Is This the World We Created?

      Апокалипсис не повод не мыться — собственно, никто и не спорит. Даниел греет на костре ведро за ведром, превращая принесённую с реки Домагоем воду из ледяной в кипящую, пока Иван стоит в карауле, а Лука ищет по закромам все куски мыла, которые только можно — хозяйственного, лично сваренного кем-то травяного, последних сохранённых обмылков. — Идите первые, Дани, мы последим за лагерем, — Модрич улыбается подошедшему с куском тряпки, исполняющим роль полотенца, Даниелу, отправляя его в импровизированную баню — спрятанная в каком-то перекошенном сарае ванная, на бортики которой налипли оплавившиеся свечи, создававшие не к месту романтичную обстановку, но они даже это научились оборачивать в свою пользу, купаясь по двое. К тому же, так удобнее отмывать больше тела. — И позови мне Ивана, если встретишь. — Я сам позвался, — знакомые сильные руки обвивают сзади, к спине прижимается горячая вздымающаяся грудь и тёплое дыхание ерошит волосы на затылке. — Чего хотел, mi sol?       Лука позволяет себе несколько минут понежиться в надёжных объятьях, наслаждаясь мягкими поцелуями Ракитича, ласкающего чувствительное местечко за ухом, кладёт кисти поверх его на своей талии, поглаживая пальцами сбитые в бесчисленных драках и вылазках загрубевшие костяшки, откинув голову на плечо Ивана, а потом, чуть извернувшись, шепчет: — За водой сходи, кончается, — Иван фыркает щекотно ему в шею, ещё раз касаясь губами его виска, на котором притаился причиняющий им обоим боль маленький хитрый шрам, и послушно уходит к протекающему неподалёку ручью.       Лука расслабленно следит за лагерем, нагревает оставшиеся свободные вёдра на костре, успевает привести в порядок тот хаос, что они развели, готовясь к банному дню, получить от вернувшегося с реки Ивана новое пятно засоса на шею, оставить на нём такой же, едва не пролить всю натасканную воду, споткнувшись о торчащую из земли корягу, о которой он прекрасно знал, но забывал каждый раз. Домагой и Даниел возвращаются, кажется, через час, но утверждать Модрич не берётся — в одиночестве под тихий мерный треск костра он тихо дремлет, уронив голову на сухую грудь и пряча за упавшими патлами длинных волос глаза, когда Субашич осторожно касается горячей ладонью его плеча и кивает с улыбкой по направлению дороги к сараю. — Идите, — Лука коротко благодарно улыбается и широко зевает, потягиваясь. — Я позову Иво. — Спасибо, Дани, — капитан разминает затёкшую от неудобной позы спину, выгибая её до хруста, тянет к исчерченному длинными перьями облаков холодному сизо-голубому небу руки, упираясь в высокий прозрачный свод вывернутыми ладонями, гнёт уставшую шею, склоняя голову поочерёдно к плечам, и чуть не падает, когда сзади его бесцеремонно тыкают в рёбра пальцами. — Зарядку делаешь? — ехидно интересуется из-за спины Иван, тут же во избежание наказания звонко чмокая в висок и отбирая тяжёлые полные вёдра с холодной водой и предоставляя тащить кипяток, потому что у него защитных тряпок нет. — Пойдём, потрёшь мне спинку, — оборачивается с лукавой улыбкой и игривым блеском ярких глаз. — И не только. — Иди уже, пока вода не остыла, — смеётся Лука, кивая на дорогу и намекая Ракитичу не отвлекаться на болтовню.       В их импровизированной бане темно, и Модрич, пока Иван заполняет небольшую бадью водой, смешивая поочерёдно кипяток с холодной водой, зажигает расставленные по маленькому помещению свечи, создавая уютный полумрак. Ракета, закончив, оборачивается, вскинув бровь и касаясь пальцами края своей футболки, безмолвно спрашивая, кто будет мыться первым. — Давай вместе, — Домагой и Даниел в их скромную по размером ванну вдвоём не входят, но Иван и Лука, обладающие куда меньшими габаритами, вполне могут насладиться совместным принятием водных процедур.       Ракитич понятливо кивает, мягко целуя его в губы, быстро раздевается и опускается в бадью, прижимая к себе ноги, чтобы напротив уместился Модрич с небольшим куском мыла и ветошью, которые он намыливает и аккуратно касается расставленных по обе стороны от его бёдер стройных ног Ивана, стирая с них ласковыми движениями пыль и грязь, обводя пальцами следы жестокого мира. Лука знает каждый шрам на теле своего Ивана наизусть — начиная от маленькой белёсой кривой на коленке от того, что тот неудачно напоролся на мелкий сучок, заканчивая его нелюбимыми — несколькими рваными звёздочками, разбросанных по телу, от огнестрельных ранений. — Позволишь? — Лука окатывает водой из плошки намыленные участки кожи, переходя дальше. Иван сдвигает ноги вместе, позволяя Модричу сесть сверху на его бёдра, мочалкой проходясь по груди и животу. — Лукита, а давай завтра весь день дома просидим? — Ракитич ладонями несильно сжимает скользкие бока Луки, прижимая его плотнее к себе, пачкая влажный торс мутной белёсой пеной, губами тянется к губам. — Не хочу никуда идти. — И что мы будем с тобой делать? — он охотно принимает ласковый неспешный поцелуй, отражая томные медленные движения любимых губ, не стремясь углубить и вступить в борьбу, только едва касаясь своим языком его. — Будем лежать, — Иван цепляет пальцами осторожно его скулы, поглаживает осторожно подушечками пальцев, — обниматься, — Модрич, не отстраняясь, слушает с тонкой улыбкой, продолжая покрывать сероватой пеной крепкую неширокую грудь Ракитича, — целоваться, — он вдруг щипает чувствительную кожу его живота, смеясь от его тихого «ай», — Дани игнорировать. — А Дани-то тебе что сделал? — Лука обливает тёплой водой торс Ракеты, смывая грязь и мыло, ладонями оглаживает твёрдые литые мышцы под упругой кожей, и Иван едва не мурчит довольным разнежившимся котом в ласковых любящих руках. — Закрывай глаза, будем твои патлы мыть. — Мои патлы? А свои видел? — Ракитич покорно склоняет голову, позволяя Модричу зарыться пальцами в светлые волосы, массируя кожу головы и помогая расслабиться. — Ну, Дани будет пытаться нас вытащить, а мы будем его игнорировать. Спрячемся под одеялом и скажем, что никого н… — он заходится кашлем, когда мыльная вода попадает в рот, отплёвываясь и морщась. — А потому что рот закрывать надо вовремя, — Лука хохочет, ласково перебирая мокрые пряди, поглаживая лоб, уши, виски, ногтями чуть царапая затылок. — Давай-ка, надо тебе спину помыть. — Нет, — Иван давит ладонью на поясницу капитана, заставляя прогнуться и прижаться к себе плотнее. — У меня есть план получше, — обольстительности в Ракитиче бессовестно, безбожно много, Лука уверен — за этим ангельским солнечным образом прячется дьявол.       Иван улыбается обаятельно-хищно, жжёт из-под ресниц искрами в глубоких светлых глазах и тут же тянется украсть очередной поцелуй — более жаркий и жадный, глубокий, искренний. Иван не стесняется своих желаний никогда, и в данный момент все они сосредоточены на единственном человеке, чьё скользкое стройное тело сжато сейчас в его руках. — Иван, мы пришли мыться, а не трахаться, — его слова расходятся с действиями кардинально, и, пока разум пытается образумить задыхающееся чувствами сердце, требовавшее немедленного продолжения, он ластится к рукам Ракеты охотно, позволяя горячим пальцам касаться так нагло и откровенно, как только захочется их обладателю, а чужому языку буквально вылизывать свой рот. — Одно мешает другому? — Иван переходит поцелуями на шею, нежно касаясь губами и только обозначая своё присутствие, не позволяя себе оставлять следов. — Вань, нет, нас ждут, — Модрич всё же отстраняет его от себя, коротко целуя в лоб и настойчиво передавая в лежащую на его груди ладонь ветошь и мыло. — Твоя очередь.       Иван покорно намыливает мочалку, стирая со светлой кожи грязь и пыль, ни на секунду не способный оторваться от любования своим возлюбленным — блики расставленных по периметру свечей вызолачивают соблазнительные изгибы, полутенями выделяя рельефы крепких мышц, пламя отражается в полуприкрытых тёмных глубоких глазах, в которой сейчас ясно видны все его внутренние бесы. Или просто Иван так хорошо научился их видеть и с ними взаимодействовать. — Так что насчёт завтра? Запрёмся в доме, будем весь день трахаться и игнорировать Дани? — искусителем шепчет ему на ухо Ракитич, прижимаясь губами к чувствительной мочке. — Да что ты к нему так прицепился? — тихий стон он считает своей победой и его согласием.