ты мне нравишься, но

      Кошелева искренне надеется, только о том, что единственные джинсы, запачканные в грязи, до завтра высохнут, когда вешает их на батарею в номере. Сама в одеяло тонкое кутается полностью, оставаясь в одной только футболке levi’s, тоже не самой чистой. Не дрожать пытается — тщетно.       Про погоду в Петербурге каждый наслышан, так а что насчёт мальчиков с одиннадцатого, которые на набережной решили девочек к воде «мягко» подтолкнуть. И если она отделывается насквозь мокрыми кроссовками, ну и сырыми джинсами до колен, то Майер, что без этого была бы просто не Майер, везет меньше. У нее и кожанка, и свитер под ней все мокрые, а все из-за осенних сапожек на каблуке и неудачного падения.       Поэтому она на полных правах первая душ занимает, только они в отель возвращаются.       Кстати, о Жене, да и о Видякиной в общем-то тоже, — их эта общая очередь и один шкаф на троих за два дня неожиданно сплочает, если можно так говорить. Кристина даже не знает, что тут правда, а что лицемерие и стечение обстоятельств, но стрелки себе нарисовать позволяет, когда утром все дружно в Петергоф собирались за очередными культурными ценностями, да и на парочке фото в stories их отмечает.       Забывает вроде даже, что это та же самая Диана, что всю начальную школу ее лучшей подругой была, а в пятом классе уже бросила из-за компании мальчиков. Да и та же самая Женя, с которой она разговаривала, только когда спрашивала «что по общаге?».        А все потому, что Кошелева или своего мнения не имеет, или наивная до глубины души. Пока, все ее действия кричат о последнем.        — Крис, — Диана перегибается через кровать чтобы до девушки дотронуться, но так и не достает из-за вполне себе большого расстояния, —Кри-и-с, я фотки в беседу кинула.       Сама Кристина достаёт из кармана толстовки телефон, который почти весь день честно не трогала и пролистывает быстро уведомления, среди которых практически везде инстаграм с прямыми эфирами и вот, одно только сообщение, от мчс россии, которое о ее здоровье переживает побольше матери. Во вкладку вк заходит, параллельно уточняя «чего за беседа?». Но быстрее чем ответ, выскакивает первый в списке диалог «питерские чикули».        — Серьёзно? — смеётся негромко, на что Видякина говорит что-то о том, что это все Женя придумала.       Пролистывает около пятидесяти вложений с ней, на удивление, счастливой на фоне разводных мостов, где лица едва можно разглядеть из-за темноты, возле фонтанов — днем, и парочка со вчерашнего дня из музея и на фоне питерских улочек. Почти не удивляется, когда видит на нескольких фотках размытое лицо Олега за ней, и несколько сохраняет к себе.       В Питере такая необъяснимая штука — сначала весело очень, а если затягивает, то уже как серьезный наркотик — и ломает, и в апатию вгоняет. Ей не грозит, она всего-то на пару-тройку дней приехала, но атмосфера завораживает даже не спрашивая. Тут повсеместно она: от музеев; улочек между домов, в которых они заблудились из-за неумения Максима Дмитриевича пользоваться гугл картами; до той же самой кофейни старой через дорогу. Это те же самые лужи под ногами и сплошь одно скопление уличных музыкантов в переходах и на площадях. И улыбка наконец-то искренняя от простых мелочей.       Сама девочка, может ненадолго выбирается из вакуума рутины серой и проблемной; дышит — хоть и не в полную грудную клетку, но чтобы продолжать жить хватает. А голову даже кружит слегка, от столького кислорода.       От тестов егэ и вечной домашки по физике на три с лишним страницы тоже отдыхать надо.       Какая-то суета начинается, только Женя с ванной выходит, вроде того. Она следующие минут пять так сушит голову, потом чемодан свой с Видякиной на пару вытряхивают непонятно зачем, и красят губы — обе одной помадой, слишком примитивно. Кристина, конечно, знает на что девочки способны, но глаза у нее все равно на лоб лезут от непонимания: куда им мэйк на ужин?        — Зачем вы так стараетесь?       Дивна хихикает тихо, и бросает что-то про Тернового, практически не разборчивое даже — Майер ее в бок со всей дури пихает, даже не по-дружески как-то.        — Мы к мальчикам, отдохнуть культурно. — Она натягивает толстовку зеленую, парочку секунд перед зеркалом вертится, и оборачивается к Крис, будто что-то прикидывая: — Ты с нами?       Ее очередь прикинуть так, на что идёт, бы, но она отвечает с ходу «ага» и шорты чёрные, считай домашние, надевает — джинсы, блять, все ещё не высохли. Диана, пока они ждут ее, что-то говорит, что, вообще, ей бы пора вливаться в их компанию, а Женя поддерживает аргументами про одиннадцатый класс и «оторваться напоследок» .       А Кошелева... Она ведь знает не нужно ей это все, по-крайней мере все ее такие выходки в лучшем случае оканчивались никак, в худшем — ее классным руководителем. Знает, что очень зря, ведь они приходят в номер, кажется Хабиба, где шторы задернуты, а на столе бутылок пять алкоголя.       Но за грабли не считает: тут совсем другое.       Девчонки тянутся Гринберга обнимать, только заходят; за ними почти тут же заходит Терновой с Хабибом в обнимку (братья же); Кристину, стоящую у двери чуть ли не сшибают. Последний удивляется, чего она тут, спрашивает, знает ли она вообще, что такое алкоголь, и едва ли в смех не вгоняет: она то знает. Олег же, воспринимает едва ли не с распростертыми объятиями, что уже настораживает, но говорит, чтобы никому не спалила случайно и добавляет, что он в ней уверен. Создаётся странное впечатление, что ей в чужой тарелке рады оказывается больше чем в своей.       Время вообще-то за двенадцать: они в отель вернулись то только около одиннадцати, а учитывая, как подолгу девочки в душе могут быть. Так вот, они, конечно же, уже взрослые относительно, и никто и не говорит об лагерном отбое в одно время, но быть замеченными все равно никто не хочет. То ли из-за алкоголя, то ли более весомые причины, поэтому и горит только тусклая прикроватная лампа в конце комнаты. По виду даже походит на какую-то миловидную ночёвку с друзьями: Диана с Хабибом в обнимку — это само собой; Женя на кровати разлеглась напротив Тернового и вместе с одной из двух бутылок вина; Гринберг как и все на полу, ну а сама Кошелева к той же кровати прислонившись, сидит. А на фоне играет заезжанное «детство» с незаблокированного телефона, непонятно чьего. Вполне себе примитивные посиделки с друзьями и пустой бутылкой на полу посередине, что сейчас указывает на Тима:        — Ну че, правда или действие? — Видякина улыбается широко, что можно подумать задумывала что-то. Но она улыбается всегда, и это, кстати, обычно подкупает если не всех вокруг, то парней как минимум.       — Правду давай.       Женя хмыкает, что не интересно так, пьет пару большими глотками из бутылки — и кажется никто больше столько не пьет; перебирает волосы Крис, не то заплетая, не то что.       — Тебя привлекают парни?       — Чего-о блять?       Терновой смеётся первым и слишком громко, толкает друга в бок:        — Пить будешь?       Гринберг бесится и, кажется, смущается, если так вообще можно сказать.       — Слыш, я не пидор. Мне доказать?       Девушка головой мотает, в смехе заливаясь все так же. Женя чуть наклоняется, что-то тихо бормочет Кристине, про то, что нихрена он не докажет.       Сам парень болтает о том, что у девчонок вечно вопросы такие как-то слишком оживленно, и бутылку, что на полу лежит крутит; из той, что рядом стоит - выпивает. Бутылка некстати так в парочке сантиметров по направлению от неё останавливается, и все же на Майер указывает. Та не слишком то и оживляется, пока не Диана.       Она Хабиба ударяет по рукам. Сильно. И это Кристина замечает конечно первее, чем маленький пакетик с парочкой таблеток у него в руках. Не сразу даже понимает, что за таблетки, но оживишаяся одноклассница за спиной протягивающая руку со словами «мне давай» и укоризненные какие-то нравоучения Видякиной все на свои места расставляют.       Она понимает прекрасно и без того, алкоголь — нынешняя игрушка восьмиклассников, да и то в лучшем из случаев. В старших классах играют с чем по-серьезнее, а наркотики от самого только слова запрещённого уже звучат очень привлекательно. Она знает.       Но понимает, на уровне школьных сплетен, которые Назима докладывает, и знает только из своих собственных предположений.       Так вот, теперь видит. От собственного лица.       — Ты обещал в Питер не брать ничего, — негромко совсем говорит девушка Хабибу, но слышат, кажется, все и Женя даже выкидывает некорректное такое «расслабься, Ди, не порть настроение».       Шарипов смеётся и от слов своей девушки напрочь отмахивается, даже аргументов в свою защиту не придумывая.       Кошелевой кажется совсем ненадолго, что это все вокруг обычное дело. И прострации какой-то лёгкой, даже не воспринимает ничего всерьез. Она, надо сказать, почти не выпила даже, за исключением пары глотков портвейна какого-то самого дешёвого прямо из бутылки. Но мозг на какое-то время отключается здорово и даже неизвестно из-за чего совсем.        — Крис, попробуешь?       Она отмахивается почти машинальным «не-а», не задумываясь вроде.        — Ну и зря. Так всю жизнь проебешь, боясь сделать то, что реально хочешь.       Но задуматься приходится.        — Да ты идиот, Хабиб. Никто не мечтает закидываться таблетками кроме тебя. — машинально встречает Диана.       А простая вроде бы фраза, которая даже смысла никакого не несёт, Кристину блять насквозь пробивает. Правда утрированная в груди пульсирует, пока парень спорит со своей девушкой.       И дело совсем не в каких-то таблетках, дело в ней.       Чувствует слишком резко, что у нее не жизнь, а подобие, и даже глоток питерского воздуха не помогает. И в этой замкнутой цепи состоящей из домашки постоянной и каких-то там попыток найти себя в рисовании происходит сбой системы. А перед глазами картинка такая — «боясь сделать, что реально хочешь».       Никто, впрочем, от неё то и не ожидал, что она решит согласится, а для нее это равносильно тому, что крест на ней поставили. Пускай, Олег тоже отказывается, аргументируя «не в этот раз», а Видякина так совсем против всего этого. Зато Майер первая под язык таблетку кладёт и запивает не водой даже — алкоголем, снова. Да ещё и уверенно заявляет «действие», любые сомнения выбрасывая.       Тим с парнями тихо болтает, что его еле услышать можно, пока сама Кристина в своих мыслях едва ли не полностью. Потом загадывает Жене банальное такое:        — Слабо первого встречного засосать?       Она же неосторожно отвечает, что легко, и в коридор резкими шагами. Парни за ней самые первые, Диана с Кошелевой переговаривающиеся и хихикающие совсем по-дружески за ними.       В холле пусто и неудивительно — на третьем этаже с этого конца живут только их одноклассники, и они, должно быть, спят спокойно или в крайнем случае, смотрят истории Видякиной, которые перевалили за то состояние, когда отображаются не в черточках, а в точках. Она не слишком понятно рассказывает о происходящем, иногда перебиваясь в смехе, иди просто направляя фронталку на Крис. Если, точнее когда, Даня увидит, у него точно будет достаточно вопросов.       Гринберг уже шутит про то, что все разбежались от Женьки, когда они заворачивают за угол.       Но нет, блять.       Долбанный Максим Дмитриевич видимо решает выйти покурить перед сном, потому что в его руках пачка сигарет, а сам он в пижамных штанах.       Кошелева ненавидит, прежде всего, жизнь, а за ней и дурацкую вредную привычку учителя. И привычка — не курение; привычка «не в том месте, не в то время». Это уже кажется не круговоротом вовсе, а простой обычной рутиной, которая ее убеждения буквально ломает изнутри, едва ли не заставляя верить в судьбу или, по-крайней мере в то, что она минимум героиня сериала. Малобюджетного.       Проходит пара секунд всего-то, что он даже спросить не успевает, какого хрена они тут, как Шарипов девушку саму подталкивает, хотя на деле толкает, к Максиму Дмитриевичу, а у Кристины не пойми откуда возникает желание зажмуриться: не успевает. Женя его целует, но       в щеку.       И Кристина та же самая почти вслух готова ее благодарить, наверное, потому что ей было бы стыдно за девушку, или потому что самой...        — Хотел еще до этого спросить, но теперь точно, какого хрена?!       В коридоре свет почти не горит: отель не самый дорогой. Только настенные лампочки возле каждой двери с какими-то узорчатыми абажурами. И ее лица не видно почти, разве что отблески от волос, это преимущество довольно приличное. Его лица не видно, минус огромнейший. По-голосу она так и не научилась понимать его эмоции.        — Майер, ты пьяная что ли? От тебя несет за километр.       Девушка рот рукой прикрывает, а Кошелева подмечает, что она и впрямь сильно пьяная, вспоминая что у той внутри. Не до того, что на ногах не стоит, но как раз до того, чтобы происходящее осмыслять минимально.        — Максим Дмитриевич, да отвечаю, она одна напилась где-то. Она же выглядит нормально так, — Олег руками грудь показывает, — вот ей бармены и налили что-то.       Женя смеётся только и к нему же и прижимается.        — Терновой, иди дыхни на меня, раз не пил.       Он руки вверх поднимает, якобы сдаётся; негромко бормочет ребятам «я сделал все, что мог»; и одноклассницу от себя мягко отстраняет. Гринберг единственный, кажется, переживает:«Максим Дмитриевич» повторяет; просит почти, чтобы тот отцу его не говорил. Остальные трое стоят, не при делах будто от слова «совсем».        — Да ладно, я вроде как еще не дед. Я с вами бухаю, а то твоя мама, Диан, прости, уже весь мозг вынесла этой культурой.       Видякина по плечу его хлопает, совсем как какого-то друга обычного, и говорит, что-то вроде того, что не ему одному. У Хабиба реакция самая яркая оказывается, хотя и остальные не прям ожидали: он же впереди идёт с Олегом намеренно демонстративно громко обсуждав, что у них учитель нормальный мужик в отличии от многих.        — Ну что, Кошелева, с каждым разом подтверждаешь свою репутацию круглой отличницы. — негромко бормочет учитель, за руку ее несильно хватая, от девочек утаскивая незаметно.       Она же, чувствует как классно они друг друга игнорируют. В прямом смысле. Чувствует как сердце, уже не только грудь разрывает, но и кончики пальцев.        — Если вы об этом, то я даже не пила. — почти. — А вам, Максим Дмитриевич, лишь бы набухаться.       Он и полуслова сказать не успевает, как она в компанию Жени и Дианы возвращается, усаживаясь прямо между ними. А мысленно не уходит никуда, и чувствует все ещё, как он за руку держит, не думает даже зачем чувствует.       Майер тут же бутылочку крутит, пока учителю тому же самому рассказывают, чего они делают; и та почти доходит до Тернового, но не хватает пары градусов, и показывает, все таки на его близкого друга. Тот правду выбирает.        — Зачем тебе писала Илона с девятого «а»?       Она жестко и сразу.       Кристина смотрит на Видякину и понимает сразу же, это никак не задуманный вместе план; это провокация в самом чистом виде. Не понимает, чего Женя намеренна добиться таким вопросом: она в принципе ничего в отношениях Дианы и Хабиба не понимает. Но тут с полувзгляда девушки понять можно — все идёт не так:        — В смысле? Что за Илона?       Еще один факт об их отношениях, который она уясняет за этот вечер, что Шарипов, похоже, тот еще козел. Это не точно, но насколько она умеет разбираться в ситуациях, она делает свои выводы, когда парень залпом выпивает стакан коньяка вместо ответа на вопрос. И она не уверенна, но когда Диана подрывается с места и из комнаты уходит, а он даже не шевелится, чтобы встать за ней, картинка определённая складывается.       Да еще и выводы о Майер, естественно поверхностные, но куда без них, напрашиваются. Та ведь тоже за подругой не побежала, не говоря уже о самом вопросе.       Кристина, наверное, и сама хуевая, раз за ней не пошла. Но у нее отговорка хотя бы найдётся — она только поверхность всей проблемы видит, никак не то, что под землей. Да и в целом, не к месту она будет.       Бутылка снова крутится, уже от руки Хабиба, который пару секунд назад сказал «да че вы ребят, продолжаем играть», и останавливается, совсем некстати, на Кошелевой.       — Действие, — опережает она так резко, будто сама от себя не ожидает.       А парень тоже резко, только наоборот, как будто только этого и ждал:        — Это для тебя подарок будет, а не действие, да Олег? — улыбается. — Иди к нему на коленки.       Майер, этой Майер скучно. Она цокает и ненавязчиво так предлагает:        — Неинтересно. Лучше к Максиму Дмитриевичу. Не зря же вы, Максим Дмитриевич, здесь?       Что за хуйня?       Максиму Дмитриевичу этому с виду на все наплевать. Он только брови приподнимает на слова Жени, с улыбкой насмешливой. Для него она глупая; для Кристины - это пиздец.        — Ты можешь выпить, Крис, — Олег почти протягивает бутылку.       А она костяшки на пальцах выпирающие перебирает пару секунд, в голове прокручивая, опять же, «боясь». И поднимается с места; бросает короткое «не хочу», которое звучит на деле как «не могу», и на удивление, даже Гринберга, садится на колени к учителю, одну руку на плечо кладя.       И вроде хочется даже сказать, что-то вроде «выкуси, Майер», но его рука просто напросто не только ее талию крепко сжимает, так же и все слова ее перекрывает просто нахуй.       Шарипов что-то там говорит, кажется о ней даже, но она не то, чтобы не слышит, не чувствует.       Мыслями будто в начале октября самом, когда в последний раз он так касался ее, а чувствами как раз здесь конкретно. Ни слов, ни идей не подбирает, что с ней творится, зато буквально физически чувствует, как выключатель дергается — и она отрицать что бы то ни было связанное с Максимом Дмитриевичем так резко перестаёт.       И еще несколько кругов в игре это только и чувствует, пока Хабиб не обрывает все тем, что решается в конце концов со своей девушкой поговорить, а Макс...им Дмитриевич, не выходит на балкон покурить.       Только выключателем обратно не щёлкнешь.       Она берет у Майер бутылку с остатками вина, и осушает полностью: в фильмах помогает. Говорит ей, что хочет спросить у классного руководителя насчёт завтрашнего дня — дня отъезда. И на балкон выходит.       Горит сарай, гори и хата, так?        — Максим Дмитриевич, что вы думаете насчёт секса без обязательств?