Охота на лис

— Что же мне с тобой делать, — тяжело вздохнул Диего, убедившись, что девица, свалившаяся ему на голову в самый неудачный момент, отвернулась к стене и все же заснула. Обессиленный, он уселся на стул рядом с окном, вытянул ноги и принялся рассматривать девушку. Она не была ни красивой, ни безобразной — высокая, почти с него ростом, тощая и веснушчатая. У него дома веснушки считались знаком того, что человек поцелован солнцем, но у этой девицы их было гораздо больше, чем у тех, которые гордились своими веснушками дома. Они были темноволосы и смуглы, и редкие мелкие веснушки, рассыпанные вокруг носа или под глазами, терялись, если к ним не присматриваться. Золотистые веснушки безымянной полицейской были первым, на что Диего обратил внимание в ее лице — бледном, заостренном, настороженном. У нее были длинный нос и слегка зауженные серо-зеленые глаза того грязного оттенка, который обычно приобретал мох осенью или болотные кочки. Тонкие брови слишком часто угрюмо сходились вместе у переносицы, и тогда лоб пересекала длинная складка. Темно-рыжие волосы она убирала назад, в прическу, но теперь они растрепались, выбились из ленты нейтрального серого цвета, рассыпались по подушке. Диего много раз гладил ее по волосам за вечер — когда вытаскивал из огня, а она была без сознания и будто становилась с каждой секундой все меньше, сжималась в его руках. Когда обтирал ее лицо влажным платком, когда сидел рядом, позволяя врачу ее осмотреть, когда нес в таверну. И притом совершенно не помнил, каковы они наощупь, насколько мягкие или жесткие, сухие и ломкие или густые и пушистые. Раз за разом осматривая ее с головы до ног, он надеялся отвлечься от более насущных мыслей. Например, что ему делать с ней дальше. В лучшем случае, она проснется наутро, почувствует себя намного лучше, поблагодарит его за помощь (или не поблагодарит, ведь, как он уже успел понять, девица эта была с характером, притом не самым легким) и удалится. В худшем — он провозится с ней весь следующий день, потеряв его, придется искать врача и привлекать к себе нежелательное внимание. Много внимания. Да и к тому же, девица эта была полицейским. Диего не нравилось думать о ней как о тягостной ноше или обузе и не нравилось ловить себя на таких мыслях, но, если бы ни она, он бы уже отужинал в зале внизу, собрал себе провизии в дорогу и покинул таверну на рассвете после целой ночи полноценного сна в теплой постели. Отправился бы подальше от столицы, полицейских и опасности быть пойманным. Он на некоторое время замешкался, решая, что делать с курткой, стоит ли ее снимать — вдруг девица проснется среди ночи и увидит у него на руке отметину. В комнате было не настолько жарко, и после раздумий Диего решился ее оставить. Разложил дорожные плащи на полу вместо постели и задумался, а не утащить ли — всего на одну ночь — подушку с одного из диванов в зале. Размышления продлились недолго, стоило ему напомнить самому себе, в каком состоянии были подушки. И решился обойтись без них. — В кои-то веки нахожусь в цивилизованном городе — и вот снова, сплю на куче собственной одежды, — тихо проворчал он себе под нос. Но пол таверны был все же лучше, чем холодная ночная земля в лесу. Ближайший колодец обнаружился на заднем дворе таверны. Диего прошел по дальнему коридору, который вел из залы в кухню и хозяйские комнаты — свечи в них не горели, из-за двери доносился приглушенный храп, — и вышел на улицу, надеясь, что в столице колодцами так же пользовались все, как и у него дома. Или, что, по крайней мере, у хозяев нет бессонниц, и они его не застанут. Вода была чуть грязнее, чем Диего привык, но пришлось мириться с такой. В деревянной плошкеон смешал настойку по старому степному рецепту и оставил завариваться до утра. Укладываясь на полу — на таком расстоянии от кровати, чтобы девушка в случае, если все же проснется ночью, могла пройти мимо самодельной постели Диего, — он понял, что горький запах дыма все же покидает ее. Видимо, он стойко въелся в волосы, но травы Диего пахли ничуть не слабее, и он надеялся, что за ночь дым ее оставит. Правда, к нему примешивался некий странный запах, который Диего не мог определить никак ни словами, ни ощущениями, а когда пытался, понимал, что аромат от него ускользает. На мгновение он будто напомнил Диего о чем-то давно забытом, но тот помотал головой, отгоняя от себя непрошенные мысли, и накрылся одеялом. Сон пришел к нему так же быстро, как и к девушке.

* * *

Спал он беспокойно: то засыпал, то подскакивал в своей временной постели, тревожно оглядываясь и водя руками по плащу, точно пытался отогнать невидимых демонов. Сны были так же тревожны и будто бы так и норовили укусить его, надавить на самое больное. По очереди появлялись перед взором Донато — настоящий Донато, оставшийся дома, запечатленный в памяти неизменно юным — и ласковые руки домашних, приглаживающие его волосы, проводящие пальцами вдоль рисунка на руке, подталкивающие к нему деревянную кружку с травяным настоем. Затем все они сливались в большой вихрь и исчезали один за другим, а Диего не успевал хвататься за полы их одежд, чтобы удержать. В конце концов он вновь и вновь оставался в темноте кошмара, падал на колени, а затем чувствовал спиной наконечник стрелы. Прежде чем прийти в себя, Диего чувствовал удивление — даже не из-за подкравшегося сзади врага, а из-за того, что кто-то еще использует лук и стрелы теперь, когда феркомбские ученые изобрели пистолет. Ему требовалось время, чтобы осознать, что происходит и где он находится, припомнить толпу людей, пожарных, девицу, которая так активно отказывалась от помощи, что едва не потеряла сознание прямо посреди дороги. И которая теперь медленно дышала во сне и временами ерзала на подушке. Ее дыхание успокаивало, и вскоре Диего вновь проваливался в сон, вновь в беспокойный, вновь рядами проходили мимо все те, кого он когда-либо любил и кем дорожил, вновь исчезали, растворялись в тумане, а он оставался в одиночестве. Затем обрывки этого, самого первого сна начинали перекликаться с другими, переплетаться с непрошенными кошмарами. Как будто одних этих картин не было достаточно, чтобы называться кошмаром. Диего подскакивал в поту и, не в силах даже дотянуться до воды, засыпал вновь. Когда за окном занялась заря, он понял, что больше не может бороться с кошмарами и, пролежав некоторое время, встал. Окно комнаты выходило на восток, и было видно, как едва-едва бледнеет тонкая полоска горизонта. Диего любил это время суток, когда тьма отступала — медленно, но отступала, и он принялся неспешно собирать разложенные на ночь вещи. Девушка спала все так же спокойно и глубоко, как всю ночь. Диего надеялся, что так на нее подействовала щепотка мяты, которую он бросил в флягу с водой, когда наполнял ее в последний раз. Что мята не дает его непрошеной гостье видеть плохие сны, и что все кошмары в этой комнате он переманил на себя. Закутанная в одеяло, спящая, девушка выглядела гораздо более миролюбивой и спокойной, чем оказалась в действительности. Поддавшись разлившимся в груди теплым чувствам — может, из-за окончательного пробуждения и освобождения от плохих мыслей, а может, из-за показавшего наконец свои лучи солнца, — Диего смочил тряпочку водой и склонился над девушкой, чтобы стереть у нее с виска сажу, которую не заметил вечером. Запах дыма рассеялся, отступил, оставив после себя лишь легкое туманное послевкусие. И теперь Диего ударил в нос совершенно иной — тот, который он никак не мог опознать за огненной горечью, хотя все было так очевидно, тот, который он никак не мог узнать, хотя более знакомого и родного запаха не было во всем свете. Запах еловых шишек, можжевельников, зыбучих песков и болотных мхов, запах паленой шерсти и овеянного северными ветрами пера, запах усталости, клетки и ошейника с тянущейся к стене цепью. Запах карарэхе. И его собственный. — Кто же ты… — прошептал, нахмурившись, Диего. — Твоя смерть. Она резко выбросила вперед правую руку, но ударила мимо: Диего тотчас отскочил назад, едва не выронив тряпку. Девушка поднялась с кровати так же быстро и внезапно, как и открыла глаза, и первым делом принялась шарить в своей куртке. — Если ты ищешь пистолет, я его вытащил, — сказал Диего и понял, что от сна на холодном полу и неожиданности его голос охрип. — Какого черта? — девушка злобно покосилась на него, продолжая, между тем, расстегивать внутренние карманы куртки. — Никогда не знаешь, кого именно приводишь к себе до… куда-либо. К себе, — исправился Диего. Он не сводил с девушки настороженного взгляда. — Значит, в столице следует опасаться даже полицейских. Что ж!.. Та между тем достала с победным видом наручники и потрясла ими в воздухе: — С прискорбием сообщаю, что вы, Донато, арестованы, — отчеканила она так, будто произносила это уже тысячу раз. А может, и произносила, пускай и выглядела молодо. — Я? Арестован?.. — нервно хохотнул он. — И за что же? Что посмел оскорбить вашу столицу? Чувства ее жителей? А может, за не самый модный вид? Так, простите, я не слежу за новинками! Или я арестован за то, что осмелился спасти вас из горящего здания, госпожа полицейская? — он сделал акцент на каждом слове последнего предложения, и девушка едва заметно покраснела. — Это не имеет никакого отношения к делу, — отрезала она. — Вы арестованы за измену. — Из… измену? Какую, к чертям, измену? — Вы — карарэхе. Все карарэхе были объявлены вне закона несколько столетий назад. Находясь здесь, на земле нашего короля, вы предаете закон. Они замерли друг напротив друга в напряженном молчании на долю секунды. Диего смерил ее долгим пристальным взглядом, а затем тихо вздохнул: — Что же тебе сделали такого плохого, что ты стала… такой? Девушка раскраснелась еще сильнее. Даже с наручниками в ладони и напоминанием, что она — настоящий полицейский, выглядела она неловко, и Диего хотелось пожалеть ее, проводить к горячему камину и угостить выпивкой, а не защищаться в случае, если она попробует напасть. — Вы — карарэхе, и, если вы не дадите мне надеть на вас наручники и доставить в штаб, боюсь, придется сделать это силой. С тяжелым вздохом Диего отложил тряпку на стул и снова повернулся к ней: — Ну попробуй. Ее движения были стремительны, ловки и отточены. Девушка явно обучалась борьбе, не желая разменивать свою полицейскую карьеру на мелкие рыночные кражи, но и Диего не раз приходилось защищаться — и не от худощавых барышень хрупкого телосложения. Бывало, и от широкоплечих громил, и от высоких задир с пистолетами на поясе, которым не к кому было пристать среди ночи. У девушки, впрочем, было и свое преимущество перед ними: она была более ловкой и юркой. Ее первый удар — в челюсть — Диего успел блокировать. Он был идеально просчитан, но и быстроту движений противника ей не следовало недооценивать. Диего обхватил ее запястье, не желая заламывать ей руку, но пытаясь отвести от себя, и тогда девушка ударила его под ребро. Согнувшись от боли, он нашел в себе силы собраться и податься назад, уворачиваясь от последовавших тотчас следующих выпадов. — Кто же так сильно тебя обидел… — прохрипел Диего, едва успевая блокировать один удар за другим, — что ты отворачиваешься от своих же? — Своих? Да что ты знаешь об этом? — выкрикнула девушка. — «Мои» — это моя семья, мои коллеги, мои полицейские! Но уж точно не такие грязные звери, как ты и тебе подобные. — О, мы уже на ты! — широко ухмыльнулся Диего и тотчас был награжден за это довольно болезненным ударом в грудь. Казалось, что девушка и не была вовсе в полуобморочном состоянии, не страдала от головных болей и не едва-едва находила в себе силы идти, потому как теперь она вертелась и двигалась так стремительно, что, даже если бы Диего и решился ее ударить в ответ, вряд ли он бы справился с этим. — Вы виноваты в распространении эпидемий, во всех заразах, все болезни в города приносите только вы, — с ненавистью выпалила девушка. — Вы злоупотребляли своей властью, еще когда она у вас была, выдумывали мифы… — О нет, если кто и выдумывал мифы, так это только ваша столичная церковь, появившаяся из ниоткуда и тут же обвившая весь дворец! Девушка отскочила назад, судорожно сжимая кулаки, глубоко дыша и присматриваясь к Диего. Он знал, что она думает. Думает, что делать дальше, куда бить, как бить. Рассчитывает все дальнейшие шаги вплоть до последней мелочи. Он уже изрядно вымотался, тем более, что спал эту ночь гораздо хуже своей гостьи, да и не ел ничего со вчерашнего дня. Нельзя было только показывать девушке свою слабость, ведь она скользила взглядом по его лицу, по всему его телу именно для этого — выявить слабое место. Замирала на расстоянии от него, точно лисица в засаде. Точно! — Ты лиса! — выпалил Диего. Бросившаяся в то же мгновение на него девушка изумленно ахнула. Он застал ее врасплох, сбил, удивил. Она растеряла концентрацию, сразу став неуклюжей и точно потерявшейся в пространстве. Воспользовавшись моментом, Диего повалил ее на пол, и заломил руки за спину. Девушка яростно забилась под ним, как рыбка, выброшенная волной на берег. Не найдя поблизости больше ничего подходящего, Диего снял веревку с одного из своих дорожных мешков и связал ей руки. — Пусти меня! Отпусти!.. Развяжи меня, черт тебя дери! — Обязательно. Но сначала я дам тебе выпить кое-какую настойку — о, нет, не беспокойся, с тобой все будет хорошо. Ты просто заснешь. И поспишь еще пару часиков, кажется, тебе это необходимо сейчас. Мне хватит этого времени, чтобы собрать свои немногочисленные пожитки и убраться подальше от столицы. Обещаю, больше ты меня никогда не увидишь, и я не посмею потревожить ваш прекрасный город своим… как ты сказала? Грязным звериным видом? Пусть так. Только что ты делаешь в столичной полиции, когда сама-то обращаешься в лису? — Искупаю свою вину, — процедила сквозь зубы девушка спустя недолгое молчание. — И, вообще-то, я не обращаюсь уже очень давно. — Вину за то, что родилась такой? Перевертышем? Человеком с необыкновенной способностью, которую могла бы использовать во благо? — удивленно приподнял брови Диего. Он поднялся и принялся искать в сумке пузырек с нужной надписью на пожелтевшей от времени приклеенной бумажке. — Да, — откликнулась девушка. — Тот, кто пошел против своей человеческой природы на поводу у животной и начал превращаться в зверя… в них не остается ничего человеческого. Наконец, Диего в руки упала переливающаяся светло-изумрудным склянка. Он быстро откупорил ее, и комнату заполнил аромат бергамота, хвои и еще некоторых трав, названия которых Диего не помнил. Зато знал того, кто помнил, и надеялся, что скоро будет под крышей у этого человека, в безопасности, далеко от столицы. Он сел на корточки рядом с девушкой и осторожно задрал ей голову. — Мне так жаль тебя, — тихо признался он и влил ей в рот настойку. Хотя поначалу она и пыталась отплевываться, выходило плохо, и девушке пришлось проглотить сладковатую на вкус жидкость, напоминающую слабо заваренный чай. — Это ведь на самом деле яд, да?.. — чувствуя, как глаза уже начинают слипаться, прошептала она. — Какая же ты глупая девочка, — вздохнул Диего. Дождавшись, пока она заснет, он перенес девушку на кровать. С развязыванием веревок решил еще немного подождать, пока не соберется уходить, но, замешкавшись, укрыл-таки ее одеялом. Утро было прохладным. Комнату залил первый солнечный луч.

* * *

На первом этаже Диего задержался чуть дольше, чем, возможно, следовало, повертел в руках ключи от комнаты. Хозяин таверны наверняка запомнил его лицо — и оно еще не успеет выветриться из его памяти, когда девушка придет в себя. А она уж точно вытрясет из хозяина все, что тот помнит о прибывшем рано утром постояльце и так же рано ушедшем, не попрощавшись. В глубине души он надеялся, что девушка поступит разумно и не будет тратить драгоценное время на его преследование — а в полицейском штабе не поверят словам той, кто только что провалил задание. — Прости меня, безымянная девочка. Надеюсь, увольнение тебе не грозит, — прошептал себе под нос Диего и все же положил ключ на стойку. В любом случае, времени у него было не слишком много, да и новое посещение столицы больше не светит. А жаль, он так и не увидел ни центра, ни постамента Авены Сиятельной. И не положил к нему обещанный цветок. Улицы были серы и тенисты, но над крышами поднималось солнце, и шагавшему прочь из города Диего казалось, что он только-только заходит в него, будто не было этих суток, не было ничего, просто он слегка задумался у входа в столицу. Переулки становились шире, земельные участки — больше, зеленеющие яблони с крупными налитыми плодами и вишни заслоняли собой дома. В тот момент, когда мостовая закончилась и Диего ступил на проселочную дорогу, у него словно упал с души камень. Скоро он будет дома.