Спасти

      Бывают дни, когда и в собственном имени уверенности не слишком. Все вокруг серое, пустое, почти ненастоящее, но, как бы ни было противно это ощущение, оно часто вестник перемен. После него какие угодно — большинство к лучшему.       Кайра беспомощно глядела сквозь толпу на раскинувшиеся вокруг серые здания тесного суетливого торгового городка. В толпе было сложно не наталкиваться ни на кого локтями, поэтому она покрепче обняла походную сумку с небогатым добром да ускорила шаг. Ее спутники, казалось, ориентировались здесь чудом, и лишь благодаря этому все трое смогли, наконец, выбраться в сторону от узких главных улиц, кишащих местными и приезжими.       — Так… — нерешительно начала она. — Чем, говорите, обычно занимаются, когда не…       И неопределенно махнула рукой назад — не то на последний поворот, не то на проведенные в затворничестве года. «Как проходит обычная жизнь за стенами храма?» — истолковал Мартериар.       — О, всяким! — бодро подхватила Патриция. — Ходят вот туда, потом сюда, — широкими шагами пересекла дорогу и тут же вернулась обратно, ловко увернувшись от пробежавшей мимо пары детей. — Делают всякое разное, — развела руками. — Вообще что угодно!       — Патриция хочет сказать…       — А потом оп! — Патриция прыгнула вперед, и Кайра с глухим возгласом отшатнулась, лопатки встретились со стеной ближайшего здания. — Да, да! Вот так оп! И что-нибудь случилось, и ты уже в этом по самые уши. Все, ни влево, ни вправо, забарахтаешься панически — утонешь, так что лучше собраться.       — Ох, я, — лицо Кайры стало растерянным.       — Но не волнуйся, — Патриция выпрямилась и торжественно подняла палец, локтем толкая Мартериара под ребра, — именно за этим он здесь. Посмотри на нас — мои уши, по которые я в беде, ему до плеча. Понимаешь, да?       Кайра медленно помотала головой.       — Проще меня вытащить, — гордо объяснила Патриция.       — Однажды она застряла в болоте, — досадливо поморщился Мартериар, не желая, однако, оставлять Кайру без разъяснений, и тише продолжил: — Я тоже. И мне пришлось придержать её за ворот, потому что она чуть не нырнула прямо…       — Застрял там только ты, — нажала Патриция. — А я пряталась!       Кайра фыркнула, прижимая ко рту ладонь, Мартериар отвел глаза.       — Мерзкая история. Скользкая, кхм, во всех смыслах.       — Да брось, — отмахнулась Патриция. — Главное что ни один из нас не пострадал, а что насчет тех ребят, которые нас, ну…       Замялась.       — Сопровождали? — подсказала Кайра.       — Преследовали, — поправил Мартериар.       — А что до них, — перебила Патриция. — То они, в общем-то, сами виноваты, им не следовало класть эту вещь туда, где ее, ну…       — Нельзя хранить? — снова подсказала Кайра.       — Можно увидеть, — снова поправил Мартериар.       — Выручка за нее ушла на благое дело! — запротестовала Патриция.       — Не хочу знать, какое.       Патриция драматично махнула на него рукой — мол, пес с тобой, не стану ничего доказывать, — а Кайра только улыбнулась и опустила глаза, напоминая себе, что зависть — плохое чувство. Грешное, неправильное, неподобающее, смешное, детское, грубое. Зависть — хотеть того же, что есть у других, а жрицам нельзя ничего хотеть.       — Просто чтобы ты помнил: это действительно намного лучше того случая, когда я и те двое с переправы слегка потеряли у торговца ту штучку, которая еще…       Мартериар кивнул, не дав ей продолжить.       Кайра шла за ними — и улыбалась. Прежде она никогда о них так не думала — не как про рыцаря и оруженосца, не как про защитника и подопечную, не как про терпеливого наставника и нерадивую ученицу, но как про соратников, как про близких друзей. Когда Мартериар добровольно отказался от рыцарского звания, когда товарищи один за другим начали поворачиваться к нему спиной, она думала, что он в конце концов потеряет и Патрицию. Опыт наблюдений говорил Кайре: Патриция должна была или уйти учиться к другому рыцарю, или и вовсе уехать домой. И видеть, как сейчас они идут чуть впереди, лавируя в толпе и перебрасываясь время от времени беззлобными колкостями, было так неожиданно правильно, что к зависти примешались сожаление и вина.       С тех пор, как Патриция снова попала им в руки — сама по себе, без Безликого, но и без большей части прежней себя, — Кайра по-новому взглянула на них с Мартериаром. Они очень, очень много разговаривали, Кайра не была уверена, слышала ли от него прежде столь продолжительные монологи — и уж тем более не думала, что услышит впредь. Когда поврежденный Безликим разум Патриции наконец снова стал отличать сон от яви, Мартериар заговорил — не о том, что случилось с Безликим или Велемором, не о том, через что они все прошли в последние недели, не о планах на будущее, но о самой их первой встрече. Тогда Патриция выслушала его почти безучастно, размеренно дыша и изредка моргая, словно бы речь шла совсем не о ней. Тогда Мартериар принялся пересказывать то немногое, что она сама говорила ему о своем прошлом, и Кайра ушам своим не поверила, когда вскоре после Патриция тихо пробормотала: «Хватит. Помню».       И Кайра, помогающая ему присматривать за Патрицией от рассвета и до заката — не сидеть же в ставшем чужим храме? — стала невольной свидетельницей самого трогательного воссоединения, которое ей когда-либо доводилось наблюдать. Матрериар нащупал место, на котором обрывалась память Патриции, после хранящая только разрозненные образы или яркие вспышки, и, не жалея времени, принялся пересказывать, что довелось им пережить после этого. И когда Патриция вдруг оживала, радостно вскрикивала, трясла головой, восклицала: «Да, да, а потом было!..» — и сама продолжала воскрешенное воспоминание, Мартериар позволял ей договорить — и переходил к следующей истории. Чем больше историй уже было рассказано, тем раньше вспоминала Патриция каждую следующую — и, глядя, как улыбается Мартериар, Кайра уверялась, что Патриция помнит все или почти все достаточно верно.       Он разломил свои воспоминания о последних более чем трех годах совместных путешествий надвое, и одну часть без лишних жалоб протянул Патриции — надежный мост между ею прежней и новой.       Кайра невольно прошла — и до сих пор продолжала идти — весь путь воспоминаний с ними. С ними прожила и первую встречу, и глуповатую историю, из-за которой Патриция оставила дом ради путешествий с Мартериаром — и Заступники знают, через сколько всего они прошли. Кайра прошла все это вместе с ними через их рассказы — со стороны, невидимкой, не взаправду. Мотылек, прилетевший к зажженному у алтаря огню — очевидно не Заступник, но почему-то все еще здесь.       Кайра улыбалась, потому что неправильно было бы грустить, когда ничего не случилось — и изо всех сил гнала прочь зависть, глядя, как Патриция хлопает Мартериара по плечу, вспоминая какую-то из наверно бесчисленных историй. Едва успевающая за ними в толпе Кайра слышала что-то про погоню на узких улицах, проклятых оборванцев и отплывающий корабль, но и только.

***

      Выбранный для ночлега постоялый двор был таким же тесным и людным, как сам городок. Они все сильнее отдалялись от границ эльфийских княжеств, и все чаще Кайра ловила на себе и своих спутниках невежливые, а то и недружелюбные, но все еще любопытные взгляды, какой-то ребенок даже показывал пальцем и громко спрашивал у матери, почему эти люди такие странные. Патриция в ответ на слишком пристальное внимание корчила рожи или отпускала собственные неуместности, Мартериар делал вид, что совершенно слеп и глух, а Кайра как бы ни старалась повторить за ним, все равно оглядывалась на приглушенные разговоры и все больше чувствовала себя неправильной. Отчасти поэтому они с Мартериаром в общей зале задерживаться не стали.       Кайра без особого аппетита мешала ложкой в глубокой тарелке теплой похлебки, сидя у придвинутого вплотную к стене письменного стола, а Мартериар с кружкой расположился на подоконнике, настежь распахнув створки. Внизу Патриция уже примкнула к шумной кучке отроков в какой-то здешней игре. Кайра не знала, в чем дело, но то и дело слышала взрывы хохота — что ж, наверно, это и впрямь было весело.       — Мартериар?       Кайра помнила, что он сказал ей в той злополучной таверне: с ним можно говорить обо всем. И к концу третьего дня размышлений Кайра себя наконец пересилила.       — Кайра?       Свет свечей подрагивал под сквозняком и плясал на его лице. В опускающейся темноте углубились тени, и Мартериар внезапно показался ей почти незнакомым.       — Патриция встала на ноги гораздо быстрее, чем я ожидала, — заметила Кайра под донесшиеся с улицы восторженные восклицания. — Она героиня. Никому прежде не удавалось разбежаться с Заступником и остаться в живых.       — Часть памяти она так себе и не вернула, — покачал головой Мартериар. — Наверно, никогда не вернет. Не все вспомнилось, а я не могу знать ее, как знала она сама.       Кайра улыбалась.       — Я на ее месте сдалась бы намного раньше.       Мартериар, до этого расслабленно поглядывавший вниз, вдруг посерьезнел. Поставил кружку, спрыгнул с подоконника, скрестил на груди руки, посмотрел задумчиво — Кайра отвела глаза. Вспомнилось вдруг, как еще в отрочестве она впервые поймала себя на мысли, что он изменился, впервые увидела, что перед ней больше не нескладный отрок-оруженосец, а рыцарь церкви, один из тех, которыми она так искренне восхищалась. Сейчас пришло схожее осознание — пусть Мартериар с тех пор изменился мало, она снова почувствовала незримую пропасть между тем, какой он был статный, надежный, рассудительный, и тем, насколько она была незначительной, сомневающейся, собой.       — Тебя что-то беспокоит?       — Ничего, — с улыбкой заверила она. — Патриция снова с нами, прямолинейная и смешливая. Я очень за нее рада.       Мартериар очевидно не поверил ей. Он последний раз глянул из окна вниз, на Патрицию, играющую с толпой отроков, снова вернул взгляд Кайре, прошел вперед, оказавшись у нее за спиной, положил руки ей на плечи.       — Ты важна мне, и я хочу знать, что тебя тревожит, — просто сказал он. — Кто знает, вдруг я могу сделать для тебя что-то.       Кайра улыбалась.       — Нет, наверно, нет. Ничего не надо, просто зависть — плохое чувство, вот и все.       — Зависть?       Иной раз она поражалась, как тонко Мартериар чувствует грань, до которой стоит давить на нее, чтобы невысказанные мысли не перебродили, как забытое вино.       — Я очень рада за Патрицию. Правда. От всей души, — повторила Кайра. — Мне действительно радостно, что она в живых и при собственном разуме, что, как бы вы оба ни пострадали из-за моей ошибки, непоправимого все-таки не случилось. Просто…       — Просто? — мягко подтолкнул Мартериар, аккуратными движениями разминая Кайре напряженные плечи.       — Когда я слушала, как ты рассказываешь ей все, что с вами было… На твою с ней долю выпало куда больше счастливых дней, правда? Я знаю, неудивительно. Где ж было их взять в строгом храме подле чопорной жрицы?       — Это совсем не делает наши с тобой счастливые дни неважными, — возразил Мартериар.       — Я знаю, — Кайра поджала губы, подбирая правильные слова. — Я знаю. Ты не был бы сейчас здесь со мной, если бы не хотел этого, но я…       Запнулась, тревожно смяла рукава.       — Шш, не торопись, — мягко пробормотал Мартериар. — В чем дело?       — Ее ж вообще ничего не берет, — сдалась Кайра, закрывая лицо руками. — Ездила с тобой Бездна знает где и Бездна знает что видела, застала армии мертвых, развенчание церкви и падение города, носила в себе осколок Безликого Заступника, была его глазами и голосом, вернулась от Последних Врат! Наблюдала, как ты, от которого целых три года зависело ее благополучие, вслед за должностью теряешь влияние, а я — вообще все, что у меня есть, но она просто… Она хлопнула меня по плечу, велела не унывать и пошла тебя искать со своей историей про лягушек. Я никогда бы так не смогла.       Мартериар выслушал ее очень внимательно, и Кайра мысленно его поблагодарила. Она знала, что он никогда не будет над ней смеяться — но что-то, тот же самый призывавший забиться в темноту кельи голосок, возражал, что откуда она знает, с чего бы ее, не-жрицу, теперь уважать?       — Красивые были лягушки, — отозвался он, задумчиво переплетая Кайре косу. — Мы их на берег унесли. Что они в развалинах делали — ума не…       — Мартериар.       Пара секунд тишины и долгий вздох.       — Я знаю, как она это вынесла, — признался он. — Некоторые наши трагедии кажутся ей смешными, вот и все. Она с самого начала, с первой встречи должность мою ни во что не ставила, да и титул твой потом тоже. Есть они у нас, нет их, ей все равно. Ей не важны наш город и наша церковь, но я понимаю, о чем ты думаешь. Тебя долгое время не было видно за жреческой маской, вот ты и смотришь на других точно так же. Это пройдет. У меня прошло. Это, — он закрепил косу лентой и задумался. — Это почти как с Патрицией. Помнишь, какой я принес ее после ритуала?       Кайра помнила — бледной, растерянной, едва осознающей хоть что-нибудь вокруг.       — У нее отняли часть. У нас с тобой в некотором смысле тоже. Я без своей части жить могу, не такая уж она на проверку была и значительная. А ты… Вот что, идем.       Подхватил с кровати накидку, сунул ее в руки замершей Кайре, стянул со стола собственную небольшую сумку, быстро заглянул внутрь, что-то переложил в карман. Кайра так и продолжала смотреть на воротник накидки.       — Идем, — повторил Мартериар. — Хочу тебе кое-что показать.       И приоткрыл дверь из комнаты. Кайра оглянулась на него, на его протянутую в приглашающем жесте руку, вернула взгляд к остывшей тарелке и распахнутому окну — и набросила накидку на плечи. Мартериар за руку вывел ее из высокого, людного здания постоялого двора, провел мимо играющих отроков, и вдвоем они направились дворами и переулками к ближней границе городка, сквозь сумерки по буйно зеленеющей траве, то тропками, то бездорожьем. Кайра оступалась, но Мартериар крепко держал ее за руку, поддерживал, когда ее нога в аккуратном сапожке соскальзывала с покатого камня или неловко подворачивалась в какой-нибудь рытвине. Оба молчали, Кайра бесхитростно наслаждалась поздним вечером — жрицам нельзя гулять по ночам! — прохладной свежестью, угасающим светом, закатными оттенками неба, углублением синих теней.       Мартериар привел ее к раскинувшемуся за поселением небольшому озеру — с чистой спокойной водой и живописными берегами. Кайра видела его, когда они проезжали мимо, но не решилась попросить спутников остановиться, чтобы взглянуть поближе — сейчас же они стояли прямо на пологом песчаном берегу, окруженные прибрежной растительностью, разбавленной россыпью уходящих в воду валунов.       — Вот, смотри, — наконец нарушил тишину Мартериар, из кармана доставая самое обыкновенное зеркальце в грубой оправе и протягивая его Кайре.       Кайра молча взяла его в руки. Даже в сумерках она хорошо видела в отражении себя — румяную, чуть растрепанную, с восхищенное блестящими глазами, но залегшей между бровей складкой раздумий — и не могла понять, к чему клонит Мартериар.       — Я не слишком хорош в таких вещах, — он чуть склонил голову. — Но удели внимание, хорошо? Итак, зеркало. Смотри.       Он осторожно извлек его из пальцев Кайры, еще раз повертел в руках, показывая, что оно совершенно целое — и вдруг ударил им по острой грани ближнего валуна. Зеркало треснуло, Кайра ахнула, пара крупных осколков упала в песок, остальная часть осталась в оправе.       — Они все еще отражают, — Мартериар снова показал Кайре оставшуюся зеркальную поверхность, на удивление почти нетронутую — по ней пробежали две глубокие трещины, но Кайра все еще видела часть своего лица, темное небо над головой и близкие огни города за плечами. Во всяком случае, пусть это и было хуже первого отражения, оно все еще было узнаваемо — фрагментами, но было. — А теперь смотри.       Прошел вперед, к озеру, жестом пригласив Кайру за собой. Вошел в воду почти по колено и молча поместил зеркальце на скрытый под поверхностью большой камень. Оправа теперь едва угадывалась в сумерках под безмятежной гладью.       Кайра наклонилась к отражению в третий раз — вновь она сама и размытые огни города, вновь темное небо над ее головой, и там, где в оправе зеркало было, и там, где выпало, и рядом с зеркалом тоже отражение, ни за что не поместившееся бы в оправу.       — Теперь видно хуже, — тихо признал Мартериар. — Но больше. Размыто и колеблется, когда двигаешься, но это потому, что ты живешь. Лучше так, чем смотреться в осколки в маленькой оправе, которую в любой момент могут швырнуть на камни.       — Я понимаю, — так же тихо откликнулась Кайра. Она не знала, думал ли об этом Мартериар, но зеркальце было слишком маленькое, чтобы отразить их вместе.       — Насчет должностей, — вновь подал голос Мартериар после недолгого молчания. — Я солгал. Долгое время вступление в Орден было моей единственной целью, а после смерти наставника и вовсе единственным, почему я не… сделал ничего слишком глупого. Я не был готов от этого отказаться. Я не планировал отречения, когда шел к Верховному. Все вышло случайно, и как бы я себя ни уверял, что так и хотел… Я не жалею, но все-таки даже Патриция заметила, что мне не по себе.       Кайра подняла на него глаза и затаила дыхание, боясь перебить.       — И она…       — Что же она? — все же перебила.       Мартериар покачал головой.       — Понял вдруг, что она и про тебя так же думает. Просто подожди немного.       Кайра потянулась было осторожно дотронуться до его руки, но так и не прикоснулась. Мартериар смотрел в гаснущее небо с вырисовывающимися на нем темными силуэтами рослой прибрежной травы и, казалось, ушел в себя. И воспоминания снова хлынули — каким удивленным он встречает ее, когда она врывается в храм на рассвете с требованием провести ее к смотрителю, каким собранным он кажется на тренировках и в обучении, каким растерянным возвращается после первого настоящего поручения, каким напуганным и разбитым после смерти наставника. Кайра наблюдала за ним годами, но их, и в первую очередь ее, должности неустанно норовили растащить их подальше, чтоб не видеть, не слышать, не знать. Чтобы видеть его лишь коротко и почти случайно — или под страхом кары и в тайне от всего остального города. Кайра вспоминала — и дрожь пробегала по позвоночнику. Она почти позволила церкви, которая едва ли не с самого начала была для нее камнем на шее, разлучить ее с последним, чьей поддержки она не лишилась?       Кайра протянула руку, извлекла из-под воды зеркальце и, размахнувшись, швырнула его далеко к центру озера. Только одинокий блик и короткий всплеск были ей ответом.       — Вот что мне следовало сделать со своим жречеством давным-давно, — встряхнула головой она. — Спасибо, родной. Спасибо, но… почему ты привел меня сюда? Ты мог рассказать все это на словах.       — Видишь ли, — заулыбался наконец Мартериар. — Теперь у нас есть еще одно счастливое воспоминание.       Кайра прислушалась к себе. Скребущаяся зависть в груди унялась, точно не было, вместо нее забилось ручным огнем тепло благодарности и привязанности. Кайра шагнула вперед, прижимаясь к Мартериару, неожиданно даже для себя сильно стискивая в пальцах его куртку, все еще слишком напоминающую орденскую. Он был тысячу раз прав — и вместе с тем тысячу раз обманывался. В Кайре действительно говорила привычка — та самая привычка, которая оставалась и у него тоже.       — Кайра?       Мартериар обнял ее в ответ, сперва осторожно, а потом и его пальцы смяли ее накидку — должно быть, одно из тех доказательств, которых Кайре не хватало. Они оба здесь и они оба живы — и оба до одури боятся друг друга снова потерять, пусть Мартериар и делает все, чтобы этого не показывать.       — А знаешь, что еще важного в сегодняшнем вечере? — тихо спросила Кайра.       — М?       — Мы два дурака в мокрых сапогах.

***

      Следующим же утром Кайра столкнулась с Патрицией на крыльце — одна из них возвращалась после ночных гуляний с песнями и плясками, а вторая назло воющему в голове уставу собиралась в одиночестве сбежать смотреть рассвет.       — Эй, Кайра? — Патриция вдруг придержала ее за локоть, стоило им поравняться, но тут же отпустила. — Если ты так горюешь по титулу, хошь, новый дам.       Так просто это было сказано, словно в карманах Патриции лежало без счета подлинных отличительных знаков, орденов и медалей, хоть горстями в толпу швыряй.       — Новый? — засомневалась Кайра.       — Ты мой друг, — серьезно ответила Патриция. — Это самое ценное для меня звание, почти все остальные можно в грязь выкинуть и забыть.       — Почти?       — Есть еще одно, тоже очень важное, — вдруг смутилась Патриция, отводя глаза и делая шаг вперед, чтобы Кайре, даже если она оглянется, видно было только чужую спину. — Не тебе, мне.       Запнулась.       — Это если и я твой друг тоже.       Кайра против собственных ожиданий беззлобно хихикнула и сгребла деланно возмущенную Патрицию в объятия.