Целованная солнцем

      За окном потихоньку светлело, весело чирикали утренние пташки, на улицах было еще пусто — идиллия. Уверена, что день мог быть замечательным, даже волшебным. Наполненным светлым ожиданием и романтикой. Но нет. Раздражало буквально все вокруг (и все хорошее — в первую очередь!), хотелось растерзать кого-то, порвать на мельчайшие клочки, а потом развеять по ветру. И, какая неожиданность, у меня как раз имелся кандидат на роль жертвы. И, — ах, какая жалость! — претворить мечты в жизнь было просто невозможно. А во всем доме мерзко пахло его одеколоном — до такой степени, что свербило в носу. Даже Осху, который обладал потрясающей способностью поднимать настроение и одним своим видом приводить меня в душевное равновесие, не помогал.       Немного нервно поправила рукав кофты и завязала на затылке небольшой хвостик, закрыла за собой дверь. На воздух. Пробежка. Всё остальное — потом. Мысли, слова, действия… Если я не проветрюсь, то взорвусь. Снова. И это вовсе не аллегория.       В ногах нетерпеливо крутился пес, больше напоминающий сдобную булочку, но продлилось это ровно до того момента, пока мы не вышли за ограду. Тогда и началось главное веселье. Времени мыслить особо не осталось — были я, дорога и важная задача — дышать. Вдох-выдох, и так сотни раз, пока ноги не начнут ныть. Главное, чтобы хватало кислорода.       Бегать в одиночестве куда как приятнее, чем с кем-либо. Есть в этом своя атмосфера, непередаваемая, особая. Люди все больше разочаровывают. И не важно, что они говорят. Слова ничего не значат.       Остановилась немного передохнуть и дать воды Осху, как сзади на меня упала чья-то тень. Обернувшись, — резче, чем хотелось, — обнаружила за спиной Рёхея. Караулил, что ли?        — Экстремально доброе утро. — Улыбка, жизнерадостная и активная, горящие серые глаза. Да, Рёхей такой Рёхей. Хоть что-то не меняется. — Не ожидал тебя встретить, могла бы и сказать, что опять начала бегать. Вместе бы заниматься пошли… — Он присел на корточки, чтобы погладить счастливого Осху, который был невероятно рад этому.        — Я не хочу тебя видеть. — Встала, опираясь на колени.        — Ты злишься?       Он продолжал смотреть на моего пса, предателя, который только и мог подставляться, радостно виляя хвостом и ловя зубами перевязанные эластичными бинтами руки.        — Да.        — Я не думал, что ты знаешь и что все это…        — Вот и не думай дальше.       Потянув за поводок, я чуть ли не силой потащила бедного и ничего не понимающего Осху. Подхватив его на руки, чтобы избежать проблем, немного пожалела белую кофту, которую придется стирать, и ухо, до которого отчаянно желали дотянуться и погрызть. Ну что за несносный пес…        — Мне жаль. — На плечо легла ладонь, останавливая. Что-то у окружающих входит в привычку трогать меня. Можно и обжечься! — Прости…       — Засунь свои извинения себе знаешь куда? — не сдержавшись, взвилась я.       — Не говори так, — его слова звучали неожиданно серьезно, — я хотел как лучше для тебя.        — Хотел, а получилось как всегда.        — Ты сама мне ничего не рассказала. И теперь виноват только я?        — Я хотела как лучше для тебя! — иронично протянув это, усмехнулась.        — Не ёрничай. Я не Такеши, чтобы ты могла так говорить.       Он смотрел непривычно строго. Но разве это моя вина, что все так получилось?        — Идите вы все! Серьезно, как же вы все меня уже достали! Ты, Такеши, Дино — все! Только и делаете, что утаиваете, используете и манипулируете, как будто я игрушка! И ты ничем не лучше, я надеялась, что хоть кто-то может меня поддержать, хоть один человек в этом чертом забытом городе! Хоть кто-то, на кого можно рассчитывать! А ты врал мне, как и другие.        — Это было для твоей же безопасности.        — Еще раз скажешь про мою безопасность, и я, клянусь, больше никогда и слова тебе не скажу. Дайте мне уже самой решать, как мне лучше!        — Сирша! — Две руки легли мне на плечи. Я гордо вздернула голову, наверное, жест получился бы куда как пафоснее, если бы не поскуливающий Осху, который все еще пытался лизнуть мою шею. — Пожалуйста, давай поговорим. Сейчас. Мне жаль, что так получилось. Правда.        — Я… — голос охрип, в горле першило. — Не хочу ни с кем разговаривать… Тем более с кем-то из Вонголы.        — Я понимаю, что ты обижена, и знаю тебя, поэтому предлагаю — давай мириться? Что ты от меня хочешь услышать? О моих мотивах?       Я отвела взгляд. Таким серьезным я и правда никогда его не видела, таким не по годам взрослым. И где-то глубоко внутри я понимала. Действительно всё понимала. Но сейчас так тяжело было, так трудно усмирить злобу. После вчерашнего дня не осталось никаких сил адекватно воспринимать происходящее. Конечно, всё не могло быть так просто! Никогда не бывает… Семья и будущее — две темы, на которые он не хотел разговаривать. Никогда. И тот Рёхей, которого видели окружающие, правда предпочитал не задумываться обо всем этом. А копни поглубже, что же будет там?..        — Ты завтракал?       Я смотрела куда-то за его плечо, не желая больше испытывать что-то близкое к угрызениям совести. Осху, упорно пыхтя, все-таки уперся лапами мне в ключицы и приподнявшись, лизнул щеку.        — И когда же ты научишься говорить «прости»? — Улыбка, уже не солнечная. Уставшая. И такие знакомые глаза. Таким он мне однозначно больше нравится. Щенка он у меня забрал, с упоением тиская того за бока и уши.       Мы негромко обсуждали происходящее, хотя на улице и так не было ни души. А дома всё как прежде. Рёхей настолько обвыкся у меня, что даже имел собственную пару тапок и кружку. Вообще магическим образом в доме появились «меченые кружки». В гости в основном заглядывали только давние знакомые или такие, что точно планировали задержаться в моей жизни на подольше. И поэтому тот же Рёхей уже успел найти для себя кружку, как и Такеши. Правда, первое время приходилось отваживать его от моей собственной.       Заморачиваться, как вчера, не хотелось, поэтому быстрая яичница, тосты и два завалявшихся яблока, на мой взгляд, стали отличным решением. Утренний свет солнца из окон наполнял комнату, унося с собой напряжение и принося даже какой-то странный уют. Тарелки сгрузила в раковину, в кофеварке уже мололись кофейные зерна. Пахло очень вкусно. Если втянуть воздуха побольше, то по коже как будто проходили приятные иголочки. Снова утро, снова завтрак, снова компания. Что-то в этом есть…       Мы говорили недолго. Кратко, по существу. Я рассказала о ссоре с братом, о самом брате и немного о мыслях по поводу конфликта. Помрачневший Рёхей пообещал оставить Дино фингал под глазом. Я посмеялась. Но друг, кажется, был настроен очень даже серьезно — предлагал прямо сейчас идти бить одну противную мафиозную рожу. Нет, ну что за парень!       А потом он рассказал о сестре, о том, чем зарабатывает семья и почему никто не хочет лишний раз тревожить Киоко. У девчонки, как оказалось, порок сердца. Все детство по больницам. Дорогое лечение. И все это — строжайший секрет. Ради нормальной жизни. Но лично мне казалось, что жертва Рёхея во благо сестры хоть и по-своему красива, даже патетична, но настолько же и трагична. Впрочем, говорить об этом не стала. Это его выбор. И я буду это уважать.       Из дома выходили вместе. У меня по-джентельменски забрали тяжелые сумки, отчего внутри так знакомо потеплело. Такое внимание приятно. Не хотелось бы самой тащить все это до леса. Да и после того самого первого звонка и просьбы о помощи с пакетами он всегда забирал у меня что-то тяжелое и даже не очень.       Осху оставался дома с наказом не скучать и не портить мебель.       По уже изученной тропинке дойти до нужного места было несложно. Ветер шелестел в кронах, воздух на вкус оказался таким по-особенному лесным. Неширокая тропинка с кочками могла и подвести, идти приходилось аккуратно. Впереди была мощная спина парня, под спортивной футболкой, когда он разворачивался, чтобы посмотреть мою реакцию на очередную незамысловатую шутку, напрягались и перекатывались мышцы. Всю дорогу слушала о спорте, боксе, ребятах в этом самом клубе и том, какие они у него «орлы». О соревнованиях, которые пройдут уже совсем скоро. О том, что денег опять не выделили и придется пересматривать документы вместе с еще парой человек.       На самом деле он был ответственным. Настоящий глава клуба — пусть и клуба спортсменов, которые особым умом никогда не отличались. Рёхея это не волновало. С учебой и правда возникали трудности, но с моей небольшой помощью парень всё успевал сдавать в срок. Да и популярностью он пользовался немалой. Общительный, яркий и видный юноша. Хотя порой своей яркостью и шумом знатно пугал.       На полянке, несмотря на раннее утро, уже сидел явно скучающий Реборн. Даже с некоторой ленцой он следил за Тсунаёши, уперто лезущим наверх. Сегодня, видимо, новые попытки одолеть высоту. Уроки — высший класс. Отличный репетитор для подростка. Всем рекомендую.        — Хей, Тсуна! Экстрим! — Внезапный крик, настолько же энергичный, насколько и его обладатель, сбил парнишку с темпа и он оступился. У меня сердце замерло. Там же так высоко… — Доброе утро! Оставляю Сиршу на тебя!       Рехей улыбнулся мне напоследок и ушел куда-то в лес. Висящий на скале мученик, иначе бедного парнишку назвать я не могла, чудом оставался там же. Его ответ заглушило расстояние. Восторга по поводу моего появления Тсунаёши, как и его чудовище-репетитор, не испытывал.       — Опять ты? — Иронично приподняв брови, этот «почти-ребенок» смотрел на меня даже как-то добро. Насколько Реборн способен испытывать такое чувство. Если вообще способен.       — А вы с Тсунаёши ждали кого-то другого? — фыркнув и так же приподняв брови в ответном, даже зеркальном жесте, я уселась на одно из поваленных деревьев. — Утро доброе.       — Хм, доброе. — Этот человек отмечал про себя все — одежду, вещи. И особенно внимательно всматривался в глаза и лицо. Что вот только увидеть хочет? — Зачем пришла?       — То есть?       — Ну как же, — притворное удивление смотрелось так же жутко, как и другая любая взрослая и сложная эмоция на этом лице, — насколько я понял, ты тут явно не из-за Дино. И тогда мы получаем интересный вопрос — зачем?       — Захотелось и пришла. — Снисходительный вид Реборна надавил сильнее. — А почему «явно не из-за Дино»?       — А я разве должен тебе отвечать?       — Хватит. — Раздражаясь, устало выдохнула я. Где-то на фоне щебетали птицы. — Пожалуйста. Мы же можем нормально общаться иногда. Так почему только в безвыходной ситуации, когда уже остается только последствия расхлебывать? Я же уже согласилась на Вонголу. И вообще на все. — Помолчав, не зная, что сказать, сцепила руки в замок. — И вся эта ситуация мне не нравится. Дино успел мне рассказать кое-что про все это болото, — поморщилась, как от зубной боли. Реборн весело прихмыкнул, — и не сходится, понимаешь? Нелогично, непонятно, нерентабельно. Да просто экономически невыгодно!       — А ты все-таки не дура, — заключение прозвучало даже слишком довольно.       Откуда-то со стороны реки раздался плеск. Одним хищным движением этот человек достал пистолет, тот самый, которым застрелил кошку в парке. Маленький, удобно ложащийся в детскую ладошку с чуть пухловатыми пальцами, отдающий на солнце зелеными бликами. Громкий хлопок выстрела. Крик Тсунаёши, больше напоминающий боевой клич. По позвоночнику невольно пробежал табун мурашек.        — …Но жуткая трусиха временами. Хотя, — опять веселая усмешка, такая взрослая и даже циничная, — как показал опыт, адреналин тебе сбивает все инстинкты самосохранения. Крайне опасная черта, не думаешь?       — Не особо приятно, соглашусь, — в горле пересохло, а улыбка вышла кривой.       Опять повисло безрадостное молчание. У меня не было каких-то особых аргументов или даже правильных мыслей. Просто я правда уже ничего не могла понять. А внутри словно шепот раздавался — нарастающий, пугающий и опасный. Если уж нырять — так сразу. Обратив внимание на скалы, заметила, что Тсунаёши уже гораздо выше, чем вчера. Видимо, со временем понимает, как лучше взобраться и за какой выступ схватиться. После вчерашнего вечера неловкость пропала. Даже наоборот. Мне и самой нужны были эти объятья, после всего, что произошло.       — Спрашивай.       Вздрогнув, снова вернула все свое внимание Реборну. Это слово он бросил так небрежно, словно собаке — кость. Внутри поднялась горячая волна от такого отношения. Терпи, ты не можешь сейчас сорваться. Он тебе нужен…       — Это ведь все чья-то шутка? — Не получив ответа, почувствовала, как внутри словно натянутая нить порвалась. — Весь этот «конфликт»? Мальчишки же совсем еще дети. А если верить Дино и его словам, — от слова «верить» в одном предложении с именем брата захотелось совсем не по-аристократически сплюнуть, — Вария или как там правильно — неуправляемые, сильнейшие и опаснейшие киллеры поколения. Мясники, шакалы, посланники смерти. Да кто угодно! Но точно не та сила, с которой нужно сводить школьников. И ладно бы парням было лет по семнадцать-восемнадцать хотя бы, но им же четырнадцать! Рехей хоть и старше, но все же ненамного… А эти кольца? Как без них сейчас те, кто остался в Италии? Да и стали бы распиливать такую ценность напополам? И разве нужно устраивать из всего этого такой фарс? Да и, насколько я понимаю, мальчикам про саму процедуру никто не рассказывал? То, что нужны особые условия, бои, выяснения отношений, — это же абсурд и театр чистой воды. В мафии же не так дела делаются, нет? Там же тихо пришел, поговорил, припугнул, забрал или сделал то, что нужно, замел следы — все. А здесь — арена. И…       Я лихорадочно подбирала слова и переводила дух. Ночью все эти мысли роились в голове, не находя выхода. На Реборна даже не смотрела, просто куда-то под ноги.        — И это же жестоко. Как будто Тсунаёши и ребят обманом заставляют идти куда-то. То есть не идти в прямом смысле, конечно…       Спохватившись, мазнула глазами по внимательно смотрящему на меня ребенку. От такого колкого, цепкого и даже опасного взгляда воздух встал колом. Передернув плечами, замолчала. Выдохнув пару раз, с силой отвела взгляд, сжалась и все же сказала то, что меня волновало:        — Их ведут на убой. Как в Спарте, бросают со скалы слабых. И сейчас скала — это Вария. Но ведь они, как сказал Дино — будущая элита. И ты сам говорил, что Вонгола — не та семья, которая станет шутить. И если тут ты, лучший киллер прошлого столетия, то тебе же платят и много. За то, что возишься тут, не где-то в столице, даже не на материке. А на острове. Приглядываешь и защищаешь. И если вспомнить про Мукуро — его же так просто нашли, после всего того ужаса. Разве не подозрительно? Что он так вовремя сбежал и так вовремя его схватили? И ведь тогда, в городе, тот человек, Скуало Супербиа, он мог убить всех нас. Он не шутил. Так почему оставил свидетелей? «Не убиваю детей» — ну не верится в такое оправдание.       Облизнув пересохшие губы, немного прокашлялась. В горле першило. Страшно было выговаривать все это ему. Опасно, даже неразумно, но вариантов больше нет. Приходится работать с тем, что есть. Глубокий вздох слабо, но помог успокоиться. Смотреть на Реборна опасалась. Пальцы с силой терзали рукава кофты. От волнения я не чувствовала задубевших рук.       — Если хоть что-то из того, что ты сейчас сказала, дойдет до глупого Тсуны — я тебя похороню, — ответ прозвучал как всегда спокойно, даже буднично, но уже с толикой усталости. Видимо, Реборну и самому не нравилось все то, что происходило вокруг. А происходил театр, с интригой и пугающей кульминацией. А конец — загадка, от которой стыла кровь в жилах. И пока еще даже не открыли занавес, только сыграли пробные ноты в оркестровой яме. — Кто бы мог подумать, — веселая уже даже не усмешка, а что-то смутное, — что тут, в этой дыре, окажется такая, как ты. Никак не могу понять, повезло Тсунаёши, что ты с ним на одной стороне, или нет? Еще не поздно тебе не лезть так, — он особенно выделил последнее слово, — глубоко. А то и отец, которым ты постоянно кичишься, не достанет.       — Я… — Отец вспомнился слишком явно. Весь его образ и сама атмосфера рядом с ним, запах одеколона и ощущение беспомощности. — У меня свои мотивы.       — И какие же мотивы могут быть у четырнадцатилетней пигалицы? — Улыбка стала насмешливой, даже насмешливо-умиленной. Я для него ребенок, который решил пойти не просто туда, куда его не звали, а туда, откуда нет возврата.       — Опять обзываешься? — понуро поинтересовалась я. Хотелось огрызнуться, но позволить себе такое сейчас было бы верхом глупости.       — Просто констатирую, — самодовольно заключил он.       — Я не, — всё-таки раздражаясь и закипая ровно настолько, чтобы по пальцам поползли такие уже родные языки пламени, — пигалица.       — Ты хотя бы пытаешься как-то контролировать свои эмоции и пламя? Слышала историю про девочку и спички? — Насмешка, неприкрытая и оттого такая обидная. — Да и что еще о тебе можно думать, — пожав плечами, доверительно сообщил мне Реборн. А ведь не испытывает он и десятой части эмоций, которые показывает. Социопат чертов. — Дочка богатых родителей, не обделенная умом, внешностью и талантами. Такие или плохо заканчивают, или замуж. Третьего не дано, — он не дал мне и слова вставить, как сразу продолжил: — Да и есть у тебя некоторые способности, крайне занятные.       — Откуда столько откровенностей? — Странные у меня пошли деньки. Столько разговоров. Много нового про себя и то, что обо мне окружающие думают, узнаю.       — Потому что ты бываешь полезна. — Понятно, прикармливаешь, значит. — Я же просто делаю свою работу.       — И толку от меня, если я ничего не могу им даже рассказать? — Ну пожалуйста, ну тебе же самому не нравится все это, а с меня взятки гладки, ну же!       — Думай сама, Ким, у тебя это вроде даже получается. — Нет, ну какой же он все-таки козел! — И сделай что-то со своими эмоциями и пламенем. Раздражает.       — В смысле? — переспросила я, уставившись на Реборна. А тут-то что не так? И что значит «эмоциями»? Так вы не доводите меня до белого каления, да? И будет тишь да гладь, покруче, чем на пляжах Бали!       — Фонишь как факел. Забиваешь собой все ощущения, — поморщился он, — я даже Тсуну и его пламя с перебоями чувствую из-за тебя, — удивительно, но я его тоже подбешивала. Так значит, игра не в одни ворота?       — Вот как, — новость была неожиданной. — А… Разве пламя можно чувствовать?       Реборн издал звук, подозрительно похожий на тяжелый вздох.       — Значит, про мафию и все, что с ней связано, ты у Дино спросила, а почему у тебя руки горят — нет?       По щекам пошли красные пятна. Я абсолютно не умела краснеть красиво. Стало неловко.       — Было не до того! — зло отозвавшись, немного нервным движением плотнее запахнула куртку на себе.       Молчание накрыло поляну. Внутри бушевал тот самый пожар, в конце концов, я уже не могу так больше. Просто нет сил терпеть такое! Может, было плохой идеей идти на перемирие с Реборном? Но если не к нему, то куда? К сожалению, мне абсолютно некуда податься. Но как же он этими выпадами злит! Старается задеть побольнее…       Где-то ухнула сова. Голову непроизвольно повернула в сторону звука. Удивительно, в Намимори что, есть совы?       — Тебе нужно научиться контролю, — Реборн начал говорить неожиданно строго. — А то выжечь можешь не только себя, но и окружающих. Смесь неба и солнца крайне опасна. Вообще смесь любого атрибута с небом опасна. Потому что небо — самый редкий и непредсказуемый атрибут, дающий своему обладателю мистические способности. — Простите, что? То есть еще что-то помимо всех тех фокусов Мукуро и самого пламени? Еще какие-то свойства? — У Тсуны это — повышенная интуиция. И я сам до последнего не верил в это, пока не увидел, но он правда чувствует. У Дино пламя неба выжгло на теле татуировку — должна была заметить — знак босса Каваллоне. У одной моей знакомой был дар предвидения. И чем обернется твое пламя — никто предсказать не сможет, кроме твоего брата.       — А солнце? — нетерпеливо спросила я.       — Это противоречивый атрибут, — вдруг расщедрился на комментарий Реборн, что было неожиданно, но радовало. — А сама как думаешь?       — Ну, наверное, яркий? — предположив это, я действительно задумалась. Какое же оно, солнце? Когда давали такую классификацию, вряд ли было много информации о небесных телах. Говорили же про традиции… Так что — теплое? Горящее? Так небо такое же, оно тоже обжигающе горячее. Или это не из-за «солнца»? А что делает солнце? Если только не…       — Дает жизнь?.. — В памяти всплыл тот самый белый мак с золотистыми прожилками.       — В точку. — Глаза Реборна довольно блеснули из-под тени шляпы. — Когда ты не выпендриваешься и не дерзишь, то даже вызываешь умиление своей сообразительностью. Жаль, у Тсуны бывают с этим трудности. Пламя солнца действительно может исцелить и регенерировать ткани. Сейчас проводят много проверок и экспериментов, связанных с этим. Но, как думаешь, обратная сторона есть у каждого атрибута, что же не так с солнцем?       — Если переборщить, то оно… Сжигает?       — Нет, кроме неба ни один из видов пламени не выделяет тепло. Но оно активирует.       Опять задумалась. Нервы немного шалили, что я заметила не сразу, но нога отбивала чечетку носком кроссовка по сыроватой с утра земле. Если жар исходит от пламени неба, то почему стимуляция? Может… Может, солнце не самостоятельный атрибут? А как поддержка? Оно дополняет, активирует какие-то скрытые способности? И получается, что усиляет во мне небо? Я решила не испытывать свое терпение и сразу проверить. Резким движением выбросила руку перед собой. С каждым разом «звать» получалось проще и легче. По запястью словно бы разлилось то самое чувство тепла. Веснушки в пламени были ярче и заметнее на коже, становились даже больше похожими на золотые искры. Реборн напряженно смотрел в мою сторону, но расслабленную позу так и не сменил. Я же внимательно глядела на огонь.        — Отсутствие терпения — это, кажется, у тебя семейное. Пламя солнца делает показатели выше. Оно наполняет, подстраивается, не меняя своей природы, при этом выступая как катализатор. — Я заворожено наблюдала за тем, как жадные языки пламени ласково обвиваются вокруг моего запястья, понемногу исчезая. — Самая важная функция солнца — оберегать. Отводить взгляд, оттягивать внимание на себя. Атрибут передается генетически. И характер носителя тоже можно предположить по его пламени. Поэтому люди похожего «типа» сходятся в увлечениях, желаниях или эмоциях. Сасагава Рехей — тоже «солнце».       — А Такеши? И вообще другие ребята и другие атрибуты? И… — Пальцы сжались в кулак. — Мукуро. Что он такое?       — Я тебе лекции вести не нанимался, — вдруг резко оборвал Реборн, явно уже рассказавший куда как больше, чем планировал. Казалось, что он даже немного на себя и меня злился. У меня уже неплохо получалось считывать его эмоции. Да и не старался особо сейчас репетитор их скрывать. Неожиданное понимание ситуации вдруг пронеслось цунами. Он же репетитор! Репетитор-мафиози!       — Сколько? — деловито спросив, покосилась в сторону Тсунаёши, проверяя, насколько он далеко. Хоть расстояние было значительное, почему-то шальная идея казалась сумасшедшей.       — Таких денег не найдешь, — уверенно выдал он, но воспринял мое предложение как игру или смешную шутку. А я была серьезна.       — Ты же репетитор. Так почему бы тебе не взять внеплановую ученицу? Оплата почасовая. Пока Тсунаёши пытается взобраться на гору, ты все равно сидишь тут.       — Ты думаешь, что мне нужны деньги? — В его глазах плясали черти.       — Они нужны всем, — вежливо улыбнувшись, я наблюдала за заинтересованным «ребенком». — Триста.       — Это гроши. Семьсот.       — Это грабеж! Четыреста.       — Я не торгуюсь. Тебе это нужно, а не мне.       Потешается еще, чудовище!       — Давай хотя бы пятьсот. — Уверенности во мне уже поубавилось. Конечно, достаточная сумма в запасе имеется, но кто же знал, что она понадобится так быстро. — Или шестьсот.       — Хм. — Вид серьезно задумавшегося Реборна настораживал настолько же, насколько может пугать змея перед броском. — Хорошо. Шестьсот евро в час.       — Идет!       Маленькая теплая ладошка удивительно цепко схватила мои пальцы. Если бы сжал сильнее хоть на каплю — осталась без целых костей.       — Урок первый. — По руке пошли странные покалывания. Улыбка на лице уже моего репетитора стала поистине дьявольской. А я все равно не смогла пожалеть о своем решении. Пока я плачу ему деньги — наши отношения взаимовыгодные. И за знания, которые я получу — никому не буду ничего должна. — Научись делить и контролировать пламя. И прекрати фонить! — зло добавил он, когда со стороны речки раздался плеск.       Реборн показал, как выглядит чистое пламя солнца и дал пару инструкций с указаниями, как и что делать. До обеда я старательно пыхтела над этим. Получалось просто ужасно. Точнее, получалось ровное и абсолютное «ничего».       Уже ближе к обеду, Тсунаёши опять свалился в речку со скалы, что позволило ему подойти к бывшему кострищу и взять один из контейнеров с едой. Он еще пытался со мной что-то обсудить, но я, будучи под впечатлением от занятия и разговора, отвечала неохотно. В голове все так же скакали разрозненные мысли. Реборн все-таки рассказал про атрибуты и все остальное. Как я заметила, если спросить напрямую, — он ответит. Главное — это задать нужный вопрос. Даже если начнет вредничать, то всегда можно высказать пару предположений. Если буду совсем неправа — поправит, а если окажусь близка к истине — значит, и того достаточно.       Со вчерашнего дня в Тсунаёши прибавилось уверенности, он тоже старался.       Когда уже время клонилось к сумеркам, а я так и не приблизилась к разделению пламени, в импровизированный лагерь свалилась Хару. Та самая милая пресная девочка из средней Мидори. И когда я говорю свалилась — это значит упала нам на головы. Ей хватило ума пойти верхним путем, а искать обход было явно не в ее стиле, поэтому спускаться она решила прямо по канату, прямо в школьной форме. Вот что не так с этими детьми? Почему тут всем отшибло логику?       Прикинувшись камнем или очередной веткой, наблюдала уже привычно со стороны. Кто-то умный, видимо, Киоко, которая узнала через Рёхея о тренировках, рассказала Хару — а там уж эта влюбленная (только дурак этого не заметит!) в Тсунаёши дурочка пришла через весь лес к нему, чтобы принести одежду и еду. По пути еще и трусами засветила. Сцена была больше похожа на комедию о двух смущающихся подростках. Выглядело нелепо. А потом девчушка все-таки заметила, что ее предмет обожания сидит одетый во вполне себе целую одежду, с накинутым махровым полотенцем на голову, а рядом лежит горка контейнеров из-под еды. Потом ее взгляд плавно сместился на меня. Махнув рукой, я растянула губы в вежливую улыбку. Которую — при должном воображении и желании — можно было назвать акульей. Если девочка и расстроилась, то виду не подала.       Обстановка меня волновала мало. Сейчас я упоенно пыталась сделать что-то вроде круга из огня, четко очерченного перед этим на земле палкой. И у меня даже получалось! К разговору тоже не прислушивалась. Будем честны, я вообще ни на что внимания не обращала. Ровно до того момента, когда Тсунаёши кинулся мимо меня в куда-то в лес и нагло растоптал все мои рисунки и схемы. Вот же! Ругнувшись, поднялась на ноги. Придется вычерчивать все с самого начала.       — Тсуна-сан мой.