«Океан»

Призма похожих болезненных событий.

Мин Юнги никогда не был склонен к моральным терзаниям и не склонен к ним до сих пор. Есть множество людей, чей мозг при должном воздействии баррикадируется, ищет обходные пути или же не ищет их вообще, промывает от грязи каждую пойманную в клетку мысль, возводя ее в большую степень, и чье сердце бьется в груди так сильно, что разбивается на осколки, с каждым разом собираясь воедино с неисправимыми трещинами, оно заставляет чувствовать вопреки желанию от этих чувств избавиться и погружает тебя в такой мрак, что он видится тебе Адом наяву. Таков путь зарождения страдания. Чем больше ты думаешь, тем тебе хуже — неоспоримый факт. Юнги знаком с человеком, который встречался с прекрасной девушкой, но после расставания с ней не подвергся даже доли страданий. Он ответил на очевидный вопрос следующим: «Все к лучшему. Если не этот человек, значит другой. Зачем убиваться?» и в тот момент Мин был поражен. Это либо новая ступень эволюции, либо чистая тупость. В чем тогда смысл быть с человеком, отсутствие которого ничего в твоей жизни не меняет, а, значит, и ценности особой не несет? Но и в чем смысл убиваться и есть себя живьем, ни кости не оставляя, растрачивая себя на другого? Их с Чонгуком жизнь имеет одну общую реальность на двоих, за исключением пары факторов, и ввиду склада ума Юнги уверенно может заявить — все его персональные страдания пришлись на долю Чона. Одна реальность, два разных сознания, как и два разных отношения ко всему происходящему. Итак, возвращаясь к моральным терзаниям. Юнги их практически не имеет, несмотря на удручающую жизнь. Мин тихо вздыхает, лежа щекой на поверхности стола. Одна ладонь расположена на колене, а вторая рядом с лицом. Хочется спать. Ночью он достаточно много выпил, даже смутно помнит происходящее, если честно, да и вспоминать не стремится. Зачем? Лишние усилия. Главное, сейчас он нормально себя чувствует. За окном светит солнце, в обязанности которого входит дарование всем жителям планеты хорошего настроения, но сия милость обходит Юнги стороной, совершенно никак не влияя. Он не шибко зависим от погоды — главное, чтоб дождя не было, потому как он мешает работе. У Мина нет настроения. Не в плохом смысле. Его как будто не существует. Парень не ощущает себя отлично, но и хреново тоже нет. Нужно просто заставить себя встать и действовать. Надо покинуть квартиру, сходить на рынок, купить еды, потом отправиться на работу до самого вечера, вернуться домой, лечь спать, если никаких изменений в расписании не произойдет. В этот список не входит пункт: «Окунуться в раздумья о своей жизненной ситуации». Это привилегия Чонгука, и тот с ней справляется лучше кого-либо другого. Может, Юнги такой как раз из-за того, что у него нет ничего? Нет родных, о которых он бы заботился, нет даже памятных вещей, в отличие от Чона. Мин в принципе не понимает этой привязанности к ним. Вещи должны служить людям, а не наоборот. Сделали культ из барахла, но ценности не в этом — жить надо эмоциями — не бытом. — Доброе утро, — тихий скрип двери со стороны коридора. Голос хриплый, глубокий, сонный. Юнги постоянно это забавляет в хорошем смысле, потому что эта глубина идет в некий разрез с личностью Тэхена. Приятная комбинация. — Ты не видел блокнот? — парень трет слипающиеся глаза, шаркая в сторону кухни. На нем только большая майка, которую он стащил у Мина, что он делает в принципе каждый раз, оставаясь у него в квартире. Юнги приподнимается, с легким укором сказав: — Ты постоянно его теряешь. Относись нормально к тому, что тебе важно, — не грубо, но достаточно настойчиво. Тэхен стоит рядом с закрытыми глазами, кивнув с ленивым мычанием: — Я отношусь. Прости, — он спит прям на ходу, слушая вполуха. — Он на столешнице, — отвечает Юнги. Потягивается на стуле, кости громко хрустят, принося телу наслаждение. — Спасибо, — Тэхен кивает и плетется к указанному месту, шурша тапочками. — У вас, кстати, эти… — парень активно пытается вспомнить какое-то слово, пока продолжает тереть глаза, спасаясь прищуром от солнечного света. — На крыше голуби поселились. Я просто заметил, — добавляет, а Юнги задается вопросом, когда этот романтик вообще успел заприметить сей факт. — Теперь там пахнет не только плесенью, но и пометом, — поджимает губы, повернувшись к Мину с толстым блокнотом в руках. Юнги с Чонгуком живут в сером, бледном, потерявшем цвета, месте. В таких домах обычно обитают старики, доживая свой век. Когда-нибудь новостройка доберется и до этого старинного места, снеся несоответствующую нормам халупу. — Ты, что ль, словил одного? — Юнги шутит без какого-либо ироничного намека на шутку, но Тэхен его понимает идеально. Просто стоит привыкнуть к его манере речи — это всего лишь вопрос времени и очарования. Да, Ким считает это крайне милым. — Услышал хлопанье крыльев со зловещими завываниями, ну, и заглянул на чердак, — все равно он открытый. К нему даже лестница прилагается. Там все равно никого не бывает, потому что место небольшое, да и существует ради склада бесполезного хлама, закрытого пыльными тряпками. От тысячи слоев пыли можно задохнуться. — Отлично. Всегда смогу рассчитывать на птичье мясо в голодные времена, — шутка от Юнги с каменным лицом. А точно шутка?.. — Поделишься? — сощуривается Тэхен. — За какие заслуги? Ким пожимает плечами, развернувшись к окну со столешницами. Берет с полочки чистый стакан, наливая в него воду из кувшина. — Я красивый, — продолжает тему Тэхен с легкой приятной улыбкой на лице. Юнги не может опровергнуть эти слова — он не привык лгать. Он априори единственный человек, который Киму не врет никогда, как бы неприятна ни была правда, и это одна из многочисленных причин, по которым Тэхен его так ценит. — И бесполезный, — находит выход из ситуации, покривив губы в пародии на улыбку. — Сейчас содержимое этого стакана окажется у тебя на голове, — поворачивается к другу Тэхен, показательно подняв посуду, но Мин по-прежнему не уступает в ленивой утренней перепалке, добавив расслабленно: — Жду не дождусь — душ бодрит с утра. И Ким пускает добрый смешок. — Идиот. Слабый дверной щелчок. Замок открывается, и Тэхен глядит в сторону коридора. Из изрисованной двери выходит «нечто». Нечто темное, мрачное, будто черное грозовое облачко, летающее по квартире. Чон Чонгук не меняется. Не меняется ни его разбитое тело, ни его небрежная прическа с неровными клочками, потому что стрижет его Юнги, ни его внешний вид в принципе. Ким никогда глубоко не интересовался, почему он такой и что с ним творится ночи напролет, ведь ответ вряд ли его обрадует, да и не то чтобы Чон ему захотел отвечать. Меньше знаешь, крепче спишь — вот, какого девиза придерживается Тэхен в данной ситуации. Чонгук его беспокоит, конечно, но скорее как приложение к Юнги, наверное. Они не близки и близкими быть не хотят. Чон не выглядит заспанным, а, значит, либо поверхностно спал, либо проснулся уже давно, просто сидя в своей комнате. Волосы в еще большем беспорядке, чем обычно, и первое, что нарушает утреннюю тишину, это: — Причешись. Я не буду тебе клоки отстригать, как собаке, — раздавать указания — работка Мина. — Ты заебал. Чонгук не меняется в лице, но саркастично тянет: — Хорошо, мам, — идет к столешницам. Его левая рука, оголенная короткими рукавами безразмерной черной майки с китайским иероглифом на ней, забинтована, на что первым делом обращает внимание Тэхен. Прошло больше двух недель с их с Чонгуком встречи, если не считать ночную тусовку, с которой он тут же исчез в комнату, поэтому ему не довелось увидеть это — на дне рождении Чон был в кофте. — Доброе утро, — доброжелательно произносит Тэхен, отходя к столу, чтобы не мешаться у парня под ногами, ведь он явно хочет пить. Ставит ставки на то, ответит ли Чонгук ему что-то. Ким постоянно в уме считает, сколько дружелюбия получает от него на свое, и каждый раз по-разному. Успехи в общении поднимают ему настроение. — Доброе, — бросает Чон, взяв кружку левой рукой, — той, что забинтована от запястья до сгиба локтя. Тэхен безотрывно смотрит на нее и все же решается на вопрос: — Тебя порезали? — он уже не выдвигает другие варианты, потому как этот является самым распространенным. — Один мудак ночью, — отвечает кратко парень, наливая до самых краев воду. Сушняк в глотке немыслимый. — Кошмар, — вы можете себе представить всю искренность, на которую способно человечество? Так вот, эта искренность вываливает себя за счет Тэхена, который сочувственно и при этом пораженно от бесчеловечности это произносит, следя за Чонгуком с хмурым видом. — Глубокая рана? — сосредоточенно следит за тем, как Чон глотает воду и его кадык двигается. Двигаются вместе с ним и татуировки, затемняющие синяки вокруг шеи. Ким не спрашивает о лице и разбитых костяшках, додумывая самостоятельно. Значит, на Чонгука напали и началась драка. С Юнги тоже такое случается, но он все равно отделывается с куда меньшими последствиями, чем его друг. Чонгук олицетворяет весь круговорот их городского океана. Тэхен не перестанет задаваться вопросом, почему они не съедут отсюда к чертовой матери. Можно же подыскать более нормальную работу, накопить на залог для съема квартиры и не жить в этих помоях, но, видимо, жизнь заставляет действовать иначе. Юнги рассказывал, что зарплата у них двоих, как и плата за коммунальные услуги, невысокая, и все деньги уходят на продукты с медикаментами. Ким верит ему. Верит, а чует что-то неладное. Дело явно не в деньгах. Желают ли эти оба вообще выбираться из этой помойки? — Не настолько, — Чон допивает воду, сполоснув кружку. Несмотря на свой взрывной темперамент, характер, да и в принципе отношение ко многим людям, он не хочет грубить Тэхену. Тот, конечно, раздражает местами своей наивностью, но на доброте, которой он обладает, все еще держится жизнь. Иначе говоря, в таких, как Ким, Чонгук предпочитает верить. — Могло быть и хуже, так что норм. Забей, — отмахивается ладонью, взяв коробку с аптечкой. Направляется к столу, присаживаясь на второй стул. Тэхен тяжко вздыхает, смотря в спину парню и невольно замечая, что отросшие волосы за затылке и правда запутаны. — Не волнуйся, он все равно через год-второй уже помрет с такой жизнью, — успокаивающе заверяет Юнги Кима шуткой. От шутки здесь лишь слово. Чонгук кидает косой взгляд на друга, воздерживаясь от цоканья языком, и открывает аптечку, доставая из нее все необходимое. — Сплюнь, — Тэхену на сей раз юмор не заходит, так что он одаривает Мина хмуростью. В тот же момент, как он это говорит, дверь комнаты скрипит. Все три пары глаз устремляются в сторону коридора. Чонгук глядит секунду от силы, Юнги поворачивает голову, прослеживая за проснувшимся парнем вместе с Тэхеном. Последний улыбается, коротко махнув рукой: — Доброе утро. Для Чимина оно одно из самых отвратительных за последнее время. Прямо сейчас ему прельщает мысль о немедленном исчезновении, потому что необратимость существования превращает его тело в груду камней — разваленных, разбросанных и потерянных среди миллионов таких же, разбитых о поверхность берега океана, что никогда не сгладит их солеными волнами. Он заблудился, потеряв навык пространственного мышления. На нем вчерашняя мятая одежда, рука сжимает край джинсовки, волоча ее за собой по полу, а сам он выглядит как нельзя скомканно, будто кусок бумаги. Волосы кажутся сухими — они не торчат в разные стороны, но при этом где-то выпирают, где-то, наоборот, неестественно приглажены. Глаза чуть припухшие и покрасневшие, брови нахмурены, взгляд недовольный, с темнотой, и Тэхен способен догадаться, из чего она исходит. — Бошка как? — интересуется Юнги, оценив состояние Чимина приблизительно на четыре из десяти. — Отвратительно, — хрипит Пак, с огромным трудом выдавливая из себя хоть что-то. Он оглядывается, словно впервые находится здесь, ведь происходящее не кажется ему реальным. Взгляд туманный и ограниченный — он не позволяет посмотреть в глубину происходящего. Чимин не чувствует себя находящимся в трехмерном пространстве. — Это откуда?.. — вдруг звучит весьма непонятный вопрос от Тэхена, который отступает от столешницы, двинувшись с напряженным видом к другу. — Он давно? Его не было раньше, — парень настороженно осматривает Чимина, впадая в сильное недоумение, когда видит на его скуле синяк, перетекающий в небольшой круг под глазом. Пак не сразу понимает, о чем речь: — Что? — сводит брови, не понимая, откуда в Тэхене взялись такие эмоции, и последний указывает пальцем на свое лицо с намеком. Тогда Чимин врубается. Юнги не вмешивается в разговор, по-прежнему сидя с повернутой в сторону друзей головой, поэтому не видит Чонгука, который косится на Пака исподлобья. Но буквально пару секунд. У него есть дела поважнее. Он, размотав бинт и отложив его в сторону, промывает достаточно широкую и глубокую рану раствором, не заботясь о том, что весь стол будет мокрым. Потом уберет. Промакивает ее сухой салфеткой. — Его не было раньше, — тон Тэхена пугающе серьезен. Большие глаза не моргают, буравят насквозь. Мин знает этот взгляд. Он в какой-то степени пугает, так что Чимину не повезло с самого пробуждения его застать, но, судя по всему, Пак ему противится куда лучше Юнги. — Я замазывал, — Чимин отвечает довольно-таки непосредственно и незаинтересованно, словно не понимает, с какого перепуга Тэхен так напрягается. — Почему ты не рассказал? На тебя напали? Ты подрался? — три вопроса нагружают Пака целыми тоннами, придавливая его к земле, и головная боль лишь усиливается, поэтому Чимин жмурится, как только сильная пульсация вонзается в виски. Боже. Парень открывает веки, смотря куда-то прямо, не на Тэхена. И встречается взглядом с Чонгуком. Две секунды. Не больше, не меньше. Ровно столько они глядят друг на друга без ясных внешних эмоций, после чего Чон возвращается к своему занятию, нанося мазь на ватную палочку. Чимин пялится на его профиль еще какое-то время, надеясь пробить чужой череп насквозь своим взором. Кажется, Чонгук промывает рану, полученную тем мужиком. Ну, и пошел он. Пусть теперь возится с этим дерьмом. — Я не дрался, Тэхен. И на меня не напали, все хорошо, — врет Пак, но даже при всем желании не поймешь этого — настолько устало звучит парень. — Я в ванной на плитке поскользнулся и долбанулся об раковину, разбив к тому же нос; потом минут десять с ваткой бегал, — приводит подробности для большей достоверности, хоть все это разъяснять ему крайне лень. И вроде бы вопросы у Кима истощаются, поэтому Чимин хочет пойти попить, но в спину ему прилетает следующее: — Это Юль? Пак достаточно резко тормозит, оглянувшись на Тэхена с удивленным: — Что? — хмурость приобретает большую осознанность. — Нет, это не Юль, все хорошо, — повторяет, вот только это не успокаивает Кима, который словно не хочет верить другу, чуя где-то подвох. Там, где чует, там и роет. — Чимин, — давяще. — Давай выйдем поговорим, — предлагает, понимая, что обсуждать такое при чужих людях не самая прекрасная затея. Юнги молчит. Понимает, что Тэхен серьезно обеспокоен, — он сам не раз сталкивался с подобного рода разговорами, поэтому пришлось садиться и долго разговаривать, так что первым, о чем он думает, это то, что Чимин пойдет на уступки. Неважно, есть ли ложь в его словах, или же нет. Тэхен обладает фантастическим свойством — чувствовать неладное. Мин списывает это на природное чутье. Оно напрягает. Будто ты не можешь скрыться, ведь глаза Кима следят за тобой из каждого угла в ожидании честности, лезут из всех неровностей и щелей. К удивлению, реакция Чимина иная. Его голос спокоен, интонация не скачет выше, да и грубых эмоций тоже не чувствуется. — Нет, Тэхен, мы не будем разводить полемику, я тебе уже ответил твердое: «Нет». Будь добр поверить мне. Паку присуща строгость. Он не собирается друга задевать, а вот осадить — вполне. Чимин не хочет прогибаться под кем-то просто потому, что на него надавили. Если на него давить, в ответ он придавит гораздо сильнее, поэтому Тэхен, внутренне согнувшись под замечанием друга, ничего больше не спрашивает, хотя остается уверенным в чужой лжи. И не прогадывает. Чимин врет. Все это видят и знают, но каждый интерпретирует по-разному. В первые секунды, когда Тэхен обнаружил синяк на лице, Юнги очевидно подумал на Чонгука, ведь они с Чимином не нашли даже подобия намека на общий язык, так что мало ли, что могло произойти между ними этой ночью на дне рождении. Но в момент, когда мелькает чужое имя, задумывается. Юль? Такого он еще не слышал, а потому и спрашивает: — Юль? На него одновременно оборачиваются оба парня. Да уж, не хватало им здесь еще посраться, эта квартира и без того натерпелась. Ким ничего не отвечает, предоставляя слово Чимину и его бесстрастному: — Мой молодой человек. О. Ого. А вот это уже в книгу знаний Юнги не входило. — Абьюз? — Мин начинает прикалываться, хотя теперь подозрения Тэхена понимает. Не редкое дело в отношениях. Чимин лишь закатывает глаза. — Нет никакого абьюза, у нас с ним все хорошо, — тверже произносит, шагнув к столешнице за водой, будто у себя дома. Он вообще-то смутно помнит события этой ночи, но последствия в виде пульсирующей головы ему не нравятся. Отвратительный день. Один из отвратительных. Один из многих, а, значит, не такой уж и особенный в своей отвратительности. — Что вчера было? — сводит тему, наливая из кувшина воду в стакан. Стоит рядом с холодильником и смотрит в окно, не особо желая поворачиваться к парням, потому что в таком случае его взгляд упрется прямо в спину этого неприятного типа. — Ну-у, — тянет Тэхен, обрадовавшийся возможности свести негативную тему на более нейтральную. — Ты делал нам алкогольные коктейли. С высоким градусом, — добавляет. — Я заметил, — бросает Чимин контужено в ожидании продолжения. Он страдает провалами в памяти после сильного опьянения, поэтому боится узнавать, что происходило. — Ты нашел водку, я попросил тебя вспомнить былые времена, когда ты работал барменом, все согласились, ты тоже согласился, поэтому взял три бутылки, начал что-то смешивать и еще сказал: «Знаю-знаю, на водке можно было остановиться», — рассказывает Тэхен, имитируя голос друга. — Мы все напились, играли на щелбаны, а потом пошли домой, ты из последних сил умылся и уснул. Это если максимально кратко, — делает неопределенный жест рукой. — А если не максимально кратко? — Чимин все же поворачивает голову на стоящего рядом с Юнги Тэхена, но отвечает вдруг Мин: — Вы с Тэхеном захотели жрать, поэтому мы зашли купить пару булок, а ты скормил одну голубям. — Что? — не понимает Пак. — Ночью нет голубей, — недоуменно смотрит на парней, которые словно накурились, потому что никто из присутствующих не считает слова Юнги странными. Последний, вздернув брови, соглашается: — В этом-то и дело. У меня еще видео есть. Пять секунд молчания. Чимин бьется головой об холодильник. Пиздец. — Даже видеть не хочу, — бубнит Пак, облитый стыдом с головой, потому что ему крайне неприятно знать, что все вокруг все помнят, кроме него самого. Ужасное чувство. Давно он так не напивался — причем Чимин не понимает, как так случилось вообще, но при этом ответ на вопрос может найти обычной логикой: он плохо переносит алкоголь. Одна из причин, по которым он не пьет, собственно говоря. Сознание уходит в дикий отруб, игнорируя все предупредительные сигналы. — Да ладно тебе, зато ты был крайне веселым, — Тэхен надеется успокоить друга, вложив в слова обнадеживающие нотки. — Я давно тебя таким не видел — тебе надо было расслабиться и отдохнуть… — Сегодня рабочий день, — перебивает его Чимин, наконец, говоря то, чего Ким опасался. — Я знаю, но… — И знаешь, почему ты сейчас не на работе? — Пак поворачивается на друга, который остается хлопать ртом, потому что аргументов не находится. — Знаешь, отчего я вообще проснулся вместо того, чтобы дрыхнуть до обеда? — Чимин этого искренне не хочет, но давление на Тэхена происходит инерционно. Как заученный жест. Привычка. — Потому что меня разбудили звонки поваров, которые приперлись к закрытому кафе и простояли полчаса в непонятках, какого хрена происходит. Поверь, они крайне недовольны моим «отдыхом»… — Здорово, — неожиданно вклинивается в разговор Юнги, встретившись взглядом с Чимином, которого только что оборвал. — А Тэхен здесь каким хером затесался? — встает на защиту Кима. Почему Пак срывается прямо сейчас на того, кто не имеет ко всему этому никакого отношения? Может, Чимин и не скрывает за своими словами чего-то плохого, но Тэхену от этого не менее неприятно. — Никаким, — более спокойно отвечает Пак и сразу же за этим следует: — Ну, так и хули ты к нему прикопался? — Юнги не повышает голос, а просто говорит как есть, надеясь Чимина слегка пристыдить и дать ему подумать над своими словами. — Я ни к кому не прикапывался, а сказал правду, будучи его начальником в этой ситуации — не другом, — потому что если его рабочие дела обстоят крайне легко, то мои — нет, — поясняет Пак, не отступая от своей точки зрения. — И что? Тэхен, что ль, виноват в том, что его дерьмовый начальник пробухал эту ночь? А Тэхен молчит. И ему все это категорически не нравится. Два дорогих ему человека близки к откровенному срачу, разводя невесть что и селя тревогу внутри парня, которому сложно слышать, как двое людей разговаривают друг с другом в таком тоне. Чимин не прав, да, потому что он и правда облажался, а теперь его головная боль сказывается на друге, но и Юнги нельзя такое говорить — это понимает, к сожалению, только Тэхен. Пак Чимин — трудоголик. Болезненный и вдоль и поперек работой скованный, поэтому Ким постоянно ему твердит, что необходимо следить за своим здоровьем, не пренебрегать отдыхом, ходить куда-то отдыхать. Это его забота — попытки друга расслабить, говорить на его «я делаю недостаточно» уверенное: «ты делаешь все хорошо», чтобы снизить процент душевных терзаний хотя бы на однозначную цифру. И своими словами Юнги руинит все тяжелые старания Тэхена подарить Чимину комфорт, который от последнего убегает, как от дикого зверя. Мин Юнги нельзя было говорить такое Чимину, потому что он не включен во все тонкости чужих взаимоотношений. Тэхен знает, что Чимин может на него надавить, если посчитает слова Кима раздражающе легкими и наивными, но грань он никогда не переходит. Поэтому да, Юнги не следовало указывать на то, что Пак дерьмовый начальник, — Чимин и без его помощи терзает себя подобными мыслями. — Прости, Тэхен, ты ни в чем не виноват. Я не должен был этого говорить, — Пак не хочет ни с кем ссориться, поэтому без лишних трудностей извиняется перед другом за свои слова. И его извинения звучат плохо. Потому что Тэхен чувствует, как в слове «прости» кроется «прости за то, что из меня плохой начальник», а не за что-либо иное. Ким улыбается дружелюбно, саркастично друга подначивая: — Чимин, тебе что, лет пяти до ста не хватает? — в несерьезной форме наезжает на парня, чтобы перевести происходящее в шутку и показать, что зла не держит. — Не волнуйся ты так сильно, никто же не умер. Пак бы с этим заявлением поспорил. Но в ответ он поднимает уголки губ, ответив Тэхену мягкостью. Показывает, мол, да, согласен, не стоит так волноваться. Стоит. Юнги прав — Чимин не должен выказывать негативные эмоции на кого-то, кроме себя самого, потому что никто другой в его проблемах не виноват. Это Чимин открыл бизнес, это он с ним не справляется, а, значит, и жаловаться не на кого. Пак в который раз убедился для себя, что отдохнет он разве что только в гробу, если все его попытки забыться выливаются в такое дерьмо. Пак удерживает на лице улыбку, потому что не в состоянии ответить Тэхену чем-то, кроме: — Ладно, по крайней мере теперь у меня есть выходной. И денежная компенсация сотрудникам за форс-мажор. Прекрасно. Чимин старается. Да, найдутся те, которые ему скажут: «Не заморачивайся, перестань так усложнять, хреновый бизнес — еще не конец света, отдохни и расслабься, почему ты не хочешь прикрыть лавочку и устроиться на хорошую, менее затратную должность?», но Пак просто не может. Скажите тревожному человеку не тревожиться, и как? Ему это поможет? Вряд ли. С Чимином ситуация фактически идентичная. Он понимает, что один день ничего не решит, но неприятный осадок, не дающий ему расслабиться, будет бегать за ним до и после захода солнца, прицепившись оравой пиявок. Для Чимина бросить бизнес равнозначно тому, чтобы сдаться и признать свою никчемность. Он подведет этим самым себя и свою единственную мечту. Он придет домой, расскажет о своем решении Юлю, получит в ответ: «Я знаю, ты расстроен, мне очень жаль, что так вышло, но мы оба знали, к чему все велось» и захочет бросить в него кастрюлю, если не гребаную чугунную сковородку или утюг. Отказываясь от мечты, Чимин откажется от своей веры в нечто большее, чем просто обреченность на придавленную серостью мира жизнь. Чимин не понимает, нужно ли ему стараться, или же стоит примириться с самим собой и жить дальше, не обременяя себя столь ответственными вещами. Чимин, в своих попытках стать «кем-то» ты просто жалок. — Правильно, ты заслуживаешь отдых, — поддерживает мысли друга Тэхен, искренне поверив в чужие слова. Чимин начинает считать, что не заслуживает отдых априори. Но все больше он чувствует усталость. — Вы сегодня работаете? — Ким переключает свое внимание на парней. Не будь его в этом помещении, все бы чокнулись, если честно, потому что его легкость и коммуникабельность спасают всю ситуацию. Да, Юнги тоже достаточно лояльный человек, но также и весьма прямолинейный — с ним все равно сложнее, чем с Тэхеном. Тэхен — их огромное спасение. — У меня должна быть встреча ближе к вечеру, поэтому я не знаю еще, — неоднозначно отвечает Юнги, взъерошив слегка волосы в почесывании. Чонгук, который все это время молча занимался реанимацией своей раны, перебинтовывает руку и параллельно с этим интересуется: — Собрался проебать? — поглядывает на Мина. — Типа того, — жмет плечами парень, получив в ответ мрачную усмешку с невоодушевленным: — Мудень, — значит, сегодня Чону придется работать одному, что весьма проблематично с одной-то здоровой рукой, ведь их работа связана с силовыми нагрузками. Значит, и выплата будет меньше. Неприятно. — До работы надо на рынок сгонять. Еда закончилась, — ставит перед фактом. — Я могу с вами, раз внеплановый выходной, — предлагает Тэхен, на что Чонгук жмет плечами: — Как знаешь. Чимину неприятно здесь находиться, потому что заведомо понимает — он лишний. Это странное ощущение, ведь вроде как никто ничего не имеет против его присутствия здесь (даже этот тип помалкивает), но «чужеватость» чувствуется. Оно и объяснимо, ведь Тэхен близок с Юнги, и автоматически часто контактирует с его другом, так что здесь, в этой квартире, он свой человек — никто ничего против него не имеет. Чимин же залетел сюда по воле случая. Что-то типа внеплановой беременности. Не всегда приятное событие. И если с самим Мином отношения сложились нейтральные, даже вполне себе нормальные, то вот с его соседом их просто не существует. Если бы существовала шкала, то она бы сломалась сию же секунду, не выдержав давления, и знаете, что Чимин скажет? Не он в этом виноват. Не он гребаный мудак. Он всегда старался идти на компромисс, не изменяя себе, — просто этот тип сраный агрессор, который невесть каким образом вообще выстраивает подобие взаимоотношений с людьми, но сейчас, стоя фактически за его спиной, Пак в шоке. Чонгук спокойно что-то говорит, обсуждает бытовые вещи, и, хоть в его лексиконе мелькают оскорбления, ясно, что они несерьезные. Он даже нормально разговаривает с Тэхеном. Нормально. Н-о-р-м-а-л-ь-н-о. Так, спрашивается, какого черта? Это просто Чимину не повезло с самого первого знакомства стать жертвой дерьмового настроения парня или он сразу же этому придурку не приглянулся? В чем причина такого отношения? Сейчас, конечно, Пак может ее назвать — даже несколько штук, — но с самого начала-то что было не так? Идиотизм. Если честно, Чимина это задевает и раздражает. Как к таким людям находят подход? Как Тэхен может с ним адекватно общаться? И как он адекватно общается с Тэхеном? Немыслимо. Бред. — Оно умеет нормально разговаривать, — Чимин это шепчет. Тихо, себе под нос, так, что не слышит его иронию никто, кроме него самого. Юнги с Тэхеном различают лишь слабое шебаршение, а вот Чонгук, напротив, сказанное слышит чересчур прекрасно. Говоря это, Пак мысленно задумался, какая реакция последует, если этот тип услышит его, и он угадывает на все двести из ста. — Блять, ебало зашей, наконец, твоего мнения здесь вообще никто не спрашивал, — Чонгук взъедается гораздо быстрее, чем просто по щелчку пальца, выпаливая с неслабой такой агрессией. Он голос не повышает особо, но вот звучит это просто небрежным плевком Чимину прямо в лицо. Неприятно. Ожидаемо. Пак вздергивает бровями, выдав непоколебимое: — Твоего тоже, — после такого его следует причислить к отряду «бесстрашных», но Чимин категорически не хочет молчать, когда видит подобное. Какого хрена все должны прогибаться под этим мудаком просто потому, что у него вот такой характер? — Ты, нахуй, нормально живешь со своим ебырем и со своим ебаным кафе, а теперь стоишь сейчас в чужой полудохлой квартире на окраине чертового города, выебываясь тем, как тебе дерьмово живется, и еще рыпаешься в мою сторону? — вот теперь Чонгук повышает голос, обернувшись на стоящего позади него Чимина. Их взгляды пересекаются, и Пак спокойно глядит в эти полные злобы глаза от начала предложения плоть до самого его конца. — Ты не прихуел ли часом вообще? Лицо Чимина каменное, но что-то в его взгляде от услышанного переламывается не в самую хорошую сторону, и дело уже даже не чужой агрессии, а в том, что она под собой подразумевает. Это обесценивание. Не зная жизни другого человека, ты уже приравниваешь проблемы этой жизни к пустоте, смешивая с мокрой черной слякотью. И подобное заявление вымораживает Пака, ломая все его кости. Словно все годы его жизни решили вырвать, словно листы из календаря, и сжечь в маленьком костре, который погорит часок, если не меньше, и обернется угольками. Чимин молчит, испытывающим взглядом сверля Чонгука. — Они ненавидят друг друга, — шепчет Тэхен Юнги, не решаясь в этот раз вмешиваться, хоть смотреть на это неприятно, уж вы ему поверьте. — Да. Это и настораживает, — соглашается Мин, вроде как следя за парнями без хмурости, но с глубокой настороженностью. Чонгук агрессивен. Это знает каждая блоха на дворовой собаке, если вообще не каждый живой организм поблизости, поэтому он в любой момент может вгрызться Чимину в глотку. Агрессия Чонгука также самая непредсказуемая для Юнги вещь. Он никогда не знает, когда именно в голову парня взбредет желание что-то раздолбить, или, наоборот, в моменты, когда Мин ждет от друга всплеска эмоций, этого может не произойти; порой он контролирует себя, а порой спускает с цепи, не сдерживаемый абсолютно ничем; он может отвечать на провокации, а может и игнорировать их открыто — все зависит от ситуации и его расположения — так думает Юнги, но реального ответа не знает. Чонгук не особо об этом распространяется. Иногда ему кажется, что Чон кидает себя от одного состояния к другому самостоятельно, словно выбирает, какой галстук сегодня наденет, а, может, все происходит под воздействием импульсов в мозге. Так что, да, Юнги насторожен. Неизвестно, захочет ли Чонгук раздробить чужую голову об любую твердую поверхность на этой кухне, или же нет. — Хорошо, — Чимин ровно говорит, сделав паузу. Не дает никаких явных эмоций в ответ, но следующее его заявление обескураживает даже Чонгука: — Покажи, как ты живешь. Чон удивлен. Без дополнительных эпитетов. Он тормозит с ответом, глаза его чуть расширяются и изо рта вываливается глухое: — Чего? — агрессия слегка утихает, перерастая в нечто более непонятное, хоть и по-прежнему злое: — Нет, иди нахуй, я не собираюсь тебе ничего доказывать, — довольно твердо звучит, но Чимин не сдается, следом сказав: — Пожалуйста. Чонгук моргает. Что. Просто «что». На несколько долго тянущихся мгновений кухня замолкает и ни одного лишнего звука не выдает, словно вместе с присутствующими в шоке пребывают даже стены. Тэхен с округленными глазами пялится на Чимина, пока Юнги просто пребывает в мирном ожидании продолжения, и они оба смотрят на то, как эти двое жрут друг друга взглядом. Пак нечитаем. Смотрит сверху вниз, ждет ответа, а Чонгук хмур и совершенно обескуражен таким заявлением, даже не зная, как на него стоит отреагировать, поэтому они просто сходятся в зрительном контакте, в котором слов больше, чем вслух озвучивается. Смотрят. Просто смотрят. Юнги понятия не имеет, как это описать человеческим языком, но они как будто стремятся к тому, чтобы пробуравить души друг друга, оставив вместо них дыры. — Как ты себе это дерьмо представляешь? Глаза Мина округляются. Он прямо сейчас услышал что? Чонгук спросил что? — Я могу провести этот день здесь, — предлагает самый оптимальный вариант Чимин, черт знает, чем вообще движимый. Что так ударило его по голове, раз он предлагает такое? Боль? Похмелье? С чего вдруг столь резкая смена настроя и желание пойти на уступки? — Сходить с вами на рынок и с тобой на работу. — Со мной на работу? — неверяще переспрашивает Чонгук, губы которого невольно окрашивает усмешка. Он пускает смешок, качнув головой: — Ты больной совсем? Но и это Чимин, уклонившись, мимо себя пропускает. — Да. Хоть какая-то помощь лучше полного ее отсутствия, — приводит довольно здравый аргумент, ведь Юнги не сможет сегодня прийти на работу, а значит, нагрузка на Чонгуке будет двойная. Это то, что Чимин понял, исходя из разговора. Он, правда, не знает, что за работа, но после им пережитого его мало что сможет поразить. Если ему не надо делать сразу десять дел одновременно, то все будет хорошо. — Похуй, как хочешь, — Чонгук неожиданно будто плюет на Пака, отвернувшись, чтобы сложить все вещи в аптечку. — Не моя проблема, если ты сломаешь себе позвоночник на работе или тебя обкрадут. Не хочу слышать от тебя ни одной жалобы, — поднимается из-за стола, довольно резко отодвинув стул, который чуть не впечатывает в Чимина позади. — Ладно, — соглашается Пак, наблюдая за тем, как Чонгук становится рядом с ним. Чимин разглядывает от природы мрачное лицо парня, исписанное последствиями серьезной драки, и получает от него резкий кивок в сторону: — Сдвинься. Пак отходит от столешниц в сторону молчаливых Тэхена и Юнги, позволяя Чонгуку поставить аптечку на место, после чего шагает в сторону ванной, закрывшись в ней на непродолжительное время. Чимин с тяжестью прислоняет ладонь ко лбу, словно прохладная кожа спасет его от боли, и спрашивает: — У вас есть обезбол? — Ща, — Юнги идет к одному из шкафчиков за лекарством, а следом добавляет: — Это будет любопытно. Тэхен довольно нервно прикусывает ноготь, посматривая на друга. Это будет пиздец.

***

Расслоение общества дичайшее. Настолько, что Чимин в шоке. Честно говоря, он до конца не может поверить, что все еще находится в городе, потому что прямо сейчас они идут по пустынной местности, заросшей кустарниками и невысокими деревьями. Словно Пак в маленькой деревушке. По бокам в абсолютно хаотичном порядке стоят подобие будок, вот только не для собак, а для людей, которые построили свои халупы из совершенно разных предметов. Они проходят мимо поворота, рядом с которым Чимин все же замедляется, потому что меж этих развалин проложена дорожка из тряпок, кожаных изделий или нечто подобного. Стены исписаны граффити, около одного домика стоит семь-восемь пластмассовых коробок, а сам дом не пойми из чего сделан: картонные стены, вырезки для окон, закрытые плотными решетками; крыша частично из металлочерепицы, а частично из пластмасса, на котором стоит миска (с кормом?) и лежат два машинных колеса. Другой дом из белого кирпича, а кладка на крыше покрыта мхом практически полностью, провиснув. Жить в таком месте опасно для жизни, ведь кажется, что при должном воздействии она провалится прямо на головы людей. Вокруг какие-то дряхлые контейнеры, ведра, литровые бутылки воды, с невидимых крючков под крышей свисают сковородки, а под ними стоит веник. Иной же дом уже обвалился и оброс мусорными ведрами. Это невозможно. Жить в таких условиях, в таком месте. Фактически выживать. Чимин, увидев данное место, и не подумал бы о том, что здесь кто-то живет, но, переходя по импровизированному деревянному мостику мимо ручейка, Пак замечает вдали людей в шляпах, копающих огород и что-то сажая. Это деревня, в пяти минутах ходьбы от которой ребята выходят к уже привычным домам. После увиденного Чимину больше не кажутся западные улицы такими уж плохими. Честно сказать, Юнги со своим соседом живут просто идеально в сравнении с этим ужасом. Рынок оказывается огромным. Очень шумно и людно, не эргономично, не пропорционально, неудобно и слишком много всего. Здесь явно не придерживаются санитарных норм, судя по тому, что Чимин видит, как на его глазах отрубают рыбе голову. Посреди большая развилка с фудкортом, от которого ты сам волен выбирать, в какую сторону двинешься дальше. — Мне бы в колдунскую часть, — произносит Тэхен, оглядываясь по сторонам с прищуром. Видимо, пытается найти нужное направление по собачьему чутью, потому что, хоть он здесь и не первый раз, не запомнил ни одной дороги совершенно. Зачем, если есть Юнги? Чимин оборачивается на друга, переспросив: — Куда? — К травникам, — разъясняет флегматично Мин, поправив кепку. Не делает лишних телодвижений, ведя себя совершенно спокойно, чего не скажешь о том же Чимине, который в первый раз в подобном месте. В сознательном возрасте точно. Он бывал на рынках в детстве, и то, в более… Хороших. — Серьезно? — поднимает брови Пак в риторическом вопросе, хоть ничему и не удивляется. Тэхен любит разнообразные твердые мыла, пахнущие чем-то природным, любит ярко выраженные травы — даже хранит их в стеклянных баночках. Чимин не привык заваривать чай в чем-то, кроме пакетиков, поэтому всегда, приходя к Киму домой, его ждет целый обряд заварки сухих растений, фруктов или ягод. Пак помнит, как друг спросил, какой чай он хочет, поэтому Чимин решил открутить первую понравившуюся баночку и понюхать, но недооценил его, поэтому при первом глубоком вздохе у него аж по глазам ударило, заставив отстраниться, — настолько выражен был запах. Паку больше по душе кофе. — Я люблю чай, — Тэхен принимается оправдываться, вставая на защиту данного напитка, и ему прилетает комментарий: — И нюхать его, походу. Пак моргает, переведя взгляд на Чонгука, который рассматривает один из прилавков. — Эй, — Ким недовольно шикает на Чона, на что тот, не глядя, поднимает руки и покачивает головой: — Sorry, — саркастично, само собой. Чимин же стоит в непонятках, стреляя взглядом от одного парня ко второму, от второго к третьему с прищуром, и не понимает, что происходит вообще. О чем Пак не знает?.. — Кто-то вообще думал курить чай? — интересуется Чонгук, оторвавшись от созерцания больших пакетов с разными сортами орехов и обернувшись на ребят. Все трое смотрят прямо на него. Молча. Тэхен с осуждающим прищуром за подкол, Чимин со взглядом, будто Чонгук тупорылый идиот, а Юнги просто разочарованно — он всегда так смотрит. Чон скептически изгибает брови, не понимая такого ополчения в свою сторону, а потом Мин подтверждает: — Нет, ты один такой еблан. — Я один раз живу, — жмет плечами Чонгук, потеряв к ним всякий интерес и обернувшись к развилкам. Им, по-хорошему, нужна молочка, мясо, крупы, а остальное по мелочи. По деньгам смотреть надо. — Разделимся. На тебе рис и травы, — командует Чон, адресуя свои слова Юнги. — Чимин, ты можешь пойти… — Тэхен предпринимает попытку позвать друга с ними, потому что Чонгук мальчик самостоятельный и шататься по рынку с кем-то под руку не будет, считая это лишним гемором. Поэтому Тэхен всегда с Юнги. Но голос Кима неожиданно перебивают: — Он со мной. Заявление неоспоримое. И довольно жестко поставленное. Чимин косится на Чонгука, который будто ставит отвратительную метку на Паке, штампуя, шрамируя и чуть ли не бирку вешая ему на ухо с ценой, за которую готов продать его тушу первому же мяснику на этом рынке, если в принципе не по бартеру. Чимин — невольный зверь, и даже возразить не может, потому что наперед знает, какой ответ получит: из разряда «хотел пожить моей жизнью, вот теперь и живи». Пак сжимает губы, воздерживаясь от комментариев. — Воу, — удивленный вид Тэхена сейчас некстати. Чимин униженно себя ощущает. — Я все-таки думаю, что он тебя ненавидит, — Ким произносит это со стопроцентной искренностью и честностью, будто Пак без нее жить не сможет, и последний, пропустив на лицо наигранную улыбку, кивает с благодарностью: — Спасибо за уточнение, я польщен — еще никогда не делал таких фантастических успехов в этой области. — Вы заебали, — напоследок с толикой раздражения бросает Чонгук, выбирая путь, которым пойдет, и Чимин, пересекая порыв закатить глаза, с явной неохотой догоняет парня. — Это доверие? — Тэхен смотрит в удаляющуюся спину друга с не самым позитивным видом, потому что оставлять этих двух людей наедине ему не хочется, ведь он знает Пака. Да, он терпелив, добр, рассудителен, но и гордость с собой он носит, поэтому любое его небрежное слово может аукнуться. Особенно тогда, когда рядом нет их с Юнги. — Это надежда, — отвечает Мин. — Либо на мозги у твоей подружки, либо на нормальное настроение у Чонгука. Силуэт Чимина сливается с толпой. Пак старается не теряться, следя за ершиком на затылке парня перед собой, но при этом успевает с любопытством рассматривать товары на прилавках. Никто никого не зазывает, тихо и спокойно сидя каждый на своем месте. Чимин замечает даже… Рога? Это реально оленьи рога? Поразительно. Что еще он сегодня здесь увидит? Чучело белки из их леса? Чонгук довольно уверенно шагает впереди, порой что-то высматривая, — видимо, ищет знакомые ориентиры. И ничего не говорит. Даже не оборачивается, надеясь, наверное, что Пак потеряется в ногах покупателей, избавив от лишней мороки. Ну, или же он даже не хочет разговаривать с Чимином, да и последний желанием таким не пылает, но ведь он сам на это подписался, и ему же через пару часов идти с этим человеком работать, а для таких героический поступков нужно выстроить хотя бы нейтральные отношения. Поднять планку с минус ста до минус пятидесяти. В идеале, ноль, конечно, но Чимин не шибко вдохновлен этим типом, чтобы еще ради него так париться. Они проходят мимо заведения, который выставляет большие белые пакеты с сухими травами — это понятно по одному только запаху. Все они смешиваются в какофонию тошнотворных ароматов: корица, древесина (разных сортов), полынь, травы, засушенные ягоды висят на веревочке вместе с фруктами. Чимин замечает дольки апельсина и грейпфрута. — Это то, что искал Тэхен? — Пак тормозит, громко задав вопрос, чтобы до ушей Чонгука долетело стопроцентно, и да, парень реально останавливается. Оборачивает голову через плечо на Чимина, и последний, встретившись с ним в зрительном контакте, думает, что Чонгук ему сейчас въебет. Выглядит он, конечно… Пугающе. И с бешеной собакой ходить не надо — Чон спугнет любое существо поблизости. Он поворачивается в профиль, поэтому на лицо отбрасывает легкие тени, но они чрезмерно губительны для его внешнего вида. Волнистая, как и все волосы в целом (на затылке тем более), челка, спадающая по обе стороны от глаз и слегка прикрывающая их прямо сейчас. Чимин не видит чужих радужек — только яркие синяки, гематомы вкупе с ссадинами да ранами. Живой труп. Грязный к тому же. Этот придурок кажется именно грязным, измазанным в чем-то, и создают такое впечатление неровные татуировки на обеих руках, путанные патлы, ранения и мешок из одежды со свисающим с плеча рюкзаком с маленькими дырочками в районе молний. Но Пак не ощущает неприязни к его виду — в целом ауре человека — только к самому человеку, и, тем не менее, идет на контакт. Кто-то же должен это делать. Кто-то должен проявлять адекватность. Чимин большим пальцем указывает на прилавок в ожидании, что Чонгук развернется и пойдет дальше, проигнорировав вопрос, судя по лицу, с которым он пялится, но выходит немного иначе. Чон кидает взгляд на заведение, сощурившись. — Не, — голос сравнительно обычный. Удивительно, ведь он разговаривает с Паком. — Тэхен ищет всякую бурду для чая и дома. А здесь трава. Типа индийской лавки, — удосуживается пояснить и только после этого отворачивается, продолжив путь. Чимин же пользуется выдавшейся возможностью завязать положительный диалог: — Трава? На своем опыте прощупал? — подкалывает, но без саркастичной интонации, поэтому звучит вполне обыденно. Этой ночью они вроде как даже нормально пообщались, алкоголь вон поделили, на одном матрасе посидели, пока все не похерилось Чимином. И заслуженно. Он ни о чем не жалеет. — Да, — ответ Чонгука слегка приглушен из-за того, что он идет впереди. — Купил как-то пачку самокруток, а их там было пятьдесят. Дерьмо редкостное, — вдруг делится, тем самым даже поражая Чимина. Это странно. Чонгук был готов закопать его живьем еще пару дней назад, да и ночью тоже, а утром зашить ему рот, но при этом он идет на минимальный контакт. Почему? Принимая в расчет агрессию по отношению к Чимину, не скажешь, что настрой у Чона положительный, и все же они разговаривают. Это из-за Юнги? Логично, если так. — И куда ты их потом дел? — у Пака идеально выходит делать вид, словно они не враждуют, хотя они оба понимают, как абсурдно это звучит, ведь Чимину приходится частично заставлять себя разговаривать. Его желание — молчать всю дорогу, но, увы и ах, сегодня он сидит на экстравертности. — Продал, — хмыкает Чонгук, после чего заворачивает в отдел с молочными продуктами. Пак сворачивает следом. — А Тэхен… Ты пошутил про нюхать или нет? — все же интересуется, хоть и звучит наверняка глупо. Загвоздка в том, что Чимин реально не знает, правда ли друг занимался чем-то подобным, или же нет. Если честно, учитывая, с кем он водится, сомнений много, и эти сомнения напрягают, ведь ему не хочется дерьмовой участи для друга. А если он сидит на чем-то? Да, может, на западе, здесь, его вряд ли тронут, но вот в их части города ему сулит немаленький срок. Чимин хочет в друга верить. Хочет. И в итоге не верит ни в кого. — Он нажрался и накурился купленного на этом базаре чая. Вдолбило плохо, — сухой, неприкрытый ложью факт от Чона, который он озвучивает без интереса, — просто кое-что новое из жизни для того, чтобы показать, насколько Чимин неосведомленный идиот. Вот, собственно, причина, по которой «хочется» никогда не перерастает в стопроцентное «да». Пака угнетает, что Юнги и даже этот тип знают Тэхена настолько хорошо. Лучше Чимина. Да, естественно, он в курсе, каким разносторонним человеком является его друг, но видеть иные его стороны и слышать о них — уже в корне другое дело. Почему? Дело в том, что Тэхен считает его неподходящим для подобного рода веселья или же Пак всегда был слишком занят для таких мероприятий? Чимину не хочется быть тем самым «скучным взрослым», но с течением времени он все больше приходит к выводу, что таковым и является. Тэхену всего двадцать три — этот парень хочет жить полноценно, не обременяя себя тяжестью, которой он обзывает существование Пака, и последний более чем его понимает. Он так же хотел бы жить. Только получается иначе. Не то чтобы по молодости Чимин был скрягой, ведь и до травы у него доходило, но не более того, так как он знал заранее — однажды почувствовав себя «вне тела и сознания», к себе нормальному он вернуться больше не захочет. Проезжали этот этап, выводы сделали. Чимин хочет сказать, что вся эта компания плохо на Тэхена влияет, но ни на что это заявление не повлияет, поэтому придется другу доверять. Точнее, имитировать доверие, подменяя его на надежду. Чимин не доверяет абсолютно никому. И себе в том же числе. Причин на это с Эверест. Пак стоит неподалеку от Чонгука, который ставит на прилавок выбранную бутылку молока и парочку каких-то йогуртов, поэтому от скуки разглядывает помещение. Неприятное, как и все здесь в целом. Эстетика деструкции его не привлекает, и вписывается он в нее, будучи из другого слоя населения, хреново, чего не скажешь о Чоне. Его явно знает бородатый продавец, судя по разговорам. Здесь мало посетителей, некоторые из них косятся на Чимина, и он видит эти взгляды, отвечая зрительным контактом. Тогда они пропадают. Все люди — бедные. Это видно по одному только их внешнему виду, и Чонгук в их же числе. Да, Пак сейчас не лучше выглядит, но есть в нем нечто наподобие ауры, отделяющей его от всей этой черноты. Сравнивая уровни жизни, Чимин понимает, насколько богат в сравнении с теми, кто выживает в нищете. Но почему-то жалости он почти не испытывает. Физически он далек от этого, да и духовно тоже, зато морально стоит где-то наравне с теми, кто из кармана пытается вытрясти последние гроши. Пак видит молодую маму с ребенком, который молча поглядывает на прилавки, и понимает, что ему жаль. Жаль, что вот так выходит и что жизненные обстоятельства выкинули их прямо сюда, но еще сильнее он боится, как бы этого не случилось с ним самим. — Опа, кого мы видим, — Чимин моментально реагирует на звонкий ребяческий голос с нотами невоспитанности — такую характеристику дает ему Пак. Последний смотрит на проходящих в магазин троих пацанов лет тринадцати-пятнадцати, один из которых сравнительно высокий для мальчугана. Чимин таких видел во дворах, когда был подростком, но в их уличные компании не входил никогда. Они формируются стаями, будто одинокие волки, выбирают себе вожака и следуют за ним, подчиняясь правилам, которые он пропишет в кодексе в виде обрывка туалетной бумаги. Они даже ходят по заведенной иерархии, поэтому за одним пареньком идут по обе стороны двое других, что-то жуя: один яблоко, второй какие-то соломинки из пачки. Пак сначала не понимает, к кому они обращаются, а потом видит, как «главарь» тычет пальцем Чонгуку в поясницу, но не сильно. Чон, даже не повернувшись к раздражителю, выбрасывает: — Еще раз так сделаешь — «тыкалки» свои по полу собирать будешь и к рукам заново пришивать. Доходчиво. — Понял, не вопрос, — мальчик быстро сдается, хотя наглой интонации не убирает. Чимин ставит все свое имущество на то, что все эти беспризорники либо из дерьмовых семей, либо из детдома. Третьего обычно не дано. — Молочком угостишь? — у них разница в возрасте большая, да и на фоне Чонгука эти идиоты ощущаются цыплятами, но смелости у них хватает на хамство и цинизм. — Заработай, сопляк, — Чон кладет купленное в рюкзак, рассчитавшись с продавцом, и поворачивается к парням ниже него на две головы — даже ниже и слабее Чимина, вообще-то. Да, такие дети без страха. Чонгук быстро окидывает взглядом мелкого пацана в кепке, пока другие два прихвостня шатаются у прилавок, рассматривая продукты. — Выгони их нахер, — бородатый продавец агрессивно взмахивает рукой, явно уже знакомый с этой мини-бандой, и харкает на пол. Дружелюбием не пахнет. Чимин едва заметно кривит губы, чувствуя себя максимально неуютно в этой обстановке, и особенно сильно у него испоганится настроение, когда пацаны обратят на него свое внимание. Такие задают слишком много бестактных вопросов. — Проваливайте, — Чонгук кивает на открытый выход, но не потому, что ему так сказали, а из собственного желания. Проходит мимо Чимина, даже внимания на него не обратив, и ведет за собой стайку детей. Что ж. Неприятно. Раздражающе. Пак прикусывает изнутри губу, почувствовав легкую боль, и вынуждает себя сдвинуться с места, сдвинув заодно и свою гордость. — Где тебя так опять исписали? — спрашивает менее нагло второй пацан, что повыше ростом будет. Поразительно, насколько неформальное общение у них всех, и ведь Чонгук, хоть и относится к ним с пренебрежением, не тычет их носом в свое невежество. Говорит на равных почти. — Не твоего ума дело, — Чон поворачивается к мальчику и резко хватает его за ухо, грубо потянув вверх на себя. Двое рядом с ним сразу пугаются, но на помощь приходить не берутся. Тогда Чимин понимает, что рядом с их показушничеством страху находится место. Еще бы. Чонгук пугает не только детей. — Слышь, ты, — начинает предупреждающе Чон, пока мальчик застывает, искривившись от неприятных ощущений, которые стойко терпит. — Пошел и вернул то, что украл, так же тихо, — приказывает, оттолкнув от себя парня, чуть ли не падающего. Он упирается ладонями в землю, буркнув с обидой: — Я ничего не крал. Чонгук серьезно глядит на него, давяще повторив: — Пошел. И. Вернул. Будь у пацана хвост, он бы поджал его и заскулил. Он послушно, больше не переча, возвращается в магазин. Никто его не защищает и на его сторону не встает. Чонгука не волнует, была ли эта кража продумана заранее, или это была личная прихоть, — главное, что он ее заметил. И проблем было бы куда больше, заметь их сам продавец, так что Чон оказал им прямо сейчас большую услугу, ведь мог поймать парня с поличным еще минутой ранее, прямо у всех на глазах. Безмозглые придурки. — Будь это я, то свернул бы каждому по руке, — Чонгук обращается к оставшимся двум прихвостням. Он не считает нужным давать уроки нравственности — не тупые дети, сами все понимают, поэтому Чон показывает на практике. Чонгук в мамки не записывался. — Ну, че ты, — главный пацан пытается замять ситуацию, разведя руки, спрятанные в карманах. Выглядит комично то, как мелкий ведет серьезный диалог с относительно взрослым — Чимин не в курсе, сколько этому типу лет, да и с чего бы знать вообще. — Не бубни, тебе и так досталось. Выражение лица Пака на секунду удовлетворенно вытягивается. Хороший подъеб. Хотя за карманами на рынке следить надо, и кошелек в джинсовке об этом напоминает. Чонгук возобновляет шаг, направившись вперед. По крайней мере, у него хватает ума не спорить с детьми, что остаются у магазина в ожидании своего друга. Чимин обходит их стороной, не оборачивается, хоть и чувствует на своей спине две пары глаз. Странная ситуация. Паку показалось, что Чон взаправду может им навредить, но, видимо, не впервой сталкивается с ребятами или давно с ними знаком, раз у них такое свободно-токсичное общение. Будто те лезут к парню как к некой взрослой фигуре, вызывающей у них уважение, ведь по иным причинам такие не цепляются за кого-то. Чимин думал, дворовые ребята давным-давно вымерли, оставшись в далеких девяностых годах, но, как оказалось, нет. — Что за дети? — Чимин открыто интересуется, поглядывая по сторонам. Пахнет, конечно, ужасно, потому что ароматы начинают смешиваться еще сильнее, как только они сворачивают в переулок с мясными отделами. — Детдомовцы, — односложно отвечает Чонгук, высматривающий необходимую вывеску, потому что покупает мясо только у одного проверенного человека. Паку же все труднее находиться в этом месте. От запахов начинает подташнивать, особенно, когда ты не ел ничего с самого утра. Аппетита нет никакого. В желудке Чимина растворилось только обезболивающее, но он уверен, что по истечение часа голова начнет пульсировать вновь от напряжения, каменными плитами сплющивающим его череп. Пак вроде как функционирует, а вот тело оказывает свое сопротивление, будто хочет обморозить его конечности и лишить подвижности. Любой раздражитель превращается в насилие. Грязь повсюду, какие-то коробки, толпы неприятных людей, проходя мимо которых дышишь старьем и потом, алкоголем и застоем, прилавки с магазинами не вызывают и грамма доверия, травя своими запахами. Чимин замечает пробегающую между мешками маленькую крысу и уже не знает, стоит ли вообще реагировать. Отвратительно. Ему правда обидно за людей, терпящих убытки в стремительно развивающейся стране. Да, самая высокая инфраструктура, конечно, в столице, но и про другие города не забывают, так что небольшой прогресс постоянно происходит. До тех пор, пока вышестоящие люди основательно не возьмутся за снос и реконструкцию западной части хотя бы частично, преступность будет лишь разрастаться, набрасываясь на адекватную часть города, но на все требуется свое время, ведь пока новые дома не будут построены, старые не смогут снести. Куда деть владельцев? Выкинуть на мусорку? Само собой, нет. Выбрасывая всю гниль к обычным людям, первые будут находиться под присмотром правоохранительных органов гораздо сильнее, а потому и злодеяний совершаться будет меньше. Либо же произойдет пополнение тюрем. Одно из двух. — Вы часто пересекаетесь? — пытается продолжить тему Чимин, обратив внимание на две клетки с кроликами у прилавка, которые прыгают от угла в угол, кушают сухую траву, а потом парень поднимает глаза выше. Мясник в испачканном кровью фартуке заносит топор, второй рукой крепко держа животное за задние лапы. Господи. — Да, порой случается. Они мне в Хато проигрывают побрякушки, — делится Чонгук, и на его слова Чимин переключается с наибольшей охотой, чем на громкий удар острия по дереву. Пак даже не хочет смотреть в ту сторону. — Обворовываешь детей, значит, — Чимин говорит это несерьезно. Да и без желания. Просто чтобы что-то сказать в ответ, хоть он по-прежнему предпочел бы сейчас помолчать. Ладно, ему не привыкать. Пак живет каждый день в режиме «надо», поэтому у него зародился целый животный инстинкт. Вставать каждый день на работу — надо. Улыбаться клиентам — надо. Терпеть ненормальных клиентов — надо. Следить за всем — надо. Уделять внимание друзьям — надо. Уделять внимание и разговаривать с Юлем — надо. Отвечать на его постоянные вопросы — надо. Заставлять себя шевелиться, подниматься, двигаться, дышать вместо того, чтобы осесть на холодной лестнице без возможности спуститься на первый этаж — надо. Сегодняшний день — лишь небольшое исключение, выходящее за границы стоящего поперек глотки слова, но и в нем полно своих недостатков, о которых Чимин старается думать как можно меньше. — Голову врубать надо. Они просрали свои вещи честно. Ответ исчерпывающий. Больше Пак про детей не спрашивает, не влезая глубже в подробности, которых ему и так не дадут. Меру Чимин чувствует прекрасно. — Что? Это пчелы? — внимание Пака переключается очень быстро, как и вопросы, которыми он смело Чонгука атакует. Тот уже порядком от этого задолбался, поэтому игнорирует, шагая дальше, но Чимин наперекор ему останавливается и повышает голос: — Эй. Чимину одному здесь должно быть дерьмово? Нет, спасибо. Пак, несмотря на свою альтруистическую и эмпатичную натуру, которой не свойствен эгоизм и жестокость в отношении других, не чувствует себя виноватым. Чимин часто думает о том, какие чувства вызывает в других своими поступками и словами, но в отношении Чонгука это не работает. Если этот человек так относится к нему, то почему Пак должен относиться лучше? Он, конечно, не рвется с кулаками и агрессивными криками на парня, но поддеть его чем-то хочется, хоть и способы Чимин все же выбирает безобидные. Например, сейчас он просто докапывает Чона своим вниманием. Лояльней, чем разбить лицо с коленями, не находите? Чонгук все же останавливается. Чимин слегка приподнимает губы, празднуя свою маленькую победу, но тут же их опускает, когда Чонгук, закатив трижды глаза и дважды недовольно вздохнув, разворачивается к Чимину. Установка зрительного контакта. Непонятного и многословного. Они как будто молчаливо разговаривают, передавая свои чувства с эмоциями по невидимым синим нитям, и Чону отчего-то так и хочется беззвучно спросить: «Что?». Что от него хотят вообще, что ждут, почему так смотрят, почему смотрят вообще? Чимин глядит без четких эмоций, как будто смотрит просто для того, чтобы смотреть, и ничего больше. Это Чонгука напрягает. Никакого понимания. Все размыто. Взгляд Пака выражает бытовую непосредственность. — Это кто? — Чимин легонько кивает в сторону. Чон поворачивается к невысокой скамье, на которой лежат соты с копошащимися в них насекомыми, а все это дело закрывает плотная зеленая сетка. Рядом с ними еще стоят бутылки с чем-то желтым и без надписей. — Шершни, — произносит Чонгук с хмуростью. — Наверное. Не ебу, — чего Чимин от него ждет вообще? Он слепой или тупой? Зачем задавать такие идиотские вопросы? — А это сок из них? — указывает пальцем на бутылки, но вот здесь уже даже Чон задумывается, с прищуром глядя на содержимое. Выдвигает мысль: — Настойка, походу. — Выглядит, как моча, — заявляет Чимин, посматривая скептически на товар, и Чонгук усмехается. — Купи, попробуй. — Думаю, в этом ты больше разбираешься, — парень нарочито мягко улыбается, взглянув на Чона, и возобновляет шаг, оставляя бедных насекомых копошиться под сеткой. Больше они не разговаривают. Чонгук не собирается тянуть разговор, а Чимин не собирается давить его из себя, поэтому они оба сходятся на обоюдном молчании, не тревожащем ни одного из них. Пак этому только рад, опасаясь повторения головной боли, ведь и без того чувствует сильную слабость в теле, не пойми откуда взявшуюся. Он ходит хвостом за Чоном, который заходит в магазин с мясом, выбирая необходимое, после чего шагают в другую сторону. Чимин голоден. Физически уж точно он чувствует жжение внутри, но вот психологически аппетита нет совершенно, так что он двигается по мере своих сил ровно до того момента, пока они случайно не пересекаются с ребятами. — О, ну, что, как? Все купили? — Тэхен первым замечает их парочку, поэтому сразу же интересуется. Чимина забавляет слово «купили» в этом предложении. Да уж. Вот это «они» молодцы, с ума сойдешь. — Да. Вы? — Чонгук посматривает на Юнги, который стоит рядом с Кимом с чуть более мрачным видом, чем его активный друг. У Тэхена пропеллер в жопе, потому как умудряться сохранять безмятежность и легкость в подобном месте неадекватно. — Мы купили чай, — отвечает Мин, и его лицо не выражает радостных эмоций, на что Чон пускает сдавленный смешок. — Я купил вам чай тоже, — спешит поправить Тэхен парня, взглянув на него, но тот продолжает, сделав вид, словно Кима не существует. — Мы купили благовонии, — которые Юнги от всей души ненавидит и за которые чуть не выгнал друга из квартиры, но, поразительно, тогда на его защиту встал Чонгук, зашедший в дом со словами: «А че у нас пасет лесом?» и добавил «харе ворчать, нормально пахнет, я как будто лесником стал». — Сто грамм его травы стоят дороже наших почек. Скажи спасибо, что мы их хотя бы природными средствами промываем, — Чонгук первым начинает неспешно идти в сторону последнего пункта назначения в виде мучного отдела, и за ним, продолжая разговор, шагают все остальные. — Ты, смотрю, на его стороне, — без претензий подмечает Юнги, шагающий рядом с руками в карманах расстегнутой кофты, пока Чимин с Тэхеном плетутся позади, позволяя друзьям поворчать. — Я на своей стороне, а ты мог бросить его и пойти купить рис, — без зазрения совести озвучивает свои мысли Чонгук. — Он заблудился бы и сдох… Тэхен не вслушивается в их слова, как и Чимин, которому вообще нет дела до всего этого. Поскорее бы просто отсюда уйти. Алкаши, сидящие за каждым поворотом, напрягают, хоть Пак и уверен, что в присутствии Юнги с Чонгуком никто их не тронет. Ни один нормальный человек не полезет на четверых мужчин, но все равно неприятно постоянно ловить на себе отчужденные склизкие взгляды. На рынке не шумно, несмотря на количество народа, — слышны лишь чьи-то крики и недовольные возгласы из-за конфликтов, как например мужик, выводящий скрученную женщину из своего прилавка и бросающий на землю, пока та злостно материт его. И никто не обращает на это внимания, привыкшие к подобным ситуациями, — сами Чонгук и Юнги как беседовали, так и продолжают, лишь отходя вбок, чтобы беспрепятственно миновать опасную зону. А то и им прилететь может. — Знаю, тебе неприятно здесь находиться, — Тэхен сжато улыбается, обращаясь к Чимину, который не удивлен помечанием друга. — По лицу понял? — По нему тоже, — посмеивается Ким. — Каков твой вердикт? — это нередкий вопрос. Тэхен привык придерживаться мнения друга, видя в нем куда более зрелую и взрослую фигуру, что трезво оценивает происходящее, но при этом с чувствительной стороны. Его это успокаивает. — Мне жаль всех этих людей, — Чимин предельно честен, поэтому говорит такое не от высокомерия. Ему неприятно, что все именно так даже у того же Юнги, ведь при ином раскладе они бы здесь все не находились. — Здесь живут одни ненормальные. — А ты категоричен, — раздается со стороны шагающего впереди Юнги. Пак смотрит в его затылок, ответив: — Прости, если тебя это задело, — он не думал, что эти оба их слушают, но, если и так, от своих слов Чимин не отказывается. Чонгук вот шикарным образом втискивается в культ фантасмагоричных реалий. — Ты прав, здесь одни ебнутые, — подтверждает слова Пака Юнги, не воспринимая его извинения. — Даже он, — большим пальцем указывает на шагающего рядом Чонгука абсолютно спокойно, и тот никак не реагирует: не пытается отрицать, но и соглашаться не спешит. Все здесь и так знают, какой он человек. Лишние слова ни к чему. — Ты тоже хуйло, — беспристрастно замечает Чон, не собирающийся принимать весь удар на себя. — Я тоже хуйло, — соглашается Юнги, вернувшись к теме: — Никто из нас тебя за это не убьет — ты объективно прав, здесь не на что обижаться, хоть ты из нормальной семьи. Но кто-нибудь другой тебя бы грохнул за такие слова, — мимолетно вставляет между строк. — Бедные и обиженные жизнью люди обижены на всех, кто в чем-то преуспевает сильнее их. Или кому повезло при рождении больше. Ты первый раз здесь? — Фактически я знаю о существовании таких мест, но лично никогда не бывал, — отвечает Чимин, продолжающий посматривать по сторонам, хоть и интересного ничего больше не находит. — Тэхен примерно так же ответил когда-то. Вы из нормальных хороших семей, живете в приличном месте — вряд ли вам бы довелось пересечься с такими отбросами, — но и это зависит от случая, ведь при другом раскладе Ким и Юнги никогда бы не встретились. — Не все здесь такие. Можно оставаться человеком и при подобного рода обстоятельствах, — высказывается Чимин на этот счет. Всегда и везде были и будут исключения. — Кто-то просто случайно опускается на уровень пониже, — с призрачным намеком произносит Юнги, на что Чонгук фыркает: — Или на самое дно. Теперь им приходится платить за свои ошибки в двойном размере, но ни Тэхену, ни, уж тем более, Чимину географическая карта этих ошибок не открыта. Стоит у друга хотя бы поинтересоваться, что ему известно о жизни Юнги и о том, как парень пришел к столь тусклой точки жизненного цикла. Он ведь с виду нормальный парень. Отчего сложилось все столь отвратительным образом? Паку больно за него — он достоин большего, чем перебиваться на непонятных мутных подработках, жить в одной квартире с неуравновешенным психом и мотаться по этому чертовому рынку, поэтому он может понять стремление Тэхена хоть чем-то помочь близкому ему человеку, покупая элементарно чай в подарок или что-то по мелочи из продуктов. Чимин уверен, что само наличие Кима в жизни этих двоих хоть капельку, но упрощает существование своей детской непосредственностью. Вряд ли в их мире встретишь что-то столь душевное и открытое. — Юнги, — Чонгук заметно замедляется, через секунду остановившись прямо посреди улицы, из-за чего Чимину приходится резко затормозить. Тэхен становится между двумя парнями, вопросительно кивнув: — Вы чего? — Ага, — Мин отвечает исключительно Чону. Взгляды обоих парней направлены куда-то вперед, дальше, и, хоть Чимин не видит выражение их лиц, чувствует что-то неладное тут же. Юнги холодно смотрит прямо, как, впрочем, он смотрит на постоянной основе, но в этот раз взгляд понапряженней. Мин с виду спокойно разворачивается в обратную сторону, вот только ладонь, ложащаяся на плечо Тэхена, титаническая, будто небесный свод на плечах Атлантов. — Уходим, — Юнги силой давит на парня, вынуждая того развернуться в обратную сторону. — Что? Уже? — Ким пребывает в недоумении, но все равно слушается. Чимин хмурится, пялясь на этих двоих, пока что стоя на месте. Отвернуться вынуждает Чонгук, который разворачивается самым последним, двинувшись в противоположную от пункта назначения сторону. Чимин, конечно, слушается. Слушается с подозрением, зашагав обратно, но на этот раз они с Тэхеном идут чуть впереди, подгоняемые парнями. — На овощах пока посидим, нам полезно будет, — Юнги по-дружески хлопает Кима по плечу, на что тот хмурится. — Мы не купили овощи. — Я купил овощи, — вставляет Чонгук. — Со счетов меня не списывай. — Ладно, — Тэхен довольно легко закрывает на происходящее глаза, не решая продолжать задавать вопросы, и неизвестно, делает ли он это специально, или же просто из-за своей наивности. Чимин же наполняется куда большей напряженностью. Никаких овощей этот тип не покупал.

***

— Значит, вы работаете здесь. Повышенная влажность и снующий туда-сюда ветер, вздымающий волосы Чимина. Лучи солнца порой просачиваются сквозь густые пролежни облаков, но прямо сейчас яркий круг скрывается от них. Пустошь. Пак оборачивается назад, еще раз окинув сощуренным взглядом открывающееся перед ним пространство, и, честно признаться, оно его поражает. Ветер врезается в него с новой силой, и парню приходится рукой отодвинуть волосы, чтобы иметь возможность смотреть вдаль. В метрах пяти от него проходят рельсовые пути, а сразу же за ними поле. Настолько огромное, настолько далекое, что для разглядывания леса в самом его конце понадобится бинокль. Там, вдали, отчетливо видны сумеречные лучи солнца, проходящие через промежутки в облаках и формирующие световые столбы, поэтому создается впечатление, словно там, далеко, все в порядке. Все хорошо. Там, где никого нет. Там, в этом поле, на котором не находится места ни одному дереву, ни одному высокому кустарнику, ничему постороннему. Здесь, на окраине города, дальше рельсовых путей людской жизни нет. Чимин мог бы простоять здесь, с разрастающейся пустотой в голове и сердце, до захода солнца, которое бы избавило его от возможности что-либо видеть, но голос рядом курящего Чонгука дергает — Пак уверен, в сумеречном тумане можно будет потеряться навсегда. — Да. Пошли, — пепел слетает с догорающей сигареты, волосы бьются о глаза, поэтому ему пока тоже приходится придерживать волосы второй рукой. Паку приходится заставить себя отвернуться от поля и развернуться к картине печальнее: к складу. Ну, если это можно таковым назвать. Парень не дает четкого определения строению, расположившемуся в метрах так ста от них. К нему ведут протоптанные колесами две полосы, и по ней Чонгук с Чимином и шагают, отдаляясь от выхода в поле. За зданием, вдали, видны постройки, обычные дома, обычные грязные улицы, обычная жизнь, а оно само расположилось на самой окраине, абстрагируясь от цивилизации. Это, вероятно, склад, судя по виду: типичная прямоугольная высокая коробка с редкими маленькими окошками у самой крыши, а к ней прилагаются более мелкие, какие-то подсобные будки и помещения. Добирались они до этого места пешком минут двадцать пять, потому что, как оказалось, до сюда можно пройти окольными дворовыми лазейками, в которых Чимин сотню раз потерялся. Он не понял, как вышел из квартиры, а потом очутился здесь. Будто границу оборвали, вырвали из общей картины. Словно это место — конец жизни без продолжения, закрытие ландшафтных текстур. Выстроенные настройки сбросились. — Вовремя, — из открытых огромных ворот склада выходит мужчина в обычных пыльных джинсах и в рубашке с закатанными рукавами, когда Чонгук с Чимином добираются до пункта назначения. — Загрузить пять машин, Джа даст указания, что в какую, — быстро проговаривает, явно куда-то торопясь, и только после сказанного обращает внимание на Чимина, ткнув в него вопросительно бумагами. — Ты… — специально замолкает в ожидании объяснений. — Небольшая замена Юнги, — отвечает Чонгук. — Мне в помощь, — не хочет акцентировать внимание на своей руке, зная, что работодатель уже обратил на нее внимание. — Небольшая или большая — я это уже сам решу, а сейчас валите работать, — поторапливает мужчина парней, после чего обходит их стороной, спешно двинувшись в сторону более мелких зданий. — Это будет что-то вроде грузки, да? — догадывается Чимин, проследовав за Чонгуком, что переступает порог громадного амбара, параллельно с этим доставая из кармана резинку и завязывая волосы на голове в хвост. Выходит довольно забавно, так как у шеи, в самом низу затылка, копна остается, ведь собрать ее из-за длины чисто физически не получается, да и смысла нет — все равно не мешается. — Молодец, догадливый, — едко бросает Чон, на что Пак с легким недовольством закатывает глаза. Помещение полно коробок. Самых разных: от большого до самого малого, плоские и вытянутые, а некоторые вещи замотаны пленкой и еще ни во что не упакованы. Чимин оказался прав — это склад, посреди которого друг за другом стоят пять грузовых автомобилей, и их размер… Немаленький. Это не пятитонные грузовики, какие ожидал увидеть Пак после услышанной цифры, а сраные цельнометаллические фуры, занимающие всю территорию склада от входа до другого выхода, и, честно говоря, Чимин в шоке. — Вас всего двое на такое? — все же вырывается вопрос из Пака, когда он прикидывает объем работы на сегодня. — Экономия денег, — отвечает Чонгук, двигаясь вперед, мимо машин, довольно стремительно. — Легче увеличить ставку, чем нанять больше сотрудников. Платят здесь очень хорошо. Но и впахивать нужно в два раза больше, а, значит, скорость выполнения работы будет гораздо более стремительной, чем на других, более официальных грузовых работах. Теперь становится понятно, почему Чон достаточно рослый и крупный в размерах, из-за чего выигрывает на фоне Юнги в плане телосложения — еще бы, с такой-то работой и такой чокнутой жизнью. Он ведь явно умеет драться, а для этого и форма должна быть приличной, потому что с неба силы к телу не притягиваются. Очередное подтверждение тому, что с таким человеком лучше не ссориться, хоть Чимин уже запорол это правило. По мере того, как они продвигаются вперед, Пак замечает женщину — в возрасте и довольно плотных форм, которая стоит с бумагами и с чем-то сверяется, пока рядом стоящие двое парней ей что-то говорят касательно товара. Она замечает движение сбоку, поэтому поднимает на подошедших взгляд, тут же протягивая Чонгуку один из листов с моментальными указаниями: — Все по номерам как всегда. До утра надо управиться — отправка в семь, — коротко и по делу. Чон кивает, забирая бумажку, и сразу же двигается дальше, оставляя женщину разбираться с другими работниками. Ни добрый день, ни как поживаете. Все статично, без изменений. Чимин давно не чувствовал себя настолько бесполезным и тупым, как сегодня, потому что его максимум — это череда раздражающих Чонгука вопросов, один из которых он и озвучивает: — До утра, — не совсем вопрос, но намек понят. — Обычно мы управляемся до полуночи, — кратко поясняет Чон, решая в этот раз не язвить, хоть очень хотелось ответить таким же жирным намеком, ведь из-за Чимина уложиться вряд ли получится. Чонгук промолчал по той причине, что в данной ситуации выебываться будет отвратительно, потому что он должен был вообще работать один, а, работая один, он впритык к семи утра бы и закончил. В общем, Пак сэкономит время. — Ладно. Что нужно делать? — спокойно спрашивает Чимин, ожидая каких-то указаний и возможности приступить к выполнению своих обязанностей. Он готовится к чему-то въедливому, но Чонгук крайне ровно и развернуто ему отвечает: — Работать будем вместе на одну фуру. На каждую приходится определенное количество коробок, поэтому кто-то из нас будет заниматься подсчетом; на каждой коробке есть номер, который относится к одной из тачек, но все они вперемешку, поэтому для слаженности сначала отбираем товары одного номера. Их мы кладем на платформенную тележку, отвозим к фуре и там складируем, — Чон все раскладывает по полочкам крайне ясно и понятно, не делая никаких лишних замечаний, потому что работа — это работа, это его деньги, его заработок, поэтому он оставляет лишние замечания при себе. Самое главное, чтобы за все эти долгие часы они с Чимином не выбесили друг друга, иначе вся минимальная слаженность покатится к черту. — Я могу заниматься подсчетом, — предлагает Пак, но к данному предложению Чонгук относится с резким негативом. — Нет. Одна твоя ошибка — и нам придется разгребать всю фуру в поисках одной сраной коробки. Ты ни за что не отвечаешь, никуда не дергаешься, и без моего ведома решения не принимаешь, понял? Понял, что ты пойдешь нахер. Но вслух Чимин говорит: — Хорошо. Не в его компетенции перечить человеку, работающему здесь не первый раз. Пак привык к контролю всего происходящего, и, как бы сильно он ни уставал, ему тяжело передать какие-то минимальные обязанности другому человеку, потому что в случае его ошибки пострадает Чимин. Пак знает, что он делает, и как — он уверен в себе, но не уверен в других. Он не особо любит подчиняться кому-то, привыкший к главенству, так что приказной тон ему неприятен, но возражать парень не спешит. В любом случае, это не его сфера деятельности, поэтому Чимин прекрасно понимает свое положение, без проблем уступая. Он сам на это подписался. Пак примерно прикидывает, насколько тяжело будет, так что Чонгук со своим посланием: «эта работа не для тебя» может пройтись дальше этого поля. Он не учел одного: Чимин крайне терпелив ко всем видам работ. Выматывающе. Физически крайне выматывающее занятие, но Пак остается также крайне доволен, как бы странно это ни прозвучало. Не потребовалось много времени, чтобы приноровиться, потому как главные задачи элементарно ясны, прозрачны и понятны, и, хоть невысокой долей умственной активности занимался Чонгук, систему Чимину удалось просечь в первые часа два. Найти нужный объект, привезти к нему тележку, поставить объект, отвезти к фуре, разгрузить, посчитать, и все по новой до тех пор, пока со всем не будет покончено. К этой монотонности привыкаешь, так что именно поэтому освоился Пак довольно быстро. Несмотря на это, факт банальной физической измотанности это не отменяет — важна не только скорость выполнения задачи, но и аккуратность, за которой периодически следила Джа, — женщина, что выдала лист Чонгуку. С последним, кстати говоря, чуть не успел случиться конфликт в первый же час работы, когда Чимин обронил коробку, поэтому углы пришлось сглаживать быстро. Начальник из Чона не самый приятный. Они практически не разговаривали все это долгое время, перебрасываясь словами лишь по делу. Даже во время небольших перерывов Чонгук показал, где старенькая уборная с барахлящим краном, и на этом все. Вспотевшие, уставшие, забеганные они освобождаются лишь к двум часам ночи, и это при том факте, что приступили они к работе в три часа дня. Полноценный рабочий день — все равно что прийти к девяти утра, а закончить в семь вечера. Разницы совершенно никакой. Лампы высоко на потолке раздавливают своим пугающе теплым светом. В нем никакого уюта. Точно не на большом складе. Джинсовка давно висит на крючке в комнате для персонала, липкий пот, который Чимин периодически смывал в уборной, все равно возвращается к телу, непрогибаемый под напором ледяной воды. Душно. Температура на улице давно упала, а жарко в помещении до сих пор из-за усталости. Мокрые пряди челки прилипают ко лбу, поэтому Паку постоянно приходится зачесывать волосы пятерней назад, когда снимает перчатки. Голову придется мыть однозначно. При каждом вздохе чувствуется першение, пульсация в черепной коробке не пропадает ни на секунду. Иначе говоря, да, это тяжело. Это реально тяжело. Но не тяжелее его жизни. Чимин садится на стул рядом с дверью в уборную, облокотившись на спинку, и поднимает глаза кверху. Смотрит, как вокруг лампы летают маленькие ночные мотыльки и другие насекомые. Наверное, это прозвучит эгоистично и самовлюбленно, но идея прожить часть обыденной жизни этого типа родилась от элементарного любопытства. Каково жить подобным образом? Что входит в часть жизни? Да, конечно, Пак уверен, что сегодняшний день все равно что акула в бескрайнем океане, полном монстров на глубине нескольких километров, но это лучше, чем ничего. Чимин хотел посмотреть, как живет Чонгук бескорыстно. Хотел примерить его на себя и просто-напросто сравнить, что в итоге покажется ему труднее. Может, Пак преувеличивает, и его работа не столь тяжелая, чем другая? Он работал барменом, работал баристой, работал консультантом и администратором в разных сферах, банально даже раздавал листовки в подростковом возрасте, работал курьером, менеджером — ему ничего не стоит прибавить в копилку еще одну специальность. Вся работа сложна по-разному, и сегодня, сравнив две из них, Чимин пришел к выводу, что все-таки его старания не такие уж и бесполезные, и он делает все возможное. Чонгук реально надрывается, и Пак знает, как сильно будут болеть мышцы тела завтра, но, несмотря на все это, Чимин чувствует себя менее вымотанным, чем после работы в кафе. Чимин пытался Чонгука понять, а способен он кого-то понять лишь через призму похожих болезненных событий. — Будешь? Солнце в виде мотыльковой лампы загораживает чужая голова. Пак медленно и крайне лениво заставляет себя вернуть голову в прежнее положение, взглянув на стоящего в метре от него парня исподлобья. Держит в руках небольшую бутылку с водой, причем полную и явно еще не тронутую. — Спасибо, — благодарит Чимин, приняв бутылку в рвущуюся от каждого движения руку. — На этом все? — уточняет ненароком, откручивая крышку немного беспорядочно от дикого желания пить. — Ага. Джа скоро подойдет все проверить, — Чонгук стоит рядом, роясь в телефоне и не выказывая никакого интереса к Чимину, поэтому тот начинает глотать воду, но вскоре от Чона прилетает вопрос: — Че, доволен? Тебе это было нужно? — взгляд в телефон. Слова же адресованы Паку в небрежно-равнодушном формате. Тот отлепляется от бутылки, дернув плечом. — Вроде того. Просто хотел глянуть, как ты живешь, и сравнить, — Чимин не считает необходимым в полной мере разъяснять причины своего поступка, да и Чонгук как-то не считает необходимым спрашивать. И так вполне ясный ответ. — Вы, ребята, все? — Джа появляется неожиданно, шагая в сторону фур. Чон показывает ей пальцами «окей», и женщина, кивнув, идет оценивать выполненную работу. — Я дал тебе такую возможность, значит, в обратную сторону она тоже должна сработать, — Чон убирает мобильный в карман, взглянув на замершего Чимина. Чего? В обратную сторону? Пак вопросительно поднимает брови. — То есть я тоже должен заставить тебя работать? Это неожиданно. Чимин ждал, что Чонгук просто плюнет на него, перекрестившись и поблагодарив Всевышнего за долгожданное окончание этого дня, но вновь выходит иначе. Чонгук предлагает поработать вместе с Паком. Ага. Прикольно. Здорово. И что с этим делать? Как расценивать-то вообще? Чимин, а ты не ожидал такого поворота событий, не правда ли? Но Чон смотрит весьма серьезно и расслабленно одновременно, считая, видимо, что обмен должен быть равноценный. Если Чимин потратил свой внеплановый выходной на подобное дерьмо, то значит, и Чонгук потратит, так? Почему? Он чувствует себя в долгу или что? — Типа того, — Чон соглашается, а Чимин решает отшутиться, не до конца воспринимая его заявление: — Прости, думаю, мой парень этого не поймет. — Предпочту оставить еблю с ним тебе, сорян, — с постным лицом заявляет, и выглядит это достаточно забавно, особенно с этим извинением в конце, поэтому Пак, хоть и устал до ужаса, все же слабо усмехается. — Это будет обмен работами, но не равноценный обмен жизнью, — Чимин озвучивает свои мысли, сделав еще один глоток воды, пока Чонгук достает из кармана помятую упаковку сигарет с зажигалкой внутри. — В мозг к тебе лезть желанием не блещу, и ты тоже. — Я уже понял, что ты отбитый агрессор и убийца. Спасибо, этой информации мне предостаточно, — безрадостно подмечает Чимин, не убирающий из головы столь важные пометки ни на секунду. Он до сих пор ждет, как вдруг скажет что-то не то, и этот тип агрессивно среагирует на его слова или действия. Это видно. Чимин это замечает, чувствует злость в отношении себя, словно та окутала Чонгука барьером. Во время работы это проявлялось отчетливо, когда Пак двигался не так, совершал непривычные Чону или же неправильные действия, задавал вопросы — все это время Чимин мог осязать чужие эмоции. Чонгук был раздражен. Его все бесило, даже, видимо, само наличие Пака его выводило из себя, но он пытался это сдерживать, хоть иногда и срывался словесно. Под конец дня стало полегче — они оба устали, и у Чона уже не было сил еще и на другого человека, к присутствию которого за пару часов он успел притереться, но факт остается фактом. Как будто у Чонгука нет повода ненавидеть Чимина за что-то определенное, кроме как ненавидеть его суть. Это можно понять, но не перенять на себя — Пак не ощущает чего-то подобного в отношении этого придурка, хотя причин у него на это побольше, чем у него. Чимин просто другой человек — гораздо менее вспыльчивый, но менее отходчивый, чем Чонгук, который кажется ему вспышкой. Внезапной, ослепляющей, сгорающей в мгновение. Чон вообще способен на проявление мягких чувств? Чимин не может себе такого вообразить, ведь даже с Юнги, другом, у него отношения зачастую колкие. Как так можно жить? Как можно жить без нежности к кому-то? Без тепла? Молчание между ними затягивается. Пак наполняет легкие дымом чужих сигарет, оценивающе глядя на Чонгука, на его такую же мокрую челку, волосы, на раны, ссадины и синяки, хвостик на голове и запутанные пряди, которые он не расчесывал. Грязь. Чон — грязь. Его хочется вымыть с хлоркой, самым термоядерным раствором, в котором заодно растворился бы сам парень. Чимин хочет окунуть его в воду. Наверное, его раны воспалятся после сегодняшнего дня и литра пролитого пота, и, наверное, Пак слишком добросердечный человек, раз по неизвестной причине ему становится Чонгука жалко. Чимин, конечно, его, мягко говоря, не любит, да и желания такого в запасе не хранит, но… — За полставки, — зрачки Чона сразу же привязываются к сидящему парню. — Ты профан. Хреновое решение. Но во всем свои плюсы. Плюс две лишние руки ему не помешают, и, если все будет идти нормально, у Чимина появится возможность заняться рекламой кафе полноценно, как и обновлением социальных сетей. — По рукам, — быстро соглашается Чонгук, и это вызывает на лице Пака улыбку, которую он скрывает за бутылкой воды. Хочет заработать? Прелестно. Чимин представляет, как парень умудохается за более, чем десять часов и получит на руки мизерную сумму, так как Пак поделит месячную зарплату на тридцать, и еще на два, если Чонгук не решит доставить ему больше проблем. Пускать его в кафе крайне рискованно. — Э, ребята, зарплата! — басовый голос Джа эхом отбивается от стен склада, и оба парня поворачивают голову в ее сторону. Чимин нехотя поднимается со стула, выказывая знак вежливости, и замечает, как женщина, зажимая в зубах еще не подожженную сигарету, пересчитывает бумажные деньги. — Сегодня кэш, — она останавливается рядом с парнями, отдавая бумажки в первую очередь Чонгуку, который кивком благодарит ее, сложив их пополам, после чего отдает точно такую же сумму Чимину. — Это полная зарплата. Молодец, парень, нормально поработал, — ее тяжелая рука хлопает его по плечу, и удар болью проходится по телу, но Пак все равно кланяется перед ней. — Спасибо. — Захаживай, если что, — свободно предлагает Чимину, а после обращается к Чонгуку: — Следующая поставка будет дня через два-три, я вам сообщу. Давайте, бывайте, — она пару раз прихлопывает Чона по предплечью, и, махнув рукой, уходит обратно, в одну из своих здешних будок, потому что порой ночует на складе, когда нет смысла идти домой ради трех часового сна. — Непостоянная работа, — вслух говорит Пак, пересчитывая деньги. Это… Приличная сумма за день вообще-то, он ожидал получить гораздо меньше. Шестьдесят с половиной тысяч. Теперь понять, отчего ставка увеличена и ради чего Чонгук с Юнги здесь физически себя изматывают. — Есть такое, — соглашается Чон, стряхнув пепел, и видит чужую протянутую руку. Чонгук сводит брови, с брезгливым недоумением смотря на Чимина, который держит деньги, отдавая их парню. — На, — Пак делает это легко. Без тягости. Но реакцию получает грубую. — Убери, — в приказном тоне. Чон качает головой, затянувшись никотином, и не смотрит на протянутую ему сумму, поэтому Чимин сразу понимает, что деньги парень не возьмет. Есть два типа людей: те, кто противятся ради приличия, и те, которые делают это категорично. Догадаться несложно, к какому относится Чонгук. — Я вышел фактически вместо Юнги, а не от себя лично, — Пак все же предпринимает попытку парня уговорить. Да, Чимин совершенно не против забрать себе то, что заработал честным трудом, тем более, он вышел не «за» Юнги, а «вместо» него. Он не замена. Одно дело, если бы он договорился с Мином, предложив ему выходной, а самому пойти поработать за него по великому доброму промыслу, но ситуация иная. Никакого обмена не проводилось. Это деньги Чимина. И ему они нужны не меньше, чем парням, но Пак не может позволить себе их забрать. Просто не может. — Деньги убери нахер, — Чонгук небрежным жестом сигареты говорит убрать эти бумажки от него куда подальше. Вид его оскорбленный. — Я хоть и ублюдок, но все еще человек, — выплевывает и огибает Чимина стороной, подходя к металлической двери в уборную, о которую тушит бычок. Человек? — Значит, ты можешь выйти на работу уже завтра, — Пак тему сводит, убрав деньги в карман штанов, и больше не проезжается по гордости Чонгука, который готов ему эти воны в задницу затолкать. Чон на это лишь жмет плечами, мол, да, раз уж работы пока нет. — Ты помнишь мое условие? — осторожно начинает Чимин, припомнив неприятный разговор на дне рождении. — О том, что я должен тебя вылизывать? — Чонгук фыркает, и Пак от такой формулировки тормозит сначала. Пытается выкрутить нормально: — Если в твоем понимании уважение выглядит именно так, то да, — и все же кривится, не сдержавшись: — Хотя все равно фу, выбирай выражения, — звучало и правда отвратительно. Чон криво скалится, пуская смешок, повисающий над чувствительностью Чимина ножом, и хочет уже пройти вновь мимо, но останавливается, когда Пак протягивает ему руку. — Что? — не врубается Чонгук. — Телефон свой дай, пожалуйста. Зрительный контакт. Сдержанность против бунта. Несколько мгновений тишины между ними, цикад где-то в поле, тускло-желтого месяца, усталости и нестерпимого желания спать. Ни одно уведомление Чимином не просмотрено, ни одно дело Чонгуком не взято. Сегодня они в поле. Их не существует. И Чон, нехотя, но все же вытаскивает мобильный из кармана, открывая звонки и нажимая на значок «добавить новый». Чонгук новые знакомства не любит. — У тебя есть дома косметика? — неожиданно интересуется Пак, принимая телефон в руки. — На кой черт она мне? — Чон не совсем понимает вопроса, тем более, такого странного. Они же о декоративной косметике сейчас, а не об уходовой, так? Да даже если и уходовой — у Чонгука ни одной нет. — У нас есть, — для себя проговаривает Чимин. Вводит номер телефона. — В кафе тебе надо быть к семи утра. Мы с Тэхеном покажем тебе основы и скажем, чем ты будешь заниматься в течение всего дня, а косметика нужна для того, чтобы избавить тебя хотя бы от синяков, потому что ты испугаешь абсолютно всех моих клиентов, — рубит с плеча Чимин, уже побаиваясь последствий своего решения, но посмотрим, что из этого получится. Он опасается того, на что сам же и соглашается с одной стороны. С другой ему даже любопытно, что из этого получится.