ты мне нравишься, но

      — Крис, подожди, я все знаю.       Назима появляется совсем не вовремя, так резко хватая ее за руку в школьном холле. Кошелева даже не сразу понимает кто это и что происходит. Видякина и Шарипов, которые во все глаза на неё смотрят, тоже особо ничего и не понимают, но она кидает им «я сейчас приду» и отводит подругу подругу (?) в сторону.        — Чего ты знаешь? — она не понимает ничего, но усмехается краем губ.       Даже здесь, за углом, тихо поговорить едва удастся: громкая музыка из актового зала заставляет повышать голос. Там дискотека исключительно для старших классов, на которую мальчики из «а» уломали завуча. Куча народу из десятых, одиннадцатых, ну и особо громкие личности из девятых, которые очень тихо туда прошли. А ещё куча алкоголя, протащенного втихую, и недостаточно учителей, которые безуспешно пытаются хоть как-то контролировать ситуацию. Такое, как правило, происходит каждый год перед самими новогодними каникулами, и учителя сто тридцать шестой по своей лени каждый раз закрывают на это глаза.       Кристина смотрит в пол, машинально избегая прямого контакта глаза в глаза. Замечает, как и без того короткая юбка чуть задралась сзади, роняет только короткое «блин» и нервно одёргивает ее за обе стороны.       Назима же оглядывает ее оценивающим взглядом, каким смотрела на неё всякий раз при встрече. Только в этот раз больше с какими-то нотками укора за счёт их последней ссоры, из-за которой они вот уже больше месяца не общаются.       — С каких пор ты вообще носишь такие юбки? — цокает она, намеренно выделяя «такие».       — Тебя это не касается.       Кристина прикусывает язык, чтобы не сказать: «с тех самых, как Диана дала», и убирает руки от юбки.        — Так, что тебе надо?       Она не понимает, правда, с чего бы Джанибековой к ней вообще подходить, когда их пути буквально разошлись. Вряд ли это выглядит как начало извинений или чего-то подобного, но и особой злости и обиды, из-за которой все произошло, в ее голосе не слышно.       Где-то в глубине Кошелеву даже радует, что она ее хотя бы не игнорирует, но внешне она этого не показывает. Она пыталась как-то загладить вину, ее послали, так что тут уже место собственной гордости.        — Я все знаю о тебе с Максимом Дмитриевичем. — неожиданно резко выдыхает Назима. — И, как бы то ни было, я, в конце-концов, пришла мириться.       Крис почти на автомате оглядывается вокруг, прежде чем до неё доходят слова. Она не то, чтобы особо удивляется, скорее ловит неприятное дежавю событий двухнедельной давности.       В голове только проносится уже в который раз мысль о том, насколько же все хреново.       — Классно, конечно, — она откидывается спиной к стене, чтобы легче стоять было. — Олег рассказал?       Назима мотает головой:        — Длинная история. Подожди, Олег тоже знает?       Кошелева даже смеется в ответ, но ничего не отвечает.       — Пиздец ты, подруга.— девушка хлопает ее по плечу.       От последнего слова она не выдерживает и внутри все-таки что-то защемляет. Она только говорит негромкое «боже» и роняет лицо в свои ладони от переизбытка эмоций. За последний месяц произошло настолько много всего, что это вот сейчас просто очередной поворот на американских горках, который, видимо, нужно снова перетерпеть.       Она первая тянется обнять Назиму, будучи ещё не уверенной в том, что та не оттолкнёт. Но та крепко прижимает к себе.        — Ты такая дура, Крис. Могла бы просто подойти и извиниться.       В какой-то момент Кошелевой даже кажется, что у неё вот-вот тушь потечёт. И не от трогательности момента, а от осознания во что она вообще вляпалась и какую хуйню творит. Что из-за какого-то мужика она уже готова подругу потерять.       — Ты бы не поняла, прости.        — Ну-ну, зато сейчас я все прекрасно понимаю.       Джанибекова, она практически дарит ей материнскую ласку и тепло: так всегда было. Вот и сейчас она ее легонько гладит по волосам, обнимая все так же. Потому что она то и знает как никто другой, что ее просто обнять нужно и может иногда дать ей выговориться, когда время далеко за полночь. А не таскать за собой на непонятные тусовки и впутывать в незнакомые компании, как делала...        — Кош? — слышится голос Дианы.       Кристина почти тут же выпускает из объятий подругу, и поворачивается к ещё одной подруге: та, кстати, выглядит не особо довольной. Видякина руки на груди сложила: за тот месяц и пару лет в начальной школе, что ей довелось с ней дружить, она выяснила — не к добру это. Но Диана просто берет ее за руку и тянет в актовый зал со словами:       — Майер как обычно кинула меня и клеится к бывшим одиннадцатиклассникам. Пошли со мной. — после только заглядывает за ее плечо и непринужденно добавляет, — Назим, ты тоже, пошли. Тебя вроде Леша из твоего класса хотел на медляк пригласить.       Кошелева пожимает плечами в ответ на взгляд Назимы и только улыбается: одним камнем на плечах меньше.       Внутри зала ещё хуже: музыка ужасно громкая, да и такая, которую учителя бы навряд ли разрешили поставить. Все почему? Потому что контролирует мероприятие только физрук, математичка, которая уже давно свалила, и Максим... Дмитриевич, с которым она незаметно пересеклась на входе в зал. И если Макс ещё хоть как-то пытался отобрать бутылку дешевого портвейна у одиннадцатиклассников из параллели, то физрук вместе с парнями зажигал.       Анархия в сто тридцать шестой школе, которая, к слову, считается не самой худшей, — обычное дело.       Она не замечает как разминается с Дианой, да и с Назимой тоже, когда находит в огромной толпе в узком и маленьком зале одних Тернового с Гринбергом. Да и то, Тим что-то говорит на ухо Олегу и идет к выходу.       — Куда все пропали?       Парень бросает одно только «хуй знает», утыкаясь в свой телефон на пару секунд, пока печатает сообщение. Потом опускает его в карман и, наконец, обращает все своё внимание на Крис.       Что касается его, всей ситуации о той информации, которую он узнал, они об этом не говорили ни разу. Она старалась игнорировать его парочку дней, но это почти что невозможно, когда она гуляет с ним в одной компании практически ежедневно и в школе тоже вынуждены видеться ежедневно. Несколько раз она пыталась собраться с силами, поговорить с ним и попросить никому не рассказывать (кстати, Максим даже и не подозревает о том, что он знает), но в конечном итоге решила, что он не настолько глупый парень. К тому же тот день рождения Гринберга, как обычно масштабная пьянка у него дома, тоже, почти две недели назад, привели практически к полному примирению.       — Там наши спрятали все бухло за сценой, будешь?       Кошелева кивает и бросает что-то про то, как их до сих пор не спалили. Хочет ещё добавить пару слов про безалаберного Максима Дмитриевича, но закусывает язык почти в последний момент.       Там валяется уже парочка пустых картонных коробок и стоят ещё две, полностью заполненные бутылками. До неё доходит почти сразу, что не все об этом знают, и это тема только для тех, кто, видно, все и организовал.       — Вы бессмертные, — смеется Кристина и тянется за бутылкой гаража.       Помещение, если это так можно назвать, ограждено одной только огромной шторой и явно предназначается для закулисья, хотя на деле тут валяются старые декорации от театрального кружка у младших классов. И освещения тут никакого не предусмотрено: разве что, сквозь щели занавесок просачивается свет. Да и глаза совсем не привыкли к темноте первые секунды. Поэтому пока Кристина пытается открыть бутылку, даже не замечает, как руки Тернового с ее плеча соскальзывают на ее талию.       — Это что, прикол такой, Олег?       Он как-то слишком грубо прижимает к стенке и таки целует. Она не может вырваться несколько секунд, пока ее руки прижаты к стене, но после он незаметно ослабляет хватку, и Крис отталкивает его изо всех сил.        — Я думала ты все понял в тот раз, нет?       А парень вроде делает вид, что ничего и не было.       — Да, думал, прокатит.       Он странный очень сегодня, сейчас. Но она ничего больше не говорит и уходит скорее, потирая запястья. Кто знает, чего от него ожидать. Крайне не хочется проверять.       Все как-то крайне сумбурно происходит. Она едва успевает выдохнуть и выйти в зал, направляясь к Диане, или, на крайний случай, хоть к Майер, там, но недоведущий и по совместительству диджей объявляет в микрофон что-то про медленный танец. Видякину, которую она только находит глазами, уже Хабиб к себе притягивает, а Майер так тем более танцует с каким-то незнакомым парнем. Кошелева, что как всегда не к месту, не оборачиваясь идёт на выход из зала. Максима встречает почти что на выходе, на этой лесенке.        — Хочешь потанцевать?       Хочет.       — Ты ебнулся? Здесь?       — Посмотри на этих подростков. Половина слишком бухие, половине похуй.       Впрочем, Кристина долго не ломается, даже при том, что где-то здесь в зале Олег, наверняка увидит все это. И от Видякиной будет куча вопросов. И слухи серьёзные, правда, могут пойти.       Но Максу стоит лишь ее руку взять, а она, как и сказала Назима, словно последняя дура на все готова. Как глупая влюблённая тринадцатилетка, какой она и является, за исключением возраста. К черту все катится, кажется.       Это было слишком ожидаемо. Все эти истории про влюблённых учениц не могли не оказаться правдой. Заезженная тема. Только вот, там все куда романтичнее и красивее, а Кошелеву саму от себя тошнит. И она даже не знает от чего ей более мерзко: от того, что спит с двадцатишестилетним парнем (а это почти тридцатник), или от того, что ночами думает о своём учителе. Это ужасно и отвратительно, но практически неизбежно было, надо понимать. Со стечением обстоятельств, она, в целом, довольно быстро все по своим местам расставила и уже совсем скоро призналась самой себе. Потому что смысла от правды такой глупой убегать совершенно никакого.       Они в самом углу зала и, вроде, даже их никто не замечает, ну или делают вид. И она все-таки позволяет себе нарушить границы приличия и просто расслабляется, кладя голову на его плечо. Он же ее прижимает к себе ну совсем не по-учительски, потому что, опять же, его руки слишком крепко на ее талии сжимаются. Но проблема плохой освещённости вполне решает это.       — Посмотри на Майер, — усмехается Макс, говоря ей на ухо.       Крис чуть отстраняется и сама всё-таки усмехается на шокированный, мягко говоря, взгляд Жени, которая и не пытается скрывать то, что открыто на них пялится.       В целом, можно списать на то, что Кошелева — любимчик учителей, да и танец — не поцелуй прилюдно и, тем более, не признание в чём-то.        — У нее будет много вопросов. — выдыхает она.       — У нее только один вопрос: почему она не на твоём месте.       — Не переоценивай себя, Макс.       Она чуть толкает его в плечо, в шутку, но потом только сильнее к себе прижимает. На пару десятков секунд она успокаивается, почти полностью, забывает о снежном коме нерешенных проблем и о главной ее проблеме, с которой она танцует сейчас.       Когда ее взгляд всё-таки соскользает на Тернового, который поднимается по лестнице вроде и не замечая ее, ей приходится раздумывать над тем, а стоит ли рассказывать Максиму. Лишь парочку секунд. После она вспоминает то самое, до сих пор щемящее внутри, сообщение: «мы друзья, нет» двухнедельной давности, и решает, что для себя смысла никакого ему знать.       Когда песня заканчивается, он только улыбается ей разок и уходит. Телефон в заднем кармане вибрирует, но она все игнорирует, потому что к ней Видякина, а за ней и Майер подбегают.       — Кош, ну ты пиздец.       Кристина смеётся словам Дианы и непринужденно пожимает плечами:        — А что такого в том, что я потанцевала с Максимом Дмитриевичем? Это ж Максим Дмитриевич, — она намеренно выделяет его имя.       Она честно старается вести себя как обычно, но девочки смотрят на неё как на дуру. Мысленно она уже придумывает сотни оправданий и объяснений ситуации.       — Какой нахрен Максим Дмитриевич? — Женя усмехается и пальцем у виска вертит. Потом что-то ищет в телефоне, пролистывая диалоги "Вконтакте". — Мы про Олега.       У Кошелевой сердце уходит в пятки, и она за телефон хватается обеими руками. Моргает. Дышит глубоко и очень громко.       На сториз она, Терновой в той подсобке и очень удачный ракурс. Там его руки на ее талии, идиотская подпись «done» и её испорченная репутация отличницы.        — Ну я и дура, блять.