ты мне нравишься, но

      — Значит Терновой один в классе домашку делает? Вот уж не думала, что такой день настанет. — сказала учительница по литературе, театрально размахивая руками. — Садись, пять. Видякина, Кошелева, Кримлидис, — она загибает пальцы, — ставлю два в журнал. А то знаю я эти ваши «завтра исправлю». Хотите исправить? Принесите на завтра сочинения по темам, которые я дала в начале урока и я поставлю хорошую оценку рядом.       Крис разочарованно выдыхает и садится за парту: отличное начало четверти. Это всего лишь третий день учебы, а у нее уже выходит три по информатике и теперь, видимо, два по литературе до тех пор, пока она это не исправит.       В сотый раз за урок смотрит на телефон, чтобы посчитать минуты до конца урока.       — Еще целых тринадцать минут, Дань.       — Так ты слушай, что говорят. Кто у нас литературу сдает?       — Отстань.       Она снова возвращается к альбому, который всюду носит с собой. Стирает какие-то неудачные наброски, рисуя поверх четкие линии. Это окно. Окно, дома у Максима, на котором стоит синтезатор, две кружки чая и стопка ненужных бумажек на подставке для нот. Занавески в цветочек, которые, как он сказал, были выбором Трущева и два стикера с какой-то ненужной информацией.       — Рисуешь окно - значит хочешь выбраться.       Кошелева усмехается:       — Не используй мои же фразы против меня. — Она по-дружески толкает в плечо несколькими пальцами. — Это я тебе вообще-то рассказывала про всю эту фигню с психологией.       — Но ты же фигней это не считала.       Конечно, в свои четырнадцать девочка не считала пост в инстаграмме о мнимой психологии фигней.       — Да забей, Дань, это ничего не значит.       Он недовольно цокает, а Кристина усмехается, пока не ловит на себе строгий взгляд преподавательницы. После этого больше не смешно.       Время до звонка тянется мучительно долго: она успевает сосчитать до ста и сбиться и даже нарисовать ещё один набросок неизвестного окна. К счастью, уже за несколько минут до конца урока, Елена Викторовна дает домашнее задание и отпускает класс домой, потому что это их последний урок за день.       — Кошелева, задержись на секундочку.       Она едва сдерживается, чтобы случайно жалобно не простонать, хотя так и хочется: Максим должен ждать ее во дворе.       — Да, конечно.       — Что у тебя происходит?       — То есть?       Крис хмурит брови и садится полубоком за первую парту.       — Ты стала систематически не делать домашнее задание. В декабре несколько факультативов прогуляла без причины. Да и вообще, в той четверти у тебя вышла первая четверка за последние несколько лет. — Преподавательница качает головой. — У тебя дома проблемы?       — Нет-нет, —Девушка пытается улыбнуться. — У меня все хорошо.       Наверное, даже слишком.       Наконец Новый год стал для нее глотком свежего воздуха как и полагается: дышать правда легче.       Даже несмотря на ненавистные экзамены.       — А в чем тогда дело? — Учительница сразу же переходит на более строгий тон, даже немного меняя лицо.— До егэ осталось всего ничего, а ты совсем распустилась.       Кошелева едва сдерживаться, чтобы не закатить глаза. У нее всегда были довольно неплохие отношения с учителями, и она, честно говоря, пользовалась этим. Кристина не привыкла, чтобы ее кто-то отчитывал или, тем более, ругал. Хорошо было, когда ее ставили в пример всему классу, но почему сегодня это место занял Терновой?       — Простите пожалуйста, Елена Викторовна. Я много болела в той четверти, и мне было тяжело вливаться в учебный процесс. Я исправлюсь.       — Ну-ну, почему-то все эти ваши болезни приходятся на шестой урок. Уже как эти двоечники Шарипов и Терновой начала говорить. И то, вон, смотри, Олег сегодня принёс домашнее задание.       Она повторяет про себя: "только бы не закатывать глаза, только-только."       — Простите пожалуйста, я правда болела, потом много по больницам ходила. У Максима Дмитриевича есть все справки, он все подтвердит.       — Да верю я тебе, Кошелева. Но смотри, если в ближайшее время эта ситуация не изменится, я напишу докладную твоему Максиму Дмитриевичу и ещё подниму этот вопрос на педсовете.       Кристина едва заметно вздрагивает, как будто от сквозняка из-за открытой нараспашку двери и окна возле неё. Но, если разобраться: вздрагивает она не от холода.       — Моему?       — Твоему классному руководителю. — невозмутимо повторяет учительница. — Надеюсь, ты все поняла?       — Конечно.       В голове бардак. В голове ужасный бардак: это стало так привычно. Все ее мысли в последнее время скомканы, будто ее всю жизнь мучали проблемы с памятью, и забыть про домашку по литературе — вещь, кажется, совсем очевидная. Готовиться к экзаменам? Вспомнить про ближайшие контрольные? Наверное, впервые, за последние пару лет уж точно, Кристине не-до-этого.       Она только и записывает в заметки айфона «исправить литру» и ничего больше из разговора не выносит.       Стоит ей только зайти в кабинет четыреста пятнадцать, как и эта заметка к черту вылетает из головы.       Она с грохотом захлопывает за собой дверь, уже по привычке с улыбкой тянется к парню:       — Ма-акс, — целует, — Привет.       — Ого, спокойнее, мартышка. Чем дверь заслужила?       Максим аккуратно проводит пальцем по ее щеке и поправляет ей волосы.       Он очень изменился.       Первые несколько недель знакомства с ним Кошелева стабильно считала его мудаком, пока не влюбилась в этого же мудака. Потом влюбился и он (по крайней мере, она в это верит), и, чудесным образом, он перестал быть мудаком.       — Я просто соскучилась. — она пожимает плечами.       — Вообще я у Сережи взял машину на сегодня, так что можем куда-нибудь сгонять. Он все равно весь день на студии зависает и часто возвращается в нетрезвом состоянии на такси. — он бросает взгляд за спину, на свой рабочий стол. Так, дай мне минуту.       Макс спихивает все бумажки со стола в ящик и ещё что-то кладёт в рюкзак, напяливая на себя толстовку (видимо, начальство давно смирилось с его внешним видом). Хотя, по-честному, Кристине очень уж нравилось видеть его в костюме.       Он уже инстинктивно берет ее за руку и собирается открыть дверь.       Только дверь открываться не собирается.       — Кошелева, да я ж тебя убью. Как в твою голову вообще пришла идея хлопать дверьми? / / /       На улице медленно темнеет: последние лучи солнца пару минут назад ушли за горизонт. Небо Москвы, окутанное легким туманом из-за метели, почти мгновенно погружается в сумерки. За окном едва ли удаётся разглядеть ближайший дом, и она понимает, что понятия не имеет, как доберётся до дома живой.       — Ужасная погода.       — А мне нравятся метели. — Максим, игнорировавший Кошелеву последние, так, полчаса, наконец отрывается от проверки тетрадок. — По-моему, так же красиво, как и дождь.       — Только дожди обычно бывают ка-апельку теплее. И что, ты больше не обижаешься на меня?       Кошелева спрыгивает с подоконника, но только чтобы сесть на пол рядом с Максимом.       — Мне такая погода напоминает о доме. — он игнорирует ее слова, но поворачивается к ней. — У нас во Владивостоке обычно очень холодные зимы, так что эта метель - легкий снежок.        — Скучаешь по дому?       — Скучаю.       Крис натягивает рукава свитера на ладони, потому что не сказать, что в школах особо заботятся об отоплении, и обнимает свои коленки. Глаза смотрят куда-то вниз.        — Это, наверное, так круто, когда есть такое родное место, типа которое можно называть домом. Я вроде в Москве родилась, а чего-то того самого родного тут совсем не чувствую.       — Пока не уедешь и не почувствуешь.       Она только пожимает плечами, а Максим садится рядом с ней на пол, скорее всего, чтобы быть ближе. Он облокачивается на парту, затем смотрит прямо на неё и продолжает:       — В любом случае у тебя должно быть какое-то родное место, пусть даже в более узком понятии. Ну, я имею ввиду, может домик у бабушки, где ты провела детство или, в конце концов, даже твоя квартира? Чем тебе не родное место, а?       Лампочка пару раз мигает: скорее всего, электричество даёт сбои из-за метели. Кошелева мельком думает, что если им ещё и электричество отключат, это можно будет назвать хоть чёрной полосой. Хотя им ещё ждать Трущева осталось всего полчаса, ну или от силы час. Когда он, наконец, взял трубку спустя почти десять неудачных попыток, он сказал, что тут же выезжает, ведь освобождается уже в шесть. Осталось только найдеяться, что он доедет на метро крайне быстро, ведь его машина, как некстати, стоит под окном школы.       Она выдыхает тихое: «подожди, иди сюда». Анисимов не понимает, но слушается сразу и подвигается ближе. Крис тянется к его волосам, начинает плести маленькую косичку: это успокаивает.       — Домика у бабушки нет и никогда не было, а находиться в своей квартире я крайне не люблю. — она пожимает плечами. — Я даже жду, когда я съеду оттуда в общагу.       — Ты в любой момент можешь съехать ко мне. — он усмехается краем губ, и подмигивает, но все-таки возвращается к теме их разговора, — А что не так с твоей квартирой?       Крис тихо отвечает: «не знаю».       — По-моему, мы вполне неплохо отметили там новый год. И это было куда круче, чем отмечать его в нашей с Серегой съёмной квартире. Там, вон, не развернуться, а у вас уже только гостиная, наверное, размером с всю нашу квартиру.       — Вот, ты сейчас сам все сказал.       Максим хмурит брови, а девушка продолжает:       — Наверное, этот новый год единственное хорошее воспоминание, связанное с этим местом. Мы переехали в эту квартиру, когда мне было пятнадцать, кажется... — она запинается, считая что-то на пальцах. — Нет, даже почти шестнадцать. За две недели до шестнадцатилетия в общем. И никаких особо хороших воспоминаний из детства у меня нет. Только ссоры родителей, потому что к тому времени их отношения уже были примерно такие, как и сейчас.       Парень как-то напрягается, тем же временем доставая из кармана сигареты.       — А что с их отношениями? — он чуть медлит. — Если это не какая-нибудь твоя больная тема.       — Да нет. — она хмыкает, — Больная тема только тем, что они меня достали, вот и все.       — Говоришь как трудный подросток.       — Я и есть подросток. Не забывай с кем встречаешься. — Кошелева смеётся. — Ну, на самом деле, они стали постоянно ссориться после этого переезда. Просто постоянно. Несколько раз планировали развод и постоянно решали с кем я останусь. — она снова усмехается, — Хотя, вот в последнее время успокоились. Папа постоянно в разъездах, всяких его командировках, да и мама тоже. Поэтому времени, видимо, не хватает.       — А на тебя хватает?       Она молчит, будто, вот, и правда понятия не имеет о чем он, и радуется, что он сидит спиной к ней. Макс же спокойно курит, будто не сказал ничего грубого.       Даже не грубого. Это для неё что-то слишком прямое, резкое.       Она не привыкла вообще с кем-то делиться хоть чем-то о семье. А когда рассказывала, например, Дане о какой-либо очередной ссоре с родителями, то всегда получала от него одно и тоже успокаивающее: «не переживай, они же тебя любят» и банку мороженного, словно она не с родителями поругалась, а рассталась с парнем.       — В смысле? — она старается улыбнуться.       А что это, маска или железный замок?       — Прости, это, может, было слишком и вообще это не моё дело. Но почему на вчерашнем собрании не было твоих родителей?       Кристина шумно выдыхает: все, что она делала последние несколько лет — это ограждала себя кучей замков, и не хватало только повесить себе замок на шею на толстой цепочке, выбросив ключ. Никому она не разрешала пройти за них.       Потому что никто и никогда не знал, что у неё внутри.       Подумаешь, отличница в школе? Все с ней понятно.       Или очередная девчонка в клубе? А что о ней тогда вообще думать?       Макс, должно быть, в первую их встречу и не думал о том, что может быть внутри. В тот вечер она практически излила ему душу (наивно думала, что видит его первый и последний раз) о постоянных ссорах с матерью, которые её тогда и привели в клуб к давнему знакомому Никите. И он, конечно же, пропустил это мимо ушей, думая только о том, что произойдёт дальше.       И с тех пор она больше не позволяла себе быть настолько искренней.       — Они работали, ты же знаешь.       И не будет.       — Ну что, дождались вы своего спасителя Сереженьку.