Спасти

      Шум и грохот обвала заставляли дрожать землю под ногами и над головой, Патриции казалось, что она слышит ползущие по стенам трещины. Спасало только то, что туннель вел прямо — в кромешной темноте не было ни поворотов, ни ступеней — и то, что Мартериар крепко держал ее за предплечье, не позволяя отстать и потеряться.       Земля продолжала гудеть и вздрагивать, оруженосец не знала, покинули они пределы Обители или еще нет, но Мартериар, то и дело торопящий и ее, и Кайру, ясно давал понять: они по-прежнему в опасности. Бежать было тяжело, ноги увязали в сухой крошащейся почве, расходящейся под подошвами и не дающей толком оттолкнуться, вдобавок ко всему с потолка начали сыпаться пыль и мелкие камни.       — Заступница! — вполголоса воскликнула Кайра. — Оно рушится!       — Впереди должен быть перекресток, — отозвался Мартериар. — Там значительно крепче потолок.       — Мы сдохнем раньше! — запаниковала Патриция. — Демоновы эльфы, на кой я вообще сюда полезла?!       Пол содрогнулся, из-под зыбкой песчаной почвы вынырнула, накренившись, плита, за край которой эльфийка и задела сапогом. В тот же момент рядом споткнулся и Мартериар. Земля полностью ушла из-под ног, Патриция еще раз вскрикнула, а спустя пару секунд падения больно ударилась о землю. Все еще раз вздрогнуло и разошлось тягучим эхом.       Рядом отряхнулся от пыли и как ни в чем не бывало поднялся на ноги Мартериар.       — Теперь можно не спешить.       Патриция вцепилась в протянутую ей руку и неожиданно поймала себя на мысли, что видит рыцаря — откуда-то лился сероватый рассеянный свет. Оруженосец неловко встала на обе ноги, морщась от боли и на пробу сгибая и разгибая ушибленные колени, и подняла голову.       Изумленному взгляду ее открылась пещера, в которую вывел их подземный ход. Это была даже не столько пещера, сколько пустота в горе — видимого выхода наружу она не имела, но под невысоким смыкающимся куполом потолком виднелись несколько отверстий, через которые и проникал сюда свет и иногда заносило ветром снежные хлопья.       — Вы в порядке? — раздался откуда-то сзади подхваченный эхом голос Кайры. — Я нашла лестницу!       Патриция обернулась. Обрыв, с которого сорвались она и Мартериар, оказался верхней площадкой без перил, по бокам которой, прижимаясь к стенам, вниз вели ступени.       Где-то далеко еще продолжало грохотать, но здесь сотрясение земли уже почти не ощущалось — очевидно, уязвим был только выкопанный от крепости к пещере туннель, а крепкие каменные своды должны были надежно защитить беглецов.       — Где мы? — озвучила вопрос Патриции Кайра, внимательно рассматривая зал. — Это место… Я никогда о нем не слышала.       — Потому что доблестный орден никогда бы не признался, что предусмотрел себе путь для отступления из Обители — в то время как убедил всех в том, что Нэртельвею таковой не нужен, — мрачновато усмехнулся Мартериар. — Никогда не думал, что он в самом деле понадобится. Мы сейчас под горами чуть в стороне от тракта. За этим залом должен быть перекресток, один из ходов которого выведет нас в нескольких милях от городских стен.       Патриция обхватила себя за плечи. Тревога впилась коготками куда-то под ребра, беспокойно заскреблась.       — Мар, — позвала оруженосец, внезапно ускоряя шаг и вклиниваясь между шагающими рядом Кайрой и Мартериаром. — Ты ведь не… Я имею в виду… Я знаю, как ты к ним относишься. К остальным орденским. Ты ведь не злишься? После вот… вот этого?       Почему-то вспомнилось произошедшее в перелеске, и стало вдруг важно знать ответ.       — Я очень хотел бы знать, что это было. Ты разрушила Обитель и неизвестно скольких похоронила под завалами, — вздохнул и взлохматил волосы жестом, слишком уж похожим на жест Патриции. — Мне не на что злиться. Спасения им не было, но мне жаль, что их судьба оказалась такой.       Патриция не ответила. Только втянула голову в плечи и виновато отвела глаза. Не могла найти в себе сил сказать ему, что для некоторых спасение все же было, что некоторые вернулись в тот же миг, как захлопнулась воронка. Остальные же навек срослись теперь со своим неживым обликом тела и разума. Радовало одно — теперь с оставшимися мертвецами не сладит наверняка и сам Велемор.       За следующие пару часов они осмотрели залу и ведущий от нее коридор, который был наверняка расширен из обычной трещины в скале, дошли до перекрестка и даже определили верное направление. Один из двух оставшихся коридоров вел куда-то вниз — и, по подозрениям Мартериара, был заброшен и должен был закончиться тупиком, а второй и вовсе представлял из себя нечто непонятное с низким потолком и неровным полом.       К тому времени уже стемнело, поблек падающий из отверстий в сводах свет, похолодало. К счастью, этот ход из Обители не был совсем забыт — судя по достаточно свежему пеплу в одной из ниш в стенах, тут меньше пары недель назад разводили костер. Свод в этой части напоминал дымоход, над чем наверняка пострались орденские маги, а под одной из лестниц нашлись даже остатки сухого хвороста, так что ситуация постепенно перешла в разряд достаточно неплохих, несмотря на все, что произошло в этот невозможно долгий день и предшествующую ему ночь.       Как раз из-за той ночи с ее странными тягучими видениями на границе сна и яви Патриция вымоталась еще сильнее, чем если бы и вовсе не спала. А потому сейчас не стала размениваться на разговоры у костра, а, завернувшись как можно плотнее в плащ, соорудила себе что-то вроде лежанки, без зазрения использовав половину оставшегося хвороста, и попыталась удобно на ней устроиться. А еще на всякий случай пригрозила Безликому самыми страшными известными ей карами — чтобы тот, если все же решит опять показать ей какие-нибудь бредовые картинки, знал, что его ждет. Пусть даже при том условии, что ни одну угрозу Безликому было решительно невозможно воплотить в жизнь.       Так и получилось, что уже через несколько минут она забылась сном, а Мартериар и Кайра, переглянувшись, подбросили в костер еще немного хвороста, а остальной тоже набросали на свободном от снега камне. Какое-то время сидели рядом в тишине, потом все же заговорили — негромко, чтобы не разбудить Патрицию. И ни слова не было сказано о том, что произошло. Ни одного вопроса. Ни почему Кайра пришла сюда, ни как решилась оставить город. Потому что она уже пришла и уже решилась — какой прок был спрашивать?       — Тебе следовало предупредить меня, — единственный упрек, который все же прозвучал. — Я видел тебя из окна. Решил, что схожу с ума и что сама Обитель проклята и показывает мне миражи.       — Я испугалась, — признала Кайра. — Испугалась, что отправила тебя на верную смерть, и решила…       — Составить мне компанию? — невесело улыбнулся рыцарь.       — Нет, — снова мотнула головой Кайра. — Я испугалась. За тебя. Я не знаю, чего я хотела. А тут еще Патриция… Понимаешь, за ней же глаз да глаз! — нашлась жрица. — Ни на минуту нельзя одну оставить!       Повисла тишина.       — Да, я знаю, — усмехнулся он. — Патриция. Конечно.       Оруженосец что-то пробормотала во сне, беспокойно мотнула головой, нахмурилась, глубоко вдохнула, не то собираясь что-то крикнуть, не то просто от волнения — а потом дыхание ее снова выровнялось, черты лица разгладились. Кошмар отступил.       Кайра положила голову на плечо рыцарю и переплела свои пальцы с его — он только чуть крепче сжал ее ладонь. Оба знали: у них нет прав говорить о чувствах. Во всяком случае, до тех пор, пока Кайра оставалась жрицей и смотрительницей из храма Безликого, поэтому Мартериар мог только легко перебирать мягкие пряди и осторожно рассматривать ее лицо. Жрица смотрела в огонь, и его неверный бьющийся свет отражался в полуприкрытых глазах, дрожал на ресницах, красивыми бликами ложился на щеки и губы. Мартериар отвел взгляд. У него не было никаких прав: Кайра, как и любая другая жрица, была связана строгими церковными обетами, запрещавшими любые неуставные отношения — и на публике она действительно предписания соблюдала. Что до остального, до коротких встреч, которым они старались придать вид случайных и во время которых звучали далеко не все вопросы, то Кайра… Безликий знает, о чем она думала.       Она подчинялась догмам, в этом не было сомнений. Она пресекала сплетни, во имя этого выслав Мартериара из столицы и не сказав ни слова, когда спустя год его отправили подальше Верховные — и, несмотря на то, что сейчас она вновь его позвала, хотя принимать такое решение была не в праве, постоянно напоминала о правилах. Не смотреть в глаза слишком внимательно. Не прикасаться. Не говорить лишнего. На встречах не настаивать. Не добиваться внимания.       Постепенно, шаг за шагом, часть этих правил просто растворилась, растаяла — и самым значимым доказательством этого было то, что сейчас Кайра сидела совсем рядом, доверчиво обнимая его и думая о чем-то. У Мартериара не было прав ни на вопросы, ни на ответы — ничего не изменилось даже несмотря на то, что Кайра рискнула собственным благополучием и даже жизнью из страха за его судьбу.       У него не было права на вопросы, поэтому он только поднял ее холодную ладонь, коснулся губами тонких пальцев — на сей раз она не возразила, не отняла руки, только смущенно отвела взгляд.

***

      Главная проблема была в слабой видимости. Патриция болезненно напрягала глаза, часто моргала, надеясь, что мутная пелена пропадет. Голова кружилась, дым висел плотным бархатным пологом и мешал дышать. Плечи горели ожогами — горячие ладони касались кожи своим пылающим жаром сквозь ткань рубашки, но оруженосец больше ничего не чувствовала. Потому ли, что от боли кожа потеряла чувствительность, или потому, что ладоней на самом деле не было? Было страшно и невозможно обернуться, одинаково страшно увидеть или не увидеть стоящее у нее за спиной нечто.       В груди, у сердца, надрывалась раздирающая боль, отдаваясь в ребрах и под левой ключицей. Было страшно и хотелось, чтобы все это немедленно прекратилось — но каждое движение, даже самое незначительное, причиняло чудовищную боль там, где стрела с черным оперением вонзилась между ребер. Теперь Патриция почему-то знала, как эта стрела выглядит, как выглядит еще одна, торчащая рядом — казалось, что она знает и стрелка — и понимала, что единственным, что не давало ей расстаться с жизнью, были ладони Безликого на ее плечах.       Из огня вокруг звали голоса и тянулись руки. Хотелось протянуть ладонь в ответ — ее бы вытащили из замкнувшейся пытки, она знала, но Безликий оставался непреклонен. Сколь бы она ни пыталась рвануться вперед, неизменно возвращалась в исходное положение — а на плечах, под ладонями духа, вскакивали волдыри и тлела ткань рубашки.       И вдруг все это — со стороны. Она видела себя, видела торчащие стрелы, окровавленную рубашку, бледное искаженное болью лицо; а потом от огня оторвался клок дыма, на миг закрыл ее от самой себя — и, рассеявшись, показал совершенно другую картину. Образ умирающего изменился, поплыли черты лица, исказилась одежда. Патриция зажмурилась, поморгала — видение не ушло. Мартериар. С точно такими же ранами — но теперь без Безликого рядом. Патриция почувствовала, будто что-то внутри оборвалось, а спустя еще миг изменчивый образ принял облик Кайры.       — Прекрати! — воскликнула она. Голос вернулся — и звонким колокольчиком разрезал треск пожара и чад пламени.       Ветер переменился, дым пошел куда-то в сторону, обожженных плеч коснулся прохладный ветер. Ожоги пропали, прожженные дыры на рубашке затянулись, не оставив швов. Патриция вздрогнула, поежилась, открыла глаза — ночь, звездное небо, людское кладбище за низким заборчиком, вдалеке редкие огни спящего города. Эльфийка глубоко вдохнула — наконец-то боль в груди унялась — но успокоиться это не помогло. Поблизости не было ни намека на пещеру и недавнюю стоянку, на которой остались Кайра и Мартериар. Оруженосец позвала его по имени — крик разлетелся далеко вокруг. Вспорхнула потревоженная птица.       Патриция завертелась на месте, беспокойно оглядываясь, но это ничем не помогло — она обнаружила себя совершенно не там, где засыпала, настолько не там, что вокруг уже раскинулась весна, а в окрестностях Нэртельвея еще только зима сменяла осень.       Это было плохо, очень плохо — на минуту она поверила, что все это происходит с ней на самом деле. И вместе с осознанием невозможности подступила темнота; мягкая, предрассветная.       Ее руки снова кто-то держал в своих. Неестественно теплые ладони наконец-то у кого-то другого, наконец-то в ее странном сне появился кто-то еще. Патриция могла бы предположить, кто это, но не стала этого делать. Некоторые вещи пугают только больше, когда назовешь их своими именами — тем более, что сейчас вернулось ощущение спокойной защищенности, отступила тревога, начала таять наледь страха. Что-то подсказывало — это бинт поверх еще не нанесенной раны, но было решительно невозможно предпринять хоть что-нибудь.       Патриция медленно приоткрыла глаза, осторожно взглянула из-под полуопущенных ресниц, боясь, что подсознание опять сыграет с ней злую шутку — но нет, на сей раз все оказалось правильно. Костер был уже потушен, синеватая ночная тьма заполнила все помещения пещеры от пола и до самого потолка, но сквозь нее хорошо просматривались силуэты рыцаря и жрицы. Патриция облегченно выдохнула — они оба в порядке. Кайра и Мартериар устроились с другой стороны костра, по возможности раскидав по каменистой земле остатки хвороста. Очевидно, Кайре тоже что-то снилось, и жрица, беспокойно вздрагивая и что-то шепча во сне, в конце концов перекатилась к Мартериару, уткнувшись лицом ему куда-то в ключицы, а он — нельзя было сказать, тоже во сне или вполне осознанно, притянул ее еще чуть ближе.       Патриция поднялась на ноги, еще раз окинула их взглядом — все в порядке, оба дышат, оба невредимы, а Кайра вдруг даже едва заметно улыбнулась сквозь сон — и, взлохматив волосы, принялась искать по карманам кремень и огниво. Почему-то очень захотелось увидеть огонь и увериться, что пламя — это просто пламя, а не кошмар из ее сновидений.       Ближе к рассвету она разбудила спутников — до Нэртельвея, по словам Мартериара, оставалось совсем немного, и расстояние это следовало преодолеть как можно скорее. Оставить все случившееся позади, выбросить из головы и занять чем-нибудь более насущным. А заодно наконец как следует выспаться без всяких странных видений.       Дорога не преподнесла сюрпризов. Коридор больше не разветвлялся, ловушек, ни рукотворных, ни природных в виде завалов или ям, им не встретилось. Время от времени перебрасывались малозначительными фразами, избегая, впрочем, говорить про случившееся — ровно до тех пор, пока Мартериар вдруг не произнес:       — Велемор много лет потратил на изучение Заступников и других духов. Я видел книги. В его словах есть доля правды.       — Просто тупица, которому вожжа под хвост попала, вот и носится как ужаленный со своим: «Заступники! Заступники!» — тут же отозвалась Патриция и драматично простерла руки к небу.       — Но что-то в его словах есть, — с неохотой признал Мартериар. — Я имею в виду, в одной руке у Безликого вода действительно мертвая. И, если я понял правильно, однажды Велемор говорил с кем-то из них… Я не помню, что еще он сказал мне. Его чары…       — Смута.       Патриция не поверила, что произнесла это. На ней скрестились взгляды: внимательный, но непонимающий Мартериара и напуганный — Кайры.       — Дом Лаир, — снова заговорила оруженосец. — Вы уничтожили невиновных.       Язык не слушался, Патриция продолжала испуганно моргать — кто или что бы не завладел ее речью, это определенно было очень плохо.       — Никогда больше не произноси этого, — предостерег ее Мартериар. — Это равносильно измене. Едва ли кто-то сможет защитить тебя, если эти слова услышат те, кому не следует.       Велемор обещал им жизнь.       — Твою мать, — прошептала оруженосец. Во всяком случае, эти слова принадлежали уже ей. — Твою мать.       Ремил из дома Лаир, убитый во времена Смуты и поднятый черным колдовством, да не просто поднятый — заново возвращенный к жизни. Велемор, каким-то образом с этой Смутой связанный — вероятно, они уже никогда деталей не узнают — и Безликий, которому вдруг захотелось чужими устами вставить свою монету в общий разговор.       Патриция вздрогнула, обняла себя за плечи и, чуть замедлив шаг, пропустила спутников вперед — пусть Мартериар и дальше рассматривает путь перед ними, а Кайра с интересом вертит головой по сторонам. Почему-то вдруг очень захотелось остаться одной — совсем одной, и без незримого присутствия духа в том числе, но последнее-то было как раз неосуществимо. Интересно, ему когда-нибудь надоест сопровождать ее и он уйдет сам, или уже сейчас надо просить кого-то разобраться в этом?       В очередной раз повернув, тоннель вывел на неприметную тропу в пологих предгорьях. Вдалеке показались высокие стены Нэртельвея — и их впервые за долгое время осветило солнце.