***
— Здравствуйте, господин Мин. Вы к Бестии? — Да, — ответил Юнги Намджуну, который встретил его в холле. — К сожалению, он не сможет принять вас, — покачал головой Намджун. — У него отпуск на неопределенное время. — Т-то есть как?.. — ошарашенно спросил Мин. — Это решение господина Чона. Бестия не принимает никого, пока господин Чон не разрешит ему это. Однако, вы можете воспользоваться другими нашими куртизанками. У нас есть потрясающий парень из 2 класса, Ви. Он вам понравится… — Нет! Я пришел к Бестии! — возмутился Юнги. Его душила дикая злоба на этого Чона, который возомнил, что может просто так запирать Бестию по своему усмотрению. — Успокойтесь, пожалуйста, — попросил Джун. — Я извещу вас, когда Бестия будет снова допущен к работе. — Но я… я же обещал, что приду к нему сегодня… — растерянно пробормотал Юнги, подняв взгляд на лестницу, ведущую в комнату Бестии. — С ним же… всё хорошо? Его не наказали? Он не заболел? — Не волнуйтесь, ничего не случилось. — Намджун аккуратно стал подталкивать Мина к выходу, пока тот не решил закатить скандал, потому что еще до него пришли двое постоянных клиентов Бестии, и весь разговор шёл примерно по той же схеме, что и сейчас, только те двое начали кричать и требовать, чтобы Бестия принял их и что они ждали целую неделю, когда Бестия сможет их обслужить. Намджуну силой пришлось избавляться от них, и повторения он не хотел. — Я обязательно оповещу вас, когда Бестия вернется к работе, а сейчас мне и самому надо работать, так что до свидания. — Стой… Стой! — вскрикнул Юнги, но Намджун уже вытолкал его за дверь и с оглушительным грохотом захлопнул её перед его носом. В ярости Юнги стукнул кулаком в запертую дверь, понимая, что это бесполезно, ведь его не пустят. «Бестия, прости… Этот Чон… Что он делает с тобой? Почему запер тебя?»***
Превозмогая желание снова провалиться в сон, который не приносил никакого отдыха измученному телу, Чимин медленно разлепил глаза и посмотрел на часы — час дня. Руки всё еще были прикованы и теперь он уже чувствовал, как сильно болят запястья, а еще задница, и от каждого движения во всем теле отдавалась пульсирующая боль. Ко всему прочему, все его мысли занимали обрывки воспоминаний о прошедшей ночи, которые приносили другую боль — ментальную. Еще никогда он не чувствовал себя так плохо. Еще никогда он не чувствовал такой сильной апатии и уныния, что хотелось просто взять и покончить со всем этим. С этой жизнью. С собой. — Бестия, проснулся? — послышался радостный голос хозяина. Он чуть не вприпрыжку зашел в его комнату, и при виде его Чимин отвернулся в сторону, не желая даже смотреть на его довольное лицо. — Как чувствуешь себя? Я принёс тебе поесть, давай вместе позавтракаем? — Не хочу… — сдавленным шепотом ответил Чимин. — Тебе придется поесть, я покормлю тебя, — мило улыбнулся Чонгук. — И я принес тебе кое-что более удобное, чем эти металлические наручники. В комнату вошла горничная, толкая столик, на котором на верхней полке был поднос с едой, рассчитанный на двух человек, а на нижней полке была коробка. Чонгук жестом кивнул горничной, чтобы она покинула комнату, и когда она ушла, Чон достал из коробки новые наручники, только пушистые, фиолетового цвета, которые можно было купить в любом секс-шопе. — Прости, что не сделал этого вчера, просто я так долго ждал тебя, вот и торопился… Прости… — Чон быстро надел новые пушистые наручники и только после этого снял простые металлические, на которых виднелись следы запекшейся крови. — Прости-прости, тебе больно? Ничего, я обработаю твои ссадины и замотаю бинтами, всё быстро заживет, не волнуйся. Чонгук всё бормотал и бормотал, а Чимин от бессилия и кипящей ненависти стискивал зубы, стараясь не зарычать или зарыдать, чтобы не позориться еще больше, чем уже опозорен. Он чувствовал на теле засохшую корку спермы, его мучила жажда и дикая головная боль, но он молчал и не хотел ничего просить у Чона. — Твоя цепочка еще не готова, она прибудет только завтра, и я решил, что она будет крепиться не на лодыжку, а к шее, иначе тебе будет неудобно одеваться. Хотя, я бы предпочел, чтобы ты всегда оставался обнаженным, ведь ты так красив. О, что тут у нас?.. — Чонгук наклонился и провел пальцами по его впалому животу, сошкрябывая с кожи мутно-белого цвета корочку. — Кто-то повеселился после моего ухода? — Он цокнул языком и улыбнулся так, как если бы Бестия был ребенком, который объелся шоколадом втихаря от всех. — Ничего, сегодня мы повторим урок, чтобы ты получше усвоил его. А сейчас давай покушаем, я же не хочу истощать тебя, мне нужно, чтобы ты был здоровым и сильным! — Я не буду есть, — снова покачал головой Чимин. Не обращая внимая на его препирания, Чонгук пододвинул поднос к кровати и открыл крышку-купол, под которой оказалась овсянка на молоке. Чон зачерпнул ложкой кашу и поднес её к стиснутым губам Бестии. — Давай, ешь, — мягко улыбаясь проговорил Чонгук. — Ешь, ты же голодный. Или хочешь, я накрою тебя одеялом, чтобы ты не смущался, мм? Он отложил ложку и натянул на Бестию одеяло до пояса. — Вот та-а-к, — довольно протянул он. — Теперь покушай. — Я не хочу есть, — снова сказал Чимин, но пока он это говорил, Чон умудрился затолкать ложку с кашей ему в рот. Чимин хотел было выплюнуть кашу, но Чонгук сжал его щеки и сощурившись посмотрел на него. — Только попробуй… — зашипел он. От былого добродушия и веселости не осталось и следа. — Глотай, иначе через вену кормить буду, уж поверь. Чимин медленно прожевал и проглотил кашу, не чувствуя вкуса, и всё-таки боясь гнева господина Чона, он послушно съел всё, что он давал ему. — Какой молодец, хороший мальчик, заслужил конфетку, даже две… — Какую конфетку?.. — испуганно спросил Чимин, боясь, что Чон опять… — Твои любимые, — улыбнулся Чонгук, доставая из кармана блистер с белыми таблетками и прозрачную упаковку с синими. Он взял по одной таблетке, убрал упаковки обратно в карман и поднес ко рту. — Не надо, господин Чон… — взмолился Чимин. Из глаз покатились горячие слёзы. — Не надо, это же нарк… наркотики… — Я не буду тебя подсаживать, не волнуйся. — Чонгук погладил костяшками пальцев его щеке, стирая с неё мокрые дорожки. — Так надо. Давай, открой рот. Не заставляй меня впихивать их в тебя, как вчера. — Пожалуйста… — всхлипнул Чимин, закусив губу. Ему было страшно, он боялся, что всё будет так же, как вчера, а со вчера у него остались лишь обрывочные воспоминания и нарастающая депрессия. Но больше всего он боялся того, что хотел этого. Хотел таблетку. Хотел снова почувствовать эйфорию, забыться, избавиться от угнетенности и депрессии, с каждой минутой всё больше захватывающей его разум. Он искал спасение в этом, но в то же время боялся, что подсядет, и обратного пути не будет. Он открыл рот и принял таблетки, после чего Чон потрепал его по волосам и похвалил: — Умница! Вот так бы сразу… Так, давай-ка обработаем твои запястья. Чонгук обработал антисептиком и мазью и замотал бинтами поврежденную кожу на запястьях, затем мокрым полотенцем обтёр его тело, и когда почувствовал, что под действием экстази Бестия снова стал чувствовать себя счастливо и беззаботно, а от афродизиака его тело горело желанием, он разделся и повторил всё то, что делал с ним вчера — взял его, только на этот раз он позаботился о том, чтобы подготовить Бестию. Он был нежен, старался доставить ему удовольствие, чтобы не было никакой боли, хоть он и понимал, что Чимин всё равно ничего не почувствует. Когда он довел Бестию до экстаза, позабыв о собственном удовлетворении, он лег рядом с ним и обнял за талию, прижавшись щекой к его боку. Чимин, в неистовом желании поцеловать его или хотя бы обнять в ответ, с силой натянул оковы и заскулил. — Что такое? — спросил Чон. — Отстегни меня, отстегни… — попросил Чимин. Чон для него сейчас казался самым близким человеком, самым хорошим, и он так хотел его, хотел больше, без остановки, ведь в нем бурлила энергия, вызванная наркотиком. Он хотел Чона, очень сильно. И от невозможности выполнить своё желание он чуть не рыдал. — Я не могу, иначе ты сбежишь от меня, — ответил Чонгук. — Не убегу… Хочу тебя. Я люблю тебя, я не убегу, никогда… — Ты правда любишь? И не сбежишь? — Чон всмотрелся в него, ища в глазах подвох, но Чимин был искренен. Настолько, насколько сильно химическое возбуждение и эйфория могли заставить человека говорить правду. Настоящий Чимин никогда бы этого не сказал, но Чимин-под-кайфом сказал бы что угодно, потому что нуждался в этом, в контакте, в удовольствии и удовлетворении. Чимин закивал в ответ и снова захныкал, натягивая наручники и позвякивая ими о металлические прутья изголовья кровати. — Пожалуйста… освободи меня, пожалуйста… пожалуйста… Не выдержав его мольбы, Чонгук потянулся за ключом на столике с подносом и отстегнул его руки, и Бестия тут же накинулся на него, жадно целуя и обхватывая ногами, прижимая к себе и бормоча: — Люблю… люблю тебя, хозяин… такой добрый… ты такой хороший, я люблю тебя… — Как меня зовут? — Чон Чонгук… самый хороший Чонгук… люблю тебя… — Самый хороший, говоришь? — Мгм, — закивал Чимин, улыбаясь так, как будто был самым счастливым человеком на свете. — Самый милый, и такой красивый, и добрый, и я так люблю… Он всё бормотал свои хвалы, целуя его, как жаждущий воды странник в пустыне — страстно, горячо, влажно и грубо. Он двигал бедрами, потому что снова был возбужден, и хотел завести Чона, чтобы вместе с ним предаться наслаждению, страсти, любви. Хотел быть с ним настолько близко, чтобы было трудно дышать, хотел вжаться в него и не отпускать. Всегда так, всегда с ним. Чонгук поддался ему, позволил ему взять себя, позволил Бестии быть сверху, потому что чувствовал, как сильно он хотел быть рядом с ним, и был уверен, что он никуда не денется от него. И он был прав. Потому что Бестия подсел на экстази. Потому что Чон всю неделю каждый день приходил к нему, давал таблетки, трахался и оставлял его засыпать. Он больше не приковывал его наручниками к кровати, потому что в этом не было нужды, ведь Чон буквально приковал его к себе, сделав зависимым от него. Тем не менее, когда цепочка с ошейником были готовы, Чонгук надел на него это ''украшение'', закрепив другой конец цепочки к специально ввинченному в стену металлическому кольцу. Цепочка толщиной около сантиметра, тихо позвякивала по полу, когда Бестия передвигался по комнате, а ошейник был сделан из нежнейшей кожи, чтобы причинять как можно меньше неудобств. Чонгук преподнёс это как подарок, и Чимин с радостью принял его, а затем и таблетку, которой наградил его Чон. И в целом, даже в этой цепочке не было нужды, потому что Бестия был готов сделать для него всё, что угодно, шёл на любые ухищрения и способы соблазнить. Потому что ему нужна была эта таблетка. Иначе бы он покончил с собой от абстинентного синдрома, или, попросту говоря, — от ломки. Через две недели Бестия стал просить у него уже дозу побольше, по две таблетки, чувствуя, что одной недостаточно, что эффект ослабел. И он уже не думал ни о чём, кроме как о том, как угодить господину Чону так, чтобы тот дал ему волшебную синюю таблетку, от которой бы он забыл обо всех своих проблемах, о боли, о депрессии, погружаясь в бесконечное чувство радости и удовольствия. Чонгуку казалось, что от экстази не должно было развиться такого сильного привыкания, но как выяснилось, это не так — ведь это только кажется, что с таблеток так легко сойти, Чон сам пробовал пару раз, но не чувствовал какого-то сильного желания попробовать снова. А вот у Чимина было наоборот — зависимость развилась уже после второго раза, и теперь Чон боялся перестать выдавать ему таблетки, чтобы у него не начался синдром отмены. Так прошло около трех недель, и каждый день Чонгук приходил к Бестии, а Бестия каждый день ждал его с трепетом и буквально набрасывался на него, чтобы выпросить своё лекарство от уныния. Но однажды Чонгук не пришел. Это была среда, Чимин проснулся рано и принялся снова думать над тем, как удивить хозяина, как доставить удовольствие своему господину, чтобы тот сжалился над ним и дал ему волшебную синюю таблетку. Параллельно с этим он чувствовал сильную подавленность, его одолевали мысли о том, что Чон не придет, а его и так уже немного потряхивало от внутренней дрожи, волнами прошибающей тело от центра спины и к кончикам пальцев. В голову приходили мысли о том, что Чон бросит его, что не придет, оставит его наедине с этим состоянием, а Чимин не знал, что делать. Он как зверёк в клетке метался по всей комнате, позвякивая цепочкой по полу, бродил из одного конца комнаты в другой, вцеплялся пальцами в волосы, обхватывал себя руками. Этой ночью он почти не спал, и оттого чувство непонятной тревожности и гнетущие мысли давили на него и утягивали камнем на дно бездны собственных мыслей. Время то замедлялось для него, то ускорялось. «Минуту назад было вроде бы полвторого дня, так почему же сейчас уже четыре часа? И почему часы вдруг так медленно идут? Это тиканье… как бесит! Бьёт по нервам… Хватит. Хватит! Хватит тикать!!!» Чимин забрался на туалетный столик, над которыми были часы, и с высоты кинул их об пол, разбив механизм и стекло на мелкие кусочки. Он спрыгнул со столика и подвернул лодыжку, взвыв от боли, и осел на пол. Телефон Чон отобрал у него, поэтому с каждой секундой Чимин всё больше терялся во времени. Единственное, что теперь говорило ему о времени, это свет за окном. И ему казалось, что прошло уже несколько часов, и должно уже темнеть, но солнце стояло на месте, как если бы мир застыл. В голове с нарастающей силой пульсировало «он не придёт… он не придёт… он не придёт…», и от этих мыслей ему становилось слишком больно и плохо. Он рыскал глазами по комнате, все время прислушиваясь к звукам за дверью, пытаясь расслышать ставшие такими знакомыми шаги, но их не было. — Где он?.. — спрашивал сам себя Чимин. — Где хозяин? Почему не приходит?.. И сознание тут же отвечало ему — «Ты больше не нужен ему, он бросил тебя. Забыл, как сломанную игрушку. Посмотри на себя! Каким уродливым ты стал! Посмотри!» Чимин поднялся с пола и подошел к зеркалу во весь рост в гардеробной, внимательно вглядываясь в отражение. «Посмотри, как ты ужасен!..» — Не вижу… «Ты стал как скелет, ты истощен! Твоя кожа серая, глаза как у сумасшедшего, руки трясутся, как у старика… Ты противен ему!» — Не верю… «А подумай сам, почему же он тогда до сих пор не вернулся? Помнишь, как вчера он даже не посмотрел на тебя, когда уходил. Он просто ушел, даже не поцеловал, не обнял. И вообще… посмотри на свои волосы?» — И что? Я ведь нравлюсь ему таким… Чимин зачесал руками волосы и всмотрелся в то, что показывало зеркало — от былой ярко-рыжей шевелюры не осталось и следа. Волосы поблекли, стали слишком сухими, корни отросли и весь его вид был настолько неухоженный, как будто он болел чем-то, причем уже давно. — Я и правда ужасен… «А я что говорил?..» — Но это же я сказал… «Какая разница? Суть одна — ты ему не нужен, он наигрался с тобой. А теперь оставил. И ты больше не увидишь свою любимую таблеточку, всё. Кайф кончился. А теперь давай вспомним, как оно, когда ты чего-то сильно хочешь и не можешь это получить… Больно, правда? Сильно больно? Отлично, так и должно быть. Чувствуй боль. А хочешь попробовать избавиться от неё? Смотри, там на полу стекло разбитое, от часов. Порежь руки. Это облегчит боль. Тебе станет лучше, так ты отвлечешься от ментальной боли. Давай… Попробуй…» Чимин нервно сглотнул и подошел к горстке стекла, валяющейся на полу. Он опустился на корточки и дрожащими руками поднял с пола длинный осколок разбитого стекла. «Попробуй… Это поможет…» — Ай!.. — вскрикнул Чимин, поднеся стекло к тыльной стороне руки и полоснув по коже, несильно, но достаточно, чтобы из ранки полилась тоненькой струйкой темная кровь, багровыми каплями капая прямо на мраморный пол. «Ещё… порежь ещё…» — М-м… — простонал он, сделав еще один порез, чуть выше первого. Теперь кровь закапала быстрее, а Чимин завалился на пол, игнорируя мелкие кусочки стекла, которые впивались в спину. Болью он пытался заглушить другую боль. И всё же физическая боль лучше, чем душевная. От кровопотери он чувствовал головокружение, его затягивало куда-то в пустоту, стало холодно, а время наконец перестало иметь какое-либо значение. Он просто лежал, пялился в потолок и дышал, тихо и медленно, думая о том, что скоро, возможно, он окончательно провалится во тьму, и мрак заберет его боль. За окном стемнело, ночное небо было ясным и через окно даже можно было разглядеть полярную звезду, сияющую посреди небосвода. Раньше Чимин любил смотреть на звезды. Сейчас они стали ему безразличны. Раньше Чимин не позволял себе быть неухоженным, всегда вовремя красился и заботился о своем теле. Сейчас он стал похож на больного человека, он сильно похудел, осунулся, на щеках уже не было прежнего румянца. В руке пульсировала острая боль, которая отвлекала его от всех мыслей, возвращая в реальный мир. Чимин уже давно потерял связь с реальным миром, считая по-настоящему реальным лишь тот, что появлялся, когда к нему приходил господин Чон с очередной дозой экстази. И сейчас ему было очень больно, потому что Чонгук не пришел. И вряд ли придет. — Бестия… Бест… ты мен…лыши… Очнись… Ты слыш…ня..? Намджун! Намдж…скорую…быст… звони… Чимин как сквозь вату слышал какие-то голоса, топот ног, вскрики. Чувствовал чьи-то руки, хватающие его за лицо и треплющие по плечу, но сказать что-то не мог — язык не слушался. Затем он начал потихоньку проваливаться куда-то в темноту, игнорируя чьи-то настойчивые просьбы «не закрывать глаза». Кто он, где находится, почему ему так плохо — он не знал и не хотел вспоминать. Сейчас его с головой принимала в себя темнота, и лишь она сейчас была ему самым близким другом и избавлением. Медленно опуская веки и закрывая глаза, он погружался во мрак, но в самую последнюю секунду ему почудилось, что на него посмотрели чьи-то до боли знакомые глаза. Как у лисы.