Спасти

      Мартериар не сразу понял, насколько особенным было это утро. Благодаря отточенной годами привычке он проснулся очень рано, когда дальний край неба слегка окрасился желтым, а в прохладном неподвижном воздухе повис легкий туман — и благодаря той же привычке не сомкнул глаза снова, а сел на кровати с намерением распахнуть окно и начать этот день с письма Патриции или Сильверу; обоим обещал не пропадать.       Тогда же он и обнаружил обнимающую его за пояс руку — сама Кайра еще спала, разметав волосы по подушке и по самый подбородок укрывшись одеялом. Мартериар на несколько секунд замер. Им ни разу не доводилось вот так просыпаться вместе. Те несколькой суток пути в Цитадель не шли с этим утром ни в какое сравнение (об утре после первой совместной ночи вспоминать не хотелось вообще, настолько резко оно было оборвано), те утра были омрачены необходимостью как можно скорее продолжить путь, они были украдены у дороги и словно у самого дня — это же утро принадлежало им. Полностью. От этого момента и до того, который они сами сочтут уместным.       Мартериар снова лег рядом с Кайрой, осторожно убирая с ее лба светлые пряди и с улыбкой наблюдая, как она забавно фыркнула, когда одна прядь пощекотала нос. Бывшую жрицу это не разбудило — в конце концов, вчера они приехали очень поздно, а сейчас еще только забрезжил рассвет, наверняка она привыкла к нормальному ночному сну. Скажем, просыпаться, когда хоть немного выспишься и все в таком духе, это только Мартериар ничего не смог сделать с многолетней привычкой.       В конце концов он осторожно переложил ее руку на свою подушку, а сам, пытаясь не потревожить Кайру, выбрался из постели, оделся и приоткрыл балконную дверь, впуская в комнату утреннюю свежесть. Кайра заворочалась, пытаясь во сне завернуться в одеяло еще плотнее, и теперь напоминала весьма своеобразную гусеницу.       Мартериар глянул на стоящую на письменном столе чернильницу. Стоило написать Патриции, что он и Кайра добрались без происшествий, и спросить, как дела у нее, но потом взгляд остановился на лежащей здесь же картине, которую они с Кайрой вчера рассматривали. Мартериар вновь поднял неумело заключенное в раму полотно — он сам закрепил ее так много лет назад — и перевернул изображением вверх. По-прежнему его родители, молодые и счастливые, по-прежнему его отец смотрит на его мать так, словно она в тот миг была для него всем.       Мартериар оглянулся на кровать. Кайра, наконец, нашла удобное положение и продолжала спать.       Разве она не была всем для самого Мартериара? Разве любые чувства обречены на то, что стало с чувствами его родителей? Разве ждет его и Кайру то же самое?       Он вернул картину обратно на стол, не потрудившись перевернуть изображение, пару секунд смотрел словно сквозь него.       «Обещай, что поговоришь с ними», — так сказала Кайра.       Мартериар нерешительно взлохматил волосы, покосился на дверь. Он знал, что отец уже не спит — привычка встречать рассвет была у них одна на двоих, Мартериар позаимствовал ее еще в детстве, когда родители были для него всем, а разлад между ними не был столь заметен. Если он сейчас явится к отцу просто чтобы поприветствовать его и пожелать хорошего дня, будет ли это значить хоть что-то?       — В худшем случае меня откажутся слушать, — прошептал он, наскоро пытаясь привести спутавшиеся волосы в приличный вид. Еще раз оглянулся на портрет, пожал плечами и вышел в коридор, прикрыв за собой дверь.

***

      Кайра проснулась от звука чужих шагов, она подняла голову от подушки и рассеянно оглядела комнату. Просто, но чисто одетая эльфийка кочергой поворошила в разгорающемся камине угли и повела ухом, когда Кайра села на постели, в попытке соблюсти приличия подняв одеяло до самых ключиц — если бы она еще помнила, куда вчера бросила рубашку.       — Доброе утро, госпожа, — обернулась служанка, когда молчание стало совсем неловким.       Обращение не повлекло за собой паузы как приглашения представиться, но было так выделено голосом, что стало ясно — служанка ставит под сомнение саму его необходимость по отношению к гостье дома.       — Кайра Нэль’Вирно, — прохладно представилась она. — Старшая жрица и смотрительница храма Заступника Элиремала Безликого.       И, наблюдая, как сходят краски с лица напуганной таким статусом служанки, уже мягче добавила:       — Бывшая.       Было очень странно называть внушаюший ужас титул, хоть он ей более ей не принадлежал, сидя перед собеседницей в одной сорочке, прикрытой лишь одеялом, и все еще пытаясь вспомнить, куда дела одежду.       — Могу ли я что-нибудь сделать для вас, госпожа?       Этот вопрос прозвучал уже без всякого подтекста, но лицо служанки оставалось бледным, а выражение глаз стало и вовсе заискивающим. Кайра понимала, что должны были подумать слуги о незнакомой (не представленной старшим хозяевам дома!) женщине, явившейся вместе с их младшим господином глубоко заполночь и разделившей с ним не только комнату, но и постель. Она служанку почти за такие мысли не винила — почти.       Кайра еще раз оглядела комнату. Кроме них двоих никого не было.       — Где сейчас сэр Мартериар?       Вот, опять — его звание столь же устарело, сколь и ее титул. Эльфийка в растерянности сложила перед собой руки — казалось, вопрос всерьез озадачил ее.       — Вы, возможно, имеете в виду господина Кестрела? — тихо уточнила она. — Рыцаря, с которым вы приехали? Я слышала, он теперь зовется иначе.       Кайра кивнула. Вот, значит, как его нарекли при рождении. Что ж, была его правда в том, что он взял другое имя, когда вступил в орден — это слишком прямо указывало на благородную кровь, а между тем его родители были чужестранцами, и знатных чужаков в Нэртельвее не любили вдвойне.       — Мы видели его с господином Себастьяном, — еще тише кивнула эльфийка и тут же торопливо пояснила: — это его отец.       Кайра наконец приметила рубашку — вон она, на стуле, придвинутом вплотную к письменному столу. Точно, вчера вечером Мартериар бросил ее куда-то туда; мешалась.       — Благодарю, — кивнула она, и после нескольких секунд молчания служанка учтиво кивнула и торопливо вышла из комнаты, прикрыв дверь. Дурные поверья ходили о представителях жречества, пусть и бывших, пусть и тех, что сидят перед тобой в чем мать родила.       Кайра останавливать ее не стала, о чем все же немного пожалела, выходя из комнаты несколько минут спустя. Пусть ей и сказали, с кем Мартериар, она по-прежнему не знала, где. Правила хорошего тона обязывали быть представленной всем хозяевам дома — и потому Кайра, пожав плечами и поправив воротничок, осторожно зашагала по длинному коридору вперед.       Утром здесь было так же холодно, как и ночью — холодно в совершенно особом, ментальном смысле, но настолько ощутимо, что мурашки бежали по плечам. Она медленно, выверяя каждый шаг, шла между закрытыми темными кусками ткани картинами, нависавшими над ней справа и слева — и чувство было, будто она по неведению потревожила покой того, что тревожить не стоило. Будто бы старые воспоминания и погибшие надежды выглядывают из-под загибающихся уголков и шевелятся в тенях, нерешительно протягивая к ней невесомые изломанные руки.       Первое встретившееся ей окно — высокое, но узкое, отдаленно напоминающее бойницу — оказалось занавешено тяжелой темной шторой, Кайра даже не сразу поняла, что это не еще одна картина. Она осторожно подцепила край шторы и, отодвинув его в сторону, выглянула наружу. Сквозь мутноватое стекло виднелся маленький диковатый парк, редкая его зелень перемежалась с острыми угловатыми ветвями, и оставалось только гадать, есть ли там выложенные камнем садовые дорожки или нет даже случайных троп, которые наверняка мог бы протоптать… кто-нибудь?       И, глядя на недружелюбно оскалившиеся ветви, Кайра вспомнила, в каком восторге Мартериар был от церковного сада. Кайра, еще тогда послушница, не разделяла восхищения юного оруженосца — доверенные ей послушницы помладше не очень-то старательно подметали дорожки и неровно постригли кусты, а на затоптанные цветы на ближней к ступеням грядке и вовсе было страшно смотреть, — но Мартериар тогда этого словно и не замечал. Тогда Кайра подумала, что этот вновьприбывший — странный паренек, цветами восхищается и имя свое вспоминает добрых три секунды. Позже она даже прямо его об этом спросила — помнится, как раз в вечер перед посвящением в жрицы, потому что инаугурация отделяла ее прежнюю от нее новой и любой заданный в тот вечер вопрос остался бы в прошлом. Тогда Мартериар как-то неловко отшутился, ляпнув что-то весьма странное про то, что сколь бы прекрасны не были цветы, прекраснее Кайры им не быть никогда — и, не дожидаясь ее ответа, ретировался подальше. Теперь же, много лет спустя, после отречения от жреческого звания Кайра вновь была не жрицей, а всего лишь собой, той самой Кайрой, что и до посвящения, той же самой, которая тогда осталась недоуменно глядеть ему вслед. С одной лишь разницей — она теперь знала, что цветы в церковном саду были для Мартериара столь же непривычны и новы, сколь для нее — эта тяжелая и давящая атмосфера, собравшаяся над его родным домом. Вот только он был переменой восхищен, а она почти напугана.       Она неслышно отступила от окна и еще пару секунд смотрела на колыхнувшуюся и тут же затихшую потревоженную ею штору.       Коридор вывел ее к повороту на балкончик, с которого вели две лестницы с высокими ступенями и тонкими резными перилами — это были не те лестницы, по одной из которых она и Мартериар поднимались ночью, значит, второй этаж скорее всего замыкается в кольцо, а она от самой комнаты повернула не в ту сторону, пройдя по незнакомой длинной галерее с занавешенными полотнами. Нигде не было слышно ни голосов, ни шагов, ни движений — должно быть, слуг было немного, и они, должно быть, привыкли не попадаться лишний раз на глаза. И в этом тоже сквозила холодная отчужденность.       Лестница вывела ее в небольшую, окутанную рассеянным светом из окна под потолком комнатку, в дальнем конце которой виднелась еще одна дверь, а у стен стройными рядами высились шкафы, доверху заставленные книгами. Кайра замерла на нижней ступени, разглядывая ближайшую к ней полку, и глаза ее загорелись. Подумать только, собрание исторических сочинений о государствах Благословенного архипелага! Шесть из семи томов! И рядом «Хроники пламени» — возможно, слишком эмоциональный и немного провокационный, но все же автобиографический том о гонениях колдунов пару веков назад, стихийно возникавших то тут, то там. Автору не повезло за всю жизнь оказаться преследуемым не раз и не два, и, найдя убежище, он спустя несколько лет написал книгу, сразу после публикации которой ее объявили еретической и приказали сжигать. Кайре никогда прежде не доводилось держать в руках неповрежденный экземпляр, в лучшем из прежних можно было разобрать едва пару слов на десяток страниц. А этот! У него на корешке было всего несколько царапин!       Кайра, точно зачарованная, обошла шкаф и нырнула в просвет между ним и соседним стеллажом. Здесь было все, чего только могла пожелать душа: история, география, астрономия, религия, несколько книг на других языках — сразу бросилась в глаза огромная, занимавшая целую полку книга в тяжелом, украшенном сталью переплете, наверняка за авторством какого-нибудь старого орка. Книги, виденные Кайрой и в домашней, и в церковной библиотеке перемежались здесь с совсем редкими, про которые она только слышала или даже о существовании которых никогда не задумывалась. Рядом с книгами по судоходству, полкой ниже, обнаружились книги по чарам и колдовству, как церковные, порицающие дар, направленный на что-либо кроме служения Заступникам, так и до того откровенно еретические, что на них можно было бы воспитать и обучить целое поколение юных отступников.       Кайра тихо хмыкнула себе под нос — вспомнилось, как она и Мартериар, оба еще в ученичестве, порою встречались за починкой церковных книг. Некто — уж точно невоспитанный хулиган! — повадился вырывать страницы и где попало разбрасывать, добрался даже до любимых стихов Кайры, а от других послушниц и послушников помощи было мало. Наверно, тогда она и начала к Мартериару проникаться какой-то молчаливой симпатией — со временем они стали разговаривать, пока крепили на место вырванные страницы, а потом шутить и даже смеяться. Кайра была даже благодарна неизвестному вандалу за обретенного друга и порой переживала, что, окажись Мартериар в отъезде, чинить книги может оказаться одиноко — но, хвала Заступникам, такие шалости ни разу не выпадали на время его отсутствия.       Следующие стеллажи оказались отведены под художественную литературу. Кайра протянула руку и наугад вытащила с полки случайную книгу — кто бы ни был хозяином этой библиотеки, она уже прониклась к нему достаточным доверием, чтобы быть уверенной, что книга будет выше среднего. Кайра пробежалась взглядом по простому, но изящному переплету, провела кончиками пальцев по мягкой кожаной обложке и задумчиво взвесила книгу на ладони. Это не на пару часов, возможно, на весь день, а если сидеть, растягивая удовольствие, смаковать абзац за абзацем, то и вовсе на несколько дней. Она ведь не может тратить столько времени на какую-то книжку, правда?       Но она же только посмотрит! Всего пару страничек, просто чтобы представить, о чем может быть эта история. Кайра повертела в руках книгу. Ей стоит спросить разрешения? Или, может, предупредить Мартерира? Он наверняка будет волноваться, если она внезапно пропадет, ничего никому не сказав.       И все же Кайра открыла книгу — очень осторожно, очень бережно, едва ли она была настолько осторожна с иными молитвенниками в храме. Первым же, что бросилось ей в глаза, был совершенно особый почерк. Писцы при церкви, занимавшиеся кроме летописей еще и переписыванием книг, обычно придерживались единого образца при написании букв, писцы при знатных домах искажали его на свой манер, но эта вязь строк разительно отличалась и от того, и от другого. Словно бы книга была написана кем-то, от этого ремесла далеким, и Кайра вся затрепетала. Заступники, возможно, она держит в руках оригинал!       Буквы были мелкие, приходилось вчитываться, падающая от стеллажей тень не делала задачу легче. Кайра только подумала о том, чтобы взять книгу с собой в комнату — обязательно уточнив у Мартериара, что никто не будет против — как ее окликнули.       — Это не лучшее место.       Кайра вздрогнула и громко захлопнула книгу, едва не выронив ее из рук и в последний момент прижав к груди. Голос шел у нее из-за спины и, как, многое здесь, был холодным именно в том самом неосязаемом смысле. По позвоночнику скользнули мурашки.       — Подойди. Читать в темноте вредно для глаз.       Кайра испуганно, точно пойманная на месте преступления, выглянула из-за стеллажей — и, к своему изумлению, обнаружила, что под балконом, с которого она спустилась, за лестницами расположились несколько глубоких кресел — темных и с тонкими резными подлокотниками — и в центре, окруженный ими, низкий столик на одной единственной широкой ножке. В дальнем кресле сидела эльфийка, держа на коленях раскрытую книгу. Кайра всегда имела чуткий слух, а потому была уверена, что с того момента, как она вошла сюда, шелеста страниц не слышала. Читала ли незнакомка или просто неподвижно сидела, глядя куда-то в сторону?       — Я… Извините, — отчего-то запнулась Кайра и подняла перед собой книгу. — Я тут нашла… можно взглянуть?       Эльфийка смерила ее прохладным взглядом и лишь затем кивнула.       — Ты уже это делаешь. Во всяком случае, тебе следует сесть к свету.       Такая сила была в ее спокойном голосе, что Кайра опустила глаза и, неловко стушевавшись, присела на краешек стоящего от нее как можно дальше кресла, взволнованно скомкав в ладони рукав. И это она, решившаяся в одиночку выйти против Велемора, сейчас не находила в себе сил даже поднять взгляд! Черты лица собеседницы казались ей знакомыми, словно она уже где-то их видела — но, чтобы быть уверенной, нужно было снова взглянуть на нее.       Боковым зрением Кайра видела, как эльфийка плавно взмахнула рукой — и откуда-то у нее из-за плеча вылетел и повис над книгой комок рассеянного беловато-желтого света, такой же засиял над Кайрой, приятным мягким сиянием освещая страницы книги. Кайра снова вздрогнула, но уже по другой причине — перед ней колдунья. Значит, вот кому принадлежали те учебники по чарам.       Книга в руках мгновенно показалась тяжелее и скучнее — сосредоточиться на ней не получалось, Кайра с трудом уговорила себя сидеть спокойно, не показать каким-нибудь нервным движением, что ей некомфортно от одного только присутствия чародейки. Она снова вернулась к строчкам и даже несколько прочла, но не поняла ничего из того, что там говорилось, ибо мысли ее были далеко. Этикет обязывал Кайру быть представленной всем хозяевам дома — именно представленной, а не представившейся, иначе было неприлично. Эта эльфийка — ее голос, ее осанка, ее колдовской дар — она не могла быть служанкой. Возможно, гостьей, но отчего-то не верилось, что в этом холодном месте бывают гости, должно быть, Кайра первая за несколько месяцев, если не лет.       — Ни страницы не прочтешь? — все так же прохладно поинтересовалась эльфийка, и Кайра, глубоко вдохнув, решительно подняла взгляд.       — Я… Я хотела представиться, — да простят Заступники, за последнее время она делала куда более неприличные вещи; само отречение вышло попросту скандальным, так чего было бояться теперь? — Кайра Нэль’Вирно…       — Старшая жрица и смотрительница храма Заступника Элиремала Безликого. Бывшая, — качнула головой колдунья. — Я знаю. Твое появление так потрясло мою служанку, что она рискнула явиться ко мне без зова и первой начать разговор. В прошлый раз для этого понадобилось нападение сирен.       Кайра рискнула взглянуть на нее прямо, в упор. Да, действительно, это та самая эльфийка с портрета — теперь, когда она упомянула потопивших Благословенный сирен, сомнений не оставалось — вот только на лице ее все тем же отпечатком залегла холодность, а разочарование собралось едва заметными морщинками в уголках глаз.       — Ардэль Анвер.       — Рада знакомству! — вполне искренне просияла Кайра и, подскочив с кресла, исполнила реверанс — настолько хорошо, насколько было вообще возможно помнить его после стольких лет в церкви — но на чародейку это влияния не оказало.       — Оставь светские условности тем, кто их любит, — Ардэль снова опустила глаза к книге, но взгляд ее не двигался. — Почему он отрекся?       Вопрос прозвучал неожиданно, без всяких предпосылок, и достаточно резко, хоть и показательно между делом. Кайра спешно припомнила все, что вчера сказал ей Мартериар — и о том, что его вступлению в орден здесь никто не был рад, тоже. Так почему и отречение не принесло счастья?       — Я полагаю, это из-за меня, — смущенно призналась она. — Понимаете, Верховный…       Ардэль вскинула руку с открытой ладонью, и Кайра с опозданием поняла: спрашивая о причине, она хотела проверить лишь правдивость дошедших слухов. Стало очень пусто от осознания, что Мартериар, кажется, совершенно не преувеличивал, когда говорил, что исчез для них — так, как спрашивала о его отречении Ардэль… так спрашивают о породе новой собаки, что назойливо лает где-то по соседству, о направлении ветра, под которым поскрипывает флюгер на крыше. Не о событии, которое могло совершенно изменить, а то и вовсе прекратить жизнь сына. Бывали случаи, когда отрекшихся рыцарей преследовали — Кайре и самой, скрепя сердце, приходилось отдавать такие приказы. Иногда отрекшиеся слишком много знали, иногда были возможными смутьянами, иногда имели так много счетов со своими бывшими товарищами, что защищать от их гнева отступника означало пасть в глазах ордена. Приходилось, стиснув зубы, одним быстрым движением ставить на приказ церковную печать и отпускать солдат на все четыре стороны — и больше никогда не спрашивать, ушел ли преследуемый после короткого разговора и обещания молчать или молчание его теперь вечное.       Мартериар неоднократно обвинялся в неподобающей связи со жрицей и однажды бросил вызов Верховному. В других обстоятельствах это могло бы нехорошо ему откликнуться в будущем, и только общая сумятица спасла его от возможного преследования. Это осознание вызывало у Кайры пробегающую по позвоночнику дрожь, но Ардэль была, кажется, совершенно спокойна, даже равнодушна. Все, что сказал Мартериар минувшей ночью… он был пугающе прав.       Кайра вновь опустила взгляд на книгу, вздохнула и в самом деле погрузилась в чтение — она пришла сюда случайно, но осталась именно за этим. Не затем, чтобы разбирать чужие застарелые ссоры, да и едва ли это было ей под силу. Единственное, чем она могла помочь — дать Мартериару знать, что она его любит и ценит, даже если этого не делает его семья.       И мысль, которая скиталась где-то на границе ее разума с того самого момента, как она начала понимать это место, вдруг оформилась в четкое понимание: Мартериар никогда не спрашивал подтверждения своей важности. Он просто был рядом столько, сколько получалось — заглядывал в храм каждый раз, как возвращался в Нэртельвей, пусть даже чтобы только лично передать письмо, которое вызвался доставить, потому что было по пути, появлялся на вечерних служениях, а стоило ей в случае чего послать за рыцарями, прибывал в числе первых.       Он никогда не уточнял, что нужен Кайре — и до недавнего времени Кайра принимала это за уверенность. Нет смысла спрашивать о том, что и так знаешь, верно? Теперь кольнуло неприятное осознание: он был уверен не в том, что важен — лишь в том, что его не отталкивают.       «Мне действительно все равно, кто и что думает о твоем отречении — я буду рад тебе в любом случае и хотел бы проводить с тобой как можно больше времени. Если ты тоже этого хочешь, разумеется», — так он сказал ей, когда они искали Велемора.       В чтение удалось погрузиться поверхностно — беспокойным комом шевелились мысли, не давая остановиться ни на одной. Кайра запомнила только, что книжка была про эльфийку, что жила у моря, и море это было для нее всем — а еще у нее был настоящий дом, такой, где ждут и любят, и друзья, с которыми можно было говорить обо всем на свете, и любимый, что готов был достать ей звезды с неба, пока однажды…       Кайра перевернула на страницу назад и опустила взгляд в стык страниц. Так трепетно и тепло было написано, что ей совершенно не хотелось, чтобы случалось какое-нибудь досадное «однажды» — просто пусть все так и остается, пусть хоть на страницах один за одним сменяются счастливые дни, если для этого дома они никак не наступали. Хотелось знать, что там будет, вслед за таким многообещающим «однажды», но смотреть, как рушится хрупкая идиллия, впору было разве что на летнем солнце далеко-далеко от этого места, не в холодной полутемной библиотеке при свете колдовского огонька.       Кайра осторожно перелистала страницы обратно, возвращаясь к выведенному на самой первой посвящению: «Тому, с кем я на пути нашем разминулась» — и, закрыв, бесшумно отложила книгу на низкий столик.       — Кестрел.       Кайра вздрогнула — и обернулась. Мартериар замер на середине лестницы, встретившись глазами с поднявшей взгляд Ардэль, и лишь безмолвно склонил голову в приветственном жесте. Повисшее молчание впилось в кожу в сотню раз острее, чем до этого покалывала сгущающаяся по углам неприязнь, и Кайра, пытаясь сделать хоть что-нибудь, вскочила на ноги и, обернувшись, чересчур жизнерадостно замахала ему рукой.       — О, Мартериар! Утром тебя не было в комнате, и я решила…       Вся ее жизнерадостность мгновенно иссякла, когда за спиной громко хлопнула закрытая книга, а лицо Мартериара приобрело совсем уж отстраненное выражение. Лишь спустя пару мгновений она поняла, что обратилась к нему привычным именем, тем, что он сам для себя выбрал. Не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что холодность, до этого затаившаяся в уголках глаз Ардэль, теперь проступила в каждом ее движении, в каждом жесте. Мартериар посторонился, позволяя ей пройти по самому центру лестницы, так, словно его и вовсе не было здесь, она даже не повела бровью, когда он все же решился окликнуть ее — и беззвучными шагами скрылась за поворотом коридора.       Мартериар вновь взлохматил волосы тем самым, бездумно подхваченным от Патриции беспомощным жестом.       — Вижу, вы… познакомились, — он неловко отвел глаза. Кайра поразилась перемене в его голосе — обычно она привыкла слышать спокойную уверенность, сейчас же… столько неопределенности собралось в его тоне, что Кайра засомневалась — не вопрос ли это был?       Мартериар поднял из кресла книгу, которую Ардэль оставила, и безразлично скользнул взглядом по обложке. Кайра, проследившая за его движением, лишь отрешенно отметила, что это был последний, седьмой том истории Благословенного, который она не нашла на полках — по всему выходило, что хроники недолгой войны за него и описание потопления должны были быть здесь. Глупо было читать знакомую книгу с надеждой на иной исход — во всех смыслах.       Кайра обошла кресла и, бесшумно приблизившись к замершему на месте Мартериару, осторожно обняла его со спины, прижимаясь щекой к лопаткам.       — Кайра?       — Я подумала, — сбито начала она. — Ты мне очень дорог. Я вдруг поняла, что никогда этого не говорила. Мне действительно жаль, что все здесь так, но…       Утешающая речь оборвалась на взлете — ей действительно нечего было сказать после этого «но», потому что решительно нечего было противопоставить этому холодному безразличию, в котором этот дом и его обитатели утонули так давно, что и сами перестали замечать.       — Просто ничего про них не говори, — отозвался Мартериар. — Я за столько времени сам сказал себе все, что, наверное, стоило. Но, знаешь?       Кайра с трудом поверила себе, когда услышала улыбку в его голосе.       — По-моему, ты ей понравилась. Она обычно не разрешает брать книгу, которую взяла ты. Даже мне пришлось читать ее тайком.       — Вот как? И чем же… все закончится?       Мартериар, высвободившись из кольца ее рук, обернулся и вновь притянул Кайру к себе, с привычной нежностью обнимая за плечи. Хорошо. Вчера ночью объятия были почти такими же холодными, как все здесь. Кайра прижалась крепче. Она не позволит этому месту отнять у нее Мартериара.       — Героиня потеряет дом, — тихо сказал он. — И так и не примиртся с новой родиной. Она написала это для отца, чтобы он понял… что-нибудь.       — И он понял?       — Не читал, — откликнулся Мартериар. — Я все хотел подбросить ему книгу куда-нибудь на видное место, но не думаю, что он ее откроет.       Кайре нечего было сказать. Нечего сделать с этим холодным молчаливым местом, нечем помочь. Зато она могла быть рядом — и теплым шепотом, тихими прикосновениями напоминать, что не весь свет такой.