ты мне нравишься, но

       — Я одна работать должна, или что?       Хабиб, едва ли не спящий на коленях Тернового — если не самый ленивый человек во всем классе, то точно занимает второе место. На первом же Терновой, который устало листал ленту инстаграма на одном из столов школьной столовой. Главных прогульщиков и отличницу, которая кроме физкультуры и одного урока химии в жизни ничего не пропускала, поставить дежурить вместе равносильно что ментос в колу кинуть. И Кристина искренне не понимает, зачем, скорее даже, какого, Максим Дмитриевич ее с ними поставил. Тут имеет место детская обида, она же, конечно, ещё ребенок, и он что, специально?       Специально для нее такие условия?       Кошелева к нему ещё большим разочарованием проникается. Вроде и не ожидала особого от незнакомого парня, но факт его классного руководства явно у нее какие-никакие представления о нем подкосил. Вроде она и сама знала, на что идет, но еще один факт того, как он боится наверняка, что она кому-то расскажет, слишком горький осадок оставляет.        — Мы тоже работаем. Хабиб вон стол протирает, — Олег кивает на парня, усмехается, и снова к просмотру сториз девочек из параллели возвращается.       Девушка бурчит что-то вроде «своей футболкой» и тряпкой бьет одноклассников: день у нее точно не с той ноги. Они встают в итоге, смеются, кричат что-то про остановиться и тарелки с едой, вроде, даже разносят.       Кристина о школьной иерархии знает не понаслышке: каким бы банальным клише это ни было, штампы остаются штампами, пока ты учишься в старшей школе. И ты не можешь притворяться слепым до самого конца выпускного класса. Все по классике — вершина пирамиды всегда будет оставаться за такими как Олег, Хабиб, который едва ухватился за последнюю ступеньку, и девочками вроде Майер, от которых характером и дорогими духами веет с другого конца коридора. Низшие слои остаются за такими как Аня из параллельного, которую не видят даже одноклассники, что уж говорить о Кошелевой, которая о ее существовании узнала только благодаря случайному знакомству на концерте в честь дня победы. Эти границы слишком четкие, и чуть ли не выделены жирной красной полосой. Трудно, очень трудно слепым притворяться.       Самой же Кристине было бы плевать, если бы дали хоть шанс в стороне остаться. Но она с лучшим другом где-то на средних ступеньках сидит уже который год, да и в принципе подниматься не хочет, хотя надень она юбку покороче и говоря поувереннее, думает, смогла бы.       Вот так все вроде просто.       Но, жирное «но» выделено слишком сильно. Ведь Кошелева случайно увидела, как Женя плакала в туалете в том году от оскорблений бывших выпускников, а Аня, та самая тихоня, как-то приехала в школу на мотоцикле и парням, которые предложили ее прокатить, пообещала кое-что очень важное вырвать. Вся эта пирамида настолько условная, что она не понимает просто, как та до сих пор продолжает своё существование.       Сама ведь отличница, лучшая в классе, но это ей не помешало начать курить и девственность отдать парню, с которым она повстречалась месяца полтора в конце десятого. Кристина на эту фигню уже давно не ведется, знает по себе ведь, типичные школьные персонажи по итогу совсем не теми окажутся.       И все-таки, дежурить с этими двумя точно что-то выходящее из ее зоны комфорта.       — Мне кажется, что уборка столовой не то, чем должна заниматься девушка с двумя парнями, — подмечает Шарипов и передает грязную тарелку ей.       — Завались.       Она тарелки грязные бросает в раковину неаккуратно, все вперемешку, вместе с вилками, ложками и такими же грязными стаканами. Создается ощущение, что детей в эту школу бросали также.        — Не будь такой букой, тебе не идет.       Кристина только громче в наушниках включает песню какого-то ноунейма и от парня отворачивается: она сегодня явно не в настроении. Она на самом деле последнюю неделю не в настроении, но кого это волнует?       Олег разносит подносы с тарелками и она краем глаза видит, как Хабиб ему помочь пытается, параллельно слыша, что он болтает что-то негромко, вроде, про нее что-то. А ей проще глаза прикрыть, что-то под нос подпевая, и дальше посуду загружать в старую посудомойку, вот правда, проще, чем идти и что-то им доказывать.       Слышит стандартное «я бы ее выебал, если бы не» и пару слов о излишней скромности прямо перед тем, как тарелки с подноса Тернового падают на пол и разбиваются все. Прямо как ученики этой школы.       Наушники она, конечно, вытаскивает, бурчит под нос тихо «допрыгались, блять» и подходит к парням, посмотреть, насколько все плохо.       А все очень плохо. И Кристина взглядом разговаривает: говорит, что знала она.       Заведующая столовой тоже на шум приходит, что-то кричит им, чтобы убирали:       — Негодяи! Я вашему классному руководителю буду жаловаться. И вообще, ваши родители мне весь этот ущерб возмещать будут!       — Мы не обязаны ни за что платить. Это дело бюджета школы, — Олег руки вверх поднимает, дерзко так, жестом говоря «полегче» сорокалетней женщине.       Кошелева почти этого не видит из-за закатившихся глаз. Она, конечно, его понимает, сама же подросток со своими правами, но очень хочет заткнуть: ничем хорошим это не закончится.       — Не обязаны вы, еще чего скажите?! Думаете, можете школьное имущество просто так портить?       Галину Петровну лучше бы не трогать. Лучше бы иметь остатки уважения к старшим и страхом перед руководством, которого у парней нет, или скорее спрятан он так глубоко, что и не достанешь. Потому что Кристина видит: им главное образ поддерживать, характер показывать и кричать громко «что у них есть своё мнение». Так все подростки делают. Но все по-разному: кто-то в роль настолько вживается, что и правда привыкает к абсолютному похуизму.       Кристина бы тоже так хотела.        — Да, вы правы, — парирует Шарипов в полуусмешке и кладёт руку на плечо друга. — Тогда мы пойдем и не будем больше ничего портить.       Удаляются они под дикий смех и едва ли не слезы девушки. Дни просто такие бывают, когда хочется встать на колени и заорать «за что?». Так вот сейчас точно такой день.       Около получаса, пока не наступает перемена и обед у начальных классов, Кристина почти справляется в одиночку, матерясь похуже бывалого мужика с зоны. Тут даже ебучие песни twenty one pilots не спасают, когда та пытается унести два подноса, полных посуды с одного раза. Собственно, к большой перемене она уже готова умереть: не может же, блять, один человек накрывать на стол почти тысяче учеников.       Максим Дмитриевич заявляется в столовую только к концу перемены: если дежурит его класс, он и сам обязан дежурить — стоять всю перемену у выхода из столовой и смотреть, как бы никто не украл пирожки с картошкой. На деле же, он где-то проебывался все это время, и это, кстати, еще один пунктик к списку Кристины «почему она не должна была с ним спать» — безответственный.       — Максим Дмитриевич…       Он как-то непонятно оглядывает девушку, а затем и всю столовую, спрашивая:       — М? Чего?       — Олег с Хабибом свалили, — она отвлекается ненадолго от блядского перекладывания тарелок, которых, кстати, чуть больше двухста на нее одну, и в глаза ему смотрит, вроде, не боится. — Они тарелки разбили, и ушли, а меня одну оставили. Мне что делать?       Девушка старательно в себе маты давит, несмотря на то, как она в том клубе «сука» выкрикивала ему в плечо. Сейчас она себе роскоши такой позволить не может. А это сложно. Правда сложно пытаться переключить его персону с незнакомого парня на учителя, которого положено уважать и слушать. У нее с этим ещё много проблем будет.       Максим, Максим Дмитриевич тяжело вздыхает: решать проблемы и нести ответственность это явно не про него.       — Из школы уже ушли эти одноклеточные?       Крис кивает, не удивляясь даже.       — Тогда я тебе сам помогать буду. Урок с 10 «Г» у меня был последний.       Она бы могла, конечно, возразить при всем ее нежелании находиться рядом с ним, но при такой ситуации отказаться от помощи она реально не может.       Максим Дмитриевич свой пиджак, под которым простая футболка, оставляет на вешалке и очки снимает, которые, кажется, носит только чтобы казаться умнее; и вот он уже тот же парень, что был с ней пару дней назад. Кристине бы не помнить то, забыть спустя пару дней, как может какая-нибудь Видякина, которая, по слухам, с половиной школы спала, и ничего, спокойно учится. Ей бы научиться смотреть ему в глаза и видеть очередного нудного учителя экономики, а не перекручивать в голове сотый раз то, что было и прошло. Да и все. В тысячи, если не в сотни тысяч раз было бы проще.       «Расставьте-Уберите-Протрите-Расставьте» — кричит Галина Петровна и не только на ученицу, но и вполне себе серьезно на учителя. После одного урока, во время которого они накрывали пятьдесят столов вдвоем и еще одной перемены, он, видимо, начал понимать, каково ученикам в столовой дежурить, да или сам вернулся к школьным годам.        — В который раз убеждаюсь, что детей ненавижу, — учитель садится на подоконник и курит в открытое окно, наплевав, кажется, что даже учителям в школе это делать запрещено, тем более при детях.       — Зачем Вы тогда вообще пошли учителем работать?       Кристина кидает последнюю партию тарелок в раковину с едва слышным выдохом «ура», и садится рядом, выдыхая, на этот раз от бессилия.       — От безвыходности, но вряд ли ты с таким понятием знакома.       Он стряхивает пепел в окно первого этажа, и Кошелеву, вроде как, тоже стряхнуть хочет, судя по коротким ответам.       — Знакома, уж представьте.       Больно криво его слова режут, и не там, где надо, что отвечает поспешной грубостью, как и всегда.       — Поэтому тогда в клубе была?       Учитель спрашивает непринужденно, будто просит назвать корень из двадцати пяти, и она не понимает, как разговор так резко перетекает в тему, которую они закрыли. Закрыли же?       — Почему вы так хотите это узнать? Как будто другие подростки так не делают. Вон, судя по тем двум…       — Ты на тех двоих не похожа.       Максим Дмитриевич брови выгибает непонятно, снова. Кристина, наверное, глупая, и по экономике получать одни двойки будет, но она не понимает. Начиная с простого «мартышка», заканчивая косыми полуулыбками на уроках, хотя она уверена, что это далеко не конец. Она его не понимает: жестов, логики, слов, и эти его очки дурацкие.       — Ты уж точно не из тех, кто приходит вечерами пятниц туда повеселиться. Ну, или слишком хорошо косишь под приличную девочку. Одно из двух, но я, честно, склоняюсь к первому варианту. Если только ты не учишься в Щукино параллельно со школой, в чем я сомневаюсь.       Кошелева из трубочки пьет «Чудо» шоколадный, буквально чувствуя, как холодный напиток по горлу стекает; косит под ребенка, которым и является. Парень ей не давит на больное, парень ей на больное стекло битое сыпет и ходит по нему, растаптывая. Сказать хочет, чтобы остановился, но язык повернуть тяжело и сложно. Ведь ей этот странным кажется интерес, казалось бы, обычный, из разряда, что классный руководитель должен убедиться, все ли в порядке с его учеником и ничего более. Поэтому отвечает обычное:       — Откуда знаете, что я не из тех?