О сексе и репродуктивных способностях

— Я хочу много-много детей, — смеется Рамонда, глядя на Т’Чаку. — Наверное, это глупо, муж мой, но я хочу подарить тебе много сыновей и дочерей. Они сотворят великие дела и вознесут Ваканду к невиданным высотам. — Да, — через силу улыбается Т’Чака, — так и будет, сердце мое. Он лжет и знает об этом. Не зря короли Ваканды женились рано, не зря никогда не избавлялись даже от случайных, побочных детей — только бы был ребенок, наследующий кровь королей… их всегда было мало, детей. И они всегда рождались у принцев, когда король восходил на престол, когда он принимал силу Ваканды, пропитывался ею, становился ее защитником, он терял возможность нести жизнь в этот мир. — У нас будет много детей, — улыбается Рамонда. Она верит в это. Она жаждет этого. Она носит под сердцем их первенца, и Т’Чака просто не может сказать — нет, прости, нет, у нас будет один или два ребенка — а потом отец передаст власть, потому что старый король давно устал править, но вынужден, давая возможность сыну завести наследников. — Проклятие королей? — бесцветным голосом повторяет Рамонда спустя два года. Их второй ребенок, рожденный после инициации Т’Чаки, мертв. Умер, сделав три вдоха. И все безграничные знания Ваканды не помогли ему выжить. — Я должен был тебе сказать, — отвечает Т’Чака. Он отчаянно хочет обнять жену, но не смеет — он скрывал от нее столь болезненную тайну, надеясь… не известно на что надеясь, вообще-то. Она бы всё равно узнала, не было возможности, что его минует это проклятье королей. — Да, — соглашается Рамонда глухо, — ты должен был мне сказать, — она смотрит больными глазами, — ты должен был мне сказать, что никогда у нас не будет большой семьи, что дети мои будут рождаться мертвыми, что ты никогда не станешь отцом снова… ты должен был сказать. — Я не мог, — склоняется перед ней король. — Ты бы ушла… А ты… Ты — мое сердце. Он стоит перед ней на коленях — гордый король Ваканды, готовый склониться только перед своей королевой, своим сердцем, матерью его сына. И Рамонда понимает это. Она становится на колени и обнимает его. И Т’Чака обвивает руки вокруг ее тела, приникает к ней, склоняет голову ей на грудь, чувствуя, как легко гладит королева его голову, шею, плечи, спину. Их дочь рождается мертвой. Она вообще не должна была быть зачата. Проклятие королей не должно было позволить Рамонде понести. — Видимо, муж мой, — грустно смотрит на Т’Чаку Рамонда, — я просто очень хочу ребенка. Т’Чака хочет снова просить у нее прощения, но слова застревают в горле. А Рамонда, его прекрасная Рамонда, его совершеннейшая королева, его сердце, отдает всю свою любовь их сыну, а после — детям из приюта. Она находит детям, что потеряли родных, новую семью. Она вся отдается этому, но не забрасывает ни сына, ни мужа. Его Рамонда невероятна. — Я люблю тебя, сердце мое, — не устает повторять Т’Чака, и его королева прощает ему всё. — Но не устаю думать, что у тебя могли бы быть дети… если бы не мое проклятие. Рамонда смотрит на него странно, хмурится, а потом тихо говорит: — Муж мой, если ты согласишься, я бы хотела попробовать родить твоего ребенка еще раз. Но на этот раз с помощью технологий. Т’Чака не возражает — Ваканда всегда идет впереди всего остального мира, а этот мир уже начал… делать детей с помощью технологий. Почему бы и им не попробовать? Т’Чаке немного стыдно сдавать свой… биологический материал ученым, но если так нужно, чтобы Рамонда смогла родить дитя, он готов повторить эту… процедуру хоть тысячу раз. — Видимо, вы подверглись некоему облучению, — говорит доктор, рассматривая его… биологический материал в микроскоп. — Ваши спермии имеют довольно странную форму, благодаря которой развивают невероятную скорость. Нет, среди них есть и нормальные, но они не столь активны, а потому шанс, что они успеют поучаствовать в оплодотворении, крайне мал. Подозреваю, что дети, рожденные от таких вот калеченных спермиев были нежизнеспособны. — Мы потеряли двоих детей, — подтверждает Т’Чака. — О, — отрывается от микроскопа доктор. — Соболезную. Но могу вас обрадовать — мы возьмем нормальный спермий и у вас с женой будет ребенок. Т’Чака кивает. Голос почему-то его покидает. Рамонда светится. Она прекрасна и носит их дитя. Т’Чалла смотрит на мать встревоженно и пытается окружить ее заботой. Мальчику двенадцать. О проклятии королей он знает с младенчества, а потому боится, что попытка обойти его будет стоить матери жизни. — Не беспокойся, сын мой, — ласково говорит Рамонда. — Ты же знаешь, что отец бы не допустил ничего, что стоило бы моей жизни. — Да, — соглашается Т’Чалла, — но так же я знаю, что отец очень любит тебя, матушка. И я боюсь, что дитя погубит тебя. Рамонда смотрит на сына, а после говорит: — Даже если так, то ты позаботишься о сестре? — О сестре? — повторяет Т’Чалла растерянно. — Да, — улыбается Рамонда и смотрит на Т’Чаку, — ты слышишь, муж мой? У нас будет дочь. Сердце Т’Чаки переполняется радостью, но и печалью от мысли, что Рамонде правда может грозить что-то страшное. Потому врачи наблюдают за состоянием королевы — слухи о проклятии королей неосторожным высказыванием Т’Чаллы вышли в народ, и сейчас этот самый народ следит — переборет ли искренняя любовь королевской четы и их желание родить дитя проклятие или проклятие поглотит их обоих. За королеву возносят молитвы, ей помогают, о ней заботятся, и Рамонда даже сердится: — Я просто ношу дитя под сердцем, а не больна. Но это не останавливает народ — они знают о проклятии, и в душах их поднимается желание своей волей, своей верой это проклятие перебороть. Т’Чака до сих пор не может сказать, что оказывается более действенным — вера людей или наука, но в один из долгих вечеров на свет рождается крошечная девочка. — Шури, — смеется Рамонда, а по щекам ее бегут слезы, когда к ее груди прикладывают новорожденную. — Шури… моя Шури. Вакандцы суеверны, а потому малышка до сих пор ничего не слышала о проклятии королей — люди молчали, боясь сглазить и погубить юную принцессу, которая росла умной, очень умной… и в свои двенадцать была много умнее большинства взрослых. Т’Чака уверен, что его дочь бы рассмеялась проклятию королей и разобрала всё с научной точки зрения, но он не хочет пока говорить своему дитя о том, сколькие молились, чтобы она просто родилась, о том, что он боялся погубить Рамонду проклятием королей, о том, что молил каждую ночь Баст о жизни — жизни для его еще нерожденого дитя… о том, чтобы было сломлено проклятие королей. Хотя бы один раз.