Бабочки

Остаток тренировки прошёл для Леши смутно — он автоматом выполнял действия, которые от него требовались, мыслями находясь совсем не тут. Он привычно выискивал глазами Антона, каждый раз вынуждая напоминать себе, что он не тут. Сейчас, когда Тарасов вернулся на поле один, сердце снова беспокойно дёрнулось — с братиком случилось что-то серьёзное. Резко стало как-то некомфортно и неуютно, как в детстве. Тогда он впервые ночевал в комнате один, когда Тоша болел. Ощущение, как будто отняли что-то очень значимое и теперь сердцу никак не успокоиться. Лёша долго ворочался, всё никак не находя удобной позы. Когда время перевалило за полночь и мальчик уже отчаялся уснуть, раздался скрип открываемой двери и кто-то тенью юркнул в комнату. — Лёш, Лёша? — громким шёпотом позвал Миранчук брата. — Ты спишь? — Нет, — он осмотрел брата. Шерстяной колючий шарф, тёплая кофта, штаны и носки — дрожит от холода, потирая недышащий нос. — Леш, можно я у тебя посплю? — неуверенно просит Антон, переминаясь с ноги на ногу, боясь, что брат прогонит. Но этого никогда не сделает. Чувствует, что брату плохо, что ему тоже страшно засыпать одному, не слыша рядом его тяжелое дыхание. Мама его не пускает к нему, потому что у братишки ангина, а такая разлука с каждым днём становится всё более невыносимой. — Ложись, — он распахивает одеяло, чуть отодвигается, чтобы им хватило места. Антон ложится к брату, моментально к нему прижимаясь. Горячий. Миранчук тянется к нему, обвивая руками. Лёшка моментально реагирует — прижимает ближе, обнимая одной рукой, а другой гладя русую макушку. Чувство беспокойства уходит — на смену ему приходит умиротворённость. — Я скучал по тебе, Лёш, — Антон жмётся к нему, тоже впервые за долгое время испытывая облегчение — рядом с любимым братиком ему тепло и спокойно. — Я тоже очень скучал по тебе, Тош, — мальчик обнимает его покрепче, а потом прикрывает одеялом, чтобы братику было тепло. — Лёш, а мы всегда-всегда будем вместе? — тихонько спрашивает Антон, прикрывая глаза. Брат гладит его по голове, успокаивая и убаюкивая. — Всегда-всегда, — твёрдо говорит он, а потом целует в горячий лоб и смотрит совсем-совсем серьёзно. — Обещаю… — Лёха, блять, не стой столбом, как член с утра, — орёт Игнатьев, вырывая его из плена воспоминаний. Миранчук приходит в себя, вспоминая, что он вообще-то на поле и у него сейчас тренировка, и отвлекаться как бы не желательно. Так и на скамейку на игру можно сесть. Полузащитник вливается в процесс, внимательно следя за мячом. Надо думать о тренировке, но не особо получается. Он не чувствует. Внезапное осознание бьёт в голову, заставляя едва ли не остановиться на поле. Вокруг резко становится пусто, словно он неожиданно упал в пропасть или завис в невесомости. Пульс стучит в висках, как сумасшедший. Он не чувствует связи с братом. Ему хочется заорать, позвать имя брата, понять, что он рядом. Что их связь никуда не пропала, что он тут и его живое сердце бьётся под руками. Лёша судорожно вдыхает воздух и представляет Антона. Его улыбку, смех, то, как он задорно смеётся, а потом обнимает, гладя по спине. Мгла отступает и он наконец-то чувствует. Связь не потеряна. Его отпускает и Лёша находит себя бегущим по полю. Удушливое чувство проходит, оставляя склизкий осадок. Связь близнецов дала о себе знать, а значит, он как никогда нужен Антону. Вновь пытается включиться в игру, и вроде бы даже у него получается. Но мысли всё равно вертятся вокруг одного человека — брата, которому сейчас плохо. — Хорошая голевая, Миранчук, — хвалит его Сёмин, а Лёша даже не понимает, за что. Он почти не чувствовал мяча и поля, что уж говорить об игроках. Предстояла ещё одна сложная игра на пасы вразрез и на отработку голевых. Пока есть время отдохнуть, парень пытается настроиться на связь между собой и братом, чувствуя себя суперменом местного пошива, когда пытается телепатически поговорить с ним. Не получается. Миранчук тяжело вздыхает и решает, что с сегодняшнего дня он съедет на время в их квартиру. Сейчас они как никогда нуждаются друг в друге. Звучит свисток, и тренировка продолжается.

***

В раздевалке вновь шумно. Все делятся планами на вечер и жалуются на усталость или боль в той или иной части тела. — Как Антон? — спрашивает Лёша у порядком заебанного Тарасова, который готовился уйти в душ. — Хуево он, — буркает в ответ Дима, складывая форму в сумку. Его отчего-то одолела злость на парня, который, видимо, в упор не замечал, что творится с братом. — Нервное истощение у него. Домой его отправили… Господи, Тоша. –… а теперь мне нужно в душ! — полузащитник намеренно чуть таранит парня плечом и скрывается за дверью душевой. Лёша тяжело выдыхает, отчасти понимая, почему к нему так относятся. Он спешно находит в сумке мобильник и набирает брата. Спустя пятнадцать длинных гудков оператор оповещает, что абонент не хочет брать трубку, и переключается на автоответчик. Звонит ещё раз, но повторяется всё то же самое. Парень вновь тяжело выдыхает, убирает телефон и всё же топает в душ. Тёплая вода смывает пот, грязь и напряжение сегодняшнего дня. Шум воды, бьющейся о кафель, сливается с мыслями, превращаясь в один сплошной звук. Ан-тон, Ан-тон, Ан-тон, Ан-тон… Лёша ведёт плечом, пытаясь сбросить откуда-то появшийся груз вины, давящий на плечи. Не получается. Он выключает воду, надеясь, что станет легче. Но легче не становится. Едкое чувство вины за то, что именно он виноват в разрыве связи с братом, выжигает грудь кислотой. Миранчук выходит из душа, в уме прикидывая, за сколько он доберётся до дома по вечерним московским пробкам. — Не знаю я, что с ним, — доносится до него бурчание Тарасова, переговаривающегося вполголоса с Чорлукой. — Если интересно, то спроси у него самого, когда он выйдет, или у Лёхи! Миранчук против воли прислушивается к разговору. — Просто я когда его сегодня видел, мне показалось, что Антон слишком худой, — Ведран задумчиво прикусывает щеку изнутри. — Рёбра, как кфилотон. — Ксилофон, — рассеянным шёпотом поправляет Лёша, в который раз за сегодня задумавшись о телосложении брата. Он пытается воссоздать его образ в мыслях, но не выходит. Он всё равно видит того счастливого Тошу, которого он покинул четыре месяца назад. Пиздец, братик. Лёша садится в машину и сразу заводит двигатель. На улице лил дождь, было достаточно прохладно. Снова вспомнился Антон и его ледяные руки, которые он безуспешно пытался отогреть сегодня утром. Прогрев наконец-то машину, парень выезжает с парковки. Я скоро буду дома, Тош. «Скоро» приравнивается к сорока минутам по московским пробкам. В родном подъезде Миранчук выдыхает поспокойнее и заходит в подъехавший вовремя лифт. Пока лифт услужливо едет на седьмой этаж, он нашаривает в кармане связку с ключом от их квартиры. Ладонь, как и душу, вновь жжёт виной. Створки с грохотом открываются, и Лёша выходит, сразу оказываясь напротив двери их квартиры. Чувство вины жжёт сильнее. — Тоша, я дома! Квартира встречает его тишиной, пустотой и сквозняком. Парень сбрасывает кроссовки и куртку, прислушиваясь к звукам. Тишина. Неуютно. — Тоша? — Миранчук открывает дверь в комнату брата. Пусто. — И как это понимать? По полу бежит сквознячок, и в голову бьёт догадка. Антон на балконе. И, наверное, поэтому ничего не слышит. Парень движется в гостиную, где находит приоткрытую дверь балкона. Но на самом балконе никого не видно. — Ну и пиздец, — проговаривает вслух Лёша, но всё же идёт проверить балкон. На бетонном полу комочком лежит Антон, обёрнутый в плед, из-под которого видно лишь его русую макушку. Его трясёт от холода. — Тоша, — парень присаживается рядом, начиная трясти его за плечо. Он абсолютно ледяной. — Господи, Тоша… Если с тобой что-то случилось, то я себе этого никогда не прощу. Уже случилось, Лёш… — Лёша… — глухо стонет братик посиневшими губами, с трудом разлепляя глаза, сжимаясь в комочек посильнее, пытаясь сохранить крохи своего тепла. Миранчук, не мешкая, поднимает его на руки. Боже, как ты похудел… какой же ты маленький и холодный. Антон трясётся на его руках, чувствуя источник тепла. Лёша прижимает его ближе, позволяя греться об себя. — Ты пришёл… — как в бреду, говорит братик, кладя голову ему на плечо и тут же обессиленно оседая на руках. Его по-прежнему бьёт дрожью. — Пришёл, — ласково отвечает ему Миранчук и заходит, наконец, обратно в квартиру. В ванной он осторожно сажает его на ковёр. Антон бледный, уставший, с посиневшими губами и покрасневшими от холода пальцами. У Леши сжимается сердце, когда он смотрит на измученную копию брата. Оно ухает куда-то вниз, когда Тоша заходится в судорожном приступе кашля. Миранчук закрывает дверь и включает горячую воду, позволяя клубам пара согревать помещение. Затем присаживается на колени рядом с братом и тянет было руки к краю толстовки, но его неожиданно останавливают. Руки Антона безумно холодные. Ничего общего с теми тёплыми руками, которые обнимали его каждый день, когда они жили вместе. — Я сам справлюсь, — смотрит серьёзно, но в тоже время как-то совсем обессиленно. — Я правда справлюсь сам, Лёш… Он осторожно притягивает его к себе за шею, даря целомудренный поцелуй в холодный лоб, задерживая губы чуть дольше обычного. Прости меня, Тоша. Есть огромное желание убиться. Лёша старается отвлечь себя привычными действиями, когда заваривает любимый чай брату, от желания убить самого себя. Каким слепым дебилом надо было быть, чтобы не замечать, что ему настолько плохо. Через добрых десять минут шум стихает, и дверь в ванную открывается. Антон выглядит менее бледным, но всё ещё максимально заёбанным. Леша подходит к брату, вновь одним движением поднимая его на руки. У него даже не находится сил возражать, поэтому он просто позволяет отнести себя в кровать. Там он кутается в кокон из одеяла и покрывала, сжимаясь клубочком. — Побудь со мной, — почти беззвучно шелестит братик, начиная дрожать. Миранчук без слов ложится рядом, одной рукой обнимая и прижимая его к себе поближе, а другой начиная гладить по волосам. — Тише, Тош, — ласково шепчет Лёша, чувствуя, что он расслабляется. — Я здесь, я рядом, я никуда не уйду. Через пятнадцать минут Антон засыпает, убаюканный теплом и голосом брата. Тот осторожно выбирается, стараясь не разбудить, и выходит из комнаты. Лёша закрывает всё форточки в доме, выключает везде свет и принимает тёплый душ, чувствуя себя наконец-то дома. Он снова идёт в комнату к Антону. Тот снова свернулся клубочком и дрожит, отчаянно пытаясь найти крохи тепла. Лёша распутывает кокон из одеяла и покрывала и подбирается вплотную к брату. Миранчук, чувствуя знакомое тепло, тут же придвигается ближе. Он снова обнимает брата, гладит его по голове, а затем прикрывает глаза. — Лёш, а мы всегда-всегда будем вместе? — Всегда-всегда! Обещаю…