Сто дней в Детройте

Однажды Гэвин упал в колодец. Как так вышло, он и сам не знал. Может, засмотрелся на небо, которое было всё в сотне маленьких облачков, или деревья в ещё лёгкой зелёной шали были слишком красивы. Должно быть, всему виной были мысли Гэвина, которые кружились над ним надоедливым роем слепней. Гэвин пожалел, что не имеет хвоста, как у лошади или коровы, чтобы отогнать воображаемых насекомых, вот и упал. Надо сказать, что по этой тропинке уже давно никто не ходил, она вся заросла, поэтому заметить полуразрушенный колодец было не так-то просто. Самый внимательный человек, и тот бы не приметил его среди высокой травы, что уж говорить о Гэвине. Он падал долго, успел несколько раз удариться о замшелые стены, покрытые глубокими трещинами, а когда приземлился, услышал треск. В первую секунду Гэвин подумал, что он сломал себе что-то и напрягся в ожидании ужасной боли, но её не последовало. Когда глаза Гэвина привыкли к полумраку, он с удивлением обнаружил, что дно колодца почему-то светится. Приглядевшись, Гэвин понял, почему. Всё пространство вокруг него было усеяно черепами и костями разных размеров. К счастью, человеческих останков здесь не было, зато нашлись лисьи, кошачьи и, возможно, мышиные или беличьи. Гэвин даже обрадовался, это же был просто рай для его художественной школы. Задаром можно было набрать сколько годно материала и изучать анатомию, сколько пожелаешь. Потом он посетовал на то, что некоторые наглядные пособия он раздавил, а после решил выбираться. Меньше всего на свете Гэвин хотел, чтобы его хилый скелет пополнил колодезную коллекцию костей. Задрав голову, Гэвин сощурился на свет, который растекался по земле и плавно, как будто нехотя, лился в колодец. Снизу он выглядел куда более аккуратным и голубизна летнего неба было ограничена ровным кругом. Он казался таким недосягаемым, что на секунду, всего на мгновение, Гэвину показалось, что он никогда не выберется. Силы у него имелись, потому как Гэвин не растратил их на бестолковую панику. Плюс, у него ничего не болело, так что он мог приступать к своему спасению прямо сейчас. Решиться на это было не так сложно, как сделать. Когда Гэвин полез в первый раз, то упал почти сразу. Вдобавок, оцарапал руку, когда неудачно зацепился за выступающий камень. Теперь, чтобы полезть снова, потребовалось несколько минут. Кое-как оторвав от футболки лоскут, Гэвин замотал руку и, немного выждав, полез снова. Неудачи преследовали Гэвина одна за другой. То нога соскальзывала, то из-за напряжения не разжимались пальцы. Один раз Гэвин сам спрыгнул вниз из-за того, что руки не выдержали напряжения и грозили разжаться. Гэвин справедливо рассудил, что лучше приземлиться на ноги, чем на пятую точку или на спину. Пока он безуспешно предпринимал попытку освободиться, солнце продолжало путешествовать по небосклону. Сначала время перевалило за шесть часов, потом за восемь. Постепенно краски закатного небо поглощались тьмой, и вот уже на глубоком синем полотне засеребрились первые звёзды. Гэвин совершенно выбился из сил. Всё его тело, от волос на затылке до кончиков пальцев на ногах, болело, мышцы ныли так сильно, что впору было выть. Усталые ноги отказались удерживать тело в вертикальном положении, и Гэвин сполз по стене. Сон подкрался совсем незаметно, хотя, скорее всего, Гэвин просто отрубился. Когда он открыл глаза, то чувствовал себя не так. Во всём теле появилась странная сила, как будто Гэвин спал не возле холодной стены, скрючившись, как столетний старик, а в своей собственной кровати и не меньше восьми часов. Энергия наполнила его, Гэвин с резвостью жеребёнка вскочил на ноги. Подняв голову вверх, он убедился, что ночь прошла. Восходящее солнце осветило колодец, согрело Гэвина тёплыми лучами. Он ещё немного постоял, замерев, а потом уверенно взялся за выступающий из стены камень. С ловкостью лесного кота Гэвин забирался всё выше и выше, продвигаясь прямо к свету, который с каждой секундой становился всё ярче. Наконец, Гэвин выбрался и уселся на краю колодца, свесив ноги. Несмотря на такой трудный подъём, Гэвин совершенно не чувствовал усталости. Наоборот, он готов был подниматься ещё и ещё. Он запрокинул голову, уставился в светло-голубое небо. Затем, повинуясь необъяснимому чувству, поднялся на ноги и потянулся вверх. Сделал шаг, второй, и, вместо того, чтобы снова ухнуть вниз, вдруг пошёл вверх. Идти по воздуху оказалось не сложнее, чем по лестнице, для этого даже не пришлось жертвовать мизинцем*. Гэвин поднимался всё выше и выше, пока не превратился в крохотную точку на небосводе, а потом и вовсе растаял вместе со звёздами.