Спасти

      Госпиталь был темен и пуст, ее нетвердые шаги казались раскатами грома. Патриция переступила порог, держась за стену, но не нашла в себе сил придержать захлопнувшуюся за ней дверь. Поморщилась от громкого стука — виски пульсировали, голова налилась свинцом и шла кругом.       Она не знала, как это прекратить. Стук сердца казался оглушающим, оно тяжело и часто билось в груди, словно раз за разом налетало на самые ребра — а перед расфокусированным взглядом крутилась синяя муть.       Эльфийка помахала рукой перед лицом, пытаясь отогнать наваждение, но пользы это не принесло. Она задыхалась — словно кто-то вдруг вынул из груди ребра и легкие, оставив только сердце по-прежнему ошалело и неритмично дергаться.       — Я умираю.       Пожалуй, единственным добрым знаком было то, что она услышала сказанное. Безликий говорил ее голосом, но по-прежнему с ней, а не за нее.       — Катись в Бездну, — прохрипела эльфийка, без сил сползая по стене, на которую до этого опиралась. Ноги подкосились, на висках выступил холодный пот. — Туда тебе… и… дорога.       — Ты исчезнешь со мной.       Смысл дошел до нее не сразу. Постепенно. Маленькими-маленькими крупицами собрался в страшный приговор.       — Я хочу остаться.       Она любила жизнь, действительно любила — любила все то немногое, что имела, даже если последние дни голова шла кругом в синем тумане. Она любила жизнь. И уж явно была не готова умереть так.       — Я тоже.       Она вдруг поняла, что нужно делать. Зажмурилась, несмотря на дурноту потрясла головой, распахнула и болезненно напрягла глаза. Синяя муть шла от нее самой, это было свечение ее жизни — а теперь перед собой она видела такие же синие пятна. Чужие пятна.       Через силу поднялась на дрожащие от напряжения ослабевшие ноги и, слегка качаясь из стороны в сторону, двинулась вперед по залу к дальней его стене, у которой призывно маячил первый огонек. Почти не чувствуя руку, она подняла с пола оброненный кем-то кинжал — за последнее время здесь побывало слишком много солдат, чтобы знать, чей именно он был — и крепко сжала рукоять.       Патриция всегда умела не привлекать внимания, а незаметно подкрасться к спящему раненому не составило труда. Она занесла кинжал — с перерезанным горлом не кричат. Что-то внутри слабо протестовало против ее намерений, но силы постепенно покидали и ее, и Безликого, а синее свечение так манило, так тянуло… Эльф, может быть, и вовсе безнадежен, а она еще может…       — Мне нужнее.       Когда свечение вместе с горячей кровью хлынуло на холодные пальцы и проникло под кожу, эльфийка вздрогнула — словно первый луч весеннего солнца коснулся замерзшего лица; словно она с мороза вошла в теплый дом; словно протянула озябшие пальцы над горящим камином. Стало и впрямь лучше.       Она медленно выпрямилась, чувствуя, как успокаивается сердцебиение.       — Сколько тебе нужно?       Глухой шепот предназначался Безликому, и едва ли кто-то из живых смог бы различить его.       — Несколько.       Пришло странное спокойствие, ее взгляд безразлично скользнул по окровавленному лезвию, не зацепившись за кровь на собственных руках, поднялся к стенам, прошел по комнате — и эльфийка направилась за еще одним светочем. Теперь ближайший к ней синий свет выглядывал из маленькой прихожей, соединяющей общий зал с небольшой комнатой.       Патриция переступила порог и толкнула прикрытую дверь. Петли тихо скрипнули. Эльфийская жрица, оставшаяся здесь, должно быть, чтобы присмотреть за ранеными ночью, вздрогнула, но не проснулась, только лишь мотнув головой и разметав светлые волосы по подушке. Падающий из высокого окна лунный свет серебрил ее жреческую робу — легко было догадаться, что эльфийка прилегла всего на несколько минут и только лишь дремлет.       — Четвертью часа раньше, — прошептала Патриция. — Или позже…       — И она увидела бы нас.       Патриция вгляделась в ее черты. Это определенно была та самая, у которой она пыталась узнать про Мартериара несколько дней назад.       — Никакой разницы, — уверил ее Безликий.       Снова поднятый кинжал, снова льющееся под кожу свечение, снова прекрасное чувство тепла и защищенности — и снова внимательный взгляд в темноту в поисках синего света. Потому что Безликому нужны были еще жизни.       Унялось сердце, прояснилась голова, стало проще двигаться — от одного светоча к другому, от другого к третьему. Потому что Безликий хотел этого. Потому что Безликому нужны были силы, а она, Патриция, была рада выполнить его просьбу. Пока он вел ее, она шла и могла больше не терзать себя, могла спокойно дышать и удивляться собственной глупости.       Еще час назад она не находила себе места, еще час назад собиралась сбежать, потому что ей не сравниться было с Безликим, потому что это была последняя попытка избавиться от него, пусть и заранее обреченная. Сейчас стало неожиданно легко. Его просто нужно было принять. Просто позволить ему остаться.       Очень просто. Какая же она, право слово, глупая.       Патриция прислонилась к дверному косяку, рассеянно глядя вперед. Перед ней проходили образы — следы минувшего дня. Ей чудился пробивающийся в окна солнечный свет, будто через толщу воды слышались голоса, виделись размытые, но узнаваемые тени. Среди жрецов, жриц, раненых и всех, кто явился помочь, она видела тень Сильвера. Он стоял на коленях перед накрытым простыней неподвижным телом, растрепанные волосы закрывали его искаженное горем лицо. И страшная тишина зазвенела вокруг, когда рядом с ним на колени опустился совсем молодой эльф, еще отрок, и так же склонил голову. Патриция узнала — именно он бросил ее одну отбиваться от восставших в горящем Нэртельвее — но не испытала злости. Только облегчение от того, что парень жив, а она рисковала не зря — и вместе с тем безграничную жалость. Неужели из всего дома Мальвентен только они с Сильвером и остались друг у друга?       Сбоку раздались призрачные шаги, она больше почувствовала их, чем услышала; звуки блекли и выцветали в дымчатом мираже. Третий эльф нерешительно остановился в нескольких шагах. Непрошенный свидетель семейного горя.       — Соболезную.       Сильвер вздрогнул, медленно поднял голову и через плечо взглянул на Мартериара.       — Но бой не окончен. Как ты мог?       В непривычно тихом голосе Сильвера звучали укор и непонимание. Странно, очень странно и почти неправильно было слышать такое его звучание, Патриции показалось, что Безликий сделал что-то с ее слухом. Но Безликий был не при чем — она принесла сюда достаточно горя, чтобы потянуть за ниточку и вытащить из памяти этого места что-нибудь столь же безрадостное.       Она не слышала, что ответил Мартериар, слишком тихо это было сказано или слишком громким было накатившее осознание, но потом Сильвер спросил едва ли не участливо:       — Кого убеждаешь — меня, себя? Совесть мучает?       И она увидела сомнение на лице Мартериара.       — Это ненадолго. Я знаю, что прав. Скоро привыкну.       Патриция различила выражение лица Сильвера, когда тот отвернулся — закушенная губа, сведенные брови, напряженные скулы — а потом он вдруг, не оборачиваясь, бросил вслед Мартериару:       — Если бы я ушел из ордена после того, как Кайра наложила анафему — я так понимаю, жрицей ее можно больше не звать? — я мог бы увезти семью из Нэртельвея в тот же год. И никто из них бы не… не…       — Я понимаю.       Сильвер кивнул. Как бы он ни пытался сказать это ровно, слишком хорошо было понятно, что эта мысль уже давно не дает ему покоя.       — Если решил идти — иди. Может, так и в самом деле будет лучше. Но знай, что отрекшихся жрецов нигде не жалуют. В Нэртельвее оставаться будет вам нельзя, а ее семья может и вовсе проклясть вас обоих. И девчонку эту, выкормыша, Патрицию, к стене прижми — я вижу, что у нее душа не на месте.       Мираж поплыл и исчез — а Патриция так и осталась стоять, рассеянно глядя перед собой.       Снаружи посветлело — солнечный луч протянулся к окнам госпиталя и мягко осветил плиты пола, кровавые лужи на них и покрытые подсохшей кровью руки Патриции. Безликий замолчал. Зрение вернулось, пропала синеватая муть; наступила тишина, разбавляемая только долетающим из-за окон шумом просыпающегося города. Взгляд Патриции задержался на ее руках.       Эльфов на верхних этажах переполошил истошный, полный ужаса крик. Когда первые из напуганных жриц сбежали в залу, Патриция еще продолжала голосить, забившись под лестницу и невидящими глазами глядя на кинжал, который сама же и отшвырнула от себя на несколько шагов.       Одна жрица метнулась к ней, остальные так и застыли на месте, потрясенно глядя на тела и заляпанный пятнами свежей крови пол. «О, Заступница!», — воскликнул кто-то.       — Патриция! Патриция! — подскочившая к ней жрица затрясла оруженосца за плечи. — Патриция! — обернулась к спутницам. — Принесите воды и пошлите за Мартериаром.       Засуетились, на лестнице образовалась давка. Со второго и третьего этажей спускались на шум все новые и новые эльфы, их было слишком много, чтобы уместиться на ступенях. Главный зал… Не нужно было иметь духа внутри, чтобы почувствовать, что место это запятнано сильнее, чем несколькими кровавыми лужами. Там все еще висела под потолком смерть.       Патриция перестала скулить и вскрикивать только когда на нее опрокинули целый кувшин ледяной воды — и, тяжело дыша, как собака после долгой охоты, вцепилась в предплечья стоящей перед ней эльфийки.       — Кайра, — потрясенно выдохнула она, когда все же узнала. — Кайра.       Кайра все это время была здесь, и лишь счастливая случайность уберегла ее этой ночью. Если бы Безликий потребовал больше жизней, если бы Кайра осталась на первом этаже вместо той безымянной жрицы, если бы Безликому вздумалось подняться наверх, Патриция наверняка не смогла бы сделать совершенно ничего. Она забрала бы ее жизнь, не почувствовав разницы, потому что разницы не было.       Вокруг нее суетились, галдели, Кайра пыталась что-то у Патриции спросить — а та только сползла по стене на пол и, обхватив себя за плечи, постаралась и вовсе сжаться в комок, стать как можно незаметнее. Увы, нельзя было стать незаметной теперь, когда она осталась единственным ключом к произошедшему ужасу.       — Патриция, ты узнаешь это? — Кайра раздельно и четко проговорила каждое слово, стараясь, чтобы оцепеневшая эльфийка поняла ее, и показала заляпанный кровью от острия до рукояти кинжал. — Патриция?       По лицу оруженосца прошла судорога ужаса.       — Я подняла.       Силы говорить иссякли после этих двух слов, их не хватило объяснить, что случилось.       — Твои руки, я вижу, — кивнула Кайра на ее окровавленные ладони. — Значит, кинжал лежал где-то в темноте? Ты не могла не видеть, что берешь.       Патриция испуганно всхлипнула и обвела взглядом собравшихся. Гомон стоял невообразимый, а у нее не было слов сказать, что случилось. В тот же миг сквозь толпу к ним протолкнулись еще двое.       — Кто? Ты видела? Ты видела его, Патриция? — Сильвер схватил оруженосца за плечи, поднял на ноги и встряхнул, как безвольную куклу. Та смертельно побледнела и замотала головой — а потом сразу же кивнула.       Он только махнул рукой. Выглядела она до смерти напуганной и порядочно сумасшедшей, противоречивый ответ только усилил это впечатление.       — Пес с ней. Ничего не добьемся, — Сильвер повысил голос. — Обыскать госпиталь.       Как только Сильвер выпустил Патрицию, ее тут же повело в сторону, добро Мартериар вовремя придержал под локоть, не давая упасть.       — Это был тот твой друг, верно? — рыцарь наклонился к ней, чтобы никто лишний не слышал его слов. Эльфийка кивнула — и тут же замотала головой.       — Я, — пролепетала она, испуганно глядя на него. — Я.       — Что, Патриция? — заглянул ей в глаза Мартериар. — Что — ты? Ты хочешь сказать мне что-то?       — Я, я, — повторила она и затрясла головой, черные пряди посыпались на лицо. — Я.       — Она боится, — догадалась Кайра, поддерживая оруженосца под другой локоть. — Она хочет сказать, что боится. Я тоже боюсь, Патриция, все хорошо, тише, тише.       Она обняла дрожащую эльфийку, позволив почти повиснуть на себе, и взъерошила ей волосы в попытке успокоить.       — Вот что, — решил Мартериар. — Возвращайтесь в Двойное Дно. Кайра, побудь с ней немного. Убедись, что она в порядке. Мы проверим окрестности.       Патриция не смогла воспротивиться, хотя на долю Кайры и без того выпало слишком много риска в эту ночь. Патриция чувствовала, как все меньше и меньше остается в ней ее самой, а бывшая жрица была ниточкой к ее прошлому, ниточкой к настоящей Патриции. Могла ли она лишить себя этого?       Ночное происшествие взбудоражило весь город, рыцари ордена и добровольцы обыскали госпиталь и дома на соседних улицах, но так и не нашли убийцу, потому что убийца все это время сидела на втором этаже Двойного Дна, сжимая в руках кружку с остывающим настоем и не моргая глядя в окно. Она не сопротивлялась апатии, потому что так было проще избежать расспросов Кайры и вернувшегося ближе к полудню Мартериара, а еще потому что апатия вытеснила ужас и шок.       Патриции доводилось убивать раньше, но это всегда было во имя защиты себя или близких, если бы не убила она, убили бы ее. Эти жизни она забрала не из-за этого. Умершие ничем не угрожали ей. Ей угрожал Безликий; избавиться следовало от него, но, увы, уже было слишком поздно.       Ни Мартериар, ни Кайра не могли позволить себе провести весь день возле Патриции. Стало ясно, что убийцу не найдут, но раненые по-прежнему требовали внимания, а некоторые из них потребовали перенести госпиталь в другой храм — и никто не стал возражать, потому что гибельная атмосфера поползла на следующий этаж, отравила проклятьем самые стены. Горожане требовали ответа у Кайры — и отрекшейся смотрительнице пришлось выйти к народу еще раз в образе голоса Заступников, чье слово она более не имела права нести.       К вечеру Патриция осталась в комнате одна — настолько одна, что не слышала более и Безликого. И все же что-то вновь было неправильным.       Патриция, почти задыхаясь от накатившей паники, спешно шагала из одного угла комнаты в другой. Сердце стучало чаще, ладони жгло, как если бы она покрыла иссеченную порезами кожу острыми специями, в груди было очень странное чувство, схожее с тем, что возникло во время боя — присутвие чего-то нездешнего, чего-то чужого и непонятного, присутствие не как раньше, не голосом в голове, не лишними мыслями, а вот прямо здесь, за спиной, всего в каком-то шаге от нее. За спиной, вплотную к лопаткам — возможно, внутри.       Дыхание было частым и тяжелым, успокоить его не получалось — она подчас сбивалась на хрип и кашель, а сердце исступленно колотилось о ребра; от боли в руках на ресницах выступили слезы. Эльфийка сморгнула их, толком даже не заметив.       Над ней сомкнулась клетка — эти страшные серые стены, этот душный воздух, этот низкий потолок. Все, все было против нее. Безликий не отзывался и никак не давал о себе знать. Патриция остановилась и на секунду обхватила себя за плечи, замерла так — паника не отступила, появилась нервная дрожь. Она знала, что худшее позади, что за ней никто не гонится, что она в безопасности — но все равно порывалась бежать и прятаться, бежать так далеко, насколько хватило бы сил — не важно, куда и зачем, главное — сейчас, без всякого промедления.       За дверью послышались шаги, скрипнули петли, пропуская в комнату рассеянный свет фонарей на стене. Патриция с резвостью, которой сама от себя не ожидала, отвернулась к окну и схватилась руками за щеколду, пару раз ею щелкнула, будто проверяла, надежно ли крепление.       — Патриция?       — Потом, — перебила девушка. — Не видишь — занята. Дверь закрой — сквозит.       Она не видела лица Мартериара, но была почти уверена, что он тихо вздохнул и возвел глаза к потолку, в очередной раз без слов попросив Заступницу даровать эльфийке терпения и хороших манер.       — Я только хотел сказать, что мы нашли владельца кинжала, я должен задать ему пару вопросов. Передашь это, если Сильвер пришлет за мной кого-нибудь.       Патриция, по-прежнему не поворачиваясь к двери, быстро кивнула, зажмурив глаза и прикусив губу. Горячие пальцы сжали край холодного подоконника до побелевших костяшек, но лучше от этого не стало, скорее наоборот — казалось, контраст обжег еще сильнее и без того горящую кожу, девушка с трудом удержалась от сдавленного возгласа. Мартериар не должен был это видеть. Именно они, церковники, казнят… таких, как она. Кто угодно, но не он. Она не допустит, чтобы ему пришлось стать ее палачом.       Дверь с таким же скрипом закрылась, послышались по коридору и лестнице удаляющиеся шаги — и тут же что-то нездешнее в груди вдруг всколыхнулось, растеклось — чувство было, будто изнутри ребра и ключицы жжет безумное пламя. Эльфийка застонала сквозь стиснутые зубы, рывком подалась от окна назад — решение держать все в тайне испарилось мгновенно, и сейчас хотелось только найти кого-нибудь, кто мог бы ей помочь, вытащить ее из огненной бездны, кто нашел бы способ облегчить ее состояние. На слабеющих ногах эльфийка сделала пару нетвердых шагов к двери — Мартериар еще услышит, если она окликнет его с лестницы, но нечего и думать о том, что она сможет сама спуститься вниз. Если бы он еще не ушел слишком далеко.       Словно невидимая нить опутала и крепко стянула вместе лодыжки, Патриция и вовсе перестала их чувствовать, упала на пол, не найдя даже сил выставить перед собой словно горящие изнутри руки — от ключиц нездешний жар передался в плечи, устремился к локтям и соединился с огнем в ладонях. Она пару раз беспомощно дернулась, чувствуя, как немеют лицо и пальцы, приподнялась на локте, отстраненно отметила, что из разбитого носа течет и капает на доски пола кровь, и едва подчиняющимися руками вытряхнула из нагрудного кармашка на пол маленькое зеркальце в потертой оправе. Собственное отражение напугало ее — смертельно бледная, с кровью на носу, губах и подбородке, с проступающими на коже лица горящими отметинами.       Словно бы она была побитой временем статуей — на лбу и щеках проступали неизвестные ей угловатые, будто сколотые руны, и свет их был до того белым, до того ярким, что по серым стенам и потолку комнаты заплясали блики; миг спустя руны выступили на коже онемевших рук и от кончиков пальцев побежали под рукава, жжением коснулись плеч, шеи и груди, окутали ее полностью — живот и спина, бедра, колени, голени, ступни. Через секунду она увидела в отражении, как на лбу соединились два последних пронзительно-синих росчерка, и безжалостный свет полился из распахнутых в ужасе глаз. Оказавшееся перед их взглядом зеркало растрескалось и осыпалось черными песчинками, не в силах отразить заглянувшее в него нечто.       Медленно, заново познавая возможности смертного облика, поднимался с холодных досок Элиремал Безликий.