* * *
Дорога проходит под ненавязчивые разговоры с Лешкой, его же откровенно дурацкий плейлист и сериал, который она успела загрузить на ноутбук перед отъездом. Василиса не спрашивает, откуда у него фингал, догадывается, что жизнь у него, все-таки, не сахар, и это те самые соседские мудаки никак не могут признаться самим же себе, что Леша в этих своих пестрых шмотках цепляет их взгляды. Мимо проносится серпантин, то и дело ограненный лесными массивами разной степени плешивости. Она прижимается щекой к стеклу, когда же машину потряхивает на шероховатостях — еще и носом. Это… умиротворяет. Периодически потухающая тишина, неоновая фиолетовая подсветка приборной панели, такие родные виды за окном, музыка Алексея, в которую она нагло вмешивает свой собственный музыкальный вкус — все это умиротворяет. Она не может рассказать ему о том, как одиноко и страшно было просыпаться в общежитии после кошмаров о первом приручении дара, о том, какая на вкус утренняя роса и отцовские отвары, неизменные с самого детства — того самого, первого, о том, каково это: танцевать на балах в поисках жениха, зная, что его там никогда не будет, о том, как больно ей порой от воспоминаний, о том, откуда она знает Ника или почему она постоянно ходит на эти «неудачные» свидания. Но кое о чем Василиса рассказать все же может. В итоге последние полчаса поездки они этим и занимаются — обсуждают сериал, хотя Лешка уже откровенно зевает и клюет носом. Она знает, что, как только он затормозит перед домом Нерейвы, помчит в гостиницу отсыпаться. — Меня так бесит Джинни весь сезон. — А ты не думала, что… — Что? — перебивает Василиса предельно недовольно. Она уже догадывается, о чем он скажет. — Что мы с ней похожи? Ты же это хотел сказать? — Нет, — Лешка ласково ей улыбается и периодически поглядывает, отвлекаясь от дороги и навигатора. Алексей — загадка, и его фразы предугадывать сложнее, чем у остальных. Этим он ее и цепляет с первой поездки. — Ты не можешь предсказывать все, о чем думают другие. Я хотел сказать, что это потому, что у нее тоже проблемы и она тоже не умеет ими делиться. — Это ли не значит, что мы похожи? — Василиса вздергивает бровь, игнорируя выпад о том, что она не умеет говорить по душам. Говорили же. Да, она вновь безбожно лгала всем и себе в первую очередь. Но ведь говорили. Они тормозят около подземного паркинга, и Василиса уже стремится распахнуть дверь, как ей на плечо падает ладонь. — Эй, не злись. Вы, и правда, помимо этого ничем не похожи. Джинни — подросток, а ты… ты — уже взрослая женщина, просто у нас у всех есть тараканы в голове. И не всегда мы готовы с ними бороться. — Иди к черту, Рознев! Спать иди! — она недовольно стряхивает тяжелую руку, но ворчит больше для вида — ее давно не задевает чужое мнение, хоть от Лешки слышать это сравнение с вредной героиней сериала отчего-то неприятно. Словно Василиса — все еще та девчонка, которая доверяет не тем, психует без повода и искренне, честно не умеет дружить. Она действительно уже женщина, взрослая, стальная, прочная, но натянутая, словно канат, что того и гляди порвется. Но Василиса расправляет плечи, нацепляет на лицо маску уверенности и добавляет спокойнее: — Мы еще обсудим это. И выныривает из автомобиля на улицы раскаленной Ялты, что в сентябре, в отличие от Москвы, не перестает переливаться в лучах солнца, асфальт пахнет так по-особенному — нагретой пылью, а по воздуху тянет солоноватый морской аромат. Василиса катит чемодан по неровной плитке, и он подпрыгивает на каждому шагу, но это совсем не раздражает — она скучала по этому. По ярко-голубому небу без единого облака, по солнцу, что разливается по улицам, точно апельсиновый сок, по свежему ветерку, тянущемуся с пляжа, ярким клочкам декоративных пальм. Нерейва живет на верхнем этаже жилого комплекса, имея доступ к крыше со смотровой площадкой, и первым делом она направляется туда. Та встречает ее декоративным газоном, прекрасным видом на весь город и рядом белоснежных шезлонгов. Взгляд тут же цепляется за загорелые тонкие ноги, что скользят по полотенцу, которым укрыто одно из мест. За ними следует закатно-оранжевое бикини, открывающее вид на подтянутый живот. Маришка отвлекается от телефона, когда Василиса неаккуратно роняет чемодан рядом с собой, натягивает на нос широкие солнечные очки и улыбается так же ярко, как выглядит сама Ялта. Ее золотистые волосы собраны в высокий хвост, а передние прядки, выпавшие из него, липнут к губам, намазанным — наверняка — клубничным блеском, когда та улыбается. Маришка любила бездарно мазать губы этим блеском еще в школе, Василиса же уже тогда украшала усмешку черной помадой. С шезлонга та не встает, продолжая облизывать кожу солнечными лучами, словно дожидается, когда Василиса подойдет сама. Она всегда подходит. С той самой первой встречи подходит. Но раньше — чтобы облить кислотой в ответ, растоптать, превратить в пыль, у-нич-то-жить. — Хорошо выглядишь, — роняет Василиса вместо приветствия. Пора не сжигать мосты, пора — их чинить. Четыре года — ровно столько проходит с их последней встречи, когда Василиса, плюя на все, по окончании вуза отказывается от предложенного места в ковене бабушки. Когда она попирает семейными ценностями и решает жить, как умеет. Когда отец впервые говорит о том, что ей гордится. — Ты тоже, — Маришка кривит губы в улыбке, перекидывает одну ногу на другую, откладывает телефон в сторону. — Как там в Москве? — дежурно спрашивает. Им не о чем говорить — Василиса буквально чувствует, как неловкость сквозит в воздухе, пропитанном свежестью. Ну и пусть. Она берет от него все — падает на соседний шезлонг, окидывает взглядом город и нетерпеливо стягивает душную черную футболку, оставаясь в джинсовой юбке и кружевном топе. По лопаткам тут же скользит прохлада, Василиса расправляет их и прикрывает глаза от наслаждения. — Совсем не так, как тут. Уже холодно и мрачно. — А как же огни большого города? — она заранее может предугадать, что Маришка улыбается. Василиса откидывается на раскаленный пластик, перед глазами — бескрайняя синева, и ей кажется, что она в ней тонет. Захлебнулась бы с удовольствием. Сочится солнечный сок, стекает по оголенным ногам, и Василиса стекает следом за ним. — Огни, как и всегда, прекрасны. Но лета мне не хватает, — этот южный сентябрь ассоциируется с апельсинами, виноградом и клубникой, что продают в ларьках на каждом шагу, она знает, что за спиной — огромный суетливый город, с центрального пляжа доносятся веселые крики ребятни, а ближе к вечеру на улицы сползутся местные зазывалы в кафешки и шашлычные. Василиса уже почти чувствует мягкость прохладных волн на своих бедрах, если к вечеру отправится плавать и теплая вода захлестнет ее с головой. Расслабит уставшее с дороги тело, застывшее, точно напряженная пружина, успокоит нервы, и всего на один краткий миг она забудет о прошлом. — Зря ты уехала. Без тебя тут скучно. Злить некого, — хмыкает Маришка. Они не ладили, когда учились в школе. Именно сюда после шестнадцати ее направил отец. Она помнит тяжелые первые дни, сумбурные, полные истерик и набегающих, бьющихся, точно волны о скалы, воспоминаний о ее сознание. Она кричит в подушку все свободное время. Перед глазами — ее первое пробуждение дара, бьющие горько и наотмашь слова Фэша, кристально-голубые глаза, в которых отражается пламя. Потом приходят воспоминания о следующих жизнях, но ничто не отзывается так больно, как первая. Никогда не так, как та, первая. Она сбегает отсюда при первой же возможности, поступает в московский вуз и не вспоминает о необходимости возвращаться до самого окончания. Душные три года, полные издевок Резниковой, ссор с бабушкой и отцом, криков и слез перечеркивает ее твердое «нет» в ответ на протянутую соломинку от Нерейвы. — Знаешь, я тоже скучала. С Марком цапаться не так интересно, — усмехается Василиса в ответ, все также лежа с закрытыми глазами и прислушиваясь к мерному дыханию Маришки и гомону, доносящемуся с пляжа. — Как он? — оживляется та, даже привставая на жезлонге — Огнева слышит, как скрипит пластик. Дергает плечом. — Вы же общаетесь, нет? Как и всегда — делает пафосные фотографии из спортзала, ворчит на гору работы и помогает в делах ковена. — Вы называете свое сборище ковеном? — фыркает Маришка. Да, до древнейшего ковена Черной королевы им далеко, не так престижно, ни одного серьезного политического деятеля в составе, ни одной ведьмы старше двадцати восьми. — Называем, — лишь роняет она, приоткрывая глаза. Садится на горячий пластик, накрывая уже согретые острые плечи футболкой. Ей нечего доказывать, уж точно не тут, не ей. Василиса вся — из углов да сколов, но она помнит, как порой они превращаются в преимущество. Не Маришке судить ее — она уничтожила стольких магов, растоптала их, а потом искупала в собственной крови, что не в этой компании ей терять достоинство. — Эй, Огнева, — почти тревожно отзывается Резникова сбоку. Василиса по-прежнему на нее не смотрит, собираясь уже вставать и направиться на встречу с бабушкой — это затянется надолго. — Не обижайся. Я все еще не всегда умею сдерживаться, — неожиданно честно и устало вздыхает Маришка. — У тебя же на сегодня никаких планов пока? Школьники привили нам привычку в выходные играть в пляжный волейбол. Пойдешь, если не устала? — Пойду, — не раздумывая, соглашается Василиса. Быть может, удастся избежать муторных нотаций от Нерейвы. Быть может, мосты, и правда, удастся починить. — Я приведу друга? — Друга? — заинтересованно отзывается Резникова, и Василиса наконец оборачивается на нее. Загорелая Маришка в лучах сентябрьского солнца, на фоне небесной синевы смотрится так тепло, словно обложка летнего Вог. У Василисы почти чешутся руки ее нарисовать такой, хотя она не берет карандаш и краски в руки лет с двенадцати. Хочется растянуть тонкие линии Маришкиного тела по бумаге, сгладить кистью. Василиса признает хотя бы перед самой собой честно — Маришка чертовски похорошела с годами. Почти так же красива, как Лешка, когда сосредоточенно обхватывает сильными руками руль и подмигивает ей, желая приободрить после очередного плохого дня, когда стеклянные двери высоток выплевывают ее на шумные московские улицы, не забывая предварительно придавить, точно букашку. Почти. — Нашла себе кого-то? — Друга, Резникова, — фыркает Василиса. — У тебя есть мой номер, он не менялся. Напишешь, — роняет она, прежде чем наконец подняться и полететь навстречу сумбурной встрече с бабушкой, заселению в отель и прочим радостям взрослой жизни. Бабушка встречает ее гордо расправленными плечами, длинными смольными волосами, собранными в хвост и сверкающими ехидцей чернильными глазами. — И где ты потерялась? Твой водитель заселился в номер почти час назад, — фыркает Нерейва. Многие не верят, что эта статная женщина вообще может быть бабушкой. Она все еще успешно покоряет мужские сердца, да так, что даже школьники надоедают ей ко дню всех влюбленных валентинками. Нерейва или же Ева Огнева, как ее зовут в этой жизни, обеспечивает целый ковен и частную школу при нем, к ней съезжаются ведьмы-подростки со всех уголков мира, а она пьет на завтрак ублюдское смузи и встречает ее в спортивном костюме после фитнеса. Сегодня выходной, и школьники разбегаются кто куда — кто на пляж, кто на рынок, кто на вечерние пьянки в кальянных, и Нерейва всегда знает, где обитает каждый, чтобы в случае чего руками подчиненных раздать подзатыльники и вытащить из очередных приключений. Большая часть членов ковена тоже отдыхает, и в этом прелесть их местоположения — коктейли на пляже, естественный солярий на крыше одного из самых дорогих жилищных комплексов, собственные СПА, бассейн и тренажерка для наемников. На отдых для своих подчиненных — почти семьи — Нерейва не скупится, но и в рабочее время сдирает три шкуры. — Болтала со старой знакомой, — мило улыбается Василиса, шуршит по гравию, следуя за ней, чемодан, и ей даже не требуется дожидаться Лешки — отель находится в соседнем здании, и к нему бабушка провожает ее собственноручно. — Мариной Резниковой? — быстро вычисляет Нерейва, и ей даже не требуется переспрашивать, как именно. В памяти еще свежи постоянные приглашения в кабинет бабушки их обеих, та раздраженно отчитывает ее за ожоги второй степени, а Резникову — за побеги в ее легких, из-за чего Василиса едва не погибает от удушья прямо во время лекции. Они откровенно портят друг другу жизнь все три года совместной учебы. История повторяется из раза в раз, пока наконец на одной из попоек в одиннадцатом классе они не мирятся, едва не рыдая в объятиях друг друга. На утро предпочитают не вспоминать, но нейтралитет до самого выпуска сохраняют. — Угу, — бормочет Василиса, как обычно, теряясь рядом с уверенной высокой Нерейвой, что способна буквально смолоть в муку своим авторитетом. — Как дела у ковена? — почти насмешливо спрашивает бабушка, но она единственная, кто начинает расспросы с ее личного начинания, а не дел отца — и Василиса за это ей благодарна. — Хорошо, — она почти улыбается. — Ведем охоту за магами, орудующими на Юго-Западе. Не понимаю только, зачем они это все делают. Столько жестокости. — Маги жестоки, Лиса, — она видит, как покачивается высокий хвост, когда Нерейва качает головой. — Скорее всего, дело в мести, как всегда. — Но они же не помнят прошлую жизнь? Если она у них вообще есть. — Им достаточно тех эмоций, которые и позволяют прорваться на эту сторону. Я встречала сотни таких одержимых, совершенных безумцев, — бабушка оборачивается. От ужасающего шрама, что когда-то рассекал ее щеку, с перерождениями остается лишь бледное родимое пятно, почти сиющее в лучах солнца. Василиса тоже встречала. Но никогда раньше не имела дел с ними единолично, всегда выполняя приказы Нерейвы. Лишь однажды — и впервые — она действует в одиночку. И даже его не обходит стороной эта ненависть, одержимость одной лишь идеей. Василиса подхватывает ее от него, точно вирус, и заставляет поплатиться стократно. В той жизни она искореняет весь род Драгоциев. Каждого мага и ведьму, всех до единого. И в груди впервые в жизни расправляет крылья жар-птица, темной магией опаляя все вокруг. Она заставляет их почувствовать то, что чувствовала она. И никогда, никогда не отводит взгляд.* * *
Вечер встречает ее настырной вибрацией телефона — это Лешка, уже подъехавший из своей гостиницы к паркингу. Он встречает ее на улице яркими пляжными шортами алого цвета и тесной белой футболкой, что подчеркивает все время, что он тратит на тренировки по боксу. — Хорошо выглядишь, — улыбается он ей вместо приветствия. Василиса непривычно собирает длинные вьющиеся волосы в хвост, закалывает челку милыми детскими заколками с бабочками и сменяет привычный черный на короткие джинсовые шорты и смешной желтый купальник, купленный во времена, когда она еще жила здесь. В Москве в нем просто нет необходимости. — Живенько так, — усмехается Лешка. И Василиса, не удержавшись, показывает ему язык. Что с ней творит этот город?.. Ломает, вновь заставляя чувствовать себя шестнадцатилетней девчонкой, хотя она старше уже ровно на декаду, пьянит голову ароматом свежего почти летнего воздуха, расцеловывает кожу веснушками, о которых она уже успела позабыть. На центральный пляж они добираются плечом к плечу, и Василиса невольно вспоминает утренний разговор в машине: — А как тебе Джорджия в этом сезоне? — О, ты лучше спроси, как мне Пол, — подмигивает ей Лешка, пихая локтем в острый бок. — Или Джо. — Брось, я же знаю, что тебе нравятся и девушки, — Василиса закатывает глаза и вдруг усмехается. — Например, я. — О, извини, но между тобой и Джорджией я бы все же выбрал Джорджию, — и Василиса, не удержавшись, пихает его в ответ, на что Лешка спотыкается и безудержно хохочет. Проходящая мимо парочка на них косится. Но тут же они качают головой, весело улыбаясь, и спешат дальше вдоль набережной. По ауре Василиса чувствует — ведьмы. — Она умеет управляться с оружием, а это уже само по себе горячо. Василиса прикусывает щеку с внутренней стороны, удерживаясь от комментария, что она-то мастерски умеет обращаться с пистолетом, всегда на тренировках попадая точно в цель. Ее рекорд способны побить только Маркус и Мандигор. Ей хочется в такие моменты, чтобы Лешка знал, кто она, чтобы они могли шутить про Ляхтича, умело управляющегося со стволами (и речь ли про оружие?..), и составлять топ-двадцать самых горячих наемников среди ведьм. Но Василиса может лишь жалко закатить глаза и рассмеяться в ответ. — Тогда я предпочту тебе Маркуса. И я не про нашего Маркуса! — Ах так? — возмущенно восклицает Лешка, когда они доходят до границы между плиткой набережной и песком. Он картинно прижимает ладони к груди. — Ты разбиваешь мне сердце! Тогда наш Маркус — мой! Этим криком он и привлекает внимание Маришки, стоящей у палатки с алкогольными коктейлями, и та спешит к ним все в том же шикарном бикини. — Огнева опять разбивает чье-то сердце? — усмехается Резникова, подхватывая их под руки. — Опять? Василиса, я о чем-то не знаю? — хмыкает Лешка. Маришка, разумеется, чувствует отсутствие у него привычной ауры и выгибает безмолвно бровь, переглядываясь с ней. Василиса лишь неловко пожимает плечами. Да, человек. — О, она разбила мне сердце еще в девятом классе! — восклицает Маришка, дергая головой, и золотистая в солнечным сиянии копна волос бьет Василису по плечу и почти мажет по щеке. Огнева, не удержавшись, чихает. — Что? Резникова, это ты отказалась со мной дружить и назвала стервой! — Быть может, это потому, что ты меня едва не подожгла при первой встрече? — хмыкает Маришка, и Василиса тут же распахивает глаза, напрягаясь. Строит ей гримасу, но Маришка лишь отмахивается, словно они сейчас смогут это легко объяснить человечишке. Словно вспоминать прошлое именно сейчас — отличная идея. — Что? — выдыхает Лешка, точно его бьют под дых, и опасливо косится на Василису через плечо. Прекрасно. — О, а ты не знал? Твоя подружка — пироманка с самого детства. Расспроси ее как-нибудь, что она вытворяла в школе, — о, вот как. Что ж, она ей это припомнит. — Под алкоголем расколется. — Ни за что, — подыгрывая, качает головой Василиса. — Даже не пробуй, я тебя тоже сожгу! — О, ну тогда ты определенно горячее Джорджии. Прямо-таки огонь, — усмехается Лешка, вспоминая их разговор по пути к пляжу. Маришка непонятливо морщит лоб, но не спрашивает — а Василиса не готова пояснять. — А ты сомневался? — смеется она в ответ, и вновь пытается дотянуться локтем до чужого бока, но лишь заставляет Маришку едва не упасть на Лешку, но та все же спотыкается и почему-то летит на Василису. Они валятся на песок и почти тянут следом за собой Алексея, но тот в последний момент умудряется устоять на ногах. Нагревшиеся за день песчинки врезаются ей в кожу, попадают в глаза и в рот, и она отплевывается от них, смеясь скорее от того, как удивленно смотрит на нее Маришка, почти растянувшись на ней. Василиса чувствует, как скользит чужое бедро вдоль ее собственного, как кожа покрывается мурашками, несмотря на жару. Это… это не планируется по программе. На секунду они вот так и замирают — Маришка, сидящая на ней, Василиса, раскрасневшаяся от смеха, что не в силах перестать им давиться, и Лешка, взирающий на них сверху с какой-то странной теплой улыбкой, а потом идеальное солнечное мгновение рассыпается витражными осколками, потому что откуда-то сбоку доносится: — Дети, вы уже успели напиться? — Василиса приподнимается, чувствуя, как песчинки ссыпаются с растрепавшихся волос на спину и скатываются под пояс шорт. У ларька с мороженым стоит Мендейра под руку с бабушкой, и обе взирают на них почти что с вежливым интересом. Для них они, и правда, дети, хотя совсем неподалеку, у волейбольной сетки, носятся шестнадцатилетки, которых Маришка, вообще-то, буквально послезавтра встретит на занятиях по основам магии. Василиса мгновенно ощущает опаливший щеки жар, липкую неловкость, ведь она здесь, чтобы внушить доверие, показать свой авторитет, доказать, что с ними можно и нужно считаться. Что их ковен не просто стоит чего-то, что он будет посильнее их собственных. А она развлекается на пляже, отвлекаясь на гладкую оголенную кожу Резниковой. Но на мгновение… всего на мгновение… она думает, что может себе это позволить. Хотя бы иногда. Показать Лешке — и себе, в первую очередь — что она непохожа на Джинни Миллер, что она справляется и со своими травмами, и со своим прошлым. Что она искренне, честно умеет дружить. — Если они и надрались, то умудрились провернуть это без меня, — поднимает руки Лешка, сдаваясь на растерзание, сам того не зная, одним из самых сильнейших ведьм в их стране. — Предатель, — бурчит обиженно Василиса, а Маришка, продолжая седлать ее бедра, вновь смеется. Потом они, и правда, напиваются — и весь мир замирает. Сегодня выходной, никаких дел и заданий, никаких занятий, и их откровенно спаивают школьники, где-то доставшие алкоголь. «Не верится, что ты когда-то была такой же» — шепчет ей на ухо Лешка, когда они сидят в обнимку на одном из покрывал, что будущие ведьмы ковена Черной королевы расстилают полукругом. Они совершенно не боятся получить нагоняй от старших, ведь те и сами отдыхают на шезлонгах неподалеку, а если и отхватят — то всегда заслуженно. Подумав, Лешка добавляет: — Хотя нет, сегодня ты совершенно такая же. Живая, — и от этих слов тепло растекается где-то в грудной клетке, после чего они до самой темноты играют в волейбол, что со стороны смотрится наверняка совершенно нелепо. На Василиса не боится показаться смешной, она хохочет, врезаясь в Лешку в попытке отбить мяч пьяной, по ту сторону сетки также шатаются подростки, среди которых она замечает Маришку. Та ловит ее взгляд и улыбается, отфыркиваясь от песка, что летит ей в лицо, когда рядом тормозит отбивающий мяч ученик. На мгновение… всего на мгновение… она может себе это позволить. И Василиса хочет застыть в нем, как муравей в янтаре, законсервировать себя такой — не совсем трезвой, смеющейся в обнимку с Лешкой, когда босые ступни утопают в теплом песке, а море окрашивается в золотой лучами заходящего солнца. В моменте, для которого не существует ни воспоминаний из прошлого, ни дел ковена, ни навязчивых сообщений Маара Броннера, ни старой советской еще квартиры на окраине Москвы, куда она возвращается каждый чертов вечер. В моменте, когда она счастлива, точно та маленькая девчонка, для которой еще не существовало никакой магии.