Бабочки

— Дим, — слабо зовёт Тарасова Антон, когда за спиной сокомандника наконец стихает шум. В коридоре прохладно, отчего Миранчук ёжится ещё сильнее. — Не веди меня никуда, пожалуйста! — Что? — мужчина смотрит на него, как на больного. А ведь так и есть. Того, кто запал на своего близнеца, нормальным не назовёшь. — Пожалуйста, не веди меня в медпункт! — он боится, что ему будут задавать вопросы, что поставят на весы, которые выдадут его неидеальный вес, что попытаются накормить, что расскажут обо всём Лёше. Страшно увидеть осуждающий взгляд братика, но хуже всего увидеть в его глазах разочарование от того, что его близнец не такой как он. Не идеал. Всё потому, что жрать нужно меньше! У него еле передвигаются ноги, перед глазами плывёт от усталости. Хочется одного — лечь спать, чтобы его больше никто не трогал.  — Смотри, ты на пять килограммов больше меня! — Это плохо? — Был бы девчонкой, было бы плохо. Мне нравятся худенькие! Дима смотрит на друга — бледный, едва живой, с бумажной кожей и синяками под глазами, которые резко стали видны при искусственном освещении, и подсыхающей струйкой крови. Вздыхает, смотрит с сожалением и продолжает свой путь. Благо, остаётся буквально пару метров. Антон тоже тяжело вздыхает. — Здравствуйте, Владислав Александрович! — Тарасов буквально вволакивает в кабинет Миранчука. Что врач, что парень непроизвольно морщатся от его громкого голоса. Дима с видом героя, который вынес с поля боя раненого друга, усаживает последнего на кушетку. Полузащитник сразу откидывается на стенку, приятно остужая об неё голову. Спать хочется больше, чем жить. Как и есть. — Что случилось с тобой? — врач обеспокоенно смотрит на обессиленного игрока. Я втрескался в своего брата, сбросил девять килограммов за полгода, мне ужасно хочется лечь и не вставать. Посоветуете лекарство? — Он грохнулся в обморок, — отвечает за него мужчина. — А перед этим я сфолил неудачно, и он нос разбил. Врач мочит ватный диск в перекиси водорода и отдаёт его Антону. Тот вытирает засохшую кровь с лица и немного приходит в чувство. Запах перекиси щекочет нос. — Как он упал? — обращается к Диме Владислав Александрович, помогая Миранчуку встать. — Антон, разденься до пояса. Блять. — Ну, я поставил подножку, а он просто полетел на траву, — жмёт плечами Тарасов, осматривая парня, который под пристальным взглядом обоих мужчин снял кофту, представляя на обозрение выступающие ключицы и рёбра и чуть впалый живот. — А потом мы с Лёхой начали поднимать его, а он просто на секунду отключился. Медик обходит его, потом касается рёбер, плеч, ведёт по рукам и меряет пульс. Если бы он только знал, как Антону противно от своего тела. Потому что оно не такое, каким бы ему хотелось, чтоб оно было. Потому что Лёша наверняка не считает его таковым. Идеалом… Лёша, Лёша, Лёша… Весь мир в какой-то момент замкнулся на единственном человеке — брате, — который в упор не видит его самого. Миранчуку хочется расплакаться. Хочется, чтобы его любили так же сильно, как он сам, чтобы его сгребали в объятия до хруста в рёбрах, чтобы расцеловывали его лицо, чтобы говорили, что любят и что гордятся, что никогда-никогда не отпустят и не позволят уйти. Такого не будет. Он твой брат. Лёша тебя любит, но никогда не выйдет за пределы братской любви. Смирись! И от этого хоть вой и на стену ползи. Антон знал, что у всего в мире есть свойство заканчиваться. И порой он действительно думал о конце. О своём конце. О том, что однажды он действительно закончится. Просто выйдет, пошатываясь, в февральский ночной снегопад и будет долго ходить по заснеженным улочкам, в последний раз наслаждаясь холодными белыми хлопьями и ярким оранжевым светом фонарей, а потом возьмёт и разлетится кучей маленьких снежинок-бабочек. И больше не будет ничего. Не будет боли, не будет изводящих тело и душу чувств. Он просто освободится. Полетит. — Когда ты в последний раз ел? — Владислав Александрович вырывает полузащитника из глубины мыслей. — Вчера утром, — врёт Миранчук, молясь всем, кому может и знает, чтобы прокатило. — Что ел? — интересуется врач, садясь за стол. Блять. Думай, какая существует полезная еда. — Кашу, — выдает парень, надеясь, что его заминка осталась незамеченной. — Понятно, — медик скользит цепким взглядом по фигуре юноши, а затем переходит к заполнению бумаг. Кажется, прокатило. — У тебя нервное истощение, Антон. Можешь надеть кофту. Полузащитник счастливо облачается в свою вещь, которая хоть и не греет ни черта, но хоть прикрывает его несовершенное тело. — Возьми! — врач вынимает из верхнего ящика стола гематоген и кладёт его прямо перед Антоном. — Владислав Александрович… — начинает было парень, но тут же оказывается перебитым. — Возьми и съешь, — мужчина придвигает конфету поближе. — Тебе надо поднять уровень сахара в крови, чтобы почувствовать себя лучше. — Спасибо, — Антон смущённо улыбается. Ему, как любителю сладостей, становится безумно приятно. Вот бы Лёша так же о нём заботился. — Съешь, — повторяет врач, сканируя юношу взглядом. — При мне, чтобы я убедился, что с тобой всё хорошо… Блять. Под пристальным взглядом медика парень берёт чёртов батончик со стола и, шурша обёрткой, вскрывает его. Давай, Антон, ты сможешь. Миранчук осторожно откусывает кусочек от батончика, медленно начиная жевать. Боже, как это вкусно! Как я хочу есть! Под пристальным взглядом врача он за пять минут управляется с тридцатиграммовым лакомством, стараясь одновременно растянуть удовольствие и разжевать его до состояния киселя. Организму резко становится чуть лучше. Спать хочется гораздо меньше, однако чувство вины за съеденную шоколадку сильно давит на плечи. Юноша мельком смотрит на упаковку, цепляя взглядом калорийность. Почти сто семь на тридцать граммов. Много. Затем сминает обёртку в комок и бросает в мусорку. Ему так и хочется заорать: «Видите, я адекватный, со мной всё хорошо». Мужчина ещё раз проходится взглядом по фигуре парня и приступает к дальнейшему заполнению бумаг. Около минуты все молчат. — Так, Антон, — Владислав Александрович протягивает ему бумажку. — Сейчас ты едешь домой и ешь. — Ага, как же. — А потом ложишься спать и спишь, пока не выспишься. На завтра ты освобождён от тренировок. — Но… — хочет было возразить Миранчук, но вновь оказывается перебитым. — Без но! Сёмина я предупрежу лично! — властно взмахивает рукой врач, показывая, что спорить с ним бесполезно. — Идёшь домой и отдыхаешь! А ещё обязательно ешь! — Конечно! — игрок кивает, теребя в руках листочек с рекомендациями. — Тарасов, — стоящий позади парня мужчина отлепляется от стенки, — проводи его до выхода из комплекса. — Хорошо. — Можете идти! Игроки выходят из помещения и идут в раздевалку. Антону хочется к Лёше. Хочется забраться на колени, обвить его руками, утыкаясь носом в изгиб шеи и вдыхая такой родной аромат облепихи, и сидеть так долго-долго, не двигаясь никуда. Хотеть не вредно. — Подождёшь меня тут? — просит он Диму. — Я быстро! — Конечно. Миранчук скрывается за дверью раздевалки. Листочек с рекомендациями и диагнозом летит в помойку. Парень раздевается, берёт с полки шкафчика полотенца и гель для душа и первым делом идёт в туалет. Там он садится на колени перед унитазом и, надавив двумя пальцами на корень языка, избавляется от съеденного. Господи, что я делаю… Когда рвать становится действительно нечем, Антон вытирает ладонью рот и откидывается на стенку. Тело словно парит в воздухе, ему очень легко, а в животе начинают привычно кружиться бабочки голода. Как же я себя ненавижу! Он плачет. Слёзы остужают горячие щёки, скатываясь на шею, неприятно её щекоча. Лёш, пожалуйста, забери меня отсюда. Пожалуйста, отвези домой, скажи, что всё будет хорошо. Я хочу побыть с тобой… Пожалуйста, Лёш, забери меня домой! Когда его наконец отпускает, парень идёт в душ. Не остаётся ничего, кроме опустошённости. Горячая вода согревает, обжигая холодную кожу и придавая бодрости. Физической оболочке становится лучше, в то время как внутри образовался вакуум. Когда уже всё это кончится, Господи? В раздевалке сидит Дима. — Давно ты? — интересуется Тарасов, заглядывая ему в глаза. Миранчук дёргается. — Давно что? — вопросом на вопрос отвечает парень, подходя к своему шкафчику и начиная одеваться. — Я всё слышал, Тох! — многозначительно говорит полузащитник. Антон покрывается мурашками. Ему страшно. — Почти полгода, — шелестит парень, накидывая толстовку. — Лёша не в курсе, я так понимаю? — парень разворачивается к нему лицом. — Не в курсе, — соглашается Миранчук и тут же меняет тон с обречённого на угрожающий. — Если ты ему скажешь, то клянусь, я вначале дам самое откровенное интервью, где солью всю инфу о тебе, потом заблокирую тебя и его везде, где только можно, и сменю имя, внешность, номер телефона и страну быстрее, чем Бузова сделает новую сторис! — Я не скажу ему! — Дима смотрит ему прямо в глаза. — Обещаю! Тарасов провожает Антона до остановки автобуса. Тот всю дорогу молчит и, думая о чём-то, кусает кубы. Есть ему хочется пиздец как. Они смято прощаются и Миранчук уезжает первым же автобусом. По приезде парень первым делом заваривает себе чай с гранатом. Переодевается, убирает утренний бардак на кухне, бросает вещи в стиралку, а потом берёт шерстяной плед и отправляется на балкон. Любимая огромная чёрная толстовка, горячий чай с гранатом, дождь и телефон с музыкой, в виде каверов любимых песен — Антон чувствует себя максимально ванильно — его любимое сочетание. Лёши только не хватает. Опять Лёша. Миранчук злится на себя. Он думает о нём слишком часто. Съезжает на пол, потирая уставшие глаза. Ужасно хочется спать и Антон позволяет себе минутную слабость, прикрывая глаза и расслабляясь. Через пару минут музыка и шум дождя уносят его в беспокойный сон.