Философы, бирдекели и капелька страстей

      Телефонный разговор с Москвиным выбивает Ваню из колеи. Он в принципе всегда знал, что могут возникнуть трудности, но все равно оказался не готов. На запрос в поисковик и быстрый серфинг уходит минут пять, и этого оказывается достаточно, чтобы Рудбой окончательно скис. Леха, конечно, пообещал дать Ване столько времени, сколько сможет, но звучало это не слишком убедительно.       Оставаться сейчас наедине с тяжелыми мыслями и ненавистными бумагами – тошно. Ваня даже сигарету до конца не докуривает, тушит ее буквально через пару затяжек. И идет вниз, в бар. Там родные люди, родные стены, атмосфера, тщательно лелеемая и хранимая. Должно отпустить.       Вопреки собственным правилам и половине четвертого на часах, Рудбой не глядя достает первую попавшуюся под руку бутылку с полки с крепкими напитками, наливает себе стопку. Опрокидывает одним махом и даже вкуса не чувствует, только тепло, прокатившееся по горлу. Дима не спрашивает ничего, но блюдце с орешками понятливо придвигает ближе к Ване и продолжает натирать стаканы, словно вот такое поведение босса не вызывает у него никакого удивления. Рудбой закидывает в рот несколько штук, пережевывает их и благодарно мычит. Желание нажраться, конечно, присутствует, но Ваня-то знает, что это не поможет, только хуже сделает. Он оглядывает зал без какой-либо цели, скорее по привычке. Почти все немногочисленные ребята – из постоянных. Те двое, у столика рядом с выходом, частенько заглядывают днем, выпивают по паре пива, не больше, но сидят подолгу. И курить бегают каждые полчаса, потому и место все время занимают недалеко от двери. А стайка молоденьких девчонок за крайним справа столом заказывают сок да колу какую-нибудь, не бухло, и в основном только и заняты тем, что кидают красноречивые взгляды на стойку. Ваня уверен, что приходят они сюда не за выпивкой. Он их никогда не гонит, потому что проблем никаких они не приносят, да и дольше часа-полтора не задерживаются. Ну и, чего врать, свежие девичьи мордашки всяко приятней чьей-то отекшей с бодуна рожи. Еще несколько человек торчат за стойкой, и занят один из столов, соседний с рудбоевским любимым. Ваня приглядывается. И узнает, плевать, что со спины. И вдруг почему-то радуется. Светло не появлялся уже дней пять, если не больше, просто перестал приходить, а Рудбою его навязчивой компании, оказывается, не хватало. – Давно он тут? – Ваня кивает на столик, а Кутузов отвлекается от стаканов и прослеживает его взгляд. – Минут сорок, наверное. Пришел, чай заказал и все. Сидит. – Про меня не спрашивал? – Нет. – Димон весело хмыкает, вроде возвращается к работе, но потом зачем-то Рудбою подмигивает. – Слушай, а он случайно не из этих? – Из каких? – Ваня перестает рассматривать темноволосый затылок и поворачивается к своему бармену, который по ходу надышался алкогольными парами. – Нуууууу…– Дима делает странное лицо, дует губы и хлопает ресницами. – Из этих. – Блядь. Вот ты же взрослый человек, Кутузов! “Из этих”. – Вопрос Рудбоя не просто удивляет. Поражает. – Что, понравился? Ну так подойди и спроси, из каких он. Думаю, Светло тебе очень много интересного ответит.       Дима ржет громко, заразительно, и Ваня тоже улыбается. Настроение ползет вверх. – Неа, у меня шансов точно нет. Если у кого-то и есть, то только у тебя. Тут без вариантов. – Схуяли? – Ну как это? – Кутузов понижает голос, наклоняется ближе и шепчет на самое ухо. – Нам кажется, что он к тебе подкатывает.       Одна из девчонок встает со своего места и идет к туалету, как раз мимо столика Светло. Тот чуть поворачивает голову, смотрит ей вслед, не слишком долго, и снова начинает что-то писать в толстой тетради. В общем, нормальная реакция нормального мужика, девчонка симпатичная, Ваня вот тоже ей вслед с удовольствием посмотрел. Дима делает вид, что ему срочно нужно что-то найти во внутренних ящиках стола, лезет вниз, но Рудбой его перехватывает за локоть. – Нам? Ну и что тут за бабсовет? Делать больше нехуй, а? – Да ладно. Мы же так… Волнуемся просто за тебя.       Ваня еле перебарывает желание дать Кутузову подзатыльник, да еще и Коляса вызвать для выволочки. Волнуются они. Тоже мне, блин, нашлись тут волнистые попугайчики. – Хугардена налей, ноль пять, из свежей поставки. И погрызть чего-нибудь положи. – Эй, я еще сам даже не пробовал. – Вы с Колясом платите кстати.       Дима матерится, но так, не всерьез, улыбается себе под нос, и послушно достает стакан. А вот с новым кегом приходится повозиться вдвоем. Сначала вставать на место не хочет, потом крепеж не поддается, и Ваня даже собирается звонить ругаться поставщикам, но тут Кутузов наконец-то довольно угукает, утирает пот со лба и начинает сцеживать пену.       Пиво Рудбой решает отнести сам. Ставит на стол сначала бокал, потом плошку с орешками, осторожно, чтобы тетрадь не задеть. Орешки Дима положил, кстати, те самые, которые Ваня не доел. Говнюк. Светло сначала не реагирует, но носом ведет, принюхиваясь, а затем поднимает на Рудбоя глаза. Смотрит пристально так, непривычно серьезно. – Привет? – Привет. – Я присяду? – Это твой бар, ты в курсе?       Ваня садится напротив и наблюдает, как Светло принимается за пиво. Сначала зачем-то трогает шапку кончиком языка, а потом уже отпивает. Он аккуратно пьет, но пенные усы все равно остаются, и у Рудбоя прямо руки чешутся, так хочется их стереть. Но Светло сам справляется – облизывается, делает еще два крупных глотка и облизывается снова. Отставляет от себя стакан. – Неплохо. – Я уже подумал, что ты нам изменяешь с другим баром. – Светло не отвечает, только плечами пожимает как-то скованно. И Ваня решает, что надо, наверное, прояснить ситуацию. – Если ты из-за того, что я тебя с Мироном не познакомил, то прости. Но он сюда приходит как друг, а не как селеба. В спокойное место без фанатья и шума, а не в клубешник. Если хочешь, я попрошу, он подпишет для тебя что-нибудь.       Светло в ответ просто ошарашенно смотрит. Но потом выражение его лица меняется на оскорбленное. – Ты ебанулся? Я очень похож на человека, который мечтает об автографе Оксимирона на сиськах? – Ты не очень похож на человека, у которого есть сиськи.       Напряжение, которое чувствовалось еще минуту назад, вдруг лопается, как мыльный пузырь, и Рудбой отчетливо понимает, как без Светло последние дни было тухло. Ваня не очень-то любит новых людей, обычно сопротивляется сближению всеми силами и удерживает человека на расстоянии. Но вот именно сейчас он рад. Что тогда подошел поздороваться с Букером. Что потом беседу поддержал. Что угостил и угощает, наверное, тоже. А уж тому, как Светло плюет на все личные границы и зоны комфорта, он рад так, что словами не передать. – Значит, все нормально? Никаких обид? А то ты так резко перестал приходить. – Забей. – Светло засыпает в рот горсть орехов, поэтому отвечает невнятно. – У феня фыфает.       Рудбой тоже закидывает парочку, двигает челюстями и улыбается, сам не зная, чему именно. А потом натыкается взглядом на стойку. Дима с Колей стоят и пялятся, даже руки одинаково на груди скрестив, смотрят обеспокоенно, еще и перешептываются. Придурки. Ваня показывает им фак. – Скажи-ка, а ты ко мне случайно не подкатываешь? – Вопрос вылетает как-то сам собой, без участия мозга, и Рудбой даже пугается сначала. Но Светло только заинтересованно приподнимает брови и отпивает из бокала. – А надо? – В смысле “надо”? – Ну хуй знает. Какой вопрос – такой ответ. Может, тебе нужно легенду поддержать. Или подружку отвадить. Или спор выиграть. Или… – Эй, полегче! – Ване кажется, что, если он сейчас Светло не остановит, то выслушает еще примерно тысячу причин для подкатов к другому мужику. – Но я могу.       Это звучит так легко, уверенно и просто, словно речь идет о “да, я могу тебе одолжить сотку”, а не о “да, я могу к тебе подкатить”. Блядь. Светло такой Светло. – Серьезно? – Ну да. Надо – так надо. Только ты мне границы обрисуй.       Рудбой ржет, уткнувшись лицом в сложенные на столе руки, долго ржет, успокоиться не может. Чтобы чуть перевести дыхание, утаскивает у Светло пиво, делает приличный глоток – действительно неплохое – и выдыхает, продолжая посмеиваться. – Боюсь, парни твой энтузиазм не оценят. – Он кивает на стойку, где его чудо-работнички так и стоят, нихуя не работая. – Да? – Светло оглядывается, весело салютует пацанам ладошкой, а, когда разворачивается, у Вани прямо мурашки по спине пробегают. Глаза напротив поблескивают хитро-хитро, азартно так. Пугающе. – Вот где собака порылась. У тебя же нет сейчас никаких важных дел?       Вообще-то дела есть. Но Рудбой тянет несколько секунд, мысленно машет на все рукой и отрицательно мотает головой. – Нет. – Вот и отлично. – Светло еще раз оглядывается, подзывает жестом Диму. Допивает пиво, закусывает еще горстью орешек. А когда Кутузов подходит, убирает лежащие на столе вещи в сумку. – Спасибо за пиво, Дима. Просто отличное. Мы, кстати, с Ваней в кино сейчас идем. Да, Ваня?       Повисает пауза. Светло улыбается, подленько, но все равно обаятельно, и смотрит выжидающе. Кутузов просто открывает и закрывает рот, неловким движением рассыпает орешки по столу. А Рудбой… Рудбой зачем-то кивает. – Да. Идем.       Светло расцветает. Он прикусывает нижнюю губу и смотрит уже только на Диму, внимательно так, жадно. Явно получает удовольствие от чужого замешательства и неловкой ситуации. – Жалко, что мальчики работают. Могли бы двойное свидание устроить.       Ваня не выдерживает, прыскает. А Кутузов сгребает орешки, быстро, лишь бы как, пропускает несколько штук. И, кинув на Рудбоя короткий возмущенный взгляд, почти убегает к стойке. Светло проверяет сумку, встает и накидывает куртку. Он смотрит на Ваню, приподняв брови, и как будто чего ждет. – Что? – Ты в майке пойдешь? Там вообще-то прохладно, градусов 10. – Погоди. Ты серьезно собираешься… – Мы идем в кино. Ты уже согласился. Давай, топай за курткой, шевели жопой. Я пока найду сеанс ближайший.       И по каким-то неизвестным причинам Рудбой действительно топает за курткой.       На улице моросит дождь, противный, мелкий такой, будто иголочками в лицо тычет. И Ваня все ждет, что вот сейчас, сейчас терпение закончится, и он остановит Светло, предложит очнуться и спуститься с небес на землю, но почему-то просто продолжает идти, осторожно обходя лужи. Он почти сразу понимает, что идут они к “Родине”, подумывает залезть в телефон и посмотреть, на что они, собственно идут, или хотя бы спросить, но Светло выглядит полным решимости, поэтому Рудбой молчит. Пытается вспомнить, когда ходил в кино последний раз. И не может. Привык уже смотреть дома, пусть не премьеры день в день, но зато без раздражающих придурков на соседних креслах и школоты с неуместными комментариями. Но, вопреки всему, несмотря на абсурдную ситуацию, Ваня чувствует себя… хорошо. Предвкушение, даже легкое волнение, расползается по телу и заставляет улыбаться. Незаметно, конечно, только уголками губ, но все же.       Уже внутри Светло смотрит на телефон, тихо чертыхается, но все равно шагает к кассам. А Рудбой изучает афиши, хоть и понимает, что ничего сколько-то годного сейчас не идет: конец лета, кинематографическое межсезонье, в которое показывают совсем уж лютый трэш. Впрочем, это не про “Родину”. Финское кино, японская полнометражная анимация с субтитрами, “фильмы, не получившие Оскар”. Он так и не успевает догадаться, на какой шедевр они приперлись, когда Светло дергает его за рукав и тащит к лестнице на второй этаж. – Бля, забыл, что тут попкорном не кормят. Не получится потолкаться ручками в ведерке, извини. – Не очень понятно, говорит он серьезно или нет, но Ване вдруг тоже становится жаль, что попкорна тут нет. Тысячу лет не ел. Хотя да, тут он был бы неуместен, на фоне всей этой лепнины и ковровых дорожек. – Должен будешь. – Забились! – Видимо, они доходят до нужного зала, потому что Светло вдруг превращается из ехидного типа с сомнительной моралью в обаятельного интеллигентного мальчика. Он протягивает билеты жутко недовольной тетечке и строит умоляющее лицо. – Скажите, что вы нас пустите! Ну пожалуйста! Мы так хотели на фильм попасть, и, представляете, в лифте застряли! – Надо заранее выходить, молодые люди. – Тетечка поджимает губы, но все же смягчается, отрывает контрамарку и отворяет дверь в зал. – Недопустимо посреди сеанса врываться.       В зале почти пусто, сидят еще человека четыре, а фильм, судя по всему, в полном разгаре. Светло сразу спотыкается в темноте, и Ваня придерживает его за локоть, пока они идут к местам. Садятся не по билетам, а где понравилось, все равно свободно. На экране происходит какой-то фарш, но смутно знакомый. Два мужика пиздятся на живописном мосту, и сначала Рудбой думает, что это малобюджетный боевичок, но потом, когда оба персонажа подыхают в обнимку в сгоревшей машине, картинка и локация меняются. – Так и не скажешь, что мы смотрим? – В душе не ебу. – Светло дергается от неожиданности и оборачивается к Ване. Они сидят как-то очень близко, чуть ли не утыкаясь друг в друга носами. – “Дикие истории”. Название понравилось, но, по-моему, какая-то дичь. – Дикие… А. Понял. Альмодовар же? – Рудбой поглядывает на экран, хотя на Светло смотреть тоже интересно. Ему идут приглушенные отсветы от сменяющихся кадров и вычурная обстановка старого кинотеатра. – Наверное. Похоже.       Фильм неожиданно затягивает, хотя Ваня совсем не поклонник. Он даже думает, что надо будет глянуть самое начало, кажется, пару новелл они пропустили. А вот Светло, похоже, от происходящего на экране охуевает. Он комментирует буквально каждый поворот сюжета, но тихо, Рудбою на ухо. Саркастично, едко, с огоньком. Хорошо комментирует. Ваня вдруг ловит себя на мысли, что смотреть со Светло кино здорово, хотя обычно все эти якобы остроумные замечания раздражают. – Это какой-то пиздец. Это пиздец. Зачем? – Светло возмущается так искренне и пылко, что Ваня смеется, уже не сдерживаясь.– Зачем они трахнулись в конце? Почему она его не замочила? Ну что ты ржешь, а?       Дождь закончился, но на улице все равно прохладно. Проспект стоит в пробке, народ как раз возвращается со всяких своих работ по домам, будний день же. А Рудбою легко. Он курит и весело посматривает на Светло, слушает его вполуха, но с удовольствием. – Педро – это тебе не Квентин. Он просто так людей не мочит. – Ну мужиков-то тех замочил! Но вообще – это пиздец. Отвечаю. Что должно быть в голове, чтобы такое снимать?! – А это не в голове.       Светло резко останавливается, и Ваня тоже замирает. Ловит на себе внимательный взгляд и чуть-чуть тушуется почему-то. Он хочет вернуть легкую атмосферу последних минут, возмущенные вопли и приятную пустоту в башке. – Расскажешь, что у тебя случилось? – Светло спрашивает так, словно ему не очень-то интересно, типа из вежливости. Но Рудбой чувствует чем-то внутри, что участие искреннее, а не для галочки. – С чего ты взял? – Ну, ты с какой-то невероятной готовностью ливанул со мной из бара. А когда только пришел, выглядел так, как будто кто-то прямо у тебя глазах обоссал плакат твоего Рубчинского. – Рыбчинского. Рубчинс… – Ой, да ладно тебе. Знаю я, кто это. – Светло раздраженно закатывает глаза, а потом пихает Ваню локтем в бок.       До бара остается идти совсем чуть-чуть, дойти до перекрестка, потом налево во двор через арку. И он дома. Произносить это вслух не хочется, но, наверное, наступает тот момент, когда переваривать все самому слишком тяжко. – Я могу потерять бар.       Молния не бьет Ваню в темечко, стеклянная витрина слева не взрывается осколками, апокалипсис не начинается. А Ваня Светло не падает в обморок. Он просто смотрит на Рудбоя, опять пожимает плечами и двигает дальше. – Не потеряешь. – Ты-то откуда знаешь? – Не знаю. Но ты не выглядишь человеком, готовым снова просрать свою мечту. Так ведь? Значит, подсуетишься, подзапаришься. И не потеряешь. – Да? – Ваня даже не знает, что ответить. С одной стороны, его бесит то, как Светло препарирует его, вытаскивая наружу что-то личное. С другой – он просто не может не реагировать на его веру и странноватую, но поддержку. – Думаешь, все так просто? Захотел – и не просрал? – Хорошо. Давай по-другому. Ты не просрешь свой бар, потому что он мне нравится. Такая мотивация лучше? – Вот же ты наглый, а. – Зато я милый.       Это оказывается так просто – озвучить самый большой, пожалуй, страх, который есть сейчас в Ваниной жизни, а потом просто пойти дальше, болтая ни о чем. Слова Светло о том, что Рудбой может ему рассказать подробности, а может сделать вид, что сегодняшнего разговора не было, остаются несказанными. Как и Ванино спасибо, да.