твои неважные шестнадцать

Сердце бьется громко, звучно и оттого предательским каждый стук выходит. Диана на Назиму косится нервно: та умиротворение нашла, положив голову на плечо Серёже, а тот, в свою очередь, ладонью колено накрывал. Жестом своим говорил внятно и точно: «моё». Назима ему улыбкой отвечала, которую и комментировать не нужно было. Видякина смотрит на парочку счастливую и к осознанию приходит: их жесты разговорчивее, чем она в несколько тысяч раз. Диане подобное, конечно, не нравилось, но ничего кроме скомканного и сжатого: «со мной все хорошо» девушка выдавить из себя не могла. Физически. Видякина «спасибо» не сказала ни Софе, ни Жене, ни Кристине. И Диана до сих пор не рассказала обо всем родителям: Макс помог с грязным ковром, а Олег толстовками завалил буквально. Диана мычала девочкам: «все хорошо», а родителям говорила, что, кажется, простудилась на природе. И если последние не спрашивали, то первым фразу вышеназванную приходилось каждый день в школе произносить. А иногда и по несколько раз через два-три урока. Видякина, кажется, сама себя убедила, что «все нормально», но, в ванную залезая, не могла взгляд оторвать от бритвы острой и это по-настоящему пугало. Диана верить в свои слова заставила лишь, кажется, родителей. Равнодушных до омерзения и по уши увязших в работе. Таких убедить не сложно было, а оправдать новые вещи в гардеробе выходило одной фразой: «Руслан дал на время». Для родителей Видякина была влюблённой и счастливой по самое не хочу. Для всех остальных — друзей — девочкой, которой помощь нужна. — Диана? — интересуется достаточно молодая женщина и при улыбке ямочки демонстрирует. От неё духами цветочными пахнет и, этот аромат, вдыхая, улыбаться хочется. И помощь эту ей дали. — Да, это Диана, — за девушку, что кратким кивком обходится, отвечает Назима и взгляд добрый на Видякину переводит. Та поднимается с кресла светлого и удобного, посильнее рукава толстовки на ладони натягивает и за женщиной с бейджиком — «Ольга Геннадьевна» двигается. Кабинет просторный, уютный, домашний и кресло в разы удобнее того, что в коридоре. Диане взгляда одного достаточно для оценки — дорого. И девушка, хмурясь, недоумевает, какие-такие связи у Джанибековой. Разве обычный папа-доктор в бесплатной больнице мог иметь такие знакомства? Но, судя по всему, все же мог. — Как чувствуешь себя, Диан? — присаживается Ольга на своё место, и Видякина наконец растерянный взгляд на неё обращает. И промолчать хочет сильно-сильно, не открываясь никому. Но перед глазами лицо врача всплывает с его словом единственным «ж и в а я»; Кошелева, что в объятья заключала самая первая и слезами квартиру заливала; Софа, что за руку крепко держала и взглядом своим согревала; Макс, что по голове трепал не сильно и улыбался нервно, пришёптывая: «Ди, Ди, Ди». От воспоминаний душа скулит, а Диана к выводу приходит: не может она самых близких людей подставить, что тащат с самого дна её. — Плохо. — Расскажешь? — ненавязчиво спрашивает врач, и Диана, в глаза зеленые и добрые глядя, кивает. — Постараюсь, — осипшим голосом выходит и Видякина прокашливается, — У меня была попытка самоубийства. Женщина и бровью не ведёт, лишь улыбку вытягивает — продолжай. — И меня подруги спасли, а сейчас к вам на приём отправили. — Хорошие у тебя друзья, — подбадривает Ольга и замолкает на пару секунд, — Из-за чего ты решила их бросить? — бьет под рёбра и Диана удивленно то на неё глядит, то на стол белоснежный. Неожиданный выстрел, который прошибает-прошибает-прошибает. — Меня парень изнасиловать пытался. И с этим жить оказалось труднее, чем в фильмах, — усмехается горько; отчаянно; скорбно. Выдаёт себя с поличным: переломали, истерзали и пластырем с сердечком заклеили всего одну рану из тысячи. Задача врача — даже этот пластырь помогающий сорвать и залечить каждый сантиметр, как бы раны сильно не щипали. Ольга Геннадьевна воды стакан подаёт и вздыхает почти незаметно, наблюдая за дрожащими пальцами. Ложечкой сахар в кружке с горячим вкусным кофе помешивает бесшумно совершенно и думает: «и не таких вытаскивали». /// Кристина считает себя идиоткой полнейшей, когда утром, а если точно, то в семь двадцать, она у зеркала крутится, рассматривая себя со всех ракурсов. У Кошелевой на кровати, так и не заправленной, юбки, брюки и блузки раскиданы, которые срочно на вешалку нужно вешать, иначе гладить все придётся по-новой. Но Крис не волнует, что-то, кроме своего же отражения в зеркальной поверхности. На Кошелевой юбка желтая с чёрными линиями, что в квадраты умело строятся, пиджак длиннющий такой же и топ, живот совсем чуть-чуть оголяющий. Всякие генераторы, что определяют школьный вид, явно бы число выставили отрицательное, но Кристине так плевать по сути. Кошелева сегодня педагог! Кошелева сегодня второй класс обучает литературе, математике, изо и окружающему миру. И девушка нарадоваться не может — десятый класс обычно и брал начальную школу, только вот ожидать, что брошенный жребий окажется в пользу Кристины, было глупо почти что. Но Бог тут видимо везения ложку пролил прямо на Кошелеву, ещё и в помощники записывая Аню и Лешу Банкеса. Кристине наконец день выдался, когда улыбнуться можно и смеяться громко-громко. И Кошелева абсолютно счастлива, пока Серёжу в дверном проёме не наблюдает и Анисимова, маячащего туда-сюда не видит. А как замечает, так губы в линию поджимает и к дверям подходит нехотя. Серёжа улыбается, Кристина того в щеку неуклюже клюёт, а Макс подальше от кабинета отходит. «Благо мозгов хватает рядом не находиться» — думает, раздражаясь только от одного вида Анисимова: все такого же самодовольного, независимого и яркого, ибо взгляд Крис оторвать не может, несмотря на дикое желание. — Концерт после пятого, Кристинка, — щёлкает пальцами перед лицом Трущев, акцентируя на себе внимания, и Кошелева послушно голову в его сторону поворачивает, мол, слушаю-слушаю-слушаю. — Прийду обязательно, — кивает несколько раз для достоверности и для Серёжи такой по-детски растерянной выглядит. Кошелева — котёнок, как нарекал уже Трущев. Он взгляд на Макса, что на подоконнике сидит, ногами мотая по-детски совершенно, бросает и к Кристине обращается: — Дуешься? Кошелеву вопрос не то, что в ступор вводит, но она задумывается на пару-тройку секунд, а потом выбрасывает: — Ага. Кристина обижалась. Но даже себе не признавала, что скорее для виду, что ли. Майер, её ладони в своих сжимая, убеждала твёрдо: это её повело. А Макс так, под руку попал. И Кошелева, наверное, от чувств накрывавших, верила Майер и оправдывала-оправдывала-оправдывала. Трущеву такая содержательность не сдалась ни разу, но в душу лезть и выворачивать там все он не будет; позиция его проста. Захочет — расскажет. И Кошелева, кажется, чувствует, что расспросов не будет, а выговориться нужно срочно. Не выдерживает и кидает ёмкое: — Он поступил неправильно. — Не спорю, — положительно головой качнув, парень отвечает, — Макс ещё тот… — многозначительно начинает Серёжа, потом рукой машет: Кристина и без него все уже о Свободе знает. — Он то ко мне, то к Жене бегает, похоже. А качели такие не для меня, — исключительно правду выдаёт, хотя мысленно уже поверила: за Женей он не бегает. — Да не бегает он! — Трущев произносит, а Кристина глаз от него не отрывает. Если уж она Майер поверила, то сейчас уже на все сто десять процентов убедилась, — Просто вышло так. Звезды сложились, Женя подвыпила, да и Макса ты видела, да? — защищает Трущев друга воинственно и на свой вопрос, риторический по сути, кивок получает, — Ну вот тем более. Перепили чутка… Поверь, если бы там что-то было, оно всплыло бы раньше сплочения или хотя бы продолжилось. Они крест поставили, да и дружат как раньше. — Вот почему это ты мне говоришь? — резко Кошелева прерывает. — Потому что ты с ним бы не стала говорить? — парирует с улыбкой легкой, а Кристина, напротив, злиться начинает. — Пусть попробует для начала, — в кабинете скрывается шустро так, будто девочки тут и не было, а Серёжа удивлённое «Пробывал» так сказать и не решается, а лишь Анисимов подзывает к себе одним движением руки. /// Целует жадно — не извиняется, за губу кусает — не извиняется, на парту рывком сажает — не извиняется. А Кристине и наплевать уже на эти три гребанных слова становится, когда Анисимов после своего выступления ей смс-ку шлёт о том, чтобы она вышла из зала, и Кошелева выходит. Руки на груди складывает и произносит: «Скоро Соф выступать будет, так что давай по-быстрому». И Макс, блять, вправду по-быстрому поступает: на второй этаж тянет ношу сопротивляющуюся в кабинет пустой, где две парты да стула три — в следующем году будет здесь дошкольное образование, а пока что здесь темнота, не считая редких лучей солнца сквозь шторы, и пыль на партах, которую Кошелева юбкой своей изыскано стирает. Анисимов целует быстро, ненасытно и по-началу даже сопротивление получает. На ухо шепчет: «Сама же по-быстрому хотела, а теперь голову мне морочишь» и целует в мочку уха собственнически. — Не этого хотела, — в грудь толкает, вызывая стон наигранный и взгляд разочарованный, такой же наигранный. — А чего же? — Максим руки растравляет по обе стороны от девушки и горбится, дабы в глаза смотреть и каждую эмоцию, что на лице появляется, разглядывать. Сейчас Кошелева смущается: взгляд отводит, голову опускает, но украдкой все же взгляды кидает. — Этого, — усмехается Макс и спешно к себе девушку подтягивает, заставляя ту наконец глаза поднять. Анисимов руку в волосы запускает и оттягивает медленно с силой: Кристина голову послушно назад наклоняет, а потом мокрую россыпь поцелуев чувствует на шее. Максим бёдра поглаживает сквозь ткань мешающуюся и теперь медлительностью своей Кошелеву раздражает безумно. Она дышит рвано, чувственность свою через дыхание раскрывает и дрожью мелкой покрывается, когда Макс с бёдра одну руку убирает, чтобы топ темный оттянуть вниз и поцелуями дальше опуститься. Кристина ладонями мокрыми по плечам вводит хаотично, плавясь под поцелуями мягкими. Кристина в своих чувствах и в Анисимове тонет неизбежно, понимая, что выступление Софии уже давно закончилось и девушка, наверное, по этажам подругу негодную ищет, матеря. Иначе Кошелева свои горящие щеки, уши и лоб и объяснить не может. Но образ Авазашвили, что ругаться будет, перед глазами растворяется, когда Макс пиджак огромный с хрупких плечей тянет и в поцелуй затягивает. Теперь Анисимов медленно целует, смакуя и понимая: кажется Кошелева свой поцелуй первый так бесцеремонно ему подарила. Сквозь поцелуй у Макса ухмылка выходит, а Кристина неожиданно губу его прикусывает, кричит будто — не отвлекайся. Анисимов глубоко вздыхает, кратко поцелуй разорвав, и тянет топ с девушки вверх. Кошелева мешкается едва, но, видя взгляд восторженный Максима, когда топ летит к пиджаку, сомнения все стирает. Макс лямку чёрную спускает зубами аккуратно, заставляя Кристину выдыхать резко и рвано. Макс пальцами мажет по рёбрам неуверенно, пересчитывая будто. Кошелева хрупкая, фарфоровая однозначно. И Анисимов в себе желания грубым быть подавляет, понимая смутно, что перегнет чуть-чуть — разобьётся вмиг эта девочка. Кристина его ладони перехватывает и сжимает крепко, доверчиво. Макс же след красный от лямки поцелуями очерчивает и руки вырывает, к замку юбки неожиданно прикасаясь. Молния застревает предательски, и Макс матерится не слышно почти осипшим голосом. Анисимов к себе девочку ещё ближе подтягивает, с парты срывает и ткань выглаженная по самое не хочу к ногам падает, когда Кошелева опору получает. Кристина перешагивает через юбку с желанием ближе стать, роднее. Макс хищным взглядом скользит от багряных щёк до кроссовок чёрных. Кроме них на Кошелевой кружево чёрное и так ей, безусловно, лучше. Кристина руки тянет к рубашке расстёгнутой, желая внимания от своей скромной особы отвлечь и несправедливость жизненную исправить: Макс был полностью одет. И стоило рубашке соскользнуть на пол, Максу вновь с упоением к чувствительным губам припасть, слыша судорожное дыхание и редкие стоны, которые тут же Кошелева подавляла, телефон мелодией настойчивой заставил оторваться.

Серёжа Трущев

«Кристинку подругам верни»