* * *
Василиса скользит взглядом по татуировкам на широких загорелых плечах, под вьющимся кружевом чернил заметно, как перекатываются мышцы, уши режет фонк, орущий из колонок, но она почти даже не морщится — это приятный налет ностальгии, когда ее жизнь состояла лишь из потрепанных временем учебников по физике и высшей математике, вонючих пыльных матов, на которые ее вечно роняли во время тренировок, и сигарет на заднем дворе школы, разделенных на двоих. Гроза все еще соответствует школьному прозвищу, выглядит как воительница какого-нибудь древнего племени, волосы собраны во множество мелких кос, образующих сложную прическу, которая, тем не менее, смотрится даже слишком естественно в сочетании с леггинсами и спортивным топом. Сошла бы за свою где-то на поле брани, но Грета — всего лишь ведьма первого поколения, у нее ни травмирующих воспоминаний, ни векового опыта, ни интересных историй, переживших, минимум, пару десятков лет. Она ловит ее взгляд в отражении зеркала и, тяжело дыша, спрыгивает с еще не успевшего затормозить «эллипса», и по правилам техники безопасности Василиса бы должна была дать ей подзатыльник. Гроза смотрит на нее до боли знакомо — так, что сейчас само небо упадет вниз и раздавит их к чертовой матери. Ее взгляд всегда такой тяжелый, что его можно использовать вместо гидравлического пресса. У Василисы же он — стальной. Они всегда сочетались. — Ну привет, Огнева, — широкая улыбка пухлых губ. Скорее же — усмешка. Гроза тянется пожать ей руку, но Василиса, не удержавшись, обхватывает ее потные напряженные руки, обнимает, чувствуя что-то такое до боли в поджилках родное. — Я скучала, Грет, — выдыхает она той в шею. Чувствует, как гулко бьется чужое сердце, и сильнее сжимает пальцы на влажной коже. Неровные линии чернил прослеживаются незнакомо, на них хочется взглянуть, рассмотреть, как и небольшую сеть морщин-лучиков в уголках глаз, шрам от пулевого на правой руке и другие новые мелочи, те, которых в восемнадцать не было, но сейчас, в двадцать шесть, именно они и знакомят с женщиной, в которую выросла девчонка по прозвищу «Гроза» из частной школы в центре Ялты. — Нечего было сбегать, — усмехается Гроза, неловко похлопывая ее по плечу. — Я тоже рада тебя видеть, но мне еще надо закончить тренировку. Василиса понятливо отцепляется, мнется, чувствуя себя так глупо в тренажерке в своем черном платье, что обычно является базовой частью ее «свиданий» с магами. Оно подходит для лекции юным огневикам, оно будет уместно на встрече с Маришкой в коридорах школы, но здесь, в стенах родного спортивного комплекса, чувствуется потребность упаковаться в короткие нейлоновые шорты и любимую растянутую футболку, которая знакомо облипает тело во время очередной тренировки. — Да, прекрасно понимаю, мне вот выделили время по вторникам и четвергам, — нервно смеется Василиса, чувствуя, как непривычно высоко звучит голос. Морщится. Слишком она отвыкает за все эти годы в Москве от встреч со старыми знакомыми. — О, ты к нам надолго, что ли? — На месяц почти, — согласно кивает Василиса и тут же ежится от следующей фразы. — Значит, Римму с Цзией застанешь тоже, — опять широкая улыбка. Василиса не в силах на нее ответить. Она не готова видеть их всех, она стала слишком другой, не та шестнадцатилетняя девчонка, что верит в чудо и восхищается магией, несмотря на одолевающие по ночам кошмары. С годами плечи опускаются все ниже, но осанка становится все прямее, бальзамы для губ сменяются черной помадой с острыми стрелками, распущенные растрепанные волосы аккуратными высокими хвостами, шорты платьями и брюками. Детская непосредственность перерастает в силу и элегантность, и теперь она встречает мир не искренней улыбкой, а едкой усмешкой. Увидеть Маришку еще можно, но тех, кому Огнева была дорога вот такой — дерзкой и смелой шестнадцатилеткой… — Отлично, — тянет она уголок губ в наигранной улыбке, разворачивается на пятках и, коря себя за неуместное проявление нежности в угоду ностальгии, торопится на встречу с будущими членами ее собственного ковена. Зал спорткомплекса, выделенный специально для отработки чар, по-прежнему сияет вязью защитных заклинаний, Василиса почти ласково, почти любовно ведет по ним пальцами, вспоминая, сколько раз ее спина врезалась в эти кирпичные стены, сколько раз она пыталась их спалить с такой яростью, что от жара даже пот испарялся с кожи почти мгновенно. Она помнит, что есть одно особое мгновение, когда сознание достигает грани, теряя контроль над происходящим, и магия выскальзывает из рук, освобождается и огненными кнутами бьет ее по оголенной коже. Василиса долго и упорно старалась нащупать этот самый момент, когда сила достигает пика, и если в нем замереть — можно к чертям снести эти стены вместе со всей бетонной коробкой чертового здания. Но до сих пор не всегда успевает схватиться за него, даже сейчас выползает из московской версии этого зала с ожогами первой степени, которые, ворча, залечивает Дейла. Другие ведьмы не любят эксперименты над чарами, предпочитая не разворачивать их на максимум, не уводить в темную степь, когда уже не ты договариваешься с собственным даром, а он управляет тобой. Василиса любит это мгновение — когда огонь прожигает веки, а воздух раскаляется настолько, что дышать становится больно. И на мгновение сердце замирает, дыхание замедляется, а на плечи не давит стотонный груз собственной магии. Когда контроля не существует. Нет ни воспоминаний, ни тревоги, ни-че-го. И ты просто растворяешься в огне, танцующем в центре кирпичной коробки. В такие моменты она чувствует себя по-настоящему живой. — Огнева? — и Василиса вздрагивает, оборачиваясь. Кристальный взгляд Маришки буравит ее лицо где-то в районе носа, она выглядит непривычно собранной, острой, упакованная в офисный костюм. Дикий контраст между выходными и буднями, между пьяной безмятежностью и холодным профессионализмом. Ее взгляд почти нежно скользит точно лезвие от ее лба до выреза платья, рассекая кожу. — Что ты тут делаешь? У меня тут урок со старшеклассниками через полчаса. Мне нужно подготовить зал. — Дашь мне минут пятнадцать? Больше не отниму, — Василиса улыбается, переступая с ноги на ногу, и все-таки, не удержавшись, ведет кончиками пальцев по шероховатым кирпичам. — Мне нужно побеседовать с некоторыми вашими учениками. Маришка — застегнутое глухо на все пуговицы белой хлопковой рубашки недоразумение, еще вчера шампанским разливающееся по ее коленям в одном лишь чертовом бикини. А сегодня этот дикий контраст волос, собранных в аккуратный гладкий пучок, идеальных ровных стрелки брюк, устремляющиеся к черным лодочкам. Наглядное пошаговое пособие для учителей по внешнему виду в учебных заведениях. — Зачем? — хмурится Маришка, смотрит настороженно — не доверяет тоже, что правильно. Василиса — не член ковена, она здесь на птичьих правах на месяц, и все же в ней нуждаются больше, чем в ком-либо. Мысленно она усмехается — забавные. Какие же забавные эти члены древних ковенов, осознанно плюющиеся ядом на любые новшества, но как только им требуется помощи — сразу милые и сговорчивые. И даже так с налетом презрения к молодым ведьмам вне их содружеств. — Мариш, я их учу. Хочу немного расшевелить самых пугливых, — ложь легко и привычно вплетается в речь, становясь эдакой полуправдой. Василиса все же усмехается украдкой. — Только пятнадцать минут, у нас подготовка к первым ритуалам. Это всегда сложно, особенно для ведьм первого поколения, когда не уцепишься за память предков, когда ты один на один со своим даром без малейшего понятия, как направить этот поток силы, бьющий, точно горный источник, в нужное русло. Василиса мимолетно мажет в знак поддержки пальцами по плечу Маришки, укрытому в этот раз белой рубашкой. Как ни странно, это призвание Резниковой — преподавать. Объяснять необъяснимое, вселять уверенность даже в самых потерянных, помогать раскрыть свои преимущества и сокрыть уязвимые места в заклятьях. Когда они почти начали ладить перед выпуском, Маришка сильно спасала ее в дуэлях тет-а-тет, подсказывала, как правильнее бить, как вплетать магию в структуру этого мира, как бороться с собственными демонами. Василиса в тайне до сих пор ей благодарна. После ухода Резниковой она проводит короткий инструктаж для Николь и еще парочки впечатливших ее ведьм, легко закидывает удочку на вступление в их ковен по окончании школы, скорее даже прощупывает почву — ведь многие тут слишком благодарны ее бабушке, без обучения под крылом которой бы просто не справились. Но методы Василисы хороши тем, что они менее консервативны, будут посвежее и помягче. Они хороши тем, что Василиса как Верховная гарантирует своим ведьмам то, чему ее слишком хорошо научил отец, — свободу. А потом еще на пару минут замирает, с трепетом вливая немного магии в эти стены — пусть стоят еще долго, позволяя тренироваться и следующим поколениям ведьм, что потом будут защищать и оберегать этот мир. Ведь и ее главная цель — не убийства магов, бесконечное развитие силы или жажда власти, это любовь к этому миру сквозь все мучения и боль, это желание сберечь, сохранить это хрупкое равновесие, что точно новорожденный котенок бьется в панике в ее ладонях. И она с самой первой жизни готова отдать всю себя этой цели. Василиса сделает это и вновь, не раздумывая ни секунды.* * *
К вечеру прогревшаяся вода омывает уставшие ноги, в ладони впивается мелкий щебень, и она запрокидывает голову, делая глубокий вдох пропитанного солью воздуха. Распущенные волосы трепет прибрежный ветер, Василиса уверена — в закатных отсветах они почти алые. Почти кровь. Этот город является одним сплошным противоречием. Горечь и сладость, морская соль и теплое сентябрьское солнце, острота и одновременно гладкость сточенных годами, проведенными в море, камней. Она чувствует ее приближение еще задолго до того, как слышит шаги, но не оборачивается. И неожиданно слышит Лешкино: — Я походу встретил еще одну твою знакомую. У вас, что, все выпускники потом застревают в Ялте? Василисе хочется ответить — не все. Но даже она мысленно возвращается сюда все годы, проведенные в Москве. Здесь всегда тот самый штиль, когда вне этого маленького уверенного мирка бушует буря. Вне его: маги — опасные преступники, которые совершают кровавые ритуалы, за что платят собственной жизнью. Где каждый день точно дикая охота. Вне его: ее настоящая жизнь, где розово-сопливый мыльный пузырь лопается об острие реальности. — Василиса, я рада вновь тебя тут встретить, — роняет все также тепло и на грани чарующего шепота Цзиа. Беженка из Кореи, и не той, что Южная, она, будучи ведьмой первого поколения, уже успевает пережить то, что многие не схватывают и за несколько жизней. Но почему-то остается мягкой и нежной, одаривает этот мир ласковой улыбкой, а тот целует ее в макушку в ответ. В одном из рейдов именно ведьмы ковена Черной королевы незаконно вытаскивают ее, почти подростка, и еще пару десятков коренных жителей самого закрытого государства в мире через границу, эта операция длится не один месяц, и все это время они ходят по грани. Но все старания окупаются. И через пару лет эти ведьмы становятся самым верным костяком современного ковена, по гроб жизни обязанные Нерейве. Готовые за нее отправиться по ту сторону. Или отправить за грань кого-то другого. — Откуда ты здесь? — Цзиа присаживает на соседний камень, слова скользят знакомым шелком акцента, и Василиса невольно прикрывает глаза, наслаждаясь этой приятной ностальгией. — Учитель на замену, — хмыкает Огнева, невольно вплетая в приближенное к людской реальности объяснение отсылку. — А, — понятливо кивает Цзиа, тоже опуская узкие маленькие ступни в морскую воду. — Это же фильм, не? — легко считывает отсылку Лешка, и Василиса почти по-матерински умиляется. Он, простой человечишка, ни черта не понимает в том, что они позабыли в солнечной Ялте, почему здесь ему не нужно развозить ее по всему городу, а позволено гулять по городу в свое удовольствие, словно такой оплачиваемый отпуск. Лешка понятия не имеет, чем вообще занимается Василиса. Наверняка думает, что она богатая девчонка, что просто так развлекается — ходит на свидания с парнями из «Тиндера», от скуки подрабатывает в компании отца, поддерживая образ успешной «той девушки», гоняет в зал, хоть и возвращается почему-то оттуда без сил и в синяках, провожает дни в барах Москвы и вот так без проблем уезжает в отпуск на море, ностальгируя по юности. — Фильм, — кивает Василиса, роняя голову ему на голое плечо и вновь прикрывая глаза, наслаждаясь последними солнечными лучами, окрашивающими окружающий мир в грейпфрутовый сок. И она пьет его сполна, неразбавленный, слизывает с губ, все еще скрытых черной помадой, растворяется в нем. — А еще я по образованию учитель. Бабушке вот понадобилась помощь, а мне — практика, вот я и тут. — Так ты же финансист в фирме бати? — хмурится Лешка, пытаясь уложить все в единый пазл. Василиса мимолетно морщится — внимательный. — Так я и не говорила, что заканчивала именно вуз по этой специальности. Пошла в магистратуру в пед, а до этого училась в Вышке, — складно парирует Василиса, привыкшая за все свои жизни к подобным расспросам. Она не видит, скорее чувствует одобрение Цзии, сидящей справа от нее. Так, как и всегда, разумно предпочитает не вмешиваться, пока того не требуют обстоятельства. — А, ясно, — легко принимает ответ Лешка, тоже склоняя свою голову к ее макушке, слегка обнимая. От него веет потом, ментоловой жвачкой и почему-то ванилью. Василисе так нравится эта пестрая смесь, такая Лешкина, что она невольно ведет носом вдоль его руки, а Рознев разумно делает вид, что этого не замечает, позволяя ей эту кошачью привычку. — Так я чего пришел, — продолжает он, болтая ногами в воздухе и разбрызгивая ударяющиеся о камни волны. Мах ногой — и Василиса чувствует эти соленые капли на своих щеках. Улыбается. — А я думала, ты тут, потому что я позвала тебя прогуляться по ночному городу, — хмыкает Василиса, привычно пихая его локтем в бок и едва не заваливаясь назад от потери равновесия. — А ты!.. — Конечно, и поэтому тоже, — обиженно сопит Лешка, сильнее сгребая ее в объятиях. — Но все написал твой Ляхтич, и я не знаю, как на это реагировать! — И что же он написал? — вдруг заинтересованно подается к ним Цзиа, потому что помнит Ляхтича из-за редких посещений Ялты раз в год по делам ковена Огневых. Василиса может легко угадать, каким та его запоминает — мрачной скалой, густыми бровями, низко и грозно нависающими над стальными глазами, вечно сжатыми в тонкую нить губами. У Василисы с Марком похожие маски, она и сама смотрит на этот мир почти также, и только Лешка с Маришкой, каждый в свое время, решаются пробиться сквозь этот барьер. Удается, как ни странно, это проще именно Розневу, что наверняка привык пробивать такие щиты от сверстников с суровых московских окраин. Ему стоит один раз улыбнуться на ее бурчание, и Василиса мысленно сбрасывает несколько кирпичиков со своей защитной крепости, позволяя тому разрушать ее и дальше. Снести хоть до самого основания. Потому что, в случае чего, Лешка собственноручно построит ей потом новую. — О, ты тоже его знаешь? — удивляется Рознев, но тут же скачет с одной мысли на другую. — В общем, он, кажется, позвал меня на свидание. — Он — что? — восклицает Василиса одновременно с Цзией, что бросает мечтательно: — Ах, так тебе удалось растопить даже две ледяные глыбы! — Цзия, — почти шипит Василиса под аккомпанемент Лешкиного хохота. Теперь он сам едва не валится назад, и Огнева недовольно придерживает его за локоть. — Что? — невинно вопрошает бывшая подруга, явно вспоминая прошлое, в котором они также выкапывали Василису из собственного панциря. — Ты сейчас почти похожа на себя во время шабашей, а ведь сегодня — обычный вечер понедельника! — Шабашей? — хлопает глазами Лешка, и Василиса мысленно тычет средний палец в лицо Цзие, уверенная, что та верно считает ее ментальный посыл по ту сторону Калинова моста. Та лишь продолжает мило улыбаться. — Она так называет наши посиделки в выходные после занятий в школе, — уверенно отбивает очередной вопрос Василиса. — Мы ведь настоящие ведьмы. — Точно, — хмыкает Цзиа. — Те еще чародейки. И от этого признания Василисе становится легче, словно тяжкий груз сваливается с ее плеч, и это почти признание, в котором Лешка ничего не разберет, так гладко слетает с губ, с такой готовностью — она в разных жизнях разным людям мечтала произнести его так, чтобы потом земля не разверзлась под ногами. И Рознев, и правда, ничего не разбирает, лишь доверчиво жмется к ее боку. — Так, в смысле, свидание? — Ну, он написал, что по приезде хочет, чтобы я сводил его в свою любимую кофейню. И… выполнит обещания. — Погоди, — почти сипит Василиса, задыхаясь от шока. — Это мы говорим обо всех ваших перепалках в моей машине?.. — О да, кажется, он отдерет меня как сучку, — довольно усмехается Лешка, и Василиса невольно теряется в том, как сияют его глаза в этот момент. Этот взгляд — такой искристый, такой доверчивый, такой почти родной — пробирает ее до самых скрипучих костей. — Если, конечно, наберется смелости. — Маркус — и смелость? — неожиданно едко роняет Цзиа, хоть и не до конца улавливает весь контекст. — О, поверь, Леша его воспитал, — гордо тянет Василиса и невольно ерошит короткий ежик волос на макушке Рознева. Тот вновь смеется, и в этот раз она подхватывает эту волну веселья. Этот город, и правда, творит с ней нечто невероятное. Особенно когда рядом ее — настоящий — друг. И Василиса тоже с силой сжимает Лешкино плечо, пытаясь через прикосновения взвалить на него ворох собственных мечущихся мыслей. И тот, словно считывая их без всякой магии, отвечает ей теплой улыбкой.