Сто дней в Детройте

R, слэш, PWP — На что ты вообще рассчитывал, Гэвин? — певуче протянул Ричард, медленно обходя стол. С такой торжественностью, как будто идёт за медалью или оскаром, только оскал и лихорадочный блеск в глазах указывает на истинные намерения. Гэвин хотел бы ответить, но мысли утекают из черепной коробки, смываемые волной предвкушения. Ричард смотрит прямо в глаза, мурашки спускаются по спине, собираясь в копчике, а после отдавая в пах. Колени сами собой разъезжаются в разные стороны, потому что перед Ричардом не раздвинет ноги только тот, у кого их нет. Подлокотники кресла не дают развернуться на полную, но это уже неважно, потому что Ричард забирается Гэвина на колени, нагибаясь так низко, что губы почти соприкасаются. Почти. Гэвин тихо постанывает, связки должны быть готовыми к напряжению, потому что их хозяин непременно будет орать в голос. Это уже аксиома. — Что, уже дар речи потерял? — глумливо прошептал Ричард, прижимая человека, не позволяя поцеловать. — Ненавижу, — простонал Гэвин. Скулы сводило от желания, мужчина предпринял жалкую попытку приподнять бёдра, чтобы потереться членом о низ живота андроида. — Враньё, — промурлыкал Ричард, опускаясь ещё ниже, прихватывая идеальными пластиковыми зубами ухо. Сожми он челюсти сильнее, резко дёрни на себя — и Гэвин станет ещё более несимметричным, чем есть сейчас. Ричард может спокойно разорвать слабого человека, но вместо этого ласково прикусывал, лизал, гладил. Это каждый раз сводило Гэвина с ума. Он неровно дышал, пытаясь втолкнуть в лёгкие как можно больше воздуха, потому как совсем скоро его будет очень не хватать. В паху остро колет, когда Ричард переходит на соски, Гэвин постанывает всё громче и громче. Тёплые губы ощущаются слишком приятно, в трусах уже мокро, резинка с силой давит на член. — Да трахни ты уже… — во рту сухо, а язык как будто утыкан шипами. Гэвин бессмысленно двинул бёдрами вверх, но это жалкое движение не помогло. — Ооо, кому-то нужно вымыть рот с мылом, — голос Ричарда звучал механически, сам уже завёлся практически до предела, но всё равно умудрялся язвить. Впрочем, на этом подколки закончились. Гэвин чуть не заплакал от облегчения, когда Ричард наконец-то сунул руку ему в штаны. Крепкую, с длинными тонкими пальцами. Для человека такая скрюченная поза была бы неудобна, но андроид чувствовал себя вполне комфортно, даже рукой умудрялся двигать. И так правильно, так хорошо, что Гэвин начинал течь. Ему бы хватило ещё нескольких движений вверх-вниз, но Ричард внезапно скользнул ладонью ниже, входя на одну фалангу. — Сука! Как же это отвратительно — балансировать на грани, чувствовать жжение и в паху, и в заднице. Гэвина трясёт, когда Ричард начинает толкать палец глубже. Потом Гэвин переходит на крик, потому что два пальца это почти слишком, особенно в таком темпе. Третий палец должен был заставить Гэвина перейти на ультразвук, но вопль клокочет в горле, не в силах сорваться с губ. Ричард двигает пальцами всё резче, подаётся вперёд, придавая ещё больше силы своим движениям, после нагибается к человеку, шепчет прямо в ухо, что он прекрасен, самый замечательный, и что-то ещё, чего Гэвин уже не слышит, потому что его кроет. Контраст вбивающихся в нутро пальцев и эти нежности сносит крышу подчистую. — Ри-Ри, — Гэвин как заевшая пластинка, он не может воспроизвести ничего, кроме этого, пока его трясёт от оргазма. Кажется, даже кресло ходит ходуном. Когда последняя судорога проходит, Гэвин ещё с полминуты бездумно пялится в потолок, медленно приходя в себя перед походом в душ. Всё-таки Ричарду приходится едва ли не тащить его на себе. После, прижавшись к нему всем телом, Гэвин счастливо улыбался. Всё-таки надо будет почаще играть с Ричардом в карты.