В лагере никого не оказалось. Но судя по звукам боя и разрушений, доносившимся откуда-то сверху, а еще — упавшему валуну, который заставил меня икнуть от испуга, Тсунаёши все-таки закончил свой эпохальный подъем на вершину. Пришлось идти по другой тропинке, чтобы подняться. Вчерашний день не прошел впустую, и направлять энергию в руки или ноги, чтобы добавить себе сил или выносливости, оказалось очень даже просто. Под руководством Реборна учиться несложно, да и я девушкой была понятливой. Приглушать ощущение и, ха, «фон» уже получалось. Вообще любое взаимодействие с пламенем давалось просто. Нужно было лишь желание и воля. Только вот делиться оно не хотело от слова «смирись».
Встречать меня никто не планировал — я и не ждала. Наверху оказался не только Тсунаёши со своим репетитором, который, по традиции, сидел в сторонке и наблюдал, но и Базиль. Тот самый русый парнишка, которому сильно влетело в городе. Парни вовсю друг друга мутузили и возили по земле. Загляденье. Даже странно, вроде двадцать первый век, а все еще нужно показывать силу, подавлять ей. Разве не ясно, что всегда можно сделать большее с информацией? Почему же тогда?..
— Уже пришла? Ты задержалась.
— Могли бы и предупредить.
— Сама виновата. — Реборн даже не отвлекся от мальчишеской драки. — Садись. Тебе тоже надо кое-что успеть.
— Так точно, репетитор, — хитро блеснув глазами, подначила его я. Меня проигнорировали. Ну и пожалуйста. Не очень-то и хотелось.
Иногда отвлекаясь от своего занятия, посматривала на парней. Поздороваться получилось только кивком головы. Коробку тоже пока поставила. Отдам потом, еще весь день впереди. Но красноречивые голодные взгляды Реборна на оную подсказывали, что она может и не дожить. Значит гонять, презирать и издеваться ему нормально, а как дело касается еды… Куда только все девается?
Во время боя заметила интереснейшую коробочку с таблетками у Базиля. Парнишка доставал её всякий новый раунд - размером с ладонь, синего цвета. После недолгих наблюдений стало ясно: кругляши из этой коробочки погружали его в состояние какого-то странного транса. Что-то вроде дзена, боевой медитации - или как там это называется у всех этих духовных институтов? Хм, действует на нервную систему или на какой-то из центров мозга? Подавляет или, наоборот, увеличивает чувствительность?
Наверное, это и были те самые разработки, о которых говорил Реборн. Одна часть — точно. Не удивлюсь, если Вонгола имеет свои собственные лаборатории и штат специалистов. Но почему же тогда Тсунаёши не выдали такие же? Препарат «в разработке»? Если подумать, то одно дело — использовать проверенные временем пули с известными побочными эффектами, и совсем другое — неизвестное и непроверенное вещество. А на крысах в лаборатории такое точно не проверишь. Вот тебе и мафиозная «семья», вот и опыты на детях и подростках! Бедный парень…
Вдох. Ты не сможешь ничего сделать. Выдох. Успокойся и не лезь. Думай о хорошем. Забудь и сосредоточься на занятиях. Раз — искра. Два, три, четыре — рука в огне. Пять — потушить. И так по кругу.
Мы с Реборном сидели на здоровенном булыжнике. Он наблюдал за боем, а я сосредоточилась на пламени. Силы постепенно истощались. Стало гораздо проще, как только у меня получилось отслеживать «предел». Запас пламени, по словам моего нового репетитора, у меня нормальный, восстанавливается быстро — за четверть часа. Реборн с иронией и удивлением каждый раз отмечал, что я трехжильная. Энергии, и правда, было в избытке. Сам репетитор с ироничным смешком объяснил это «генетикой». Но были и ограничения. Если трачу в раз слишком много — в глазах пойдут черные пятна, все станет размытым, слышать фразы буду обрывками, а тело скоро упадет мешком. Не самые приятные ощущения, уже не раз испытанные на собственной шкуре. Поэтому приходилось постепенно наращивать объем пламени на руках. Это было несложно, вовсе нет, но очень выматывающе и долго.
— Точно как я и думал. — То, как неожиданно заговорил Реборн, привело меня в состояние, близкое к недоумению. У него все хорошо? — Базиль в несколько раз сильнее Тсуны, — немного разочарованно протянул мужчина. — Все-таки он твой ученик…
За спиной вдруг появилось странное ощущение. Словно бы там никого не было, но в какой-то момент кто-то уже «дышал в лопатки». Как будто в темной комнате включили свет. Сердце забилось раза в три быстрее. Что за чертовщина? Я испуганно обернулась, рвано выдохнув.
— …Емицу.
Еще один мужчина. Среднего возраста. Светлые глаза и будто бы выгоревшие льняные волосы. Очень высокий, с широкими плечами. На голове — каска с прикрепленным фонариком. А оранжевый странный комбинезон добавлял какой-то сюрреалистичности. Нет, серьезно, сколько тут в этом лесу странных людей мужского пола еще бродит?! Но что еще скребло внутри — он кого-то неуловимо мне напоминал… Я пригляделась внимательнее, все-таки сев поближе к Реборну. Из двух зол следует выбирать меньшее.
— Ну, я тренировал его очень сурово. — Незнакомец улыбнулся, как беспечный мальчишка. — Гиперпредсмертная воля использует больше силы, так что очень важно контролировать ее. Кроме того, если он не сможет сделать это, то не сможет стать мастером
той техники.
— Именно поэтому мы и выбрали эту тренировку. Без контроля силы он не сможет победить.
— Да. — Обсуждаемые вещи пугали. Это явно не для моих ушей, так почему? Зачем ему это? — А ты, наверное, Сирша? — Улыбка мужчины стала более ласковой и доброй. Слишком ненатурально, резко, по-показному просто. — Реборн рассказал мне о тебе. — Подозрительно и страшно. Что он мог про меня понарассказывать?! Кто вообще дает им всем право меня обсуждать за моей же спиной?! — Спасибо, что приглядываешь за моим сыном. — В голове вакуум. Так вот ты какой, нелюбимый отец и долгожданный муж… — Меня зовут Савада Емицу.
Я молчала. Глаза уперла в колени, обдумывая, судорожно хватая мысли. Японские предложения и слова выбило из головы напрочь, сделав ее на мгновение такой пустой-пустой, пугающе «никакой».
— Здравствуйте, сэр… — Родные английские предложения ложились так легко и знакомо, а я даже и не могла сообразить, что делать дальше. — Тсунаёши тоже мне…
помогает, — нашлась я со словом — наконец! — японским. — Мне очень приятно с вами познакомиться.
— Такая вежливая, — удивленно заключил Савада-старший. Но глаза у него наполнились любопытством с легким проблеском недоумения. — Английский очень хорош. Но и японский ты понимаешь, видимо, не хуже. Почему же не говоришь?
— Редко когда выпадает возможность поговорить с человеком на почти родном языке. Да и Тсунаёши говорил, что вы много путешествуете и работаете за границей, мне показалось это уместным, — уклончиво ответила я. — У меня нет родного языка, — пояснив это, задумалась, что еще можно сказать. — В каком-то смысле, я — полилингв.
Осматривал меня он крайне внимательно и с большим интересом. С таким на рынке мясо выбирают под Рождество, а не на друзей сына смотрят. Не нравится мне такое внимание. Примерно так же меня воспринимали друзья и знакомые родителей. Недооценивая, воспринимая как ребенка, но всегда было что-то в них такое, что даже не объяснить толком.
Он искал во мне подвох, как будто пытаясь понять, что же я из себя представляю. Увиденное ему, кажется, нравилось. А мне с каждой напряженной минутой все более неловко становилось в его обществе.
— Впечатляет!
— Спасибо, но тут почти и нет моей заслуги, только старания родителей. Все-таки они учили меня разговаривать.
Нужно быть осторожной. Если отец Тсунаёши здесь, значит, знает все, что происходит. Значит — не последний человек. Значит — опасный. В груди защемило. Почему же сейчас все так паскудно складывается? Ко мне потянулась его рука. Не уклониться от нее и стоять как и прежде стоило титанических усилий. На макушку опустилась тяжелая ладонь. Плечи дернулись.
— Даже если отец не рядом со своим ребенком, — вдруг проговорил он, — он все равно его любит.
— Мои родители не в разводе, — зачем-то сказала я. Голос охрип, как всегда, когда начинаю нервничать. Волосы на голове растормошили.
— Приходи к нам на ужин сегодня, моя жена отлично готовит.
Глаза у отца Тсунаёши были хоть и добрыми, но понятно, что меня прощупывают, рассматривают, изучают и в то же время не считают чем-то страшным, кем-то, с кем следует считаться. В памяти всплыли слова Реборна о пламени неба, о том, что оно передается генетически. О страшных способностях. Наблюдения и личные предположения о людях с атрибутом неба — лицемеры. Необходимо быть осторожной. И, кажется, он все-таки знает, что у меня не самые хорошие отношения с родителями. А знает ли он об отце? Нет, не так. Что вообще он знает?
— Я с радостью приму ваше приглашение, сэр.
— Вот и отлично!
Реборн, как обычно, многозначительно молчал и улыбался. Этот человек-загадка любил развлекаться за чужой счет. Раздражает. Пугает. И на что я подписалась?.. Это что, личный ад? Может, прямо сейчас я сама лезу в петлю?
— Ну и как тебе Япония?
Это надолго. Очень надолго…
Савада Емитсу ушел не прощаясь, просто в один момент пропал из моего поля зрения.
С наступлением вечера пришла пора идти по домам. Поэтому Тсунаёши удивился, когда я в его с Реборном тесной компании пошла по узким улочкам. Но виду не подал. Он вообще, как я заметила, старался больше необходимого со мной не говорить. Уже когда начали подходить к его дому, а я все так же уверенно шагала рядом, напрягся. У калитки не выдержал и спросил прямо:
— Сирша… — Замявшись на несколько мгновений, все еще испытывающий трудности с отсутствующими суффиксами, мальчик продолжил: — Ты что-то хочешь спросить?
— Нет.
Глаза у него, и вправду, как у щенка или олененка. Большие, наивные, такие открытые. Кто же ты
на самом деле, Савада Тсунаеши?
— А… Эм… — Подобрать слова, чтобы спровадить меня домой, он не мог, а сказать прямо не позволяло воспитание. Что же, я не из робких, могу взять ситуацию и в свои руки.
— Меня пригласил на ужин твой отец, — просто объяснила я.
— Это так, глупый Тсуна. — Реборн, сидящий на шее у парня, ударил его пятками в слишком детском, показательно ребяческом движении.
— Что?! — он повысил голос на несколько тонов, что не сделало начавший ломаться голос красивее. — А как? Когда? Почему?
— Не знаю. — Передернув плечами, вгляделась в его глаза, рассматривая радужку. — Наверное, я ему понравилась.
— Эй, постой, подожди!..
Приподняв уголки губ в намеке на улыбку, я поправила лямки рюкзака за спиной и прошла прямо к дому. Все очень знакомое и такое немного привычное. После легкой приятной трели входная дверь открылась. Мама Тсунаёши была такой же, какой я ее запомнила: милая женщина с открытой улыбкой. Стоит ли мне теперь этому верить?
— Здравствуйте, миссис Савада.
— О, Сирша-тян, добро пожаловать. Емицу говорил, что ты зайдешь, проходи, — она легко рассмеялась, когда я обратилась к ней на английский манер.
Хоть Тсунаёши и считал мой дом большим, следует заметить, что и его был очень даже немаленький. С крыльца сразу начиналась небольшая прихожая, где я сняла кроссовки, оставила сумку и кофту. За спиной закрылась дверь, миссис Савада обняла сына, который покраснел и вполголоса пролепетал: «Ну не при гостях же!» Видимо, меня стесняются. Шкодная мысль, что надо почаще в гости ходить, крепко засела в мозгу. Нана упорхнула на кухню.
— Ты помнишь, куда идти? — вполне гостеприимно уточнил Тсунаёши, расслабившись немного.
— Не очень, но думаю, что не заблужусь. — Улыбнулась ему вполне ласково. Перед глазами стояла Хару. — Спасибо.
— Когда ты вообще успела познакомиться с моим отцом?!
— Сегодня. Наверное, решил, что у меня родители разводятся, и пожалел, — спокойно сказала я, пожимая плечами, — а потом пригласил в гости.
Разговор сник. Тема моих родителей всегда приводила к тому, что собеседник начинал неловко молчать. А говорить об отце Савады мне самой не хотелось.
Из прихожей я с моим невольным спутником вышли в просторную гостиную. Реборна не было видно.
Зато там на зеленом диване сидели дети — уже знакомые мне ребята: Фуута, Ламбо и И-Пин. Но кроме них телевизор смотрела девушка, которую я прежде не видела. Необычная внешность, я бы даже сказала, что она мне кого-то напоминает.
Поздоровавшись со всеми, прошла на кухню, чтобы в случае чего помочь матери Тсунаёши. К ноге прилип Ламбо.
— Рыжая! — мальчик радовался мне, потому что я была одной из тех немногих, кто соглашался с ним разговаривать на итальянском. Но временами — довольно часто, по правде говоря — у него получалась странная помесь языков. И понимать его никто, кроме меня, не мог. Реборн, подозреваю, просто не хотел, а у других не было достаточных знаний. — Тебя давно не было, почему?
— Так получилось. Не было возможности.
Ребенок обиженно вытянул губы. Я ему почему-то нравилась. Просто так, ни за что и без причин. Что ж, это его чувство не было взаимно, хоть я временами и могла испытать что-то близкое к умилению, смотря на него — когда он был спокоен или сосредоточен. Не кричал и не капризничал.
— Тогда пошли играть! Мама принесла Ламбо-сану кубики вчера, они такие красивые. Есть фиолетовые, как виноград. Ламбо-сан любит виноград!
— Может, в следующий раз? — попыталась соскочить я.
— Ламбо, прекрати. — Маленький Фуута, мой почти брат по несчастью, неудачно оказавшийся не в том месте и не в то время во время разборок с Кокуё. Как мне объяснили. Точнее — как мне явно и неумело
соврали.
— Фуута, ты плохой! Вонючка! Я хочу поиграть с рыжей! — Мальчик прилип к моей ноге. Тяжелый, почти мученический вздох вышел из моего горла. Ну почему я?..
— Ламбо, отпусти мою ногу.
— Нет, не хочу!
— Если ты меня отпустишь, то я постараюсь прийти к тебе в гости как-нибудь потом.
— Обещаешь?
— Да. А теперь отпускай.
Надувшись, он полез обратно на диван, показав Фууте язык.
— Ты пообещала!
Я ничего не ответила ему. Он еще такой ребенок. Просто невозможный…
На кухне раздался странный, показавшийся неестественным для этого места звон кастрюли о кафель. Отличный предлог, чтобы избежать компании детей! Осторожно заглянув в просторную для японцев кухню, окликнула:
— Миссис Савада, все хорошо? Может, вам нужна помощь? Я могу что-то порезать или на стол накрыть.
— Ой, Сирша-тян, если только тебе не трудно. — Значит, помощь все-таки лишней не будет. — Возьми, пожалуйста, лук и порежь его к столу, хорошо? И можешь разложить рис? Он вон там. — Женщина махнула рукой куда-то вправо.
— Да, конечно. — Я улыбнулась. — Все будет в лучшем виде.
На кухне работы было немного, и накрыть на стол совсем не сложно, да и весело это все-таки, когда дома много людей, шумно и так по-домашнему. У меня совсем не так. И даже жалкие попытки навести какой-то уют не приносили ничего радостного. Одиночество преследовало по пятам.
Мы с миссис Савадой разговаривали о многом, пока возились на кухне, в основном она спрашивала меня, как мне живется в Японии, звала в гости еще, говорила о своем сыне и приехавшем муже. И, отведя в сторонку, попросила меня о небольшой услуге. Завтра она очень хотела, чтобы я присмотрела за детьми часов до десяти вечера. Сперва удивилась, что так поздно, но потом в голове словно что-то щелкнуло. Она же, наверное, каждый день как белка в колесе, весь дом на ней одной, да еще и три ребенка, гости, сын-подросток с Реборном в довесок. А к ней приехал муж, которого она так долго ждала. Тсунаёши говорил, что отец уехал на два года. Внутри зашевелились какие-то смутные подозрения. Представить всю пропасть верности и любви этой женщины было трудно. Это же как нужно любить, чтобы два года… ждать?
Выдохнув — согласилась. По-женски стало ее очень жаль. Даже Хелен с вечно занятым Ёндо, наверное, не приходилось ждать так долго, чтобы получить тепла и ласки. Подумать только… Два года…
За столом атмосфера была шумной, бойкой и веселой. Тсунаёши, привыкший к такому, ел спокойно, я же смотрела во все глаза на ребятню и что-то обсуждающую с миссис Савадой Бьянки. Сестрой неугомонного ершистого Хаято.
Уходить не хотелось и хотелось одновременно, мне с собой положили еды, что было приятно, а суровая материнская рука выпихнула на улицу Тсунаёши, чтобы меня проводили до дома. На мои спокойные возражения, что я и сама в состоянии дойти, миссис Савада только махала руками и уверяла, что ее сыну не трудно. Тсунаёши бурчал что-то недовольно под нос, завязывая шнурки. Такой ворчун, что же с ним к тридцати станет?
На улице свежо, но все равно здорово. Жаль, не прихватила куртку. Даже в такую погоду умудряюсь мерзнуть…
Ночное небо над нашими головами пестрело тысячью ярких звезд.
Невольно обратила внимание на парня, шедшего рядом. Уставший, потрепанный, отчаянно желающий отдохнуть. Мне вдруг так захотелось, искренне и по-настоящему, поговорить. Не из любопытства. А просто —
по-человечески.
— Знаешь, было весело.
— А? — Тсунаёши, задумавшийся о чем-то своем, посмотрел на меня удивленно. — Можешь, пожалуйста, повторить? — немного смущенно потирая затылок, сказал он.
— Нет, не могу. — Веселье, немного шкодливое, немного усталое.
Тяжело вздохнув, он вымотанно смотрел вперед. До моего дома совсем немного. Почему-то так не хочется туда. В тишину, разрушаемую только Осху и мной. В одиночество и пустоту. В страхи и кошмары. Я совсем не обратила внимания на свои руки, которые как-то незаметно начали теребить край кофты.
— Почему ты такая? — бесконечная усталость в ломающемся голосе.
— Что?
— Нет-нет-нет, — зачастил он, явно поняв, что сказал что-то лишнее. Совсем не-японское. — Просто… Ты изменилась. Стала… Эм…
— Менее заносчивой? Уже не такая — как ты тогда сказал — «темная и злая»? Ужины, они, знаешь ли, сплочают.
— Да я не то имел в виду! — бедный настолько неловко себя чувствовал, что даже схватился обеими руками за голову.
— Наверное, я понимаю, что ты имеешь в виду… — Закусив губу, попыталась собраться с мыслями. Реборн с нами не пошел. Но говорить что-то лишнее все равно не стоит.
— Просто… У тебя все в порядке? Ты сама не своя.
— В порядке ли… Хм, мне и самой временами интересно. — Я остановилась и вгляделась в такое бескрайнее небо над головой. Завораживающе. Руки сцепились в замок за спиной. Непроизвольно перекатившись с носков на пятки и обратно, повернула голову в сторону мальчишки. — А что, волнуешься?
— Тебе обязательно каждый раз издеваться надо мной? Ты уже определись! То обнимаешь, то ёрничаешь! — Тсунаёши буквально взорвался эмоциями и праведным негодованием на мое поведение. — Просто невозможная…
— Ты даже представить не можешь, насколько. И, думаю, у нас обоих не все в порядке. Так что давай я тоже спрошу.
Огромные оленьи глаза смотрели на меня с сомнением, легким интересом и опаской. И с чем-то еще, таким странным, неразгаданно-уставшим.
— Сам-то ты, Тсунаёши,
в порядке? В последние дни мы
все сами не свои.
Я уже видела свою калитку. Ну что, наверное, Ямамото получит свою порцию поддержки завтра с утра. Сегодня я уже не пойду к нему в гости.
— Сирша, ты…
Пока Тсунаёши не сморозил что-то новое или не спросил о чем-то, на что я не смогу ответить, пора уходить. Не хочется портить вечер. Не хочется…
— Ну, пока. — Несколько секунд — и я уже на полпути до калитки. Обернулась. — Эй, Тсунаёши…
Недоумение повисло в вечернем воздухе, густое и в то же время легкое. Загадочное и невысказанное.
— Хотела сказать — было весело. Приходи в гости, как это все закончится, поболтаем.
Обескураженное лицо, тысячи звезд, запах персиков и мой смех. Пара мгновений, день, безумно тяжелый и такой странный.
Дошла без сил и сразу рухнула на пол, распластавшись по паркету. За что сразу же поплатилась. Виляя хвостом, Осху выбежал из кухни. Он не упустит возможности обслюнявить все, до чего только сможет дотянуться. Все-таки соскучился и вообще заждался блудную меня.
Всепоглощающая тишина огромного пустого дома. Я больше не могла это выносить.
Звонок Такеши, с которым мы проболтали, наверное, больше получаса, обрадовал. Видимо, тоже соскучился. Я пообещала утром перед прогулкой с детьми зайти. Он делился впечатлениями, своими успехами и просто спрашивал, как у меня дела. Милый, милый Такеши. Ты ведь даже не представляешь, как
больно я тебе сделаю, если мы продолжим в том же духе…
Утром следующего дня собиралась в город на прогулку. Позавтракать нормально не получилось, до последнего валялась в кровати и ленилась. И уже к десяти часам пришлось заставить себя встать, выпить кружку кофе и пойти умываться. В программе был легкий макияж, лак для ногтей и выбор одежды.
Из шкафа мной было вытрясено все, что мне нравилось, и все-таки идти было откровенно не в чем. То было слишком просто, другое чересчур вычурно, на третье не было настроения, а под четвертое не было обуви или подходящей сумки. Сложно быть красивой и ухоженной. Очень сложно! По итогу выбор был между черным коротким платьем с какими-нибудь интересным колготками и светлыми джинсами с черной майкой, на которую сверху полагалась прозрачная рубашка, больше напоминающая тунику. Поскольку под второе можно было обуть мартенсы, в итоге пошла на встречу в джинсах. Да и простая логика победила: дети — это подвижные игры, особенно Ламбо. Опять прилипнет же. А в платье не особо побегаешь.
Осху оставался дома, потому что все-таки дети остаются детьми. Испытывать свои нервы на прочность и ругаться из-за здоровья своей собаки мне не хотелось. Затискать до смерти бедного этим трем мушкетерам вполне по силам.
Из дома выходила с каким-то плохим чувством. Но, поскольку таких чувств у меня три раза на день, я решила все-таки отвлечься, тем более, что добраться до нужного места было не так просто. Потому как дети должны быть где-то в городе. А с ними миссис Савада и, как я поняла, Киоко и Хару. Радости такие новости не приносили, но чего только не сделаешь ради хорошего человека?
Встреча была не самой приятной. Пришлось подойти и вежливо поздороваться. В свете новых событий младшая сестра Рехея вызывала жалость. А Хару, скорее, чувство снисхождения напополам с желанием просто не связываться. В довесок шли три ребенка. Просто великолепно. Теперь уже общество Реборна казалось вполне милым и даже приятным. По крайней мере — не таким отягощающим.
Прошли все площадки, магазины, кафе. А я, кажется, собрала все взгляды прохожих. Только что шеи не выворачивали. Разговаривать особо было не о чем, девочки чирикали, иначе и не скажешь, между собой, что-то обсуждали с И-пин. А вот Ламбо прибился ко мне. Фуута, как более взрослый шел спокойно и только иногда вставлял пару слов. На удивление тихий ребенок.
Зал с игровыми автоматами был самой большой ошибкой. Ламбо не желал уходить ни в какую, вил веревки, иначе и не скажешь, из Хару и Киоко. Я же была более неподкупной, поэтому этот хитрющий жук даже не пытался давить на мою жалость. Когда мне все это надоело, то ребенок был самым бесцеремонным образом перехвачен в крутом вираже до детской комнаты.
— Ламбо. Послушай меня внимательно. Сейчас мы отсюда выходим, все вместе и без истерик, я покупаю вам троим мороженое и мы идем домой. А если ты продолжишь истерику, то больше я никогда в жизни не пойду с тобой гулять. Ты меня услышал?
— Но Ламбо-сан хочет!..
— Ты меня услышал?
По-другому с ним просто нельзя. И так избалованный, но хотя бы договориться можно.
Под конец Ламбо намертво приклеился ко мне, ни в какую не отпуская руку. А если отходил, то то и дело оборачивался, чтобы проверить, на месте ли я. Не мальчишка, а разбойник какой-то.
Гуляли до самого вечера. Уже смеркалось, девчонки отвлеклись на стайку одноклассниц Киоко, а я пошла дальше — не маленькие, догонят. Дети доверчиво шли за мной по узким улочкам.
— Я голоден! — капризно заканючил Ламбо. — И устал! Сирша, понеси меня!
— Ламбо, ты тяжелый, — спокойно заключила я, осмотрев хитрого ребенка, — до дома осталось не так далеко. Двадцать минут, и мы почти у цели.
— Иди сам, Ламбо. — И-Пин «грозно» свела брови.
«Ты такая невнимательная, Сир-ша.
Обернись».
На какую-то долю секунды время замерло. Мукуро?!
Затылок похолодел. Что это за чувство?
Резким движением развернулась. Волосы мазнули по щекам. Глаза выхватили в сумерках человеческую фигуру, несущуюся на меня.
Внутренности затопило жаром. Что это значит? Нападение? Но почему сейчас?
Удар сердца. За спиной три ребенка. Я одна.
Кровь стучит в висках набатом. Адреналин.
Какие-то нечеловеческие, словно бы не мои, рефлексы действовали быстрее сознания. Я не била. Так и стояла. Без защиты. А за спиной, там где были Фуута, Ламбо и И-Пин взвилось к розовому закатному небу мое пламя. Они были надежно огорожены им. Настолько горячим, что плавился асфальт. Жаркое, бескомпромиссное и в то же время ласковое и родное, отгоняющее любой холод и мрак.
В ушах звенел визг И-Пин. Перед глазами проносились странные картинки, какие-то даже абсолютно дурацкие воспоминания. Откуда-то раздался вопль Тсунаёши.
Это конец?
Вдох. Я умру?
Выдох.
Вот так?..
Зажмурилась, задержав дыхание. Секунда, две — и ничего. Только такой знакомый хриплый и звонкий голос разрезал напряженные минуты ожидания конца.
— Хранитель Солнца семьи Вонгола и лучший ученик Колонелло — Сасагава Рёхей прибыл!
Знакомый разворот плеч. Мощная спина.
— Выпендрежник, — из горла вырвался хрип. Как всегда — нервное.
