Спасти

      Головная боль стала постоянным спутником, а ее отсутствие — редкой роскошью. Патриция Мартериару так ничего и не сказала — главным образом потому, что не была уверена, Мартериар ли перед ней, или это Безликий меняет маски.       Она просыпалась по нескольку раз перед тем, как проснуться по-настоящему. И затягивающие ее сны становились тем страшнее, чем обыденнее.       Это пробуждение было уже вторым в это утро — по крайней мере, Патриция во второй раз открыла глаза и обнаружила себя на жесткой койке в маленькой комнатке на втором этаже трактира. Она встала на ноги, наспех отвела с лица чуть отросшие и теперь мешающие пряди и первым делом запустила руку в кувшин с водой, зачерпнув полную ладонь. Внимательно к воде присмотрелась, принюхалась — нет, отражение ей не подмигивало, а вода чувствовалась и пахла вполне себе водой. Оруженосец наспех плеснула воду в лицо и ткнула кочергой в холодные угли. Тихо бормоча ругательства, развела огонь, с помощью кочерги осторожно отделила одну головешку от остальных и попыталась дотронуться до нее — рука тут же сама собой отдернулась.       Это было хорошо, но еще ничего не значило. Все ее манипуляции мало значили, пока затрагивали только ее одну — кто знает, что подстроит Безликий? Чем сложнее будет привычный механизм, который она попытается сломать, тем сложнее будет духу предугадать правильную реакцию. Но просто так спуститься вниз, в общую залу, да выкинуть что-нибудь из ряда вон Патриция не решалась — а ну как это пробуждение все-таки настоящее и отвечать за свою выходку, какую бы то ни было, тоже придется по-настоящему?       Булавкой по-прежнему можно было уколоть палец. На рукояти меча, принесенного вчера Патриции Мартериаром, по-прежнему стояло клеймо редкого мастера, на котором оруженосец на всякий случай посчитала завитки. Все были на месте.       Нервничая все больше и больше — а ну как это все неправда? — оруженосец уселась на кровати и, глядя в стену перед собой, несколько раз подробно представила себе маленькое лохматое мерзко хихикающее существо. О таких ей в детстве рассказывала страшные сказки матушка, и таких, как была уверена теперь Патриция, не существует вовсе — но Безликий-то в этом уверен не был, так что его можно было заставить показать едва ли не все, что душе угодно.       Это пробуждение было на редкость спокойным — нигде не кричали, как в прошлый раз, никто не за кем не гнался, никто не прятался. Это была единственная причина, по которой эльфийка могла вот так сидеть и провоцировать Безликого сама, не отбиваясь от навязчивых видений.       Дверь скрипнула.       — Патриция?       Мартериар переступил порог комнаты, и оруженосец замешкалась — насколько уместно разговаривать, будучи в одной только ночной рубашке? Если это Безликий ее дурачит, то и пусть — а вот по-настоящему было бы несколько неловко.       — Шел бы отсюда, — проворчала все-таки она. — Ты еще раньше притащиться не мог? Солнце не взошло.       Мартериар захлопнул дверь и прислонился к косяку плечом.       — Нет времени на церемонии, — глухо начал он, скрестив на груди руки. Эльфийка только сейчас отметила его необычную тревожность и крайне усталый вид. Спал ли он вообще этой ночью? — Верховный найден мертвым в собственных покоях, рядом — фляжка. Та самая фляжка, которую я видел у тебя некоторое время назад.       Медленно, со скрипом и скрежетом, Патриция сообразила — речь идет про флягу с изображением лисицы, полученную ею от Ремила.       — Кому ты отдавала ее?       Обвинения не прозвучало, хотя оруженосец допускала, что совершенно невиновной в глазах рыцаря не выглядит.       — Кайре, — озадаченно буркнула она.       Мартериар помрачнел.       — Я сейчас не как церковник тебя спрашиваю, — тихо произнес он. Патриции пришлось напрячь слух. — Как друг. Скажи мне правду — и вместе решим, что с этим делать.       Эльфийке стало не по себе. Казалось, после ее заявления рыцарь выглядит еще более растерянным, чем был до этого — но ничего, кроме правды, сказать оруженосец не могла.       — Кайре я отдавала.       Он все-таки обвинял ее. Не словами — взглядом, голосом, всем своим видом. Закралось вдруг сомнение — а точно ли она отдала флягу жрице? Или, может, не Кайра это была вовсе?       — Лжешь.       Патриция нервно усмехнулась. Нужно было срочно что-то делать — рыцарь никогда ее ни в чем не обвинял, потому что не было к тому повода, и у нее не было предположений, как именно прозвучали бы его обвинения — так или по-другому. Если это и в самом деле была игра Безликого, нужно было срочно переводить ее на знакомое поле.       — На кой мне сдался ваш главный еретик? Слышишь? Нет Заступников.       Выпад не в сторону рыцаря — наслушался он от нее этого, еще как наслушался — но в сторону бестелесного духа. И тут же боль раскаленной иглой в виски — оглушительно, насквозь, до сдавленного вскрика и кружащейся перед глазами комнаты, до приступа тошноты у горла. А Мартериар так и остался стоять у дверей.       «Нет, Лир, ответ неправильный. Пусть хоть камни с неба сыплются, а он за меня переживает».       Патриция проснулась на жесткой койке в маленькой комнатке на втором этаже трактира — и, тихонько взвыв от отчаяния, принялась колотить кулаком подушку. Сколько можно? Неужели все эти пробуждения — только эхо бессонных ночей?       Подушка по-прежнему была мягкая. А в столбик кровати по-прежнему было больно случайно попасть рукой.       — Тихо. Что ж ты делаешь, — ее запястья кто-то осторожно, но уверенно перехватил, и эльфийка замерла, так и не взглянув на говорящего. — Ни на минуту от тебя отойти нельзя. Садись, я принес тебе воды.       Она узнала голос и каким-то образом узнала тепло этих рук. Открыла глаза. Мартериар усадил ее на кровати, придерживая за плечо — она чувствовала, словно ее даже в таком положении качает из стороны в сторону, как при сильном жаре и головокружении — и протянул кружку с холодной водой.       Эльфийка переборола желание сначала запустить туда руку — проверить, вода или ей опять кажется — но вместо этого послушно пригубила жидкость. Что ж, и правда было жарко и хотелось пить.       — Ты кричала, — эльф дотронулся ладонью до ее лба, неопределенно покачал головой и сел рядом. Чуть помедлил, а потом все же спросил, внимательно глядя ей в глаза: — Ничего не хочешь мне рассказать?       Патриция по-прежнему не хотела ничего рассказывать. Чем бы ни были эти сны — игра Безликого со случайными образами или целенаправленный поиск слабых мест — они настораживали слишком сильно, чтобы о них говорить. Едва ли Безликий предупреждал ее. Нет, он и в самом деле не стал бы затевать игру в загадки, когда мог прямо сказать ей что угодно или даже сказать за нее. Нет, он не предупреждал, он жонглировал разрозненными образами, путая их между собой, заставляя ее видеть несуществующее и сомневаться в очевидном. Слишком жестоко даже для него — эльфийка чувствовала, что уверенность легчайшими крупицами утекает сквозь пальцы.       — Я схожу с ума.       Совершенно спокойно. Безликий по этому поводу не волновался, и ей не следовало — так она себя убеждала. А ведь когда она впервые попыталась Мартериару об этом сказать, Безликий ясно предупредил ее: расскажет — и вовсе больше никогда не заговорит. Во всяком случае, шепчущие голоса в висках и погребальный звон в самом деле означали именно это, верно?       — Не знаю, как это прекратить.       Однако сейчас ни звона, ни голосов она не услышала — и от этого осознания в груди собралось отчаяние. Что ж, очередной мираж, потому что с игрой своего воображения она и в самом деле может говорить о чем угодно.       Патриция проснулась на жесткой койке в маленькой комнатке на втором этаже трактира с явно ощутимым беспокойством. За окнами уже разгорелся день, солнце слепило глаза несмотря на закрытые веки, а рядом явно кто-то был. Патриция взглянула на незваного гостя из-под ресниц и со спокойствием отметила, что это всего лишь заглянул к ней Мартериар — и тут же вспомнила слова, сказанные миражом Безликого в предыдущем ее сне: «Ты кричала». Если допустить, только лишь допустить, что происходящее сейчас истинно — кричала ли она на самом деле?       И все-таки она тревожилась, какое-то неясное чувство гнало ее с места, а потому, едва Мартериар переступил порог комнаты, оставив ее одну, Патриция нервно подскочила на ноги и, чуть пошатываясь из-за головокружения, принялась, словно слепая, шарить руками по столу. Беспокойство стремительно росло и постепенно превращалось в панику. Ну же. Она должна быть совсем рядом. Только руку протянуть.       Со стола и подоконника полетели листы бумаги, перо, разбившаяся при падении чернильница, кинжальные ножны, еще какие-то вещи, на рассматривании которых эльфийка сосредоточиться уже не смогла. Она не знала, что именно ищет, но чувствовала, что должна найти, причем немедленно, пока вещь не попала в чужие руки.       Спустя несколько мгновений удалось собраться с мыслями достаточно, чтобы наконец понять, в каком виде она стоит посреди комнаты, и начать поспешно натягивать брошенную вчера на стул одежду, небрежно швырнув на ее место ночную рубашку.       Мартериар вернулся, когда Патриция застегнула последнюю пуговицу, и остановился на пороге, удивленно на нее глядя:       — Далеко собралась?       Девушка, еще недавно в полубреду метавшаяся на кровати, отвела взгляд — рыцарь прислонился к косяку совершенно так же, как мираж Безликого в ее недавнем сне.       — Я ее потеряла, — прошептала Патриция.       — Кого?       — Фляжку, — осознание пришло вместе со словом. Да, точно, она потеряла фляжку, ту самую, которую взяла у Ремила, а потом отдала Кайре. Нужно было немедленно вернуть ее. — Там… там яд. Он ведь почти признался в этом.       Все ее подозрения насчет Велемора смешались с разрозненными чужими ощущениями; что ж, Безликий старался. Патриция проскользнула в коридор мимо рыцаря, который даже не попытался остановить ее — пес его знает, почему, должен бы. Эльфийка сбежала по лестнице, пересекла полупустой зал, едва не запнувшись за порог, вырвалась на беспокойную людную улицу. Что ж, тем проще будет потеряться среди таких же торопливых теней — только вот тени эти почему-то были вооружены и текли толпой в сторону главных ворот. Душное пыльное облако повисло над улицей, а сверху, с козырька над крыльцом, послышался шорох. Патриция подняла голову и встретилась глазами со свесившимся с края мертвецом. В следующий миг тварь бросилась. Эльфийка успела только вспомнить, что безоружна.       Патриция проснулась на жесткой койке в маленькой комнатке на втором этаже трактира, села на краю кровати, поправив рубашку и свесив босые ноги на холодный пол, и ничего не выражающим взглядом уставилась в стену напротив. Уже не было сил выяснять, настоящая перед ней стена или нет — какая, к демонам, разница, если ей и удалось пробиться через многократные фальшивые пробуждения к настоящему? Зачем? Чтобы вечером снова забыться беспокойным сном и начать все с начала?       Нет. Пусть лучше Безликий выберет один кошмар и остановится на нем — по крайней мере, она будет знать, где именно потеряла себя.       С улицы летел протяжный колокольный звон, такой тревожно-тоскливый, что захотелось заткнуть уши. Почти ночная чернота, висящая над городскими крышами, не давала оценить положение солнца — да и взошло ли оно, в самом деле? Маленькую мрачную комнатку не освещало ничего, кроме огненных отблесков с улицы — фонари то были или факелы, Патриция не знала.       Дверь распахнулась без стука.       — Патриция.       Вновь Мартериар.       — Какого, Безликий, демона ты перебираешь одни и те же образы? — прошептала она. — В чем сейчас сомневаться буду?       Мартериар скорее всего просто-напросто ее не услышал — снизу, из залы, тоже доносились встревоженные голоса.       — К городу идет армия нежити.       Воистину, самый бездарный из всех миражей Безликого.       — Полководца у них нет. Велемор сам не справился со своими мертвыми.       Алтарь еще цел.       Именно это понимание, голосом Безликого прозвучавшее в висках, подтвердило — на этот раз кошмар не был сном. Заступник остановил свою игру, чтобы снова ненадолго стать союзником.       Патриция подняла к лицу собственные руки и слегка недоверчиво воззрилась на пальцы. Она точно принадлежит самой себе? И может делать все, что сочтет нужным? Например, прямо сейчас возьмет и отправится к воротам вместе с рыцарем — верно, Безликий?       Иди.       Стало мерзко — очень, очень мерзко от того, что ей пришлось спрашивать у него разрешения.       — Идем, Патриция. Нет времени ждать.       Короткого оклика хватило, чтобы она вдруг с невероятной ясностью ощутила себя живой. Схватила одежду, наспех натягивая ее как попало и почти не заботясь о внешнем виде — рыцарь тактично отвернулся, — вскочила на ноги, подхватила ножны с мечом и на всякий случай последний оставшийся кинжал.       — Сильвер собирает стражу и добровольцев, я и Кайра отправили горожан пережидать в стенах храмов. Она отправилась к Верховному — возможно, его удастся убедить. Кроме него магов у нас нет.       — А я должна буду… — эльфийка щелкнула последней застежкой и замолчала, предлагая рыцарю закончить мысль.       — Если чары кольца сработают так хорошо, как я предполагаю, ты сможешь незамеченной пройти через ряды мертвецов. Для хорошей обороны важно знать, что и где происходит.       Он не верит, что ворота удастся удержать.       — Останешься перед воротами, да?       Рыцарь сосредоточенно кивнул, даже не выразив удивления неожиданно точной догадкой, и первым шагнул на лестницу. Патриция помедлила — интересно, как долго она будет падать, если оступится из-за очередной выходки Безликого? Эльфийка старалась чувство это задавить, но она словно больше не принадлежала себе в полной мере. Словно бы некто — она даже знала, кто именно — обвязал ее запястья невесомыми нитями, крепко вцепившись в другой конец и время от времени за них дергая.       «Они больше всего тяготеют к тому, чего у них нет — к жизни. И на многое пойдут за каждую ее каплю», — так сказал Велемор, когда привязал Патрицию к алтарю, и сейчас оруженосцу вдруг стало трудно дышать. Велемор вдруг из безумца с сомнительными целями превратился в мудреца, все его действия вдруг обрели смысл.       Велемор одним касанием успокоил звон у нее в висках, Велемор одним касанием заглушил Безликого, отбросил его на самую дальнюю границу ее сознания. Значило ли это, что он обо всем знал? Значило ли это, что он обо всем знал на своем опыте? Знал ли он, как избавиться от одержимости? Слово было страшное, но очень уж точно оно происходящее описывало.       Сразу после этой мысли стало совсем плохо. Перед глазами потемнело, ноги подогнулись, все тело пронзила боль — Безликий злился, Безликий приказывал ей не думать об этом. Патриция оперлась рукой о стену, осторожно присела на высокий порог комнаты — пусть уж лучше так, чем ненароком упасть.       — Ты, — едва слышно прохрипела эльфийка, заходясь сухим кашлем и пытаясь вновь свободно дышать. — Ты говорил с ним. Так же, как… говоришь со мной.       И вскрикнула, потому что боль поднялась к груди и собралась возле сердца.       — Нет, Безликий, хватит, — пробормотала Патриция. — Хватит, прошу. Я никому не говорила про тебя раньше, не скажу и сейчас, только… Только отпусти.       — Я не могу отпустить тебя, — эти слова раздались таким же глухим шепотом, как и голос Патриции секунду назад, но принадлежали уже не ей. — Ты слишком далеко от Врат. Не в моей власти это изменить, но ты можешь попытаться.       Онемели губы и щеки, немного шея — Безликий говорил с ней за нее, говорил ее голосом. Это было слишком жутко, чтобы быть правдой.       Но если допустить — только на секунду допустить — что Велемор знал все это потому, что был когда-то на ее месте, возникали десятки вопросов. Как? Когда? При каких обстоятельствах? И, главное — как он от одержимости избавился? Патриция снова вздрогнула — это точное слово звучало приговором к смертной казни. А между тем одержимых, насколько она знала со слов Мартериара, действительно чаще казнят — либо за совершенные их руками злодеяния, либо из сострадания. Такие дела разбирает церковный, а не светский суд, а исполнение приговора вменяется в обязанности рыцарям веры.       — Патриция? Что с тобой? — снова окликнул ее Мартериар, вернувшись обратно и поняв, что девушка за ним так и не последовала. А эльфийка все не могла поверить. Подумать только — за столько лет она ни разу не спросила, доводилось ли Мартериару приводить в исполнение смертные приговоры.       Она усилием замотала головой.       — Я просто, — голос был по-прежнему хриплый, пришлось прокашляться. — Просто… закружилась голова, вот и все.       Ложь была на вкус отвратительно-горькая, казалось, кончик языка жжет — но Безликий одобрительно молчал. Эльфийка вцепилась в протянутую ладонь, поднялась на ноги, отряхнулась и молча последовала за рыцарем.       Мартериар заслуживал знать правду, но не только ропот Безликого удерживал ее от того, чтобы прямо ему об этом рассказать — Патриция понимала, что среди всех эльфов и людей на свете он будет последним, кому она прямо расскажет, если рассказать все же придется. Как бы все не обернулось, он не должен нанести ей смертельный удар.       Дорогу до городской стены они преодолели быстро, проталкиваясь через неорганизованную толпу горожан, Мартериар то и дело оглядывался на оруженосца. Та только лишь пыталась не терять его из виду, но и не поднимать голову слишком часто, опасаясь встретиться взглядами. При всей своей доверчивости Мартериар, очевидно, не поверил ей, хотя сейчас времени выяснять это не было.       Мартериар привел ее на городскую стену, к одной из самых укрепленных башен. Народу здесь собралось немного, гораздо больше рассредоточилось вокруг бойниц, зато здесь их уже ждала Кайра, и наверняка должен был вскоре объявиться Сильвер.       Жрица обернулась, как только рыцарь и оруженосец приблизились на десять шагов, взволнованно им кивнула. Патриция, стараясь чем-нибудь себя занять, чтобы не думать больше о Безликом, с живым интересом огляделась по сторонам, но никакого особенно вычурного балахона или другой резко отличающейся от остальной одежды ни на ком не увидела.       — Что Верховный? — озвучил ее вопрос Мартериар, и Кайра покачала головой:       — То же, что и всегда. Велел воззвать к Безликому…       От одного только прозвища, неожиданно прозвучавшего со стороны, Патриции сделалось не слишком хорошо, и она поспешно облокотилась на зубец стены, чуть перегнувшись вперед, чтобы можно было списать бледность лица на нервное потрясение при виде надвигающейся орды нежити.       — …И отказался явиться на стену. Не знаю, не следовало ли все же отправить к нему Сильвера — нет, он бы, конечно, выкинул что-нибудь из ряда вон, но…       — Но ты бы жалеть об этом не стала.       Кайра кивнула. Мартериар прекрасно знал, что Сильвер бы не особенно стеснялся в выражениях, даже полностью сознавая, с кем говорит — а в случае отказа еще и, чего доброго, мог в лицо обвинить Верховного в трусости. Дело, конечно, подсудное, как и любая клевета в адрес старших церковников, но результатов это могло бы дать больше, нежели смиренная просьба Кайры, вполне ожидаемо повлекшая отказ.       Патриция только хмыкнула — что ж, Сильверу не впервой вступать в конфликт с руководством церкви — и, между тем, не впервой проигрывать. Впрочем, Сильвер ее перестал заботить очень и очень быстро. Несмотря на непроглядную тьму, сгустившуюся над горами и предгорьями, она видела спускающихся оттуда мертвых, возможно, причиной такой способности стал Безликий. Снова, совсем как в Обители, заныли руки, даром что теперь Патриция не видела в ладонях сгустков света. Мертвецов было много, но они не очень-то спешили, даже быстрым маршем их шаг назвать было нельзя — и это была, наверно, единственная причина, по которой у города были шансы и время приготовиться.       — Ты уверена, что не хочешь переждать за стенами? — уточнил Мартериар, становясь совсем рядом с Кайрой у ближайшей к башне бойницы. Рядом кроме увлеченно разглядывающей тьму Патриции не было ни души, а вот так сразу нельзя было понять, о чем они разговаривали — по крайней мере, рыцарь в первый момент подумал именно о том, как разговор выглядит со стороны. От привычки скрываться нельзя было отказаться в один момент.       — Ты забыл, — укорила его жрица, поднимая глаза, выражение которых, в отличие от тона голоса, не было в полной мере осуждающим.       — Прости?       — Ты забыл, что тогда, давно-давно, когда я сказала, что хочу стать воином, как мой кузен Сенереван, помнишь его? — Кайра немного помедлила. — Ты спросил тогда, не побоюсь ли я смотреть в глаза смерти. Ты забыл, что я ответила: «Не побоюсь». Я до сих пор не боюсь, — она расправила плечи и гордо подняла голову, но потом все же лукаво сощурилась и спросила, глядя в глаза рыцарю: — А если что-то и случится, ты ведь все равно защитишь меня, верно? Конечно, защитишь. Я рада, что мы сейчас рядом.       Мартериар только рассеянно улыбнулся в ответ и легко сжал ее лежащую на парапете стены руку в своей. Опасно было полагать, что все, даже невозможное, окажется по плечу, но ничего с собой поделать он не мог, если Кайра была сейчас рядом и не волновалась больше о досадных сплетнях.       — Кайра, — начал он, выдерживая небольшую паузу и обращая на себя внимание.       Кайра глубоко вдохнула и прикрыла глаза, собираясь с мыслями. Она, конечно, понимала, что Мартериар все-таки спросит о ее неожиданном порыве, возможно, еще и не раз спросит, если не сейчас, то позже. Но вместо вопроса рыцарь только подошел к ней еще ближе, так, что ей пришлось задрать голову, чтобы взглянуть ему в глаза, и осторожно обнял за плечи, сминая небрежно наброшенный поверх куртки плащ. Кайра смущенно отвела глаза, почувствовав легкий поцелуй на виске — как же, во имя Заступников, теплое чувство в груди и легкие нежности контрастировали с упавшим вокруг мраком и дохнувшей в затылок бедой.       — Скажи мне: ты точно понимаешь, что делаешь? Понимаешь, что…       — Что церковь не принимает назад раскаявшихся отступников? — закончила за него Кайра. — Я все понимаю. Я жалею — и в дальнейшем буду жалеть — только о том, что когда-то свернула не туда.       — Стало быть, ты отказываешься от благословения Заступников ради…       — Я еще не говорила Верховным, что отрекаюсь, — тихо призналась жрица. — Я не могу сказать это, когда вокруг такое. Но если мы оба переживем это, я хочу сказать, если… Во имя Светлой… Я просто хочу сказать, что мы… ты… значишь для меня больше, чем Безликий. Вот и… вот и все.       Сколько бы она ни обдумывала, сколько бы ни повторяла это про себя, просыпаясь и засыпая, как молитву, уверенно произнести так и не смогла. Рыцарь только усмехнулся.       — Польщен.       И, осторожно отведя с ее лица выбившиеся светлые пряди, поцеловал ее, не заботясь, что даже сквозь мрак их могли разглядеть десятки солдат. Им, во имя Заступников, не должно быть никакого дела.       Патриция еще внимательнее всмотрелась в темноту — пожалуй, даже слишком внимательно, больше для того, чтобы точно не обернуться на стоящих рядом Мартериара и Кайру — и их не смущать лишним вниманием, и чтобы самой не вздрагивать. Некстати вспомнилось, что это, как-никак, примета. Как Мартериар сказал там, на тракте? «Верят, что такой поцелуй к скорой смерти»?       Обернулась она, только спустя несколько минут когда к ним поднялся Сильвер и негромко объявил:       — Все на местах. Кроме вас, Мартериар. Если вы все еще хотите быть полезным, будьте так любезны вернуться к воротам.       Несмотря на вежливое обращение и спокойный тон, голос Сильвера звучал глухой тревогой. Мартериар встретился с ним глазами, кивнул и, ни слова не говоря, прошел мимо и исчез за поворотом лестницы, только в последний момент оглянувшись на Кайру.       — Ты, выкормыш, — обратился Сильвер к Патриции, та только приподняла брови. Обращение осталось прежним, но больше не казалось оскорбительным — во всяком случае, эльфийка вдруг необычно ясно осознала, что ей доводилось слышать и куда более обидные клички. — Будешь пока здесь, но отсидеться на заднице ровно не надейся. Северные и западные ворота будут под ударом — если твари прорвутся, я хочу об этом знать.       Эльфийка фыркнула, уже предчувствуя, как будут к вечеру болеть ноги, если ей и в самом деле придется загнанной собакой метаться к Сильверу и обратно.       — Что до вас, жрица, — рыцарь чуть склонил голову, — я считаю ваше решение глупым. Надеюсь, очень скоро вы наиграетесь, — он указал на лук и колчан стрел у нее за спиной, — и решите вернуться в храм, к горожанам. Постарайтесь не умереть до того момента.       Кайра пропустила высказывание мимо ушей, даже не взглянув в сторону рыцаря, но Патриция была готова поклясться, что она все слышала сквозь свист ветра и раздавшиеся вдоль всей стены выкрики дозорных — первые из движущихся к столице мертвецов показались из-за завесы мрака. Что ж, вероятно, что действительно было глупо, так это мешаться под ногами тому, кто имеет опыт безнадежной обороны и единственный вызвался командовать напуганным гарнизоном.