоже снял побои, если ты об этом не подумала, — разводит руками парень, вытягивая совершенно неожиданный козырь, — Заявление об избиении на Максима, как тебе? — Не посмеешь, — рвано дышит девушка и дергает головой из стороны в сторону. Истерически. — Ещё как посмею, Диан. Как вернёмся — забери заявление по-хорошему, — щурясь от солнца, произносит Руслан и быстро оставляет Видякину. А Диана, руки ко рту прижимая, по дереву вниз съезжает и утопиться хочет. Коленки трясутся, крик остаётся в груди и разрывает изнутри, а слезы катятся-катятся-катятся. И веру Видякина теряет как по щелчку — ничего у неё не будет хорошо. Финиш?