Охота на лис

Сначала она увидела глаза. По-кошачьи круглые, золотисто-карие, в мелкую темную крапинку. Так выглядят одетые в осеннюю листву деревья, южные дурманящие сознание хмельные напитки и шелковые юбки знатных дам, которые передвигались по столице чаще в витиевато украшенных колясках, чем пешком. Они посматривали на Сидни в ее застегнутой на все пуговицы рубашке и узких брюках свысока, насколько это позволяли коляски. Сидни, проходя мимо размашистым шагом, раздраженно думала, стоят ли эти надменные богачки ее защиты. В конечном счете, безусловно, стоили. Отец говорил, что безопасность или, по крайней мере, ощущение безопасности заслуживает каждый. А Сидни понимала, что он, несмотря ни на что, всегда прав. Глаза того человека, который склонялся над ней и протирал влажным носовым платком ее лоб, напомнили Сидни обо всем этом вместе взятом. Она открыла было рот, но вместо осмысленной речи из ее горла вырвался лишь кашель. Только тогда она поняла, как сильно саднило легкие, точно вместо воздуха их наполнял дым. Ей хотелось вскрыть грудную клетку, чтобы выпустить это удушающее чувство. — Все в порядке, спокойно, тихо, спокойно, ты в безопасности, — незнакомец осторожно погладил ее по волосам, и Сидни не отшатнулась и не ударила его по руке потому, что ни на то, ни на другое не хватало сил. Когда приступ кашля прошел, она обнаружила, что сидит на мокрой уличной скамье, откинувшись на спинку, форменная куртка снята и лежит рядом, а фабрика тлеет поодаль. Перекрикивания тушивших огонь горожан и пожарных, стук ведер с водой и треск огня доносились до нее словно сквозь дымку. — Ну и салют вы здесь устроили, госпожа полицейская, — усмехнулся незнакомец. Сидни медленно повернулась к нему, все еще с трудом осознавая происходящее. Находясь при исполнении, она пренебрежительно назвала бы его мальчишкой, но в действительности он выглядел ненамного младше ее, а может, и одного с ней возраста. Темные волосы выглядели небрежно отросшими по обе стороны от лица — и были так же небрежно подстрижены дальше. Верхние пуговицы его изрядно потрепанной куртки были расстегнуты, а сама куртка, кажется, местами подгорела. Втянув глубоко носом воздух, Сидни почувствовала запах горелого — и еще нечто едва уловимое, отчего-то очень знакомое и непонятное одновременно. В следующее же мгновение у нее закружилась голова, и Сидни со стоном откинулась назад. — Эй, эй, осторожнее! — испуганно воскликнул незнакомец и поднес к ее носу склянку с чем-то пахучим. От неожиданного резкого аромата, заполнившего собой все, Сидни закашлялась снова. — Извини, — виновато поник он. — Это… это… — Сидни нахмурилась, силясь припомнить запах. Они проходили это в академии на занятиях по естественным наукам. Некая жидкость — название и состав которой теперь улетучивались из памяти Сидни так же, как и сам запах из-под носа, — для возбуждения дыхания. Она быстро ставила на ноги как падающих в обмороки светских дам, так и теряющих сознание коллег, и Сидни отвернулась от склянки, когда незнакомец протянул ее снова. — Не надо, я в по… — замялась, так и не сумев признать, что она в порядке, — все нормально. Правда. Откуда это вообще у тебя? — Врач оставил, — улыбнулся тот, но улыбка у него вышла отчего-то виноватой и робкой. — Он обходил всех пострадавших не так давно. Сказал, что, если не придешь в сознание сама, я должен воспользоваться этой штукой. — Предусмотрительно, — фыркнула Сидни. Она попыталась встать, но поняла, что это пока выше ее сил, и осторожно опустилась обратно на лавку. — Где… остальные? И точно отвечая на ее слова, поодаль раздался вскрик: — Сидни! К ним направлялись хромавший Миколас и поддерживавший его Видар, позади едва поспевал Александр. Приблизившись, Миколас грубовато обнял ее за талию так, что Сидни показалось, что он вот-вот сломает ей кости. Неожиданное объятие заставило плохо знакомое тепло разлиться у нее в груди. — Как ты? — Все не так плохо, как могло бы быть, — криво усмехнулась она в ответ. — Этот герой вытащил тебя, — Видар кивнул на сидевшего рядом парня, который с самым скромным видом сминал мокрый носовой платок в руках. — Мы все были на улице, когда фабрика загорелась… или уже по пути туда. Пособник одного из мужиков, наверное, ждал у второго выхода. Он увидел, что дела принимают плохой оборот, и поджег все к чертям. Чтобы не оставлять следов, так сказать. — По-моему, так он оставил следов еще больше! — хохотнул парень. Полицейские молча покосились на него, и он неловко отвел в сторону взгляд. — Короче… — Видар почесал затылок, — все пошло не по плану. Ни у нас, ни у них. Мы преследовали этих поганцев, но не смогли догнать, потому что все загорелось, ну и… Марк бросился звать пожарных, тут еще местный народ вывалил на улицы… мы-то помнили, что ты там внутри и Беруда побежала за тобой. Надеялись, вы вот-вот выйдете, помогали воду носить, но он — огонь этот чертов, то бишь, — только разгорался сильнее как будто. Все ждали, ждали, ждали, а вы не появлялись, пара пожарных попробовали войти внутрь, но их так опалило, жуть! А тут, значит, появился этот, — он снова покосился на парня, — я еще, значит, ему ведро протягиваю, а он принюхался так странно, замер, а потом ка-а-ак рванул прямо в огонь! Мы и пикнуть не успели. — Принюхался… — медленно повторила Сидни. Парень продолжал сидеть рядом, не встревая в разговор, будто речь шла вообще не о нем. — Ага! Мы-то думали, что вообще его не увидим, ну кто так, черт дери, делает? Двое при исполнении и один мирный житель… а он-то нет, вытащил вас обеих, сам обгорел, черт знает как выбрался, но вытащил! — Нас… твою ж мать! — вскрикнула Сидни, только сейчас осознав, что не видит нигде Беруду. — Как Беруда? С ней все нормально? — Ей занимаются врачи, — уклончиво ответил Миколас. — На самом деле, ничего страшного, ты не пугайся, у нее обгорела одна нога… — Ничего страшного? — ахнула Сидни. — Нет-нет, все будет хорошо, она поправится. Но сейчас ей необходимы покой и лечение. Много… лечения. — Миколаса ранило в ногу, я тоже немного обгорел, — угрюмо добавил Видар. — Ничего, жить будем… ты… ты доберешься до дома? Далеко живешь? Сидни неопределенно пожала плечами: — Да-да, немного посижу и отправлюсь. — Тебя не нужно проводить? Уверена? — Если кто-то попытается напасть, у меня есть пистолет, — попыталась отшутиться она. — Мы не сомневаемся. Но твое самочувствие… — Мне уже лучше. Честно! Ступайте уже. Неодобрительно покачав головой, Видар с Миколасом и Александром двинулись прочь, вполголоса переговариваясь о чем-то своем. Пожар стихал, как и суета вокруг. Сидни вновь попробовала встать, но не успела подняться, как парень вскочил следом и подхватил ее под руку. — Это еще зачем? — проворчала она. — Тебе нельзя напрягаться после случившегося. Я тебя провожу, — прозвучало не как предложение, а как обдуманное взвешенное решение, и Сидни это не понравилось. — Провожу? С какой стати, я даже имени твоего не знаю, «герой», — пренебрежительно бросила она. Руки ее парень так и не отпустил, что раздражало и вкупе с исходившим от него странным запахом еще и настораживало. — Донато. Я Донато. Теперь ты знаешь мое имя, а вот я твоего — нет, — широко улыбнулся он. — И не надо, — огрызнулась Сидни. Она снова дернула руку. Донато сжимал ее твердо и решительно, и, поняв, что спорить сейчас бесполезно, особенно в ее состоянии, Сидни с тяжелым вздохом расслабилась. — Черт с тобой, провожай уже. — Показывайте дорогу, госпожа! — с шутливым и неуклюжим полуреверансом сказал Донато. С тоской Сидни подумала о том, что оставленные поодаль лошади и разбежались подальше от огня. В общем-то, она не могла их за это винить, ведь и сама на их месте бросилась бы бежать так быстро, как только умела, прочь, если бы могла. На седлах были выгравированы символы полиции, так что самое позднее — к завтрашнему полудню — патрульные должны будут найти их, отловить и вернуть, за это Сидни не волновалась. Но для возвращения домой их очень не хватало, и она заранее представляла, как будут болеть ноги после тяжелого дня, когда она переступит порог квартиры. Как бы лошади ни шугались ее и ни зажимали злобно уши, стоило ей приблизиться, сейчас Сидни не отказалась бы ни от самой норовистой, ни от самой вредной и ленивой из них. Фабрику потушили, и от наполовину обвалившейся крыши высоко в небеса поднимался столп дыма. От одного его вида Сидни хотелось вновь замотать нос и рот тряпками. Ночь сгущалась над городом так же, как и дым над округом. Сидни отвернулась и уставилась себе под ноги, чтобы не видеть его больше. Они шли молча, голова еще кружилась, и в какой-то степени Сидни была даже немного благодарна Донато за помощь. Хотя она бы и ни за что ему в этом не призналась, сохраняя угрюмое выражение лица. Его это, видимо, совершенно не смущало. Поняв, что пытаться заговорить с ней бесполезно и не совсем безопасно, а его шутки не вызывают у нее никакой реакции, Донато с любопытством смотрел по сторонам, точно был здесь впервые. Его взгляд задерживался надолго даже на самом обычном жилом доме, самом обшарпанном балконе с вывешенным на нем постельным бельем — застиранным, полностью в заплатках, — самой дешевенькой лавке с покосившейся вывеской. — Ты что, — наконец, не выдержала Сидни, — впервые в столице? Донато посмотрел на нее так, словно уже и забыл давным-давно, что провожает ее домой. Он смерил ее взглядом — смерил с ног до головы, присматриваясь. Оценивая. Раздумывая. Сидни стало неловко от ощущения, будто в ее голову пытались залезть и разворошить мысли, будто ее форму пытались убрать прочь и увидеть, кем она является за рамками полицейского штаба. — Вы, городские, всегда называете столицу просто столицей? — тихо спросил Донато. — А как еще? — удивленно пожала плечами Сидни. — Даже не знаю. Например, по названию? — Авена? — Сидни и не представляла, как тяжело ей будет точно вспомнить название города, в котором она родилась, выросла, прожила всю свою жизнь от начала и до настоящего момента. — Но… зачем? — У всего есть название, имя, а вы — все вы, абсолютно все — почему-то перечеркиваете его, выбрасываете за ненадобностью из памяти, сводите на нет. Будто его не существует. Будто не существовало и Авены Сиятельной. «Столица» — такое же обезличенное понятие, как и «город». Какой город? Я бывал в стольких городах и в стольких еще планирую побывать, все они разные и особенные, а «город» стирает всю разницу между ними. Отличия, которые делают их такими… особенными, — не найдя нужного слова, повторился Донато. — И что, хоть один из этих городов может сравниться со столицей? — хмыкнула Сидни. — Мы потому и зовем ее так: сто… Авена — это больше, чем просто городишко, названный в честь какой-то там древней королевы. Авена — это столица, Столица с большой буквы. Она не нуждается в «особенном», — она сделала пренебрежительное ударение на этом слове, — названии, чтобы быть особенной. Чтобы все понимали, что речь идет именно о ней. Она с вызовом воззрилась на Донато в ожидании ответной возмущенной речи, аргументов и доказательств его правоты и готовая защищать свою позицию. Вместо этого он некоторое время помолчал, видимо, обдумывая ее слова, а потом пожал плечами: — Это странно. Вы, городские, странные. О, извини! Вы, столичные. Сидни раздраженно сжала губы и отвернулась. — Но, вообще-то, да, я впервые в столице, — спустя пару напряженных и тихих минут ответил Донато. — Приехал только сегодня утром и хотел увидеть центр, прежде чем уезжать снова, но вместо обещанных красот дворца, парков, скверов, памятников великих правителей увидел… это, — он усмехнулся. — Что вы делали в этой фабрике? Владелец таверны, где я остановился, сказал, что она заброшена… — Она и есть… была заброшена, — поправилась нехотя Сидни, вспоминая, какой уголек остался от бывшего здания. — Мы должны были… черт, на самом деле, это даже не мое расследование. И не я должна была отправляться на него. А теперь мы его провалили, упустили обоих виновников, потеряли лошадей, спалили целое здание и еле выбрались оттуда живыми. Беруда проведет ближайшее время в койке — в больнице или в лучшем случае дома, Миколас… тоже. А во всем виновата буду я, обвинят в провале задания меня, я же была во главе. Сидни зажмурилась и покачала головой: лишь теперь она начала осознавать все последствия этого провала. Йохан доверил ей это задание, она должна была справиться. Она должна была показать себя с лучшей стороны, отличиться, получить все заслуженные лавры, доказать, что чего-то стоит. Не как Сидни Манра, дочь Бэзила Манра, пускай и скончавшегося уже слишком давно, чтобы утверждать, будто всеми успехами она обязана лишь звучному имени отца-шефа полиции, его связям и деньгам. И уже гораздо больше, чем выпускница академии — одна из лучших, но всего лишь выпускница, быстро понявшая, что в реальной жизни оценки, которые она порой получала с легкостью, а порой отвоевывала и выгрызала себе в академии, ничего не значат. Значат лишь навыки, знания, умение вертеться и показывать себя с наилучшей стороны. В ее ситуации это значило показывать себя с наилучшей стороны всегда. Вместо отличия она лишь сгубила долгие труды своих коллег, занимавшихся расследованием контрабанды, позволила сбежать преступникам — сбежать и замести следы, если они и вовсе были. Она окажется виноватой, хуже того — она останется без доверия. И без серьезных дел на ближайшее время, чтобы доказать свою пригодность. Снова доказывать. Снова, ведь свою репутацию на данный момент она уже погубила. От этих мыслей голова разболелась сильнее, Сидни сжала пальцами переносицу и болезненно нахмурилась. — Эй, эй… ну что ты… — позвал ее Донато. — Все не так уж плохо! Вы все выжили, и мне сказали, что за лошадок тоже беспокоиться не надо… — Все очень, все чертовски плохо, ты даже не представляешь как, — тяжело выдохнула Сидни. Донато неловко похлопал ее по плечу, а ей не хватило сил спихнуть с себя его руку. — Так что находилось на этой фабрике? — попробовал он не то отвлечь Сидни, не то разговорить. — Там должна была состояться встреча контрабандистов. Это все курительные смеси с юга, и… то есть, встреча-то состоялась, конечно. Но мы упустили их. И продавца, и покупателя. И, судя по всему, спугнули, теперь они залягут на дно, и черта с два мы их найдем снова. — Но это было не твое расследование, значит, и не твоя забота теперь?.. — неуверенно спросил Донато. — Это все — моя забота, ясно? — огрызнулась Сидни. — Без разницы, мое расследование или не мое. Возглавлять операцию по поимке должна была я. Возглавила, провалила. В полиции все преступления, которые совершаются в этом городе, — наша забота, без исключений. Не найдя, что ответить, Донато вновь потрепал ее по плечу, на этот раз осторожно и будто бы более деликатно. Сидни обернулась к нему, чтобы попросить больше так не делать, и в этот момент запах дыма, все еще стоявший у нее в носу, в легких, в гортани развеялся. Всего на мгновение и всего краем глаза она увидела слишком знакомые темные полосы на коже Донато — полосы, которые скрывал длинный рукав куртки, но которые она узнала даже мельком. И как никогда до этого ясно почувствовала его запах. Запах хвои, степи и моря одновременно, запах перьев, когтей и клыков, запах крови, рвущейся наружу точно так же, как рвалось пламя. Сидни узнала этот запах, потому что много раз писала о нем в конспектах на занятиях в академии, потому что на каждом занятии раз за разом преподаватели говорили именно о нем, потому что целью каждого занятия было определить этот запах из множества других. Определяли немногие — человека четыре с курса, а то и со всех вместе, но то были лучшие ученики. Сидни узнала этот запах, потому что на каждой листовке в центре города его клеймили скверной, разрушающей устои государства, потому что на каждой проповеди в каждом храме его поминали проклятием и умоляли горожан быть бдительными. Горожане, безусловно, не узнали бы его вовсе на улице, но их успокаивала мысль, что они хотя бы могут попытаться. Сидни узнала этот запах, потому что сама пахла точно так же. Мир покачнулся под ногами. Первым ее желанием было вырваться из его грязных лап — а затем атаковать, скрутить, заломить руки за спину и надеть наручники. Едва заметно Сидни скользнула свободной правой рукой по карманам форменной куртки — да, наручники все еще были там, и от этого ей стало немного спокойнее. Но даже с ними у нее было немного шансов: парень был крепок, жилист и явно здоров и полон сил, в то время как Сидни недосыпала, валилась с ног от усталости, а ее голова готова была взорваться от боли. Внезапная догадка пронзила ее так же быстро, как и вспышка головокружения. Притворно застонав, Сидни резко осела на мостовую. Никак не ожидавший этого Донато не успел ее подхватить и повалился следом. — Что такое?.. — Голова… перед глазами потемнело… — простонала Сидни, сгибаясь пополам, — черт, кажется… я не могу больше идти… — Тут еще далеко? — обеспокоенно спросил Донато. — Д-да… к сожалению, да… я не смогу… черт, черт, черт, как же кружится го… лова… кажется, я сейчас потеряю сознание… — Нет, нет, нет, стой, погоди! — испуганно забормотал Донато. Порывшись, судя по звукам, в карманах, он поспешно достал склянку с все тем же раствором, откупорил ее и пару раз провел под носом у Сидни. Несмотря ни на что, она заставила себя пару раз вдохнуть ненавистный резкий запах и почти натурально вымученно вздохнуть. — Ты точно не дойдешь? — Точно… В следующее мгновение она почувствовала, как Донато тянет ее с земли, а затем поднимает на руки, легко, точно она весила как светские девицы с осиными талиями и крохотным ростом. — Моя таверна тут рядом, погоди немножко, я отведу… отнесу тебя туда! Все будет хорошо, не волнуйся, — он неловко огладил Сидни по спине. Она надеялась, что достаточно убедительно ахала и стонала. И что, оказавшись в таверне, придумает, что делать дальше, потому что на данный момент план так и не возник у нее в голове. Она знала лишь одно — нельзя дать ему уйти. Этот парень приезжий, черт знает, что занесло его — его, карарэхе! — в многолюдную столицу, но наверняка он постарается покинуть ее как можно скорее, когда распрощается со всеми делами. Сидни этого допустить не могла. Если она притащит его в полицейский штаб и представит Йохану, то не только не потеряет уважение, но и будет переведена в приличный округ. В тот, о котором мечтала. О котором мечтал для нее отец. Сидни почувствовала, что Донато зашагал скорее, и уткнулась носом ему в плечо. Запах стал ощущаться гораздо сильнее, лежать у него на руках было неудобно, и ей постоянно казалось, что она выскальзывает и вот-вот упадет, хотя Донато и держал ее так крепко, как мог. Остановившись по дороге, Донато осторожно потрепал ее по щеке, повторяя «Не теряй сознание! Эй, эй… госпожа полицейская!», на что Сидни отзывалась вымученным вздохом — лишь бы не перестараться, лишь бы он видел при этом, насколько ей плохо. Наконец, Донато замешкался, а где-то совсем близко скрипнула дверь. Сидни окутало жаром жилого помещения, и она, внезапно припомнив пожар, невольно поежилась. Там, куда Донато принес ее, было слишком тихо для таверны. Обеспокоенно Сидни приоткрыла глаза. Но это была все же зала таверны, тускло освещенная огнем в догоравшем камине. На некоторых столах валялись пустые бутылки, на других красовались пятна от еды. Сидни почти кожей почувствовала, как передернуло Донато. Откуда же ты, такой брезгливый и не любящий столицу, подумала она вскользь. А затем — сколько же времени прошло, что таверна уже опустела. Донато попробовал позвать хозяев, но те, видимо, улеглись спать, и он поднялся по лестнице. — Послушай, — зашептал он Сидни на ухо, обжигая дыханием ее кожу, — мне придется тебя сейчас поставить на ноги… чтобы открыть ключом дверь… сможешь немного постоять? Можешь облокотиться на меня, если тебе так будет удобнее. Сидни завозилась у него в руках и, наконец, вымученно кивнула. — Пара мгновений, мы уже почти пришли, сейчас я уложу тебя, — сказал он и опустил Сидни. Почувствовав вновь под ногами твердую землю, она ощутила облегчение, но для достоверности все же схватилась за Донато руками, навалилась телом ему на плечо и не отпускала, пока он шарил по карманам в поисках ключей и возился с изрядно заржавевшим замком. Когда тот все же поддался, Донато пропустил Сидни вперед в небольшую комнатушку, где, видимо, и ютился все то время, что провел в столице. Хмуря брови и наигранно глядя на него из-под дрожащих ресниц, она и без приглашения осела на кровать. Донато поспешно зажег свечу и подложил ей подушки под голову. — Все будет хорошо, — повторял он, непонятно для кого больше — для нее или для самого себя. Приоткрыл окно, чтобы в комнату проникло больше свежего воздуха, достал флягу и заставил Сидни сделать пару глотков. Не пить и не есть ничего из рук врага — одно из основополагающих правил, которое не надо было озвучивать лишний раз, которое не преподается в академии за своей очевидностью и понятностью. А еще — не доверять ни в чем человеку, если не готов доверить ему собственную жизнь. Донато вытащил ее из огня. Из пламени, как описывали это ее же коллеги, он спас ее, рискнув собственной шкурой. Грязной, прогнившей, провонявшей шкурой карарэхе, но все-таки рискнул и спас. Да и на злобного преступника этот неуклюжий странный парень походил мало. А пить хотелось слишком сильно, поэтому, едва почувствовав на губах вкус воды — самой обычной, привычной, любимой воды, — Сидни поддалась желанию и принялась жадно ее глотать. Лишь запоздало Сидни поняла, что Донато, пока она пила, гладил ее по волосам. Накатившая усталость вновь дала о себе знать, Сидни почувствовала, как веки у нее слипаются, и стало совершенно все равно, что делать дальше. Главным сейчас стало поспать хотя бы немного. — У меня есть кое-какие лечебные успокоительные травки, — суетился Донато у нее над ухом. В одно мгновение Сидни была избавлена от куртки и сдавливавшей ноги обуви, и ее накрыло колючее, но теплое одеяло. Ночи становились все холоднее. — Когда ты заснешь, я схожу к колодцу, наберу еще воды и сделаю тебе настойку… ты, наверное, проснешься и будешь голодна, но у меня, к сожалению, ничего нет, придется спускаться к хозяевам… и, конечно же, спрошу, как у них тут с лекарствами. Может, они и сами в них немножко разбираются и смогут мне помочь, хотя врач сказал, что ты скоро встанешь на ноги, надо только отдохнуть, не волноваться, не переживать… С досадой Сидни поймала себя на мысли, что идеально было бы улучить момент, когда Донато все же спустится вниз. Можно было бы порыться в его вещах — немногочисленных, как она успела оценить в полутьме — и продумать дальнейшие действия. Но чрезмерно уставшее тело отказывалось повиноваться и изображать сон. Оно хотело спать по-настоящему. А мысли Донато вслух вовсе не улучшали ситуации, окутывая собой и убаюкивая. Сидни слышала, как он ходит взад-вперед по комнате, возясь с чем-то — не то раздеваясь сам, не то стеля себе… стеля себе… была ли в комнате вторая кровать? Кажется, не было. Искал в куртке, которую снял с нее, оружие? Доставал оружие сам? Глупо: если бы он хотел ее убить, если бы он догадался, что она всего лишь притворяется, сделал бы это давным-давно. Сидни, поддавшись слабости, перевернулась на правый бок, подогнула под себя по привычке ноги, ткнулась коленками в стену. Тепло и мягкость кровати разморили ее и подчинили себе, и она оказалась легкой жертвой сна. Глубокого, крепкого, моментально набрасывающегося и действующего бесшумно.