Спасти

      Тем не менее с Ремилом распрощались хорошо. Он уехал на рассвете, за четверть часа до того, как Патриция, Мартериар и Сильвер потушили костер и направили лошадей к показавшимся вдали стенам Нэртельвея. Юный рыцарь махнул на прощанье рукой и свернул на тропу через лес, не оглядываясь больше на попутчиков.       Солнце всходило где-то над оставшимися позади землями, но над столицей висело издалека заметное тяжелое облако. Патриция подняла голову, крепче вцепилась в поводья нервно переступающего на месте коня и все же скосила глаза на черное кострище. Она с радостью провела бы здесь еще несколько часов, если бы нашлась достаточно весомая причина, чтобы не приближаться к охваченному чумой и пожаром городу — что это, если не дым, висело в застывшем воздухе такое черное и густое?       — Это странно, — прошептала она, обращаясь к Мартериару. — И небо низкое.       Мартериар не ответил, зато отозвался Сильвер:       — Этого не было, когда я уезжал. Должно быть, жрица Кайра потушила последний алтарь. Не знаю, права ли она. Если нет…       Патриция не стала отвечать. Не хотелось говорить ни об алтарях, ни о церкви, ни о Заступниках. О жрице Кайре — еще может быть, но только потому, что она смогла провести в Нэртельвее столько времени и не подхватить болезнь.       Беда сгустилась.       Патриция вздрогнула и втянула голову в плечи. Это был не голос, но мысль показалась слишком чужеродной.       Стены приближались быстро и мрачной, немой громадой возвышались над спутниками. Солнечные лучи еще помогали ориентироваться первые пару часов, а потом словно что-то сомкнулось, купол накрыл эльфов, стало тяжело и мрачно. Патриция совсем поникла и постаралась сосредоточиться на едущих рядом спутниках — они молчали, но одно их присутствие помогало собраться с мыслями, даже если ради этого приходилось наблюдать не самое доброжелательное выражение на лице Сильвера.       Тем не менее, у ворот стояли солдаты. Мартериар только мысленно попросил Заступницу оградить этих двоих от безвременной смерти — едва ли они вообще в страже состояли до начала эпидемии. Ирония была горькой, точно клубящийся дым. Легион, подчиняющийся напрямую Верховным, оставил посты — рыцарь нигде не видел приметной брони — да и его братья по ордену куда-то исчезли, и теперь стоящие перед воротами стражники были наверняка просто неравнодушными горожанами. И легион, и орден — и те, и другие давали с десяток разного рода клятв, половину из которых уже преступили только своим отсутствием в столице в такое время.       Мартериар хотел бы знать, позволено ли ему в сложившихся обстоятельствах пренебречь приказом Верховных чтобы остаться в столице и хотя бы попытаться помочь горожанам.       — Покажите руки.       Просьба прозвучала так неожиданно, что Патриция вздрогнула, словно ее вдруг толкнули в плечо — и с недоумением проследила, как Сильвер молча снимает перчатки и так же молча демонстрирует солдатам открытые ладони.       — У больных на ладонях и запястьях появляются язвочки, — наконец пояснил рыцарь, оборачиваясь к спутникам. — Если вас сочтут зараженными, настоятельно порекомендуют отправиться в ближайший лазарет — жрица Кайра ослушалась Верховных и разрешила разместить лечебницы в часовнях города.       Это было на нее более чем похоже, но, как бы Мартериар ни сочувствовал больным, он продолжал надеяться, что сама Кайра появляется там как можно реже.       Прежде чем тоже снять перчатки, Патриция несколько замешкалась, прислушавшись к тому, как ощущались руки. Она видела язвочки на пальцах первого восставшего там, где еще сохранялась на костях не до конца истлевшая плоть — того самого восставшего, у которого проверяла пульс, прикасаясь незащищенной рукой к жилке на шее. Если подумать, на шее, там, где жилка подходит близко к коже, такие тоже могли быть. Интересно, сколько вообще болеют этой дрянью прежде, чем она становится заметна?       Но на руках у нее ничего не обнаружилось, кроме, разве что, пары старых порезов и почти прошедших мозолей. Холод подступившей вплотную зимы почему-то тоже прошел стороной — собственные ладони были почти горячими. Некстати вспомнился недавний сон, не оставивший и в эту ночь — ее просто держали за руки в кромешной темноте и среди полной тишины — и редко когда удавалось проснуться столь же отдохнувшей.       Разминулись почти сразу за воротами. Сильвер, выглядящий теперь еще угрюмее, пробормотал про выполненный долг, отмахнулся от вопроса Мартериара, произнеся что-то вроде: «В храме ищите», — и свернул в сторону фамильного особняка. Мартериар проводил его понимающим взглядом — он тоже в первую очередь поспешил бы домой, если бы знал, что где-нибудь его ждут.       Город был сер и мрачен, Патриция вертелась в седле, пытаясь в сероватом мареве рассмотреть что-нибудь, что разрушило бы тягостную атмосферу. Но взгляд натыкался только на закрытые ставни окон, настежь распахнутые двери покинутых домов, горящий хлам прямо посреди улиц и бледные, замученные, то тут, то там мелькающие эльфийские лица. Здесь, на улицах за стенами, царило безветрие, и только колокол на высокой башне лениво покачивался из стороны в сторону, время от времени издавая густой низкий звон. Когда за очередным перекрестком открылся вид на мрачную процессию — несколько облаченных в черное эльфов, один уже с явными признаками болезни, на импровизированных носилках несли накрытое темной тканью тело — Патриция опустила голову, вздрогнула, обхватила себя за плечи, а уже через несколько секунд потянулась подергать Мартериара за рукав, чтобы привлечь внимание.       — И часто здесь бывает так? — обратилась она к рыцарю, прошептавшему что-то вслед прошедшей процессии. Молитва, не иначе.       — Чаще, чем хотелось бы, — он тронул поводья, заставляя коня свернуть на соседнюю улицу, ведущую, должно быть, к храмовой площади — разрушения и пожары заметно изменили облик города. — Мы ждали эпидемию год назад, но вместо нее…       — Пришел Ховард, — невесело закончила Патриция. — Это же не он, да? Я имею в виду, после всего, что ты для него и Черли сделал… Если это его рук дело, то тварь он последняя.       — Исключено, — качнул головой Мартериар. — Лир сказал, он потерял всякую способность к колдовству. Если это колдовство, конечно.       Мысль о том, что болезнь могла быть вызвана не зловредными чарами, а чем-нибудь совершенно незаметным и привычным, была слишком пугающей в своей простоте.       Храм встретил их молчанием и тьмой под высокими сводами. Входить внутрь Патриции не хотелось, она нерешительно замерла на пороге, подняв глаза к низкому серому небу, в которое храм, казалось, упирался своим куполом, и, наверное, рискнула бы остаться снаружи, если бы не Мартериар.       — Я и без того подвергаю тебя лишней опасности, — просто сказал он, придерживая дверь. — Не знаю, насколько уместно было впутывать тебя во все это, но вот — ты здесь. Иди сюда. Здесь теплее и безопаснее — во всяком случае, я на это надеюсь.       Спорить эльфийка не стала. Глупо было отрицать свой страх — во-первых, рыцарь догадался, и не нужно было больше ничего добавлять, а во-вторых, ничего странного в боязни смерти не было. Во всяком случае, Патриции еще не доводилось встречать людей или нелюдей, которые отнеслись бы к восставшей нечисти так спокойно, точно видели по нескольку раз каждый день на протяжении всей своей жизни. Кроме Лира, разумеется. И Ремила. При виде твари тот даже не вздрогнул, да и потом выглядел больше растерянным, чем напуганным.       А любой столь же зеленый юнец на его месте и вовсе мог бы лишиться чувств.       Патриция, изо всех сил стараясь выбросить Ремила из головы, примостилась недалеко от входа на выступающем основании колонны и с опаской уставилась на возвышающуюся над потушенным алтарем статую безликого Заступника. Все, что было так или иначе сопряжено с эльфийской религией, никогда не вызывало у нее теплых чувств, а теперь, когда ее вдруг объявили в сговоре — нет, в сотрудничестве! — с возможно-не-очень-Заступником-но-однозначно-духом, стало нравиться еще меньше. Особенно в свете того, что к эльфам — этим совершенно эльфийским эльфам, всем из себя правильным, утонченным и изысканным — она себя никогда не причисляла. Во всяком случае не больше, чем к людям. Она просто была, не имело особенного значения, кем именно.       Отыскать жрицу Кайру в пустом мрачном здании оказалось несколько сложнее, чем Мартериар мог предполагать. Библиотека, обычное ее пристанище, оказалась пуста, к кельям рыцарь привычно не заглянул — если оставались еще послушницы и жрицы в этих стенах, их не следовало тревожить внезапным визитом. Нашлась смотрительница в одной из комнат, отведенной под хранение книг и свитков, слишком ценных, чтобы держать их среди прочих, с выходящим на церковный сад одиноким мутным окном. Свеча на низком столике разбрасывала по комнатке причудливые тени, выхватывала одну деталь и тут же скрывала другую, и в этом теплом свете дрожащая дымка за окном напомнила пургу, какая мела по улицам столицы почти год назад, когда рыцарь в очередной раз вернулся, получив тревожное письмо.       — Смотрительница Кайра? — окликнул ее Мартериар от дверей. Не смотреть ей в глаза, и, может, удастся убедить себя, что всякие чувства умерли, или что их вовсе не было. Так было бы проще им обоим.       Сидящая в кресле девушка вздрогнула, отняла руки от лица и обернулась к вошедшему.       — Сэр Мартериар.       Прекрасно. На порядок холоднее, чем раньше. Прекрасно — и больно.       — Вы искали меня.       Жрица поднялась на ноги и, ни слова не говоря, зажгла еще две свечи. Стало видно ее лицо — бледное и встревоженное, бросился в глаза закрывающий голову черный платок. Устав не предписывал закрывать чем-либо голову, но что было до устава той, кто совершенно открыто шла против воли Верховных?       — Искала, — подтвердила она, обнимая себя за плечи и вздрагивая под налетевшим сквозняком. Мартериар переступил порог и закрыл дверь. Потому, что так было правильно. Не потому что волновался за нее, конечно нет. — Будь добр, избавь меня от званий и условностей. Сплетничать больше некому. Скажи, ты видел, что происходит в городе?       — Видел, что кроме нас с Сильвером из ордена на улицах никого не было. Они клялись защищать горожан, но бросили посты. Все. И теперь это все больше напоминает мне гибель Благословенного архипелага — разве только с той разницей, что мы еще не в глухой осаде.       Кайра слушала, вновь отвернувшись к окну и иногда кивая в такт словам. Мартериар видел ее отражение в мутном стекле, застывшее, точно фреска с изображением святой — с их извечным отстранено-участливым выражением. Он был уверен — Благословенный архипелаг она вспоминала не раз.       — Костры жгут прямо на улицах. Все, кто остаются здесь, в прямом смысле дышат смертью, — уже тише продолжил рыцарь. — Ты… тебе стоит уехать.       Последняя фраза сорвалась сама собой. Кайре и в самом деле не следовало находиться здесь — среди разрушений, пожаров, смертей и тянущего чувства обреченности. Жрица удивленно обернулась, рыцарь отвел взгляд. И вот снова все то же, что и прежде, снова он пытается защитить ее, даже если она дает понять, что защита не нужна.       — Не ты ли только что упрекнул братьев по ордену в пренебрежении клятвами? Чем я буду лучше, если брошу все вот так?       — Ты не бросишь. Я готов остаться и сделать все возможное, что поможет приостановить болезнь, если вылечить ее мы не можем. Рыцари могли бы прекратить разбой в городе и на дорогах, — Мартериар не стал продолжать мысль. Рыцари могли бы действительно помочь горожанам, гораздо больше, чем помогала, оставаясь в столице и подвергая себя риску, Кайра. Руководить обустройством госпиталей можно было откуда угодно. — Уезжай. Ты знаешь про храм Верховных в горах, они всегда давали убежище смотрителям. Тебе и остальным стоит…       В ее лице что-то изменилось.       — Нет остальных, — голос сорвался на глухой шепот, эльфийка зажмурилась, закрыла лицо руками. — Кто погиб, кто отрекся. Есть только я. И я не намерена спасать свою жизнь ценой чьей-либо еще. В том числе и твоей.       Мартериар кивнул — в знак того, что услышал ее слова, но вовсе не в знак согласия. Город, без сомнения, бросать на произвол судьбы было нельзя, но присутствие смотрительницы храма недолго будет сдерживать мародеров и разбойников, если не получит действительной поддержки. А между тем рыцарей ордена видно не было — так стоила ли игра свеч?       — Я была вынуждена солгать Сильверу, — все так же шепотом произнесла вдруг жрица, отнимая руки от лица и бросая встревоженный взгляд на дверь. — В столице есть и другие рыцари веры, они вернулись, но я больше не могу на них положиться. Понимаешь? Я хочу, чтобы ты узнал, в чем дело и что они задумали. Осторожно. Не привлекая внимания ко мне. Сильвер для подобного слишком резок, особенно теперь. Если они замышляют переворот — в пользу кого бы то ни было — они решатся на него немедленно, как только поймут, что я все знаю.       Дело принимало совсем скверный оборот. Из любого возможного времени для бунта это было самым неподходящим.       — Что именно ты знаешь?       — Что рыцари отказались подчиняться не только мне, но и Верховным, и покуда не показываются из обители, — Кайра прошла к стеллажам, пошевелила книги и вытащила на свет сложенный вчетверо лист пергамента. Жрица еще раз огляделась по сторонам и вручила его рыцарю, задержав свои руки на его и кивком головы показав, что не станет ничего объяснять. — Я поручала им разнести новости, но они никуда не обращались — ни один из вернувшихся. Те, кто не вернулся… живыми мы их уже не увидим, надежды все меньше с каждым днем. Поговори с оставшимися, убеди, что ты разделяешь их мысли… какими бы они ни были. И постарайся, чтобы нас не видели вместе. Иначе они все поймут. Сделаешь?       Вот, значит, почему был убит тот рыцарь, тело которого они с Патрицией нашли несколько дней назад. Вероятно, он встретил кого-то на дороге, с кем разошелся во мнениях — того же, кто тем вечером стрелял в Патрицию.       — Эльфы умирают, город рушится, а ты призываешь меня впутаться в интриги ордена, — Мартериар спрятал листок в карман в подкладе плаща. Так и тянуло развернуть прямо сейчас, но у Кайры наверняка были причины не озвучивать некоторые вещи. Не подслушивают ли их? — Уезжай. Подальше и от чумы, и от заговорщиков.       Кайра возвела глаза к потолку.       — Ты не понимаешь. Если есть кто-то, кто убедил вернувшихся бездействовать, он наверняка связан с орденом, и пока мы его не найдем, не сможем ни к кому обратиться. Ты не встречал никого, кто мог бы..?       Или их все же не подслушивали, или от шпиона некоторые вещи уже не было смысла скрывать.       — Только посланных тобой Ремила и Сильвера, — пожал плечами Мартриар. — Но сообщение между столицей и остальными городами действительно нарушено — я ничего не слышал о чуме до встречи с Сильвером. Даже Ремил…       На лице Кайры отразилось непонимание.       — Ремил? О ком ты?       В тишине прошло несколько секунд.       — Ремил, — в замешательстве повторил Мартериар. — Ты отправила его за мной. Может быть, помнишь, пару лет назад один оруженосец…       Развеялся туман — он вдруг ясно понял, что никаких оруженосцев, тем более внезапно падающих откуда-то сверху, на набережной не видел. Более того, на набережной не растут деревья. Более, в Нэртельвее нет белок. Более — два года назад была также поздняя осень, вероятно, уже лежал снег. Мартериар знал, что Кайра не любит холод, и никогда не позвал бы ее на продуваемую всеми ветрами набережную.       При здравом рассуждении картина оказалась более чем абсурдной. А воспоминания — фальшивыми.       — Мартериар? — встревожилась Кайра, когда рыцарь пустым взглядом уставился в окно за ее плечом и медленно, словно в забытьи накрыл правой ладонью наспех перебинтованное левое предплечье. Показалось, что с той стороны окна что-то отдаленно напоминающее эльфийскую фигуру прижалось к мутному стеклу, улыбнулось и тут же исчезло — мерзко притом улыбнулось, злорадно растянув бесформенный рот. Рану прострелило тупой болью. Что ж, в одном Сильвер был прав — остановить кровь действительно мешала враждебная магия.       — Забудь, — отозвался он, часто моргая и напряженно прислушиваясь к доносящейся из сада тишине. — Я разберусь с орденом. Отправлю в город всех, кто захочет меня слушать. Только скажи: умершие от чумы. Что с ними происходит?       На лице Кайры мелькнуло непонимание.       — Их предают огню согласно обычаю или хоронят в фамильных склепах. Я… к чему ты спрашиваешь?       — И ты не замечала ничего необычного? Возможно — только возможно — судороги?       — Нет, ничего. И я не хотела бы продолжать этот разговор. Ты можешь поговорить с Сильвером, некоторые его близкие… Тебе стоит и одновременно не стоит поднимать эту тему с ним, особенно если из любопытства.       Мартериар кивнул. Что ж, Кайра ничего не знала. Значило ли это, что в городе восставших пока не было? А между тем, появись хоть один — и пострадают очень и очень многие, что здоровые, что больные. Все, кто окажется у твари в поле зрения.       — И, Мартериар, — она все же окликнула рыцаря уже на пороге, — ты прав: здесь опасно. Меня пытались отравить вскоре после отъезда Сильвера. Нарочито неумело, может, напоказ ошиблись, я не знаю, я ничего больше не знаю, но, — она помедлила. — Поцелуй жрицы. Его снова используют. Пожалуйста, не спрашивай. И будь осторожнее.       Мартериар ничего не ответил, да Кайра ответа и не ждала. Рыцарь только прикрыл дверь, заметив, как дрогнула под сквозняком свеча, неподвижно постоял пару мгновений, прислушиваясь к малейшим шорохам — если то существо ему не померещилось, оно должно было быть где-то здесь — и развернул лист пергамента.       Записка гласила: «У него остался шрам. Она по-прежнему напугана». Прилагался спешно набросанный чернилами план города с едва заметной отметкой углем над одним из тупиков в жилом квартале.