— Личный опыт, — говорит блондин.
А у Кристины все внутри несколько раз переворачивается, зажимается и о грудную клетку разбивается, как чайки о камни, и руки дрожать начинают. Она их об юбку вытирает и за телефон хватается, а учитель вопросов больше не задает. Лишь глазами по экрану телефона пробегается туда-сюда,
от глаз учителя прячась обновления в инстаграме ища.
— Ладно, не мне с тобой говорить об этом. — Максим Дмитриевич с подоконника слезает и сигарету в окно бросает, выходит все донельзя красиво, что Кошелева на мгновение засматривается, а потом глаза стыдливо прячет. — Осталось убрать только несколько столов и домой, пошли?
Она кивает, слова сказать не может, лишь идет за ним. Смотрит на грязную тряпку, что в ведре небольшом с водой плавает, и хмурится: ей кажется, что она так же, как ткань эта никому ненужная, плавает в рутине и найти себя пытается, но каждый раз, каждый гребаный раз все прахом оборачивается. Кошелева тряпку из ведра тянет, выжимает. По столам водой мажет, крошки смахивает, и так
снова и снова, пока не слышит за спиной тихий вздох, и ее тугими нитями перетягивает всю от понимания, что парень вовсе не в экран телефона смотрел.
Девочке в этот момент исчезнуть хочется, руки трястись даже с тряпкой продолжают, она лишь снова ее в ведро с водой окунает и выжимает. И продолжает так сгибаться и разгибаться над каждым столом, пока все их начисто не вытирает.
Пока телефон громкой трелью не звонит, а на нем номер знакомый не высвечивается.
«Никита»
Кристина трубку с каким-то странным трепетом снимает, вспоминая старую-старую дружбу с этим мальчиком.
— Привет, малышка, — звучит радостное и знакомое такое, что родное, из динамиков айфона.
Она на учителя смотрит, губы в тонкую линию сжимает, понять не может, когда он смотреть
вот так на неё перестанет.
Выдавливает негромкое «привет» и не из вежливости интересуется, как его дела. В трубке какой-то шорох, а затем ругательства Лукашева слышатся.
— Отлично, — отрывисто, чуть ли не кричит Никита. — Приходи сегодня, поболтаем нормально.
Кристина усмехается, отворачиваясь от Максима Дмитриевича. В прошлый раз, когда она в клубе Лукашева была, надеялась там его застать, оторваться с ним, но все обернулось совсем по-другому. Настолько по-другому, что сейчас она от последствий этого «другого» чуть ли не в приступ истерический каждый раз падает.
— Хорошо, — говорит она в трубку другу, а потом возня какая-то снова слышится, поэтому Кошелева головой качает, и с Никитой быстро прощается.
Максим Дмитриевич на неё не смотрит даже, точку в стене разглядывает, и когда она вещи свои из раздевалки забирает, то кидает ей «до понедельника» безжизненное. Кошелева смотрит на его спину удаляющуюся и думает, что все это уже до боли на цирк смахивает. Должен же он себя по-взрослому вести, а не она мучиться от ночи той идиотской.
Встреть меня у входа.
16.42
Пишет Кристина сообщение короткое другу старому и надежд все не оставляет, что с ним и правда все по-старому будет. Ей может только и нужно, чтобы ей руку, или на крайний случай палку протянули, и из болота этого серого, школьного вытащили.
Когда она к
tragedy подходит, то слышит смех знакомый, а потом за угол заворачивает и видит Никиту Лукашева, мальчика, который в детстве везде за собой таскал, друзьям своим как сестренку младшую представлял и по голове постоянно гладил, да еду ей всю свою в школе средней отдавал, чтобы, как он говорил, у девочки ножки на физкультуре работали, а то они на макаронины две маленькие похожи.
Девочка эта самая в Никите души не чаяла, и если был человек, которому она все рассказать могла, то только он и был. Но он школу уже два года как закончил, оставив её там с проблемами самостоятельно вертеться.
Кошелева с визгом громким разбегается и прыгает на Лукашева, в объятия его крепкие, а парень смеется так тепло, что слушать это вечно хочется. Уютно слишком, по-родному это все: а это ведь самые больные места ее.
— Малышка, — мягко парень произносит и по волосам её треплет.
Кристина с друзьями его быстро здоровается, девочки в обе щеки ее целуют, а она просто ждет, когда обмен любезностями с ними закончится. Никита с выражением его вечного ехидства стоит, смотрит, ждет. Знает, что она все это на дух не переносит, и все равно улыбается, а потом руку родную на плечо ее закидывает и ведет в клуб, в котором он барменом работает.
Парень дредами трясет, когда голову откидывает, и смеется над шуткой приятеля его, Антона. Кошелева же просто за стойку садится напротив друга, голову на дерево красное складывая.
— Ну что, ребенок, рассказывай.
Она глаза закатывает, а потом улыбается.
Думает, стоит ли Никите об учителе её рассказывать, раньше она
всевсевсе ему о мальчиках, которые нравились, рассказывала. Но Максим Дмитриевич мальчиком давно уже не был, да и глагол «нравиться» здесь совсем неуместным был.
— Да ничего особенного, знаешь же. Дом-школа, школа-дом, — говорит девочка и на стакан небольшой поглядывает.
Никита же медленно вздыхает, а потом стакан этот самый перед носом её ставит.
— Знаю я твои школа-дом, дом-школа, — красноречиво намекая, говорит Лукашев, а потом совсем не сок в стакан ее прозрачный наливает. — Пей давай.
И Кристина пьет, жмурится едва заметно и пьет до дна, топится в этом бокале вместе с проблемами, что камнем к ноге привязаны. Антон, тот самый, с обеспокоенным взглядом к другу её подходит.
— Джей, — наклоняясь к Лукашеву, произносит он. Она услышать, что он другу её говорит, не может, но видит, как лицо Никиты медленно серьезным становится, а потом он к ней оборачивается и тоном железным говорит. — Здесь сиди и никуда не уходи, ладно?
Кошелева взгляд его настороженный и очень серьезный встречает, и волнение в грудь закрадывается, но девочка лишь кивает, а потом на Антона растерянно смотрит.
— Присмотри пока за ней, — кидает ему Лукашев и скрывается за дверью для работников.
Кристина на парня смотрит и понять пытается, что там такого произойти могло, но он лишь вслед Никите кивает и взгляд ее обеспокоенный встречает.
— Не бойся, все нормально, — ободряюще говорит парень. — Там все хорошо, просто Джей Мар проблему одну решит и вернется.
Кошелева на его слова лишь фыркает: еще один нашелся, как к ребенку относится. Бесит. И эта кличка Никиты дурацкая тоже бесит её.
— Вон, посмотри лучше, как танцуют, — пытается тему перевести Антон, а та уже думать рационально не может, просто слушается и поворачивается в сторону, на которую парень указывает.
И глаза свои выцарапать хочет, вырвать, потому что утопиться не вышло в бокале, потому что видит этого ебаного Максима Дмитриевича, учителя ее, блять, танцующего с какой-то шлюхой пьяной.
Кристина сидит на стуле высоком и вспоминает, как в седьмом классе в аквапарк ходила и на самой длинной горке решила скатиться. Девочка тогда на самый верх забралась и в трубу эту синюю залезла, а внутри темнота. И ей вдруг страшно стало так сильно, но один из одноклассников ее больных толкнул Кристину вниз, и она полетела, под ногами ничего, а вокруг лишь темнота.
Она помнит, как не успела даже вскрикнуть и как ударилась спиной о стенку горки, помнит, как коленки дрожали, как сердце билось так сильно, что, казалось, и вовсе не бьется. Вот и сейчас было также, Кошелева сидела и смотрела, как Максим Дмитриевич девушку к себе прижимал так яростно и сильно, что, кажется, на себе его руки ощущала.
Он девушку за руку хватает и по лестнице вверх ведет, а Кошелева все сидит и смотрит, как они уходят, и в девочке ненависть к нему просыпается. Она за это отвращение к нему обеими руками держится, чтобы больно не было. Но руки соскальзывают, и желание выпить ещё пару стаканов просыпается слишком не вовремя. Непонятно почему, кстати, думает Кристина, ведь он и не обещал ей ничего никогда, как и она.
Обида грудь выжигает до пепла, что он с ней так же, в этом же клубе. Да нет, не так же, с ней он даже до комнат не дошел.
Папа
Ты скоро будешь дома?
01.24
Я сегодня у Назимы останусь
01.25
Кристина отвечает на смс отца, ехать домой ей отчаянно не хочется, как и думать о том, что прямо сейчас Максим Дмитриевич наверняка насаживает ту блондинку на свой член.
Она телефоном по барной стойке стучит, чувствуя, как сердце стучит точно так же, а потом резко кто-то её спины касается. Девушка оборачивается и видит перед собой этого самого Максима Дмитриевича. Не знает, что больше затмевает её рассудок: радость из-за того, что он был здесь, а не с той блондинкой или злость из-за того, что он был с той блондинкой и это, блять,
ненормально. Анисимов пальцем на ее плече кружок очерчивает, а у Кристины руки дрожать начинают. Снова.
— Мы, Мартышка, вроде договорились с тобой, — шепчет ей учитель на ухо, и девушка понимает, что учитель-то ее пьян, да еще и в стельку.
Поэтому Кристина назад наклоняется и руку его с плеча своего убирает, и сама хочет подальше убраться.
— Не понимаю, о чем вы, Максим Дмитриевич, — тоном, будто каждую пятницу здесь своего классного руководителя встречает, произносит она, и с горем пополам понимает, что до этого не далеко.
Ей кажется, что весь ее мир по швам трещит, когда он к ее руке прикасается нежно.
— Кошелева, мы с тобой договаривались, что ты больше по клубам не шляешься.
Она в его голосе злость вперемешку с чем-то, чего понять она не может, слышит.
Девушка злится, и масла целую канистру подливает в этот костёр, и без того большой.
— Я с вами ни о чем не договаривалась, Максим Дмитриевич.
Он своими глазами зелеными в ее карие всматривается, как будто прочитать что-то в них пытается, но Кристина себя одергивает, пьян ведь.
— А родители твои в курсе, где ты ночи проводишь? — еле языком ворочая, спрашивает блондин.
Кошелева себе отказать в том, чтобы посмотреть лишний раз на него, не может. Поэтому лишь рукой отмахивается и отворачивается. И злитсязлится на него бешено.
Пока Максим Дмитриевич буквально не наваливается на нее всем телом, к барной стойке прижимая. Кристина испуганно оглядывается, оборачиваясь, взглядом Антона ищет, как плот в океане, или хотя бы как надувной круг в речке, но за стойкой также пусто, как и в ее голове.
Девушка на себя Максима тянет и на диваны темные утягивает, парень на них еле усаживается и смотрит на нее, будто она у него игрушку его любимую забрала. Кристине дышать так трудно, когда в его джинсы лезет за телефоном.
— Кому позвонить? — спрашивает она, телефон рассматривая.
— Заботливая, — бормочет он, улыбаясь, а у девушки почему-то кровь к щекам приливает, впервые, кажется. — Там пароль.
Анисимов ей код называет, а потом на плечо её укладывается и глаза прикрывает. Засыпает, кажется. Кристина в последнюю переписку его заходит и видит сообщения другу, видимо. Девушка на иконку звонка нажимает, а потом гудки считать принимается.
Через четыре гудка трубку снимают, и из мобильника слышится приглушенное:
— Да, Макс.
Кристина страх подавить пытается, голос слишком по-взрослому так звучит.
— Это не Макс, здравствуйте.
— Да, кто это? — голос меняется в мгновение на обеспокоенный.
— Он в клубе напился, а теперь, кажется, спит. Вы можете его забрать?
В трубке маты сдавленные слышатся.
— Да, сейчас, конечно. Вы в «tragedy»?
— Да, на диванах у танцпола.
— Хорошо, скоро буду, — а потом на другом конце провода отключаются.
Кошелевой себя по лицу отлупить хочется, зачем только ввязалась в это дерьмо поганое, думает.
— Ваш друг приедет скоро, — говорит девочка, а он глаза открывает и на спинку дивана откидывается. Недалеко, правда, кисти руки хватило бы, чтобы описать расстояние между их лицами.
Он на нее смотрит, а потом из груди его стон вырывается, и он к ней наклоняется резко и быстро, что для такой степени опьянения совсем не характерно.
Анисимов на нее всем телом наваливается и к уху ее губами прижимается.
— Кристина, — голос у него хрипит, а по позвоночнику мурашки дикие.
Она руки его, под водолазку которые к ней залезают, убрать не может. Она двигаться совсем не
хочет может, когда он от уха по шее ее поцелуями влажными проходится, ей лишь выгнуться и застонать хочется.
За талию к себе прижимает, а он шею все целует и целует, и Кошелева думает, что рехнется сейчас окончательно.
Сейчас не так все. Не так. Не так. Не так. Он ведь не парень левый из клуба, а Максим Дмитриевич, которому она должна реферат сдать к среде следующей.
И она даже подумать не может, что, может, дело наоборот в этом?
— Кристина, пожалуйста, — стонет ей в шею
Максим, блять, не знающий никаких рамок,
Дмитриевич.
Она от него отстраняется и в глаза его болотные заглядывает.
— Что?
Он к губам ее наклоняется, так близко, что они воздух друг у друга крадут.
— Не уходи, мартышка. Не оставляй меня, пожалуйста, — шепчет он ей прямо в рот, а она чувствует, как от него алкоголем пахнет. Видит, как он к ней тянется, будто на носочках до небес достать пытается;
и отворачивается.
«он пьян» говорит себе Кристина и едва ли не пощёчину хочет дать. Прибежал после шлюхи, а она к себе прикоснуться позволила. «Не смей, Кошелева. Не отмоешься.»
Она его голову на колени свои укладывает, а он за них, как за последнее спасение на земле хватается. И засыпает окончательно. Девочка лишь голову назад откидывает, думая, как она во все это вляпалась.
Через минут десять к ней мужчина подходит, в черное одетый, взглядом Максима на ее коленях окидывает, Кристине кажется, что так бандиты и должны выглядеть. Как в фильмах прямо.
— Блять, Анисимов, — корчится мужчина, а потом на нее взгляд свой переводит. — Это ты позвонила? — спрашивает он.
Кошелева кивает и помогает ему Максима Дмитриевича на ноги поднять.
— Спасибо, — говорит друг его. — Меня, кстати, Сережа зовут. До машины поможешь?
Она смску Никите печатает, что она домой уходит, и учителя своего подпирает, вместе с другом его до машины тащит.
— Спасибо, он обычно так не напивается, но большое спасибо,.. — говорит Сережа, после того, как на заднее сидение пьяную тушу Анисимова укладывает.
— Кристина, — говорит девушка.
И странное молчание вспыхивает, кажется девушке, а потом она во взгляде его замечает понимание, проклиная тут же тот самый день, когда во все это ввязалась.
— Так ты и есть та самая Кристина? — произносит мужчина хрипло, а потом рукой глаза прикрывает. — Вы что…опять?
Кристина молчит, не зная, что ответить ему. Значит, рассказал, проносится у нее в голове. Просто плечами пожимает.
— Он приставал к тебе? — спрашивает Сережа, и она думает, что если бы не общее впечатление как о главе банды с района, он мог бы сойти за доброго отца лет тридцати.
Она шею потирает, ей кажется, что врать ему — все равно, что себе сейчас соврать.
— Немного, — тихо отвечает.
— Уебок, блять, — шипит мужчина. — Ладно, давай, залезай. До дома тебя довезу.
Девушка на него смотрит, мнется немного.
— Не бойся, педофилия через дружбу не передается, — все еще напряженно произносит он, а Кошелева цокает, но в машину садится, знает, что «к чужим людям в машины ни за что садиться нельзя», но делает это:
она в принципе многое делает, что нельзя.
Девушка на переднее сидение садится, взглядом по учителю проходится, оборачиваясь, а потом ловит на себе взгляд внимательный от Сережи этого. И ей не по себе становится, будто отец за курением сигарет поймал, и того хуже.
Она взглядом в колени свои упирается и не думает о том, что сейчас с двумя взрослыми мужчинами неизвестно куда едет, старается.
— Адрес свой скажи, а то боюсь, если я тебя к нам отвезу, то Макс утром явно не обрадуется.
Кристина на него смотрит удивленно, адрес называет.
— Так вы вместе живете?
Сережа кивает, руль выворачивая:
— Что-то вроде того, а ты какими судьбами в таком месте?
Девушка на бардачок потрепанный смотрит, уже не думает, не пытается даже соображать.
— Друг там работает, — говорит она и понимает наконец, что время с Никитой снова из-за Анисимова провести вместе не получилось.
Сережа на дорогу смотрит, кивает на слова ее, Кристине интересно, так же ему неуютно про это говорить, как и ей, или нет? Но ловит лишь обеспокоенный взгляд, на нее направленный.
Минут через пятнадцать она свой дом замечает и указывает на него, друг Анисимова машину разворачивает и к подъезду ее подъезжает.
— Спасибо еще раз за то, что позвонила, — благодарно говорит он ей, по-доброму. — А насчет этого, — кивает он в сторону друга. — Не беспокойся, я ему мозги вправлю, хорошо?
Кристина шепчет «хорошо», и добавить хочется: «заодно и мне вправьте, пожалуйста».
А потом из машины выходит, дверь подъездную открывает и дома оказывается чуть раньше десяти минут четвертого, понимая позже, что лучше бы так и осталась в той машине с двумя взрослыми мужчинами, чем в что-то под словом «дом» возвращалась.
Она проходит мимо родительской спальни с приоткрытой дверью, и это отрезвляет ледяной водой с ведра. Щемящее чувство холода с этими обоями в цветочек давят похуже клуба шумного.
Кристина выкуривает несколько сигарет подряд, вместе с первыми лучами солнца сидя на подоконнике, пытаясь как-то, хоть как-то переварить все.
По итогу, снова в одиночестве.
И все, что было, как будто не с ней, хочется на секунду даже позвонить Максиму Дмитриевичу, пьяному пускай, разбудить его и спросить: «что это за хрень была?». Ей ведь спросить не у кого, поговорить не с кем, рассказать
некому. Никита, от которого у нее три пропущенных, обижен практически точно; Назима растреплет по секрету паре подружек, а по итогу вся школа знать будет; Дэни сам ещё ребенок, ей не поможет; а родители… А родители как спали мирно, так и будут: плевать они хотели, откуда их дочь в четыре утра возвращается.
Кристине даже подоконник этот блядский, холодный ближе матери. На нем пятна от красок акриловых, самых насыщенных синих цветов, и пара кистей разбросаны; и то, ей вещи эти отца едва ли не дороже.
Она просто понятие «родное» упустила в детстве, теперь и видит его в мелочах. В скетчбуке, где каждая страница изрисована людьми разными, а на форзаце надписи от Дани; в пальто теплом осеннем, что теплее, чем люди; в медведе плюшевом, ещё старом таком. У нее выбора другого не остается, кроме как того, что привязываться приходится только к предметам неодушевленным. Ну, и, может, к парочке единственных друзей, но это тема отдельная. Да и она привыкает уже, лет с пяти привыкла по правде, что родители ей самую дорогую игрушку привезут, но на день рождения не придут. Отсюда и ценности материальные, как бы человеческие факторы не затмевали своим желанием.
Только эти человеческие факторы и мешают сейчас.
К утру от размышлений Кристины уже остаются только вопросы родителей:
— Ты ночью у Назимы была, вроде?
Кошелева тихо хмыкает и кивает утвердительно: знали бы родители, что эта Назима — два взрослых парня, один из которых пьяный и учитель, а другой походит на главу банды района и ездит на машине потрепанной, что на пару лет ее старше. Такая себе девчачья ночевка с поцелуями в шею и коньяком дешевым.
Родители скомкано спрашивают «как там Назима?», и даже «все ли хорошо?» интересуется папа, но Кристина за их интерес даже не цепляется.
Ведь папа вечером в командировку куда-то, на съемную к своей любовнице, и благополучие дочери интересовать его вряд ли будет.
Ведь мама на выходные опять к подруге, к своей жизни, и вряд ли уже кто-то хоть позаботится, у какой Назимы ее дочь?
— Все нормально в школе? — мама пальто осеннее накидывает, непринуждённо так спрашивая, в момент, когда у Кошелевой телефон пиликает. — С одноклассниками, учителями?
Максим Анисимов
Сережа сказал, я вчера напился как скотина и вел себя так же
12.17
— С учителями? — у нее все тело в сплошные часы превращается, которые ритм сердца повторяют. — Нормально все, да, мам
А темно-синенький значок снова на заляпанном экране айфона выскакивает. И ещё несколько раз, с промежутками в секунд пять, что ей приходится звук этот отключать.
Максим Анисимов
Прости
12.18
Не думал, что тебя там встречу
12.18
предлагаю забыть это, и я не буду тебя донимать с вопросами о том, что ты там делвла опять
12.20
*делала
12.21
Она телефон блокирует и в карман засовывает, так и оставляя непрочитанными.
— Хорошо. Долго не гуляй. Я буду завтра утром. Деньги на столе. — мама четко указы оставляет и пару зеленых купюр на тумбе, а Кристина еле подавляет желание ответить «есть», или что там в армии отвечают?
Но выдавливает сухое:
— Пока, мам.
И на диван плюхается, намереваясь там все свои два заслуженных выходных провести. Но красненькие пометочки возле приложения покоя не давали.
Они, или то, что стоит за ними, давят; придавливают к земле и
их это все игнорировать невозможно.
Пробегается взглядом по строчкам еще пару раз, прежде чем напечатать четкое:
не получится всегда забывать, Максим Дмитриевич.
12.38
в прошлый раз не прокатило
12.39
И тут же
жалеетжалеетжалеет. Удалить хочет, но сообщение становится бледно-голубым спустя несколько секунд:
Максим Дмитриевич Анисимов онлайн:
А что ещё остается?
12.40
Остается только ручками тоненькими за ускользающую надежду на то, чтобы ту ночь из памяти стереть, хвататься, а не за его спину крепкую. Пытаться из головы выкинуть безуспешно, пытаться отвращением оттуда выгнать; а не видеть его в каждом слове.
Ты блять моя ученица
12.43
Что ты предлагаешь мне делать?
12.43
«Относиться к ней, блять, как к ученице» в голове у Кристины вертится, но наружу не всплывает. Может, она отношения как к ученице и вовсе не хочет?
предлагаю приставать и дальше к своим шлюхам, а меня оставить в покое, я не одна из них.
12.44
Она уже ногами прямо до дна достает: чувствует кончиками пальцев. То ли растет так быстро, то ли тонет — непонятно.
Любой другой учитель бы скандал раздул, такого отношения к себе бы не принял точно и дело бы довел до директора, вплоть до отчисления из школы за одну дерзость.
Но Кристина любому другому так бы и не сказала, да и Максим Дмитриевич, уж точно, не любой.
Не походит все-таки на отношения
учителя и ученицы.
поговорим в понедельник
12.45
