* * *
Зачем. Он. Это. Сделал? Кто его тянул за язык? А кто подталкивал вперёд, к действиям, после которых он позорно сбежит, испортив и раскроив мир из доверия между ним и Тони? После которых он не будет знать, что с этим делать, когда признание наставника станет ответом на его почти бездумное решение? Что ему делать сейчас? 《Ты же понимаешь, что, — мрачный парень откровенно лениво зевнул, будто говоря о будничных вещах, — ты облажался. Ты получил какую-то херню в ответ и не рад этому. Куча бы тёлок потекла после поцелуя с твоим грёбанным плейбоем-филантропом и бла-бла-бла, а ты, втюрившийся в него урод, ощутил абсолютное нихера! — злобный рык, не предполагающий ничего хорошего. А Питер уже и не ждал ничего такого, если честно. — И правильно! Займись собой этой ночью》. Питер пустил приглушённый истеричный смешок, еле перелезая через оконную раму и чуть не падая на слабых ногах, цепляясь за занавеску. Та испуганно треснула, но не поддалась, оставаясь целостной, и парень, хлопая себя по груди, выполз из костюма, с некоторым благоговением ощущая стопами прохладный пол. Но, казалось, это было единственным, что хоть немного подарило успокоение от того адского жара, в котором он заживо горел предыдущие минуты. Сейчас, когда боль теперь не такая невыносимо острая, а просто выматывающая, не такая жадная до криков и лопнувших от напряжения капилляров в глазах, не такая голодная до искусанных в мясо губ и разодранного в клочья уставшего сердца, он ощущал лишь стянутые от слёз щёки, сбивающее с ног головокружение и дикое желание ободрать, растерзать свои запястья. 《И это правильно, — удовлетворённым шёпотом проговорил мрачный парень, пока Питер старался тихо, хотя бы ненадолго удержав равновесие, переодеться в пижамные шорты и футболку. — Так и должно быть》. Ух ты, не может быть. Какие-то спокойные слова? И без сарказма? А потом голос мрачного парня будто изменился: 《Сейчас ты мыслишь именно так, как я давно от тебя этого хотел, — Давно хотел?.. Что происходит? — Должен признаться, я готов тебя даже похвалить. Ты становишься на редкость сообразительным》. Питера накрыла волна головокружения, когда его вдруг настигло осознание того, что этот голос — вот прямо сейчас, какой он был, не кричащий, а спокойно и серьёзно объясняющий — до боли был ему знаком. Что-то слышалось в нём похожее на то, что он уже где-то слышал, но где, когда, а главное — от кого — он не знал. Точнее, вспомнить не мог. Боже, кто он? 《Какая разница, Питер? — Когда он в последний раз обращался к нему по имени? — Это уже неважно. Главное ты понял и принял его, верно?》 Что понял? Что принял? 《Не делай вид, будто не понимаешь, о чём я говорю, — в голосе того засквозила еле слышная угрожающая нотка. — Ты сам обозначил его. Сам его озвучил》. Что озвучил? 《Принцип》. Принцип?.. 《Ага. До ужаса простой. Он похож на те уравнения, которые нам раньше давала миссис Джойл, когда в детских глупых мозгах наконец-то осело понимание математических знаков, — следующие слова были наполнены тем ужасающим, злым и абсолютно беспомощным чувством, которое возникало, стоило знакомым ножницам вовремя попасть в ближайшие зрительные границы. — Ну же, урод, сложи два и два, озвучь то, что ты смог вычислить и принять как неизбежную правду!》 Лежащие на столе Питера забытые ножницы с распахнутыми лезвиями будто притянули не только уставший взгляд, но и забитые кислой изнеможённостью ноги. Парень опёрся руками о поверхность, гипнотизируя средство осуществления желания и нужды, неправильных, грубых, низких, и коснулся кончиком пальца одного кольца. Беспокойно сглотнул. 《Итак?》 Итак... Принцип? Какой ещё принцип? Он ничего такого не говорил и уж тем более не утверждал. 《Тогда сейчас осознаешь в полной мере. Возьми ножницы. — Неужели воля Питера настолько была сломлена, что он слушался мрачного парня беспрекословно, без каких-либо сомнений и споров? Куда запропастился внутренний голос? Где он? Почему его не слышно? — Возьми. Чёртовы. Ножницы》. Это был даже не крик, но Питер тут же потянулся за ножницами и привычным движением перехватил раскрытые лезвия, удерживая одно из них большим пальцем на острой стороне. Сейчас, когда его мозг немного проветрился от удушающих слёз и эмоций, оставивших после себя густой, липкий наполнивший его до краёв концентрированный осадок из стопроцентной боли, он ощущал такую редкую лишённую влияния чувств осмысленность. Он понимал, что натворил, что сделал больно не только себе, но и другому человеку, открывшемуся ему и получившему в ответ лишь дезертирское признание в неспособности отвечать за себя. Осознавал это и не отрицал, не пытался успокоить себя тем, что ещё есть на что-то надежда — на что-то, что всё исправит и починит. На что-то, что сотрёт его ошибки, как ластиком, и сдует крошки, будто бы и не было ничего: не было разговора, не было неудачной попытки рассказать о своей усталости, о шрамах, о дурацких ножницах, о том, что для него это константа номер один, что вообще происходило до этой секунды; не было поцелуя, признания и даже правильных на данный момент слов о сохранении дистанции — н-и-ч-е-г-о. Но... Да, всё это произошло. Самый отвратительный на свете факт. И все усилия Тони раскрыть боль Питера и помочь ему превратились в руины, которые никогда не забудутся. И эта необратимость, радуясь, сама вводила в сосуды нескончаемую нездоровую полную отчаяния чернь. Она скрежетала в ушах, скручивала виски, норовила вырваться из вен, разгрызая их стенки, шептала что-то неразборчивое, суетливое, и единственное, что было понятно, — она так желала ножниц!.. И это так правильно... Стоп. Что?.. 《Вот и всё! — провозгласил мрачный парень. — Вот это и есть твоё принятие. Наш с тобой принцип!》 Что он такое нёс?.. А затем, когда Питер снова уткнулся взглядом в ножницы, нагревшиеся от естественного тепла тела, и, ощутив буквально зверскую нужду в том, чтобы увидеть свои растерзанные запястья, замер. Казалось, в тот момент всё затихло, мгновенно, беспощадно умирая и тут же возрождаясь, но уже изменённым, обратившимся в нечто окаменевшее, навек застывшее, заворожённое и мрачно зачарованное ужасом. Ужасом, потому что Питер наконец понял, в чём дело. Точнее, он и так примерно, наверное, догадывался — больше на инстинктивном уровне — а теперь всё стало кристально понятно уже на уровне условного рефлекса и простейшей логической цепочке «причина–следствие», где стрелочку к результату можно спокойно заменить на знак равенства. Математика всегда легко давалась Питеру. Здесь же была всё та же матерь всех наук, просто перенеслась в другую плоскость. И всё было до смерти смешно, правда. И просто. Первый элемент так называемого уравнения мог слегка меняться, но от этого смысл всего того, что следовало за знаком «равно», не превращался во что-то другое. В итоге, всё звучало, как:проблема=боль
Причём последнее — не результат первой переменной, а то, что обязано быть как... заслуженное наказание? Реакция? Своеобразный неровный шов от реальности? Неумолимая истина, в которой должна быть боль и кровь на пальцах? Да. Всё это. В различных пропорциях и степенях в зависимости от тяжести меняющегося элемента, но... да. Всё это. Осознанное и теперь совершенно привычное, будничное. Казалось бы, зачем что-то менять, когда это правда в любом случае?.. 《Молодец, Питер》. Нет. Он не молодец. 《Скоро ты и это примешь. Не всё сразу. А пока достаточно того, что ты чувствуешь сейчас, — голос мрачного парня упал на пару октав. — Всё образуется. Мы увидим, дождёмся того, когда жить станет легко и просто》. В гробу, видимо. 《Если это будет гроб, значит пусть будет он. А сейчас перед тобой уравнение с нереализованной переменной. Разреши его до конца》. И Питер послушался. На задворках пульсирующего сознания неприятно щёлкнуло, когда место чуть ниже основания ладони правой руки остро обожгло. Словно тонкий красный проводок растянулся по коже, немедля выдавливая кровавые бусинки на кромках. Питер резко выдохнул, вытер их дрожащей фалангой другой руки, размазывая вдоль царапины, и замер. Ничего. Да, как уже давно стало понятно, одного акта было недостаточно. Нужно дальше, нужно глубже. Он действительно перешагнул все возможные границы — видимые и невидимые. Резко скользящее движение по левой руке — и ранка мгновенно набухла от повреждённых капилляров. Одна капля, не выдержав давления изнутри, тут же потекла вниз, удлиняя царапину и будто вытягивая её в безумную улыбку. Если бы мрачный парень был настоящим — ну, то есть, со своим собственным телом, головой, чертами — он бы точно намазал себе губы чем-нибудь красным от уха до уха, подражая Джокеру и представляя собой его жалкую сопливую пародию. Тот громко хмыкнул, выражая презрительное отношение к подобной мысли, и лишь склизко шепнул: 《Продолжай》. И Питер продолжил, чёрт возьми! И даже не остановился, когда где-то в комнате пиликнул телефон. Неважно. Всё совсем неважно. И он не чувствовал ту приглушённую неправильность от своих действий, которую когда-то ощущал. Этого и раньше было не так много, но всё же... Теперь была абсолютная пустота в голове. Была только логически разжёванная закономерность и аксиома, которая как будто даже успокаивала то, что ещё пыталось подать признаки жизни. Следующие тройки порезов нанеслись с небывалой лёгкостью на обе руки, ножницы вдавливались в кожу, вспарывая её, как нож мясника. Кровь от прежних царапин размазалась, переходя на перекрёстки свежих, и туго накапала на стол тающим печально траурным воском. На мгновение пришлось остановиться, чтобы спокойно вздохнуть и перестать ощущать невыносимо сильно сдавливающее ощущение вокруг рёбер. Это не было больно, просто... неприятно. Душно. Хотелось больше воздуха. Хотелось больше свободы после того, что он сделал. С судорожным пламенем в запястьях Питер изнеможённо опустился на колени, оставляя руки лежать на столе, и свесил голову, пережидая тёмную вязкую качающуюся волну. Перед глазами всё было размытым, будто разведённым чем-то болотным и густым, сердце усиленно било по гортани, видимо, пытаясь придушить или прорваться наружу через шею. Хотя одно другому не мешает, ха-ха... К чему было это «ха-ха»? Для чего? Не понятно. А заполненное гнилью пространство в лёгких никуда не девалось, не пуская в них свободу. Как бы её выкашлять или хотя бы сделать прокол, чтобы это всё вытекло и стало чуть-чуть полегче?.. 《Станет. Но не сейчас》. Почему нет? 《Не заслужил. Ты способен на большее》. А. Понятно. Мрачный парень просто хотел больше крови, больше разрезанной в мясо тела и... Нет. Или он сам тоже этого хотел? Питер с трудом спустил руки на колени, и те, протерев повреждёнными местами поверхность стола и неприятно плюхнувшись на колени, вспыхнули с новой силой, смешиваясь с влажным ощущением крови. Болезненно вздулись мурашки, будто натягивая разошедшиеся края кожи. Парень сморщился, с неприязнью осматривая свои руки и пусто глядя на в некоторых местах уже постепенно затягивающиеся царапины. Многие наверняка были бы рады иметь ускоренную регенерацию, потому что какой нормальный человек хотел бы ощущать ещё большую боль и зацикливаться только на ней одной? Всё верно. Ответ слишком очевидный, поэтому... Да. Он сам этого хотел. После этого несложного вывода Питер очнулся только тогда, когда его сознание снова непроизвольно щёлкнуло, выталкивая на поверхность изо дна охрипший внутренний голос: «А как же слова мистера Старка?» Испорченной киноплёнкой перед внутренним взором тут же проплыла пара картинок, тревожно подцепленных мускусным запахом и негрубым давящим ощущением сухих губ — слишком близкое лицо Тони и его встревоженные, сосредоточенные на Питере глаза. Подросток сглотнул, вспоминая о своём бездумном порыве, а потом замкнулся в чёртов круг мыслей, утыкаясь взглядом в свои расцарапанные руки. Пижамные шорты теперь были пропитаны ещё не засохшей кровью, отпечатываясь на коже бёдер, колени покрылись тонкими красными разводами. Некоторые отметины уже сложно было отмазать под изъезженную пластинку «случайно порезался-поцарапался» — это откровенные раны от острого предмета. Они пересекались непривычной глубиной с другими, более поверхностными, и создавали ужасный алый контраст низкого берега с крутым обрывом, полного крови. Они ныли, кричали своими разинутыми пастями, по ним будто скользил сквозняк и пробирался вглубь, к костям и сухожилиям, к которым предоставили более свободный проход. Питер со слабым неверием уткнулся лбом в сидение стула, тяжело вздыхая и расслабляя руки. Всё равно и так надо стирать шорты, если не выкидывать от греха подальше. На придумывание причины их внезапной чистки перед тётей Мэй у Питера вряд ли хватит сил. Да и фантазии тоже. Ножницы валялись рядом с еле заметными следами крови на лезвиях; ноги затекли, мышцы наверняка дико свело, просто это ещё не ощущалось; в ушах утихал бешеный стук, сливаясь с дёргающей пульсацией в порезах, а лёгкие будто немного надулись, проникаясь достигшей через боль свободой. На щеках ощущались следы свежих неосознанных слёз. А как же слова мистера Старка? — Никак. Обо всём том, что было полчаса назад, не могло идти и речи, когда сам Питер не представлял из себя ничего обнадёживающего. Уже неважно, чем руководствовался Тони, говоря такие важные для него слова и делая то, о чём ему приходилось раньше только мечтать. Правда, неважно. Потому что его наставник, тот, кто так открылся перед ним на крыше — и ещё раньше, во время готовки оладушек — не мог никак быть связанным с тем огрызком Питера-прежнего, сейчас сидящего на полу с разрезанными руками. Не мог и не должен, не обязан. Поэтому остальное неважно. Даже если всё это было хоть чуточку не игрой истощённого воображения. Внутренний голос замолк, и Питер почему-то сразу понял, что он больше не вернётся. Возможно, так даже лучше. Sms-ка от Тони невольно заставила издевательски засмеяться — издевательски, скорее, над тем, как в итоге всё обернулось. И над собой, наверное, тоже. В любом случае, он вряд ли выполнил то, о чём просил его наставник. «Глупости» случились, и в них входили не вот эти порезы, а все сказанные слова на крыше здания рядом с местом гибели множества людей. Это, конечно, то ещё эгоистичное кощунство — пытаться говорить о своих проблемах там, где чуть больше недели назад столько людей, детей лишилось жизни. Всё это заранее было обречено на неудачу, так что ничего страшного. Уже ничего страшного. Вы Хорошо, мистер Старк. Спокойной ночи Питеру казалось, что он сейчас мог спокойно и открыто соврать человеку в лицо и глазом не моргнуть. Повод немного погордиться собой, не так ли?Мистер Старк Спокойной. Отдохни как следует, тебе нужны силы
А затем следом пришло:Я всегда здесь, на связи. Помни об этом
Сердце судорожно скрипнуло. А обязательно ли теперь об этом помнить, мистер Старк? Вы Ок Питер сам не понял, когда его губы успели растянуться в фальшивую улыбку. Лживому поведению нужно учиться уже так, заочно, пока никто не видит и есть ещё шанс не поверить в его слова. Хах. Он положил телефон на стул и рассеянно провёл рукой по лицу, стирая остатки солёных следов и поднимаясь на ноги. Кровь уже не капала из порезов, но повреждения не затягивались, что внутренне радовало Питера. Хоть где-то регенерация должна была уступить душевному безумству. Сил совсем не осталось, поэтому подростка хватило лишь на минимальную уборку на столе и частично на полу. Благо кровь ещё не успела засохнуть, и отмыть его тёплой водой не составило большого труда. А затем, максимально тихо возясь в ванной, парень замочил шорты в тазике, перенеся его в свою комнату, задвинул под кровать, переоделся в чистое и лёг, с головой скрываясь под одеялом. Хотя бы чуть-чуть обработать свои порезы Питер просто не захотел, плюнув, и прижал повреждённые руки к своей груди. Вполне возможно, что он испачкает футболку вовремя сна, но кого это волновало, а? Зато сейчас было уютно. Можно так навсегда, пожалуйста? 《Хороший мальчик》. Да он сегодня отличник. Какая удача... Ночью Питеру снились губы Старка, плотно прислонившиеся к его рту, и их металлический привкус, от которого невероятно тошнило и норовило избавиться, протерев кожу от крови.* * *
— Пи-ит, — Мэй умело перебегала руками по кухонной утвари, то убирая ненужное в холодильник, то возвращаясь к раковине, то снова останавливаясь у плиты. Пахло чем-то вкусным. Хорошо, что аппетит ещё не умер. Наверное, это хороший признак. Хотя какая теперь разница? — Пит, ты слышишь меня? Парень покорно встряхнул макушкой. — Да, слышу. — Замечательно. Слушай, об этом надо было с тобой поговорить, наверное, немного раньше, но всё же... — женщина обернулась, видимо, ощутив на себе настороженный взгляд. — Эй, всё нормально? Ну, как сказать... 《Заткни её》. Всё, что угодно, но только не это! 《Однажды ты смиришься со всеми моими словами》. — Да, — Питер натянуто улыбнулся и еле заставил себя упереться взглядом в сам по себе работающий телевизор. Тётя сказала, что с готовкой сможет управиться и одна, а ему нужно отдыхать в последние летние денёчки. Причина, конечно, не ахти какая — до конца каникул осталось чуть меньше месяца, а это ещё очень большой промежуток времени — но он не особо сопротивлялся. Раз Мэй так хотела, пусть. — Просто, когда затрагивается тема разговоров о чём-то, о чём давно нужно было поговорить, становится немного... стремновато. Со стороны Мэй послышался приглушённый звоном посуды искренний смех. Лучший звук на свете. — Не беспокойся, это не о чём-то, что может доставить проблемы. Не будь таким подозрительным, — она смешливо погрозила пальцем. — Тема важная, но не страшная, ага? Так о чём это я? А о том, что скоро десятое августа! — Питер издал очевидно досадливый стон. Господи, да ладно! — Не надо так вздыхать. И не говори, что ты не думал о том, как будешь проводить свой день рождения. В том-то и дело, блин, в том-то и дело! Питер совершенно сбился с календарного порядка и продолжил жить — или существовать? — так, как сам себе прописал. И в его новый устрой абсолютно не входил его день рождения. Ну, ладно, он о нём, может быть, сам немного подзабыл, но всё равно. Учитывая постановку вопроса тёти, Питер понимал, что та под проведением этого дня имела в виду праздник. Или, по крайней мере, что-то чуточку торжественное, восторженное, яркое. Скорее всего, с хотя бы минимальным количеством гостей, которых бы хотел пригласить Питер. Это всё было очень круто, на самом деле. Но он не хотел. Ничего этого не хотел — ни гостей, ни празднества, ни чего-то громкого, шумного и пёстрого. Ни-че-го. В этот день принято, чтобы именинник радовался и светился от счастья, смеялся, веселился, вселял позитив в каждого, кто его встретит, чтобы сразу было понятно — да, у этого человека сегодня знаменательное событие, как классно, как это чудесно!.. Но Питер не мог улыбаться — только фальшиво. Не мог радоваться — только наигранно. Не мог смеяться — только нервно. Не мог светить и заражать положительными эмоциями других — не из чего и нечем. Он был против всего этого — просто... не сейчас. Не в ближайшем будущем, по ощущениям — вообще никогда. Вот, идеально выбранный промежуток времени. — Тебе исполняется шестнадцать, это же самый сладкий возраст, и день рождения надо отметить как следует, — важно произнесла Мэй, поворачиваясь к Питеру и вытирая мокрые руки о свой фартук. — Может, тебе всё-таки помочь? Что я сижу и ничего не делаю? — Не уходите от ответа, Паркер. — Я и не ухожу, — Ну, или может быть чуть-чуть?.. — Просто предлагаю свою помощь. — Спасибо, родной. Я сама справлюсь. Да было бы с чем справляться, в самом деле. Но ты мне очень поможешь, когда ответишь на вопрос. — Но вопроса ещё не было... — тихо пробормотал Питер, скрестив руки на груди, но тётя всё равно услышала. Блин, у кого ещё суперслух? — Так, сейчас кто-то без обеда останется, — пригрозила женщина, звонко стукнув поварёшкой по столешнице. — Вы, мистер Наг очень даже поняли, о чём я говорила. И даже без предложения со знаком вопроса на конце. Пит, — она снизила голос на спокойный тон и, отложив столовый прибор, подошла к дивану, наклоняясь, чтобы взъерошить волосы на макушке племянника. Тот ощутил напряжение в своём теле при знакомом прикосновении и, сглотнув, ещё больше укутался в свои растянутые рукава. Царапины жарко загудели, отозвавшись зудом от трения с тканью своими незажившими сердцевинами. — Это же твой день. Твой праздник. Я не хочу, чтобы он прошёл как-то так, как бы ты не хотел. Я уже взяла выходной на десятое и одиннадцатое августа, так что давай, предлагай свои идеи. Можем пригласить Неда и ту серьёзную девочку, о которой ты говорил. Можем выбраться на природу с пикником. Возьмём настольные игры, вкусности и будем сидеть до потери пульса — ну ладно, до заката солнца. А если будет дождь, пойдём в кино, потом поедим где-нибудь. Или хочешь, возьмём билеты на какую-нибудь выставку? Я слышала, в августе как раз начинается сезон открытия всяких этих научных штук. Или вообще загород поедем? Помнишь, у нас как-то идея была — встать пораньше утром, сесть в поезд и уехать куда-нибудь? Куда-нибудь, где мы раньше оба не были, а? Я всё устрою, хорошо? Просто... — она замедлилась, глядя в сгущающиеся туманом глаза подростка, — просто скажи, и я сделаю всё, что в моих силах, м? Она почти умоляюще поджала губы, будто заранее почувствовав в ещё не озвученном ответе Питера какой-то подвох. На мгновенье в груди всколыхнулось изъезженное и изъеденное до дыр чувство вины, потому что он наверняка сейчас разочарует её. Но мрачный парень начал тихое неразборчивое гудение, и подросток поторопился ответить — но ответить честно. — Мэй, — он на секунду запнулся, задумываясь, как бы сказать более точно и так, чтобы вдруг не прозвучало грубо, — слушай, а давай просто дома останемся? — Выражение лица женщины тут же изменилось, приобретая оттенки нечитаемой бледности, и Питер беспокойно замахал руками. — Ну, то есть, не обязательно же куда-то выбираться. Мы можем просто остаться дома и устроить марафон кино. И заказать какую-нибудь еду, можем попробовать новую кухню, верно? Тоже неплохо звучит. Мэй громко выдохнула. — Именно, что «неплохо», Пит. А нужно, чтобы было как минимум «хорошо». Но это как минимум, понимаешь? Это же день рождения. — Да, понимаю. — Ну так что же? — последовал мягкий толчок в плечо, и парень нервно сжал ладони в замок у себя на коленях. Он знал, что значил этот жест сейчас: «Давай, прошу, не пугай меня, уверь меня, что всё поправимо». И от этого мелкого понимания сводило сердце. — Давай, мы можем пригласить тех, с кем бы ты хотел провести праздник. Боже, Мэй! В этом-то вся и проблема! Он ни с кем не хотел проводить этот день. Он вообще хотел, чтобы этот день каким-нибудь магическим образом вычеркнули из календаря, и про него все благополучно забыли. — Мэй... — Давай Неда пригласим. — Нед сейчас с родителями за городом и вернётся только к концу лета. — Не проблема. Я свяжусь с его родителями, и они, думаю, смогут на денёк позволить сыну приехать к другу на день рождения, — Питер тяжело втянул воздух, собираясь возразить, но не успел. — Как насчёт той девушки? ЭмДжей, верно? — Мэй, пожалуйста! Не надо никому звонить. Просто не надо. — Но почему? 《Приставучая мразь》, — прошипел мрачный парень тем знакомым голосом, вызывая волну бешеных мурашек. — Потому что я не хочу! — Питер сглотнул, примирительно поднимая руки. Невысоко, чтобы не задрались рукава. — Прости. Это правда. Я просто хотел бы провести день рождения спокойно, без шума, с тобой, ладно? Я не хочу как-то по-другому. Вместе с осознанием его слов он наблюдал, как взгляд Мэй, невероятно пронзительный, внимательный, сменил серьёзность на окраску глубокой встревоженной грусти. Виновато растянул губы, как бы извиняясь за то, что не оправдал ожидания тёти, но её глаза будто только ещё больше наполнились тихим волнением. — Может, постараемся пригласить Тони? — осторожно попробовала ещё раз она, бочком присаживаясь на самый край дивана. Лицо Питера вмиг стянуло напряжением. — Нет, — довольно резко бросил он и тут же постарался смягчить голос, увидев проблеск удивления на чужом лице. — То есть, нет, просто... нет. Давай будем только мы? Пожалуйста! Судя по тому, как побелела кожа, Мэй сильно и довольно крепко прикусила нижнюю губу. — Скажи. Просто ответь, ладно? — она смиренно склонила голову набок, пытаясь что-то вычитать на лице подростка. — Почему ты этого хочешь? Вопрос вполне логичный, только как на него ответить, когда ответа... просто не было? — Я просто не хочу, — Питер запнулся, провёл рукой по волосам, отводя взгляд в сторону. — Не знаю. Просто не хочется. — А вдруг захочется послезавтра? — робкий вопрос граничил с болезненной мольбой и угасающей надеждой. — Нет, не захочется, правда, — Питер заставил себя улыбнуться, и Мэй мелко дёрнула уголками рта, не веря в искренность этой улыбки. Тот это понимал, но ничего не мог с ней сделать. — Я этого хочу, уверяю тебя. — Мой родной, ты уверен, что всё хорошо? Только парень способен был услышать замаскированный под этим высказыванием вопрос: «Мой родной, с тобой всё хорошо?» 《Всё хорошо》. Питер «улыбнулся» ещё шире. — Всё хорошо, — он поддался вперёд и наигранно весело слегка повис на плечах тёти, обнимая поперёк лопаток. — И всё будет хорошо. Веселье не зависит от количества человек, верно? От Мэй послышалось что-то неразборчивое, похожее на согласие, и родные руки надёжно и крепко прижали в ответ к себе, чуть сжимая ткань домашней кофты. 《Хорошая работа》. «Улыбка» Питера стала лишь шире. Похоже на то.* * *
К следующему утру невероятно сильно горели бёдра. Новые пижамные штаны удалось не запачкать свежей кровью, так что парень посчитал, что в принципе таким образом вполне реально начинать дни с перспективой на продуктивность и успех. По крайней мере, если очень постараться, то даже небольшая засохшая и отпечатавшаяся красная капелька может и не повлиять на весь оставшийся день. Просто нужно привыкнуть просыпаться со слегка подправленной, но тщательно продуманной установкой — если есть новые обстоятельства, то под них нужно просто подстроиться, верно? Не обязательно же что-то кардинально перекрашивать в своей жизни, что-то из неё вырезать. Просто надо приспособиться. И Питер приспосабливался, с крепко сжатыми зубами переворачиваясь на другой бок и чувствуя, как натянутая на бёдрах ткань тёрла всё ещё влажные края царапин. Регенерация почему-то не работала уже второй день, оставляя заживать повреждения на теле со скоростью, привычной для обычного человека. Раньше они затягивались мгновенно, буквально на глазах, но сейчас они зияли раздражёнными и воспалёнными линиями. Объяснение могло крыться в том, что повреждения теперь носят не только поверхностный характер, что они стали чуть-чуть глубже. А может, дело было в другом? Раны, полученные в битве со Стервятником, начали затягиваться спустя несколько часов, когда Питер уже успел прибыть домой, и болезненный процесс не застал его вовремя полёта. Он всё ещё думал, что ему несказанно повезло, хотя Тони не разделял с ним такое мнение. Тогда он очень долго о чём-то думал и был заметно на взводе, и Питер уже успел пожалеть о том, что его язык совершенно случайно коснулся темы Стервятника и небольших последствий после финального столкновения с ним. А ещё о том, что проболтался про рухнувшее на него здание — тоже пожалел. Наставник довольно серьёзно и близко к сердцу воспринял полученную информацию и долго ничего не отвечал Питеру на его школьные рассказы. Большую часть времени они просидели в состоянии одностороннего диалога, работая в мастерской, и только под конец, когда раздосадованный на самого себя подросток засобирался домой, желая в знакомой и свободной обстановке выплеснуть злость (и оставить по порезу на руках, да), Тони молча притянул его к себе, печально выдыхая в мягкие волосы. На удивление, эти объятия мигом отняли у Питера желание делать что-то непонятное и острое, и ответить на них было невероятно легко в тот момент, разумно даже... Он встряхнул головой. Нет, больше никаких мыслей о Старке. Хватит. Их взаимодействие зашло слишком далеко, чтобы иметь возможность немного отмотать назад и исправить неправильное. Надо остановиться. 《Не просто остановиться, а вычеркнуть его из своей жизни》. Питер резко вскочил с кровати и быстрым шагом направился в ванную. Бёдра продолжало жечь, их надо было промыть водой, возможно, обработать и чем-нибудь заклеить. Заодно он сам придёт в себя и не будет думать ни о чём лишнем. Ни о чём. А ещё ему нужно привести себя в максимальный порядок, потому что совершенно неожиданно, но через несколько часов он встретится с Дэвидом, а тот слишком чуткий и, возможно, даже пытливый человек. Ещё — не дай Бог — поймёт что-то, что понимать не стоило.* * *
Дэвид встретил его на улице в распахнутом пиджаке с белоснежной рубашкой под ней и, заметив ещё издалека, торопливо попытался затоптать окурок, беспалевно подбив остатки куда-нибудь подальше от себя. Зрение Питера всё ещё было в полном порядке, так что ему пришлось подыграть, неумело спрятать тень знающей улыбки и не опускать взгляд на до конца не истлевшую сигарету, видневшуюся в промежутках между досками ближайшей скамейки. Румянец на щеках молодого человека, широко улыбающегося и пожимающего руку в знак приветствия, трудно было не отметить у себя в голове забавным и, пожалуй, милым воспоминанием о том, насколько этот человек старался скрыть, по-видимому, свою позорную слабость. Хах, ему не стоило беспокоиться по этому поводу. Тут у Питера грешок был посолидней каких-то плохих привычек. — Сегодня довольно прохладно, хоть и солнце. Не замёрзнешь в одной толстовке? — поинтересовался Дэвид, зачем-то отряхивая руки и направляясь вдоль аллейки к пешеходному переходу. Дежа вю подло ударило в самый центр грудины. — Нет, всё нормально, — Паркер выдавил благодарную за заботу улыбку. — А ты? — Я-то точно нет, у меня куртка в кафе осталась, так что... Пошли, — они оба перешли дорогу, и, направляясь в сторону заведения, Питер неожиданно удивился. — Ты работаешь в кафе? — Что? Нет, я просто столик занял, повесил на спинку стула свою куртку, — тот подмигнул, открывая перед подростком дверь кафе и предлагая ему пройти первым. — Я работаю в компании, с документацией и прочей взрослой фигнёй разбираюсь. Это недалеко, за пару улиц отсюда. Они прошли к столику, стоящему у просторного окна, открывающего вид на оживлённый будним днём проспект и перекрёстки дорог, и сели напротив друг друга. Питер неловко снял со своего плеча полупустой рюкзак, который взял чисто по привычке, и потёр слегка замёрзшие ладони, мельком оценивая вид за окном и находящихся в помещении людей. Всё вроде было нормально, безопасно. Можно немного расслабиться. — Всё хорошо? — Конечно же, Дэвид не мог не заметить напряжённость в чужом теле. Сам он чувствовал себя вполне расслабленно и раскрепощённо, расстегнув верхнюю пуговку рубашки и махнув официантке в приглашающем жесте. Питер сдержанно кивнул и, прослушав вполуха рекомендации по новинкам от довольно привлекательной сотрудницы, заказал последнее из списка. — Точно? 《Какие же люди всё-таки недоверчивые мрази》, — с привычной злостью проворчал мрачный парень, на что оставалось лишь обречённо вздохнуть. — Угу. А ты... ты, то есть, просто взял и оставил свою куртку в кафе? — Ну да. — И не побоялся, что её кто-то украдёт? — Нет, — с улыбкой ответил Дэвид, подтягивая рукава пиджака до локтей. — Я здесь постоянный клиент, так что меня знают. Да и я всех тут знаю. Если бы кто-то и взял из посетителей, то сотрудники остановили бы этого человека. Здесь хорошие люди работают. 《Какой забавный идиот — и доверчивый, и недоверчивый одновременно!》 Заткнись уже. — Понятно. — Кстати, я тебе никакие планы на сегодня не нарушил? Я же тебе говорил, что мы вскоре встретимся, а тут нам вчера начальник сказал, что сегодня будет проходить двухчасовая техническая проверка оборудования, освещения и бла-бла-бла. Вот я и подумал, что, по-моему, просто отличная возможность... — Всё отлично, Дэвид, — перебил Питер, устало улыбнувшись. — У меня никаких планов на сегодня не было. И шанс подходящий, согласен. Тот как-то задумчиво приподнял подбородок и кивнул, сощурив глаза. Читает. Ну и пусть. — Ну что же, это хорошо, — сказал наконец он и тоже улыбнулся. — Важно, чтобы люди на прогулке — ну, или на нашей недопрогулке — чувствовали себя спокойно и свободно из-за отсутствия излишних границ, верно? Питер кивнул. Видимо, сегодня этот будет его любимый жест. До того, как официантка принесла заказы, Дэвид успел поделиться парой забавных рассказов из своей жизни — про работу и про свою бывшую школу — и вынудил подростка вслух вспомнить что-то из своей учебной рутины. Про что шла речь, он, честно говоря, толком не запомнил, но эта была какая-то история, которую он несколько раз рассказывал мистеру Старку, тёте и Неду, чтобы тот тоже вспомнил об этом, и они смогли снова посмеяться. Питер всё время ощущал на себе пристальный голубой взгляд, не отрывающийся от него ни на секунду и, видимо, пытающийся что-то понять, расшифровать, но неловкость от этого не чувствовал. Почему-то с Дэвидом было чуть-чуть легче, чем со всеми остальными в последнее время, и только от осознания этого факта становилось стыдно. Больше ни за что. Вовремя еды оба лишь изредка давали комментарии о том, что заказали; один раз молодой человек предложил съесть ложечку своего супа и победно заулыбался, когда Питер, попробовав еду из чужой тарелки, смущённо отвернулся к окну. Впрочем, его понять было можно — это была самая искренняя эмоция за весь день. — Питер, — Питер невольно оторвался от глубокого оцепенения, когда Дэвид вернулся на своё место из туалета спустя пару минут после отлучения, — с тобой точно всё хорошо? — Да, — ответ на автомате. Было слишком очевидно. — Ты выглядишь болезненно. — Хм. — Что значит «хм»? Вот и начинается уточнение и разбор всех возможных звуков и жестов со стороны Питера. — Ничего, — он улыбнулся до обнажённых зубов и неловко усмехнулся. — Просто жизнь такая, вот и выгляжу не очень. — А какая жизнь? — Дэвид облокотился о стол, наклоняясь, и Питер инстинктивно опёрся о спинку стула, желая придерживать расстояние между ними. Тот это понял мгновенно и, слегка изменившись в лице, отзеркалил позу подростка, отклоняясь назад. — Прости. Не любишь такое, да? — Да нет... — вот теперь становилось неловко. Дэвид же не виноват ни в чём. — Просто... не знаю. Не знаю, почему так сделал, извини. 《Какого чёрта ты извиняешься?》 — Нет-нет, не проси прощения. Всё хорошо. Ты просто почувствовал, что тебе так будет более комфортно, поэтому так сел. Вот и всё. Питер облегчённо выдохнул. Да, это объяснение вполне правдивое и подходящее под ситуацию. — Угу. — Ну так что, какая жизнь? Жаль, Дэвид не стремился забыть свой вопрос. — И-изменившаяся. Тьфу, чего он запинается-то? — Изменившаяся? — Да. — Ага... Очень изменившаяся? — Тип того. — И судя по тому, что выглядишь ты нездорово, изменившаяся не в самую лучшую сторону? Питер вскинул растерянный взгляд на серьёзное лицо Дэвида и озадаченно нахмурился. Ну-у, как сказать «не в самую лучшую»?.. По идее, его «принцип» в некоторой степени снял с него груз той неопределённости, что висел на нём всё это непонятное время, которое даже границ своих не имело. — Ну, не то, что бы в плохую... — парень оборвал самого себя на полуслове. Чёрт. — А почему в плохую? — он замотал головой, ощущая медленно крадущуюся тревогу от возвращающегося состояния вечных сомнений. Только не опять! — Ну это же логично: изменись жизнь в лучшую сторону, ты бы выглядел лучше, верно? — неуверенный, но согласный кивок в ответ. — Хорошо. Хотя нет, не очень хорошо. Тебе ведь не хорошо, — Дэвид на секунду замолк, замечая, как Питер начал нервно елозить на месте. — Тише-тише. Я не хочу давить на тебя. Всё в порядке, я не опасность для тебя, окей? Блин, тут можно было бы и поспорить. Потому что прямо сейчас от нахлынувших мыслей о правильности собственных поступков, которые почти перекрывали кричащий голос мрачного парня, становилось дурно, душно, хотелось убежать подальше отсюда. — Давай ты подышишь вместе со мной. 《Пусть подавится своим воздухом, твою мать! Уходи уже!》 — Я спокоен. Чёрт, почему у него так дрогнул голос? Когда он хоть успел сдаться? Какое слово стало спусковым крючком? — Хорошо-хорошо. Я просто хочу, чтобы ты не боялся, ладно? Что? Он... он не боялся. Нет. — Я не б-боюсь, — Питер беспокойно улыбнулся, но улыбка тут же сорвалась с мышц, как обрубленный мост наигранной гармонии в глубокий ров с бешеными эмоциями, которые кое-как удавалось сдерживать с того момента, как он летел к себе домой с ещё тёплыми ощущениями от губ Старка. — Тебе, м-м, наверное, уже пора на работу, да? Давай я тебя провожу, ты не должен опаздывать. — Питер, — Дэвид с волнением потянулся за его рукой, лежащей на столе, и попытался взяться за неё, приземляя. Но тот чуть ли не испуганно вырвал её и, заглаживая ужасное впечатление от произошедшего, полез за своим рюкзаком. — Питер, прошу тебя, остановись на секунду. — Всё хорошо, Дэвид, правда, — слово «правда» теперь звучало как издевательство. — Давай просто забудем о моих словах? Это нетрудно сделать. — Нет, Питер, это не так, — молодой человек понизил голос, видя, как Питер вытащил нужную сумму денег и положил на край стола. — Питер, подожди. Не надо платить, я угощаю. — Нет, только не это! — выставил указательный палец подросток. — Спасибо за приглашение и всё такое, но за себя я оплачу. И вообще, — он быстро сверился со временем на экране своего телефона и резко встал из-за стола, чуть не опрокидывая пустой стакан из-под колы, — я не хочу тебя задерживать, а два часа уже закончились. — Питер, пожалуйста, скажи, что у тебя происходит в жизни? — Дэвид тоже встал со своего места и, поймав на себе бегающий взгляд подростка, на пару секунд приковал его внимание. — Что с тобой происходит? 《Какие все заботливые, вашу Машу! Где они все были всю твою убогую жизнь, а?!》 — Ничего. То есть... что-то, но я управлюсь и буду выглядеть лучше. — Стой, — Дэвид снова вцепился в руку Питера, и тот неосознанно болезненно охнул, сжимая пальцы. Царапины взбунтовались от неожиданного давления. — Что? Я сделал больно? Прости. Я просто хочу тебе помочь, позволь мне это сделать! 《Не ведись на это дерьмо》. — Мне нечем помогать, я нормально... — Паркер готов был захныкать от беспомощности. — Пожалуйста, просто забудь. Я всё решу, и всё-всё будет нормально. Обещаю, ага? Всё! — он потянулся прямо через стол и неловко обнял Дэвида, по-дурацки хлопая по спине. — Всё, спасибо тебе за то, что пригласил на встречу. С тобой очень легко и хорошо, честнейшая честнота! Ты — самый лучший незнакомец, которого я когда-либо встречал и ещё когда-нибудь встречу. Созвонимся, да? И, не дождавшись ответа, он пулей вылетел из кафе и спешным, суетливым и от того, скорее всего, смешным шагом направился подальше от него. Сердце учащённо стучало в груди, горле, в висках — да во всём теле, передавая дрожь по ногам и рукам. В голове была одна сплошная вата, и Питер даже не сразу понял, что шёл не в сторону дома, а куда-то глубоко в нелюдные дворы и переулки, будто специально теряя себя в бесконечных поворотах и углах, пока в ушах истошно кричали мысли. Бешеные, взмыленные, как больные собаки, они чуть ли не кусались и пытались уничтожить друг друга, по ошибке перегрызая собственные глотки, но все они неизбежно кружились вокруг одной единственной дыры в солнечном сплетении под названием «Почему не лучше? Почему не легче? Почему снова непонятно и больно?» 《Ты чего, блин, паникуешь? Не забывай про принцип, — мрачный парень вновь обернулся в некого знакомого незнакомого, сцепляя с судорожной действительностью. — Он всё наладит, просто каждый раз вспоминай о нём, и всё будет вставать на свои места...》 Он вдруг замолк. Почему и откуда взялась эта резкая тишина, Питер не успел понять. Голову глухо обожгло в районе затылка, наливая в уши вязкость свинца, на глаза накинули чёрную дымку, и в сознании наступило приятное молчание, обрубая связь с реальностью. Жизнь явно не собиралась успокаиваться.