И вновь цветёт сирень...

— Всё в порядке? — с беспокойством спросил Никита. — М?.. — смысл слов не сразу дошёл до меня. — А, да… Это я так, задумалась немного. За то время, что я предавалась воспоминаниям, мы с Никитой совершали конную прогулку по лесу. Только, полагаю, прекрасная солнечная погода и царящая кругом расслабляющая атмосфера мало сочетались с моей хмуростью и задумчивостью. — Ты, видимо, про Анну вспомнила? — Да, — утвердительно кивнула я, — ты же знаешь, что она вчера прислала мне письмо? — В котором сообщила тебе о своём скором приезде в имение Анисимовых, и что у неё есть для тебя какие-то новости? Агния, ты же сама давала мне вчера прочесть его, — прибавил Никита в ответ на мой вопросительный взгляд. — Правда? Странно, совершенно вылетело из головы. — Послушай, — Никита остановил своего коня, что пришлось сделать и мне, и пристально взглянул на меня. — В последнее время ты очень изменилась. Стала чаще задумываться о чём-то, то и дело что-то забываешь. Ты, хоть и находишься здесь с нами, а словно вовсе и не здесь… Скажи, что тебя гложет? Я же вижу, что что-то не даёт тебе покоя. — Да как тебе сказать. Чужой век, чужой мир, отсутствие и невозможность возрождения прежнего образа жизни, в котором я варилась с ранних лет. Понимаешь, я… всё больше и больше чувствую, что вместе с той жизнью я потеряла и бóльшую часть себя. Словно кусок из души вырвали и метнули со смехом куда-то назад. — Так значит, — промолвил Никита, во время моей речи на глазах становясь всё серьезнее. — Так значит ты думаешь о возвращении?.. — Нет, — тут же перебила я его. — Я не думала о возвращении. — Агния, только не ври самой себе. Ты не можешь не думать об этом. Извини за сравнение, но сколько волка ни корми, а он всё равно в лес смотрит. — Но я не волк, и не любое другое животное. Я — человек, а люди, за некоторыми исключениями, наделены разумом. Надеюсь, что я не из числа исключений, а потому, как бы мне не было тоскливо по тому что ушло, я не стану гнаться за этим и терять то, что мне подарили в замен. Мы в это время уже шли пешком, ведя коней под уздцы. Я устремила взгляд в землю, так как не в силах была с уверенностью и прямотой глядеть на Никиту — я же вновь не созналась, что я изо всех сил пытаюсь вспомнить те слова Рады, которые у меня словно стёрли в памяти… Вот мучение-то! — Послушай, — нарушил затянувшееся молчание Никита, только на сей раз отведя свой взгляд. — Я хочу, чтобы ты знала… Если… если когда-нибудь у тебя в руках окажется ключ к возвращению… — Ты хочешь, чтобы я предупредила тебя об этом? — предположила я, так как он замолчал. — Нет, — помотал головой Никита и глубоко вздохнул. — Я хочу другого… Нет, я настаиваю, я прошу тебя об этом — воспользуйся им. Сразу же, незамедлительно. Чужое место не даст иноземному цветку прорасти в его почве. Так кто же я тогда, Агния, если буду пытаться удерживать тебя здесь? — Никита вновь взглянул на меня, только теперь с твёрдым отчаянием. — Чего будет стоить моя любовь, если я буду держать тебя здесь только ради себя? — А если я сама не захочу уходить? — Если не захочешь сразу, то потом рано или поздно ты всё равно задумаешься об этом. Ты права — здесь ты только жена незаконнорождённого сына князя Оленева, которого тот признал только после его свадьбы. Ты всего лишь мадам Оленева. Но готова ли ты прожить так всю жизнь? Не нужно отвечать, я и так знаю, что не готова. Так стоит ли жертвовать тем, чего ты можешь достичь в своём времени, в замен однообразной, тяжёлой, полной ненужных тебе обязанностей жизни здесь, в восемнадцатом веке? Вопрос повис в воздухе… Беспечные рыжие белки то и дело мелькали на деревьях. Не знают они, на какую тему нежданно вышел наш разговор… Заняты своими заботами, теми же, какими были заняты их предки и какими будут заняты их детеныши и дальнейшие потомки… У них все просто и понятно. Живут по той программе, которую им в голову с рождения заложила природа. Не то, что у нас, у людей. На нашу беду мы слишком много мыслить умеем… — Давай не будем говорить об этом, — чуть ли не взмолилась я, с трудом удерживая отчего-то выступившие на глаза слезы. — Ключа у меня все-равно нет, так зачем расширять эту рану? Не заставляй меня думать о той жизни, где у меня будет всё, кроме главного. Ведь ты… Я недоговорила, больно закусив губу, так как одна слеза уже предательски покатилась по щеке. Ах, если бы можно было вернуться нам обоим! Но ведь это не правильно… Это уже эгоизм с моей стороны. Здесь у Никиты отец, друзья, верный Гаврила. Словом, здесь вся его жизнь, как и моя в моем веке. Но только я и вправду могу вернуться, а вот кто вернёт Никиту обратно из двадцать первого века? Второй раз зелье мне никто уже не даст. Да и где гарантии, что зелье перенесёт Никиту вместе со мной? — Что это у тебя? — вдруг спросил Никита, мягко повернув моё лицо за подбородок. — Это слёзы?.. — Да нет, это так, — я быстро смахнула их. — На солнце взглянула нечаянно… — Прости меня, ради Бога, — воскликнул Никита, бросив коня и крепко обняв меня. — Прости, я не имел права… — За что тебе извиняться, если ты не виноват в этой несчастной слезе? Ты же не обидел меня. — Зато заговорил о том, что тебе больно слышать… — Иногда стоит поговорить о таком. Но ты должен знать — даже если когда-нибудь случится так, что я вернусь обратно, то никогда ещё мой родной век не будет для столь же чужд и противен. Никита взглянул с удивлением. Видимо, мои слова не до конца убедили его. Он хотел уже что-то ответить, как топот скачушего в нашу сторону коня отвлёк его. Это был Гаврила. — Барин! Матушка! — воскликнул камердинер, когда подъехал к нам. — Простите старого, что он помешал вашей прогулке, но Григорий Ильич… — Что-то с батюшкой? — с тревогой спросил Никита, видимо, сделав такой вывод из подобающего вида Гаврилы. — Нет-нет, слава Богу, здоров он. Только срочно зовёт вас к себе — дело какое-то там, да меня в толк не посвятили. Едем же, а то ещё осерчает сильно!

***

— Так значит, в Европу отбываете? — скорее подвела итог я, чем задала вопрос. — Да, — кивнул Никита сложив руки на груди и невесело глядя в пылающий камин, и в это же время звуки раскатистого грома долетели до нас. Такое часто бывает в жаркие летние дни, что во второй половине дня вдруг сгущаются тучи и начинается гроза. Однако тучи сгустились не только на небе, но и в гостиной нашего дома. Только что я узнала, что Григорий Ильич, сидящий тут же с нами, уже завтра отбывает в свою очередную «командировку», только на сей раз прихватывает с собой и Никиту. — Григорий Ильич, а почему Вы не предлагаете мне поехать с вами? — несколько резко повернулась я к нему. — Потому, что поездка эта будет носить дипломатический характер, и я сомневаюсь, Марья, что тебе будет в радость долгие дни трястись в карете, а затем целыми днями просиживать в гостиницах, — спокойно и ласково пояснил мой свёкр. — Марья, вы с Никитой поедете в будущем году в Европу, когда он отбудет на учебу. Так и мне будет спокойнее, и вам двоим тоже — Никита будет под надежным присмотром, ну, а ты, Марья, не будешь сходить с ума от безызвестности. Ну, а затем, уже в ближайшем будущем, нам, и в первую очередь тебе, придётся смириться с тем, что Никите придётся временами уезжать. И порой весьма надолго. — Зачем же нужна такая служба?.. — А затем, что здесь я могу обеспечить ему карьеру, — с нотками суровости ответил князь, обращаясь явно не только ко мне, но и к Никите, который, видимо, имел неосторожность попытаться поспорить с отцом на эту тему. — В иных же службах, — продолжил князь, предварительно чуть прокашлявшись и сделав голос помягче, — я не смогу оказать ему той помощи, какую могу здесь. Да, придётся тебе, Марья, мириться с тем, что эта служба будет лишать тебя мужа, но зато за счёт этой самой службы он будет в состоянии достойно обеспечивать вам жизнь, как это всегда делал я. Иногда стоит пожертвовать чем-то, дабы достичь чего-то большего. — Марья, — промолвил Никита, как мне показалось, с извиняющимся взглядом, — батюшка уже сказал тебе всё, что мог бы сказать я. Поверь, это и вправду необходимо. Во время этой поездки отец познакомит меня со многими своими друзьями, я узнаю и увижу вживую, как всё происходит… — Не трудитесь дальше объяснять, а уж тем более уговаривать меня, — прервала я его вместе с жестом руки. — Я всё понимаю, правда. Да, это доходное место, и почётное, что немало важно. — Я знал, что на твой разум можно смело положиться, — облегченно промолвил Григорий Ильич. — Главное, — продолжила я не слушая его, — чтобы Никита действительно был готов заниматься этим делом всю свою жизнь. Пускай такая служба единственная в своём роде, но ведь и жизни на этой службе не добавят за труды. — Марья, всё уже давно решено, — нахмурившись сказал князь. — И я сам принял решение последовать по этому пути, — добавил Никита. — Иначе от меня будет меньше толку, чем от старой подковы. А так… — Что ж, тогда мне нечего добавить, кроме как пожелать вам счастливой дороги. — Ты же завтра можешь это сделать… — Нет, не смогу, — сердито взглянула я на Никиту, вновь не дав ему говорить. — У меня очень сильно болит голова и я пролежу в постели до полудня. Не думаю, что вам стоит так затягивать с отъездом. Так что попрощаемся сейчас и разойдёмся со спокойной совестью. Однако совесть не была спокойна. Я, во-первых, была очень расстроена и обижена, что меня как собачонку оставляли дома, пока хозяева будут по своим делам кататься, а Никита, похоже, даже и не особо пытался, если вообще такое было, как-то изменить это. Ну, а во-вторых… А и во-вторых всё то же самое. Сразу же после разговора я ушла в нашу с Никитой спальню и так уже и не выходила оттуда. Когда Никита пришёл, то попытался было заговорить со мной, но я лишь ещё больше насупилась и, отвернувшись, сделала вид что слишком увлечена чтением. Хотя если бы меня тогда спросили, что я читаю, то не получили бы ответа, так как я схватила первую попавшуюся на глаза книжку. Смутно я понимала, что своим поведением совершаю большую ошибку и лишь незаслуженно обижаю Никиту, но что поделать с дурным характером, когда он главенствует над всем? Вот и хотела всем своим видом показать, как я возмущена и расстроена… Хорошо, ну, а кто мешал ему раскрыть рот и элементарно извиниться? Просто взять и сказать: «Прости, что я свалял дурака и не проявил твёрдость в разговоре с отцом. Поверь, я расстроен не меньше тебя и сделаю все возможное, чтобы поскорее вернуться». Ночью я не спала. Полагаю и Никита тоже. Пару раз я едва не поддалась порыву и не обняла его со слезами и словами извинений со своей стороны за мою вредность. Но эта самая вредность и гордость всякий раз приковывали меня к месту, не давая даже шелохнуться лишний раз. Нет, ронять себя подобным образом — это уже слишком. Вот когда голова остынет за время разлуки, тогда и можно будет о чем-то говорить. А сейчас… Сейчас горло больно сжималось от осознания, что, похоже, эта жизнь начинала невыносимо раздражать… Если так пойдёт и дальше, то я не готова ручаться, что не прибегну к радикальному способу перемены, то есть к мензурке с зельем ведьмы. Может, отъезд Никиты и к лучшему; вздохну свободнее, осмотрюсь кругом без лишней нервотрепки и эмоций, да и просто соскучусь, в конце концов, по нему… С такими мыслями я более-менее со спокойной душой заснула, да так крепко, что и вправду проспала до полудня. Григорий Ильич и Никита, само собой, к тому времени уже несколько часов назад как уехали.