Охота на лис

Дорога заняла всю ночь, и к тому моменту, когда за холмом показались первые городские огни, Диего с облегчением выдохнул. Ноги болели от долгой ходьбы, и, хотя дорожная сумка перестала так болезненно оттягивать плечо, как некогда, это совсем не радовало, ведь денег и съестного в ней также стало меньше. Если повезет, он будет в городе, когда огни потухнут, уступая место солнцу. В столице он не бывал никогда, но был уверен, что она ничем не отличается от множества других городов. Больших, маленьких — неважно, суть остается прежней. С тем отличием, что полиция здесь внимательнее и многочисленнее, цены на все — выше, а центр города начинался не с базарной площади, а с королевского дворца. «Ты никогда не заблудишься в столице, пока не потеряешь из виду дворцовые башни», сказал ему старик-сапожник в одной из последних деревень. Он приютил Диего на ночь в обмен на помощь в мастерской, заброшенной детьми сапожника, которые нашли себе занятия по душе и выпорхнули из отеческого гнезда. И за скромным завтраком — безвкусная овсяная каша и кружка с молоком — объяснил, как пройти в столицу. Когда-то он и сам ходил туда на праздники и торговать на окраинные базары, но в один момент понял, что домашний очаг приятнее и важнее. Они никогда не называли Авену по имени — имени, полученному от Авены Сиятельной, основательницы первой королевской династии из тех времен, когда карарэхе еще не рисковали жизнью, появляясь на улицах. Всегда — столицей. Старик попросил Диего положить от его имени цветок на постамент Авены поблизости от дворца. Тот не стал говорить, что не собирается задерживаться в столице надолго и уж тем более — появляться в центре. Самая дешевая таверна со свободной комнатой и рассеянным хозяином с плохой памятью на лица, горячий ужин, теплая постель — вот и все, что было ему нужно. В последний раз Диего спал, свернувшись калачиком в корнях дуба, накрывшись плащом и пытаясь согреться остатками догорающего костра. Несмотря на то что на дворе стояли, пусть и последние, но дни лета, ночью Диего продрог до костей. А утром с трудом поднялся. Как бы сильно ни хотелось погреть озябшие руки и ноги у костра, он решил не терять времени и отправился в путь сразу. И не останавливался, пока не прибыл в столицу. Тем более что терпеть ночной холод оказалось легче на ногах. Дорога была испещрена ямами и тонкими следами от колес, ноги проваливались в грязь, и идти стало тяжелее. Но город все равно становился ближе, вырастая подобно сумрачному лесу, с той лишь разницей, что здешние огни были явно безопаснее блуждающих лесных. Солнце вставало за ним, подсвечивая коричневые крыши, кирпичные стены, трубы, из которых только-только начал вырываться дым: горожане просыпались. Разжигали печь, выходили в прохладный, влажный от росы двор за водой, ставили на огонь большой — на всю семью — чайник. Диего улыбнулся собственным мыслям. Нет, столица ничем не отличалась от десятка других городов. Достигая первых дворов, огороженных высокими крепкими заборами, дорога раздваивалась: одна уходила вправо, вдоль города, другая вилась змеей вглубь. Недолго думая, Диего выбрал вторую. Петухи горланили так же, как и везде. Хлопали открытые ставни, из домов начинали доноситься голоса — от ворчливых старческих до детских. Когда Диего покидал отчий дом, там еще оставались двое детей — трехлетний мальчишка, будущий помощник отца в поле, и совсем кроха-девочка. И утра там начинались с тех же детских криков, пока Диего не сбрасывал одеяла и не приходил качать младенца, вполголоса напевая истории, происхождения которых не помнил и которые, казалось, знал с самого своего рождения. Интересно, кто же качал ее теперь. Чем дальше, тем теснее становились дворы, ниже — ограды, точно в окружении соседей было нестрашно и безопасно. Сужались дома, наплывая друг на друга, словно опираясь на преданное плечо, пока дворы не начали занимать лишь небольшое место перед крыльцом — ровно настолько, чтобы вместить скромный колодец и грядку, не более того. Диего всегда было интересно заглядывать в чужие окна и за чужие калитки, подмечая, где какого цвета висят занавески, а где их вовсе нет, сколько ступенек у крыльца, спереди или сзади дома располагается вход в подвал или погреб. Но у любопытства были свои последствия, и он тотчас отводил глаза, увидев, что двор не пустует. Привлекать к себе внимание было не к чему. Тревожить мирных горожан, в общем-то, тоже. И он упирался взглядом в слякоть и камни под ногами, в мокрые носы своих старых сапог, рассеянно сжимал ладонь на кармане, в котором лежал кошель с деньгами. Один из кошелей — на всякий случай. В детстве ему говорили, что мудрый человек не хранит все богатство в одном месте, и Диего верил, как верил абсолютно во все, что слышал от взрослых. Взрослые, услышав некую особую песню ветра, подхватывали детей, складывали пожитки на спины лошадей и снимались с места, бросая все то, что не могли взять, отдавая — природе или тому, кто придет на это место вслед за ними, — все то, к чему не лежала душа. Они оставляли частичку своего богатства в каждом месте, где останавливались, и весь мир точно становился их, начинал принадлежать им так, как не принадлежали никакие материальные вещи. Так было до некоторых пор. В слова взрослых Диего верил и по сей день. Но взгляд на очередном колодце все же задержал слишком надолго. И возившийся рядом мужчина лет сорока — крупный, поджарый, с обветренным загорелым лицом и щетиной — окликнул его: — Эй ты! Да, ты, ты, парень! Я тебя никогда раньше не видел! Чего заглядываешься на чужое добро? В три длинных шага он преодолел расстояние до калитки и подозрительно взглянул на Диего из-под кустистых бровей. — Доброе утро, — поняв, что отвертеться не удастся, ответил Диего, — прошу прощения за беспокойство, я не хотел… — он тщательно подыскивал слово, — оскорбить вас. Я только сейчас прибыл в столицу, устал ужасно, но не видел никого, кто мог бы подсказать, где ближайшая таверна. Изобразив самую невинную улыбку, на которую был способен, Диего развел руками, заодно надеясь, что большая сумка и дорожный замызганный плащ должны хоть о чем-то ему сказать. Продолжая смотреть все так же недружелюбно, мужчина, тем не менее, вышел за калитку и объяснил дорогу: — Рядом таверн нет. Придется еще пройти. Доходишь до конца жилой улицы, поворачиваете направо… там идешь прямо-прямо-прямо, пока не упрешься в базар, он сегодня закрыт, окажешься в Одиннадцатом округе. Впереди увидишь большую такую махину склада, ориентируйся на нее и выйдешь к таверне. — Спасибо большое! Не верю, что сегодня наконец-то отобедаю горячей пищей, — рассмеялся Диего. Обстановку разрядить не удалось, но в благие намерение путника мужчина, казалось, поверил. Диего он провожал, неприязненно сжав губы и скрестив руки на груди. Когда Диего увидел впереди вывеску в виде котла с булькающей жидкостью внутри, солнце уже успело подняться высоко над землей и начало напекать голову. Захотелось надеть капюшон, но много ли в тавернах путников, расхаживающих в капюшонах средь бела дня? Люди, которым нечего скрывать — клеймо на шее, запоминающийся шрам на щеке, — ходят с непокрытыми головами. Диего толкнул тяжелую, выкрашенную в темно-зеленый цвет дверь, и его окутали жар очага, самые многочисленные запахи, гулко разносящиеся по зале голоса. Хотя на улице начало вновь пригревать, Диего все равно был рад оказаться в тепле. Зала была довольно небольшая, большую часть занимали слишком громоздкая барная стойка (с пустующими полками, отметил про себя Диего) и потрепанного вида бордовый диван перед камином. Наверняка его не раз обливали пивом, а может, и не только, но Диего было все равно: в конце концов, и самый грязный и скрипучий диван — это не грозящее рассыпаться в труху бревно и не холодная земля. Бросив на подушки сумку, Диего прошелся по зале, отметил про себя дешевые пахучие свечи и узкую лестницу на второй этаж, к комнатам. Доносящиеся откуда-то из дальних хозяйских комнат голоса стихли, и навстречу Диего вышел, вытирая ладони о перекинутое через плечо полотенце, толстяк с лоснящейся от пота лысой головой. — Чем могу помочь, молодой человек? — Мне бы комнатку… и глотнуть чего горячего, — улыбнулся Диего. — Есть одна свободная комната, с видом на внутренний двор. Диего мысленно усмехнулся, сомневаясь, что на такой окраине действительно была разница, куда выходят окна, но вслух ничего не сказал. — А горячего… — хозяин смерил его долгим пристальным взглядом, — не рановато ли? — Ох, нет, я… вы меня не поняли, — поспешно откликнулся Диего. — Я много дней провел в пути и мечтаю о миске томатного супа. — Томатного нет, луковый пойдет? — Да, да, что угодно! Покопавшись в расположенных под стойкой коробках, хозяин достал звенящую связку ключей, снял с нее один и протянул Диего. На свету ключ блеснул номером «6». — И еще, мне надо вписать ваше имя в гостевую книгу. Откуда-то с улицы раздалось ржание лошадей. — Донато Рем, — вспомнил Диего первое попавшееся имя. Смуглый кудрявый Донато был старше на пять лет, но играл с ним, как будто был ровесником, подсаживал на норовистую длинноногую лошадь и шлепал ее по крупу. Лошади не любили Диего, а он отвечал им взаимностью, но, когда растешь в кочевом племени, это не имеет значения. Кобыла срывалась с места и принималась брыкаться, пока не выматывала Диего и выбивалась из сил сама. Тогда, покорно опустив голову и блестя на солнце мокрой от пота рыжей шерстью, она возвращалась к Донато, а тот, громко хохоча, снимал уставшего мальчишку с холки лошади, накидывал на нее цветастое покрывало и возвращал в загон к сородичам. Донато никогда не был ему родственником, но любил как младшего брата. Прощаться с ним было тяжело. — Готово, — записав, хозяин перестал обращать внимание на Диего и удалился на кухню. Спустя секунду раздался звон кастрюль. Звон, показавшийся Диего прекраснейшим звуком на свете. Он бросил вещи в маленькой тесной комнатушке под номером «6», которая могла бы быть и просторнее за те цены, которые были написаны на куске бумаге на стойке. Но в таком положении, как у Диего, мудрее стараться радоваться хотя бы тому, что есть. Кровать была широка, а шерстяное покрывало обещало наконец-то сон без чувства, что все ветры на свете проходят сквозь твое тело, это уже немало. Диего не сумел противостоять любопытству и, хотя изначально собирался забрать миску с супом к себе в комнату, все же спустился в зал. К обжигающей руки даже сквозь толстые стенки посуды похлебке ему полагались ломоть хлеба и кружка воды. Недвусмысленно хозяин дал понять, что, если Диего желает чего покрепче, ему следует доплатить. Тот хотел было ответить, что это лишнее, а он не пьет, но затем понял, что к «покрепче» относились все напитки, которые не были водой. И листовой чай, и кофе, и, если без первого Диего мог еще прожить, то без второго обходиться было тяжело. Между тем зал начал понемногу заполняться народом: в кухне замелькали женские юбки, ворчливый властный голос чередовался с юным и рассеянным. На диване, протянув ноги к камину, разместились двое немного разговаривающих молодых людей, оба зевали и выглядели явно невыспавшимися. Диего забрал суп и расположился за маленьким круглым столиком в углу, не желая никому ни мешать, ни мозолить глаза. Мерно прихлебывающий путник не привлекает к себе внимания — мало ли таких на дорогах, сходящихся в столице и расходящихся прочь от нее? Присмотревшись к молодым людям, он пришел к выводу, что они не братья — слишком различаются внешне, — но и не друзья — слишком холодно друг с другом держались. Один из них потянулся за своей кружкой, и из-под плаща показался строгий темно-синий костюм. Коллеги, странствующие торговцы, банкиры, черт их разберет. Выяснив это, Диего переключил внимание на следующих постояльцев — компания из четырех рослых парней, спавших явно не больше, чем он сам. Совсем еще мальчишки, они расположились в двух столиках от Диего, и то клевали носом над своим остывшим кофе, то принимались тормошить друг друга, шутить на темы, которых никто здесь не понимал, и разражались хохотом. Студенты какой-нибудь академии, а то и вовсе школяры или подмастерья, которым денег хватало лишь на душную таверну на окраине города, чтобы напиться. Наверху хлопнула дверь, и вслед за этим по лестнице спустилась рыжеволосая девица. Диего невольно залюбовался тонкими чертами лица, а затем скользнул взглядом ниже и обнаружил, что платье было зашнуровано кое-как, юбка выглядела излишне мятой даже для той, кому было все равно на опрятность, а на шее под волосами розовеет поцелуй. — Доброе утро, мальчики! — выкрикнула она на всю залу, так что из кухни выглянула недовольно хозяйка и, бормоча себе под нос что-то про бесстыдство, тут же скрылась. Парни встрепенулись, точно огорошенные птенцы. Самый высокий и красивый из них подскочил и отодвинул свой стул, приглашая ее присесть тоже: — С-садись, пожалуйста! Ты выспалась? Хочешь чего-нибудь выпить? Я угощу тебя кофе… — Прошу тебя, только не то пойло, которое здесь выдают под видом кофе, — хохотнула девушка и снисходительно потрепала его по щеке. — Нет, милый мой, я не выспалась, не хочу ничего пить, и мне надо на работу. Спасибо за прекрасную компанию, мальчики, а ты, милый мой… — она смерила красавца пристальным взглядом, — что ж. Если ты как-нибудь зайдешь ко мне в лавку, я, может быть, буду с тобой любезнее, чем с остальными покупателями. Глядя, как тает под ее взором парень, она еще раз хохотнула и, напевая себе что-то под нос, покинула таверну. Диего, смущенный, что стал свидетелем недвусмысленной сцены, уткнулся в миску и принялся сосредоточенно собирать разломленным хлебом по дну остатки супа. Спустя пару мгновений компания юнцов снова разразилась смехом. Почему-то Диего не сомневался, что на сей раз шутка связана с девушкой, и поспешил удалиться в комнату. Кружку с водой он забрал с собой. Едва его голова коснулась подушки, как он заснул. В момент пробуждения ему казалось, что он спал целую вечность — и мог бы проспать еще столько же. За окном было еще светло, и Диего наконец пожалел о том, что оно выходит во двор таверны. Любоваться было нечем — веревки с мокрым после стирки бельем, помойное ведро возле открытой двери кухни, небольшой огород. И темные стены точно таких же соседних домов, за крышами которых не было видно больше ничего. С неожиданной грустью Диего вспомнил обещанные ему дворцовые башни и, задумавшись, принялся медленно одеваться. Взялся за куртку с длинным рукавом, на мгновение задумался — за окном не было ни малейшего намека на прохладу. Рассеянно скользнул взглядом по отметине на руке, подавил тяжелый вздох и все же надел куртку. Ему показалось, что в таверне стало тише и спокойнее. Зал пустовал, хозяин неторопливо протирал барную стойку и едва поднял глаза на Диего, явно совсем не заинтересованный в передвижениях своих постояльцев. Помявшись у лестницы, Диего все же решился подойти к нему и поинтересоваться, как пройти в центр города. — Ты что, в первый раз здесь? В какой же глуши ты вырос, парень? — хмуро спросил тот, оглядывая Диего недоверчиво и хмуро. Будто не мог поверить в то, что за пределами столицы есть жизнь. Она была — яркая, цветущая, пахнущая лесными сосновыми закатами и солеными рассветами портовых городов, бьющая через край и в небольших деревнях с шумными ярмарками, звенящими бусами, разноцветными тканями, и вдали от людей, в тени березовых рощ, на согретом солнцем песке. Ни один из прежних городов, куда Диего заносили ноги, не был хуже, и ему захотелось высказать это все хозяину дешевой окраинной таверны, но он сдержался. — В очень-очень далекой глуши, — с улыбкой пожал он плечами. Вытянув из стопки лежавших рядом листков один, хозяин небрежно набросал на ней дорогу: направо, налево, прямо, иди на этот дом, лавку, фабрику, сквер. Диего слушал молча, лишь пытался представить себе все упомянутые опознавательные знаки и надеялся, что всплывшая перед внутренним взором картина не будет сильно отличаться от реальности. Под конец объяснения ему почти даже показалось, что тон хозяина стал дружелюбнее, благосклоннее, но проверять не решился. Снаружи начинало темнеть. Диего надеялся, что успеет вернуться до ночи — и что любителей прогуляться по городу в вечерний час не так мало, чтобы он выделялся среди них. Направо, налево, прямо. Лавка с цветастыми южными тканями — замысловатые узоры, ягодные орнаменты, не устояв перед которыми, Диего задержался полюбоваться. Еще одна, соседняя, с кренделем-вывеской и манящим запахом выпечки. Пальцы сами собой скользнули в карман, к монетам, огладили одну по ребру. Он замер всего на секунду, а затем толкнул дверь лавки. Хрустящая слоеная булочка оказалась еще вкуснее, чем ему запомнилось по последнему посещению городских пекарен. На следующем перекрестке Диего замялся, огляделся по сторонам: спросить дороги было не у кого, а на врученной хозяином таверны салфетке он помечен никак не был. Впереди зеленел сквер, но, нахмурившись, Диего так и не сумел вспомнить, с какой стороны он должен был — по объяснениям — находиться. Сквер следовало пройти насквозь или вдоль? Повернуть, не доходя до него? Перейти на другую сторону улицы перед ним? — Это все из-за тебя, ароматная приманка усталых путников, — вполголоса отчитал он почти доеденную булочку и принялся неуверенно оглядываться по сторонам. Справа высилась кирпичная фабрика — что о ней говорил хозяин, Диего также не смог воскресить в памяти. Слева — жилые дома, гораздо более узкие, высокие, тесно льнущие друг к другу, в отличие от окраинных. С обшарпанными стенами и отсутствующими кое-где ставнями и стеклами, они выглядели удручающе. — Ладно, пожалуй, туда нам идти не стоит… — пробормотал Диего. А затем раздался звон стекла. За ним последовали пронзительные крики, вечерний воздух буквально разорвало множеством всевозможных звуков, а из домов начали показываться люди. Изумленные, встревоженные, напуганные. Обернувшись, Диего ахнул. Здание фабрики горело.