Бестия

До конца дня Чимин и Юнги провалялись в кровати, чередуя нежные объятия и страстные поцелуи, граничащие с жестокостью, потому что оба понимали, что время уходит, утекает, как песок или вода сквозь пальцы, и что Чимину придется уехать, как сильно бы он ни хотел остаться. — А я разве не могу снова… выкупить тебя? На неделю? Я просто позвоню этому Чону и скажу, что хочу продлить срок, и… — Нет, ты не можешь этого сделать, к сожалению, — опустив глаза пробормотал Бестия. — Меня ждут постоянные клиенты, и ты еще в течение трёх месяцев не сможешь снять меня на всю неделю. Иначе я бы просто принадлежал всё время одному человеку, а этого допустить нельзя. Запрещено. Юнги тут же поник, потому что он в какой-то степени уже привык к присутствию Бестии у себя дома, и отпускать его в чужие руки каких-то там клиентов ему очень не хотелось. Это казалось противоестественным. Неправильным. — Не хочу, чтобы ты уходил… — прошептал Юнги, крепко обнимая рыжика и притягивая к себе в инстинктивном желании защитить. — Хочу, чтобы ты остался, жил у меня, со мной, чтобы был свободен. Чимин ничего не ответил, но в воздухе явно ощущалось то, что он бы точно хотел сказать, если бы ему не было так жалко причинять Мину боль своими словами. «Я тоже хочу остаться…»

***

— А вы пунктуальны, господин Мин, — с улыбкой встретил их Намджун в дверях виллы. Юнги кивнул в ответ и напоследок еще раз обнял Бестию, как будто в последний раз… как будто чувствуя, что это действительно последний раз. — Ты же будешь приходить ко мне? — тихо спросил Чимин, понимая, что не может просить его об этом, но очень бы хотел услышать положительный ответ. — Буду… — Я не прошу, конечно, каждый день, — грустно усмехнулся Чимин. — Но как получится. Ты мне нужен… — И ты мне… — Бестия, тебя ждет господин Чон, поторопись, — проговорил Намджун, нетерпеливо постукивая ногой по полу. — Прощай, — шепнул Чимин. Он едва сдерживал слёзы, подступающие к глазам. — Иди, я приду к тебе завтра… — ответил Юнги, отпуская Бестию из своих рук. — Иди. Надеюсь, он не будет так сильно злиться на тебя. — Я тоже надеюсь, — едва слышно пробормотал Бестия и медленно пошел спиной вперед, не желая отрывать взгляда от Юнги. Он чуть не упал, спотыкнувшись, когда его нога уперлась в ступеньку лестницы, ведущей наверх. После этого Чимин развернулся и поплелся вверх по лестнице, больше не оглядываясь, обратно в свои апартаменты, и с каждым шагом в его мыслях вспыхивали обрывки воспоминаний о прошедшей неделе, и в особенности последних часов. Теплые объятия, поцелуи, тихий шепот и сверкающие от переполняющих эмоций глаза. Чимин не знал, вернется ли хён, или он говорил всё это просто, чтобы… просто. Какая разница зачем?.. Поэтому с каждым шагом он старался вырвать из своего сердца запавшего в самую его глубь Мина, и с каждым шагом происходило точно наоборот — хотелось развернуться, убежать обратно к нему, но он с усилием продолжал идти наверх, как будто взбираясь в гору, так тяжело было уходить. Когда Чимин всё-таки решился обернуться, Юнги уже не было в холле, он ушел, растворился, как если бы его и вовсе не было. Как если бы он так и оставался просто воспоминанием — тем парнем, что он повстречал в мае, с лисьими глазами, теплыми бледными ладонями, в деловом костюме и с мороженным. Чимин так и не сказал ему имя, хоть Юнги и спрашивал. Он не мог сказать, ведь кто знает, как повернется судьба, и он должен был думать о собственной безопасности. Но очень хотелось, чтобы Юнги когда-нибудь сказал ему не Бестия, а Чимин, так же, как и Юнги просил звать его по имени, а не милый. Потому что это стирает грань, рушит прозрачную стену с оттенком ''это работа'', объединяя души под ''это притяжение''. Дойдя до своей комнаты, он медленно открыл дверь, представляя самое ужасное, что мог бы сделать с ним господин Чон в наказание за все свои проступки, хоть он сам и не считал это проступками. Ручка двери тихо скрипнула, он толкнул тяжелую дверь и вошел в комнату, и в тот же момент крепкие руки схватили его за плечи и развернули. Чонгук накинулся на него, как голодный и дикий зверь, которого оставили без присмотра на долгое время. Он жадно целовал мягкие губы Бестии, сжимая его тело в своих руках, а Чимин застыл и просто поддался, понимая, что лучшее действие — бездействие. Что сопротивление бесполезно. — Я скучал… — прошептал Чонгук в поцелуй, с каждой секундой всё больше успокаиваясь и в то же время разгораясь. Теперь Бестия с ним, и никуда не денется от него. — Ответь мне, пожалуйста… Ответь, не стой как истукан, ответь… — почти взмолился он. — Я скучал по тебе, я так хочу тебя, будь со мной… — Господин Мин… Чон… господин Чон, я… — Что?.. — Чонгук оторвался от него и посмотрел так, как будто Чимин дал ему пощечину. — Мин? Ты сказал — Мин?.. — Простите… я забылся… — Нет-нет, — отвел глаза Чонгук. «Значит, теперь для него есть только Мин?..» — Знаешь, я долго думал, как заставить тебя обратить на меня внимание, и я не придумал ничего лучше, чем… — Он резко завел руку Чимина за спину, надел наручник на неё и, потянув Чимина на себя, затащил его на кровать, прицепив наручником к изголовью кровати. — Ничего лучше этого. — Отпустите, — прошипел Чимин, яростно дергая рукой. Бесполезно, впрочем. — Не хочу. Сковывать наручником не противоречит контракту, между прочим. Это один из разрешенных видов обездвиживания, и главное, что это не вредит твоему здоровью и ты никуда не смоешься от меня. Потом я приделаю тебе цепочку к лодыжке, чтобы дальше, чем в ванную и в гардеробную ты пройти не мог. Всё равно ведь ты не можешь покидать виллу самостоятельно. А всем твоим клиентам я скажу, что больше ты на вечеринки ездить не будешь, эта опция выпадает из твоего контракта. Давай я помогу тебе раздеться? Чимин до сих пор был в пальто, и Чонгук, взяв ножницы из шкафчика, подошел к нему, расстегнул пальто, а затем разрезал рукав и отбросил испорченную вещь на пол. Затем разрезал его свитер и так же снял, откинув в сторону. Потом снял с него обувь, джинсы, белье, и теперь Бестия сидел на кровати перед ним полностью обнаженный, лишь черная лента чокера с алмазной каплей осталась на его шее. Чонгук не спешил снимать чокер, ведь он так изящно смотрелся на тонкой шее Бестии… С горящим от гнева лицом, Чимин поджал губы, не решаясь сказать что-то хозяину, потому что знал почти наверняка, что тот сошел с ума. От влюбленности или просто сам по себе, не известно, но с ним явно творилось что-то странное. — Ты думаешь, что я сумасшедший, и злишься на меня, так? — будто прочитав его мысли, весело сказал Чонгук. Вид разозленной Бестии его крайне забавлял. — Возможно и сошел, от тебя. Но ты не знаешь, что еще я придумал… Тебе понравится. Хотя может и нет… Да, скорее всего не понравится, но мне кажется, только так я смогу заставить тебя полюбить меня. Или хотя бы захотеть… Он достал из-за пояса вторые наручники и пристегнул к изголовью другую руку Чимина, затем достал из заднего кармана брюк блистер с белыми таблетками, выдавил одну на ладонь, а после из другого кармана достал пластиковый пакетик и высыпал из него маленькую синюю таблетку. Обе таблетки он поднес к сжатым губам Бестии и ткнул. — Глотай. — Не хочу, — процедил сквозь зубы Чимин. — Быстро, иначе насильно впихну, — тем же тоном ответил Чонгук. Чимин упрямо вертел головой, и тогда Чон просто зажал ему нос, не давая дышать, а когда тот всё-таки открыл рот, чтобы вдохнуть, Чонгук быстро затолкал таблетки ему в рот и сжал пальцами щеки, закрывая рот, чтобы он не выплюнул. — Глотай, я сказал! — прорычал Чонгук. В его глазах загорелся огонёк, предвещающий, что если Чимин не послушается, то может потом очень сильно пожалеть об этом. Он все-таки проглотил таблетки, и когда Чон увидел, как дернулся его кадык, то отпустил его, принимаясь медленно раздеваться. — Интересно, что будет, если соединить виагру и экстази, мм? — весело проговорил он, расстегивая мелкие пуговки на своей белоснежной рубашке. — Вот мы сейчас и узнаем… «Что?! Экстази? Нет…» — Ты не волнуйся, всё будет хорошо. На случай, если тебе станет плохо, я попросил знакомую медсестру подежурить сегодня здесь. Так что, я позову её, если что. Но я всё же надеюсь, что всё будет хорошо, и что мой план сработает. Я просто заставлю тебя привыкнуть к себе. Если не традиционно, то хоть на уровне химии. — Господин Чон, вы рехнулись. Окончательно и бесповоротно… — тихо сказал Чимин, боясь сделать даже лишнее движение, потому что сейчас Чон мог выкинуть любой номер. И ножницы всё еще валялись на постели, что заставляло лишний раз поглядывать на то, как они угрожающе блестели в складках смятой шелковой простыни. — Знаешь, а мне вот даже бить тебя не хочется за эту грубость, правда… — Чонгук стянул с себя всю одежду и забрался верхом на Бестию, застыв на месте, и ждал, когда подействуют препараты. — За ножницы тоже не волнуйся, вот… — Он рывком схватил их и отбросил. Резкий металлический звон разрезал гнетущую атмосферу комнаты. — Я не сделаю тебе больно, нет. Я просто хочу, чтобы ты меня полюбил, вот и всё. — Нельзя заставить полюбить, хозяин. Это либо есть, либо нет. Вызвать влюбленность невозможно. — Хочешь поспорить? — лукаво улыбнулся Чонгук. Он положил руки на плечи Бестии, затем погладил шею и потеребил в пальцах кружевную черную ленточку. — Тебе так идёт… Я оставлю его на некоторое время, ладно? Чимин не стал отвечать. Он решил просто молчать, что бы ни делал с ним Чон. «Молчание выведет его из себя, и может тогда он отстанет…» Чонгук так и сидел, стиснув своими ногами его бедра и поглаживая прохладными руками шею. Он смотрел прямо в его глаза, ожидая реакцию, которая должна была с минуты на минуту появиться, и спустя минут пять она появилась. Сначала Чимин почувствовал, что сердце стало биться как-то чаще, как от бега, и дыхание немного участилось. Все цвета стали как будто ярче, насыщеннее, и в то же время внизу живота как будто начинала скапливаться энергия, горячая, которая только нарастала. Кожа покрылась мурашками, на лбу выступила испарина, а во рту пересохло. А Чонгук всё смотрел на него и смотрел, не отводя взгляда ни на секунду, и когда заметил, что зрачки у Бестии расширились, а тело стало немного дрожать от возбуждения, он положил ладони ему на щеки и накрыл его губы своими в нежном поцелуе. — Чувствуешь? Как приятно… вот так должно быть, вот это ты должен испытывать ко мне… — Я не… не буду… — кое-как сопротивлялся Чимин, мотая головой, но Чон крепко держал в своих руках его голову. — Тихо, просто расслабься и успокойся. Всё, обратного пути нет, ты уже под кайфом. Так что просто прими это и подумай хоть немного о том, что я могу сделать тебе приятно, что ты мне нравишься, что я хочу взаимности от тебя. Подумай об этом, пожалуйста… Пожалуйста… Не отвергай меня… — Я не могу… госп…господин Чон, не могу… Это насилие. Это не по-настоящему. Я не хочу вас, не люблю вас, мне не нужно ваше внимание. Оставьте меня. — Нет! — закричал Чонгук, ударив рукой в изголовье кровати в паре сантиметров о лица Чимина. — Ты будешь со мной. Это всё. Сейчас ''это всё'' прозвучало так, как будто в прямом смысле это было всё. Конец пути. Поворота назад нет. Чонгук сошёл с ума. Чимин тоже. В теле покалывало, а жар волнами бил в голову, и все мышцы напряглись. Тело дрожало как на холоде, а в голове образовалась пустота. Эту пустоту стали заполнять совершенного иного рода мысли — о том, что Чон очень красивый, и что его поцелуи такие приятные, а касания нежные, заботливые. И что Чимину нужно срочно что-то сделать, потому что желание пульсировало внутри него, а преграды и стены между ним и Чоном уже пали, растворились, вспыхнули и сгорели как спичка. Чимин захотел его. — Я чувствую твоё возбуждение, — украдкой улыбаясь пробормотал Чонгук. — Но ты скован, ты не можешь удовлетворить себя… Ты нуждаешься во мне. Скажи, ты хочешь, чтобы я помог тебе? — Да… — выдохнул Чимин. Да, он очень хотел, он хотел его так сильно, что сводило скулы. Мысли о том, что Чон сам устроил для него эту своеобразную пытку, постепенно улетучились, и всё это стало казаться какой-то игрой, в которой правила устанавливал Чон, а Чимин лишь слепо следовал им. — Хочешь меня? Я могу тебе помочь, могу доставить удовольствие, только скажи… — Хочу… хочу тебя! А-ах… Чонгук понимал, что это всё действие таблеток, что на самом деле Бестия всё равно не признаёт его, но даже этих фальшивых слов ему было достаточно, чтобы сердце забилось в ускоренном ритме, а руки начали дрожать. Он обхватил ладонями лицо Бестии и принялся страстно целовать его сухие губы, ловя его рваные выдохи и тихие стоны. Бестия под ним уже извивался, сгорая от желания, и Чон даже на секунду пожалел, что не находится на его месте, ведь это должно быть так приятно, и он даже подумал принять экстази вместе с ним, но в последний момент одумался и не стал, потому что хотел сделать это будучи полностью трезвым и с ясным рассудком. Потому что не хотел упустить ни одного момента вместе со своей рыжей Бестией. — Как меня зовут, Бестия? — Чон… Чонгук… — на выдохе пробормотал Чимин. Он не понимал действительности, сейчас он был в каком-то другом мире, где есть только сиюминутные желания, и где эти желания мог удовлетворить он — хозяин, самый добрый, и такой тёплый, и красивый… И его губы и касания были такими нежными и приятными, и всё было так хорошо. С Чонгуком было хорошо. — Мне нравится слышать это, повтори для меня… — Чон Чонгу-у-к, ах! Чонгук, Чон Чонгу-у-к… Хочу тебя, пожалуйста… Очень хочу… Хозяин, мой господин, хочу тебя… — Раз ты так просишь, я просто не могу отказать, — ухмыльнулся Чон. — Я не хочу трахать тебя, а меня ты просто не сможешь, поэтому обойдемся только трением, согласен? Мм? — На всё согласен, — закивал Чимин. Он действительно был согласен на любое предложение Чона, лишь бы тот помог унять жар в теле. Кожа на его запястьях потихоньку стиралась до кровавых ссадин, но он не чувствовал этого, не ощущал никакой боли. — Хороший мальчик, мой хороший, моя Бестия… — забормотал Чонгук, медленно двигая бедрами и задевая его возбужденную плоть. От трения тот застонал, запрокидывая назад голову и с новой силой пытаясь высвободить руки. Чонгук, заметив это, прижал его запястья к изголовью, абсолютно обездвиживая руки. — Ты ранишь себя, перестань дергаться… — Мне не больно, мне хорошо, — улыбнулся Чимин какой-то безумной и пустой улыбкой. — Ты стёр запястья… но давай мы подумаем об этом позже, мм? Давай я сейчас помогу тебе, ты поможешь мне, и я оставлю тебя… — Не надо меня оставлять! Останьтесь… ах… Ах, пожалуйста!.. — судорожно выдохнул он. — Останьтесь, хозяин, мне с вами хорошо… с тобой хорошо, Чонгук-а… — Я передумал, я хочу тебя взять прямо сейчас, — резко проговорил Чонгук, не выдержав напряжения внутри себя. Ему хотелось большего, и простого трения было недостаточно. Он мгновенно слез с Чимина, двинувшись к комоду у окна и доставая оттуда бутылек с лубрикантом. — Возьму тебя без растяжки, раз ты не чувствуешь ничего… — сказал он, подготавливая себя. Он развел в стороны ноги Бестии и устроился между ними. Всё это время Бестия постанывал от резко прекратившегося контакта, но когда Чонгук резко вошел в него, то он почти закричал. И не от боли, а от волны жара и желания, резко прострелившей всё тело. Снова толчок, и снова вскрик до потемнения в глазах. Боли нет, есть только наслаждение. — Ещё, хозяин, ещё… Ах! Ещё! Да-а… — Этого ты хочешь? — хрипло спросил Чонгук, задыхаясь от собственных ощущений. От чувства удовольствия, наполняющего его мозг и тело. От того, как Бестия звал его, нуждался в нем. От Бестии. Он задыхался от ощущения Бестии — кожа к коже, дыхание в дыхание. Оба горели, но только один из них чувствовал всё по-настоящему. Чимин не смог ответить на его вопрос, потому что ответ попросту вылетел из головы. Все мысли были заполнены темными глазами, горячими губами и телом, что он чувствовал в себе. Чон был силен, энергичен, и Бестия вскоре достиг своей разрядки, выгибаясь дугой и натягивая руки с такой силой, что они занемели, и он перестал чувствовать пальцы. Спустя еще минуту Чонгук и сам дошел до пика, выстанывая имя Бестии вместе со всем воздухом, что был в легких. Сгорел. Дотла. Без остатка отдал всё ему, всего себя. — Как же я люблю тебя… моя Бестия… Люблю, люблю, будь со мной… люби меня так же сильно, как я тебя… Люби меня… — Чонгук… Господин Чон… — судорожно выдыхал Чимин. — Чонгук, люблю тебя. Хочу остаться с тобой, мне же так хорошо… От этих слов на глазах у Чона заблестели предательские слёзы, ведь именно это он хотел услышать так давно. Всего два слова «люблю тебя». Всего два… Но не думал, что услышать их будет настолько приятно и больно одновременно. Приятно, потому что эти слова зажгли в его сердце огонёк надежды, а больно, потому что этот огонёк тут же был потушен собственным разумом, который услужливо напомнил, под чем сейчас Бестия, и что он сказал бы сейчас что угодно, лишь бы кончить. Сказал не он, а таблетки за него. Да, Чон сошел с ума. И что делать с этим он не знал. Он медленно вышел из Чимина, отчего тот испустил два рваных выдоха, поджимая ноги. Чон взял ключик от наручников, отстегнул одну руку, а вторую оставил прикованной, чтобы Бестия не мог выйти из своей комнаты, потому что завтра он действительно намеревался прицепить цепочку к его ноге. Он собирался заточить свою райскую птичку в клетку, потому что захотел так. — Ты мой, запомнил? Ты только мой, и всегда будешь моим. — Хорошо, — промурлыкал Чимин, свободной рукой поглаживая себя, потому что он хоть и кончил, но желание продолжало с новой силой захватывать его. — Нет, не трогай себя, — нахмурился Чонгук, и все-таки прицепил его свободную руку обратно к кровати. — Ты должен вдолбить в свою рыжую головку, что только я могу доставить тебе удовольствие. Только я. — Хорошо… — выдохнул Чимин. Чон принялся одеваться, собирая по всей комнате свои вещи, а затем, пригладив взъерошенные волосы Чимина, покинул комнату, оставив Бестию наедине с собой. Оставшись в одиночестве, Чимин закусил губу и принялся толкаться бедрами в воздух и ёрзать на постели, чтобы хоть как-то удовлетворить себя, при этом в его голове вперемежку звучали два голоса — низкий и хриплый, слащавый и теплый, мелькали две пары глаз — черные и большие, как у лани, и черные узкие, как у лисы. Ладони, горячие — Юнги, прохладные — Чона. Оба лица распаляли костер внутри него, заставляя дрожать и биться в судороге всё тело. Он запачкал себя и простыни, но ему было всё равно. Он повторил всё это еще раза два или три, пока от изнеможения просто не отключился, весь в мутно-белой жидкости, которая местами уже засыхала на его теле. Ему было всё равно. Абсолютно. Он уснул прямо так, не чувствуя ни стыда, ни смущения, ничего. Не чувствовал ничего. Даже если хотел бы, то не смог, потому что ему было слишком хорошо, чтобы думать о таких вещах. Проснулся он ближе в часу дня, с диким сушняком в горле, онемевшими руками и чётким желанием умереть. Любой ценой.