Потанцуй со мной!

Этот день наступает внезапно, когда Дэхен в общем-то уже несколько успокаивается и практически перестает задаваться вопросом «А когда?» и лишь додумывает себе в снах некие неясные образы на тему «А что, если…». Хотя, ему следовало бы насторожиться, принимая во внимание тот факт, что именно сегодня у всех них выходной. Да ещё и помножить на то, что Чоноп, обычно проводящий в обнимку с планшетом большую часть ночи, ушел вчера спать едва ли не раньше всех. Сразу же после того, как продефилировал в их с мелким комнату после ванной, невольно заставить челюсть вокалиста вот уже в черт знает какой раз прирасти к полу. Но шестое чувство старшего решает отрубиться именно в тот самый момент, когда танцор в костюме Адама проходит мимо него, смешно шаркая влажными босыми ступнями по полу.  — Спокойной ночи, хен — негромко произносит Мун, поправляя полотенце, за каким-то фигом накинутое на шею, а не на то место, на которое должно бы.  — С этим утверждением я бы поспорил, — хихикает Ендже, заметив взгляд Чона, как бы говорящий сам за себя, — У кого-то будут весьма и весьма неспокойные сны, как мне кажется, — он издает ещё один смешок и тут же получает несильный, но весьма красноречивый тычок в бок. — Да ладно тебе, я всего лишь предположил.- Дже широко улыбается Дэхену и тут же поднимается с места, решив тоже лечь спать. Иначе его ожидают полночи разговоров на тему всех выпуклостей и впуклостей танцора, да ещё и с пикантными подробностями от Чон Дэхена, очевидца и репортера в одном лице. Главный вокалист, для приличия высидев на месте не менее получаса, плетется за ним и беззлобно ворчит, на раскинувшуюся на соседней кровати крепко спящую тушку друга. После чего засыпает, даже не подозревая, что утром его ждет весьма и весьма неожиданный сюрприз. Он привычно встает одним из первых. Если быть точным, то самым первым. Даже ранняя пташка Химчан ещё не гремит на кухне сковородками. Его время наступит чуть позднее, спустя полчаса-час. Дэхен долго смакует терпкий кофе с едва заметной ноткой корицы, раздумывая о том, за каким таким чертом ему понадобилось вскочить ни свет ни заря. Раз уж в череде бесконечных мероприятий выдался выходной, так провести его следует с наибольшей пользой, которая, как всем известно, состоит в том, чтобы проспать большую половину этого дня, изредка перемежая сон пробежками до холодильника и обратно. Чьи-то шаги за спиной заставляют его резко обернуться, едва не опрокинув кружку с остатками кофе на пол, расчертив его неправильными амебоподобными каплями.  — Доброе утро, хен, — Чоноп буквально вплывает на кухню, сонно щурясь и до невозможного мило улыбаясь одними уголками губ, — Угостишь кофе? — младший подтягивает так и норовящие сползти вниз пижамные штаны и тянется за одиноким крекером на дне вазочки со сладостями.  — И тебе доброго утра, — Дэхену стоит больших трудов не залипнуть на верхнюю часть тела танцора, но он все же справляется с этой практически непосильной задачей, — С сахаром или без? Может добавить немного молока? — вокалист суетливо мечется по кухне, не зная, за что хвататься, и к чертям собачьим сносит со стола сахарницу, а с ней и пустую вазочку из-под сладостей. К счастью, реакция танцора все ещё остается предельно быстрой, и он успевает уберечь и сахарницу, и вазочку от нелепой смерти по вине вокалиста.  — Спасибо, хен. Просто ЧЕРНЫЙ кофе. Безо всего, — едва слышный, но удивительно отчетливый голос Чонопа чуть отрезвляет старшего и приостанавливает его бессмысленное броуновское движение. Дэхен печально вздыхает и протягивает младшему требуемый кофе, почему-то жалея, что тот не попросил дополнительных опций. Утренний поцелуй, к примеру, — Спасибо, — Мун нарочито медленно отпивает глоток, откусывает микроскопический кусок печенья, и непозволительно долго жует его, будто бы специально дразня Дэхена, который, будь его воля, влил бы этот чертов кофе в младшего всего за пару десятков секунд. Перорально, так сказать. Но Чон по-прежнему боится потерять тонкую нить доверия и взаимопонимания, возникшую между ними. Поэтому он лишь поворачивается к окну, уговаривая себя больше никогда не смотреть на Чонопа, когда тот ест или пьет. Ибо это самое настоящее насилие над его и без того богатой фантазией. Чего стоят одни лишь губы младшего, пусть и не такие пухлые, как у него самого, но от этого не менее соблазнительные и желанные.  — Хен, — Дэхен резко вздрагивает, когда чувствует, как тонкие пальцы танцора мягко касаются его плеч, — Мы оба выпили кофе, и думаю, нам уже пора.  — Куда? — удивленная интонация в голосе пусанца отнюдь не наигранна, как обычно, ибо он правда не в курсе, куда это им пора в половине девятого утра, — А как же завтрак? — пару секунд спустя добавляет он, внимательно вглядываясь в полупрозрачное отражение Чонопа на оконном стекле.  — Я куплю тебе бургер и картошку фри по дороге, Дэхени-хен, — хихикает Чоноп, чуть отступая в сторону, — Не переживай ты так. Не оставлю я тебя голодным. Иначе это чревато очень большими проблемами, — Дэхен разворачивается в его сторону, готовый уже обидеться на столь явные намеки на свою прожорливость, но замирает на месте, не в силах обижаться на того, чья улыбка ярче всех созвездий вселенной вместе взятых.  — По дороге куда? — вокалист не оставляет попыток узнать о том, что же именно ждет его сегодня.  — Это сюрприз, Дэхени-хен, — и снова эта завораживающая улыбка, на краткий миг осветившая собой все вокруг, — Ты все узнаешь… как только мы доберемся до места, — младший снова подтягивает пижамные штаны и, захватив с собой так и не съеденное печенье, отправляется одеваться. И Дэхену не остается ничего другого, как последовать его примеру. Он торопливо запихивает в любимый, хоть и потрепанный рюкзак, телефон, наушники, кошелек с парой сотен тысяч вон и кредиткой, так, на всякий случай. И, конечно, пачку медовых чипсов из неприкосновенных запасов, что хранятся в строжайшей тайне в их с Ендже комнате. Пару раз проводит расческой по волосам, как всегда до ужаса растрепанным. Наносит пару капель парфюма на запястья и виски. Торопливо шнурует любимые кроссовки и, наконец, выходит в коридор, где его уже терпеливо ожидает Мун, отчего-то одевшийся куда как раньше него самого. Темные, почти черные джинсы, сидят на младшем словно влитые, а майка облегает хваленые шесть кубиков пресса, да так, что вокалист непроизвольно облизывается и отводит шальной взгляд от танцора.  — Я г-готов, — сипло выдавливает из себя он и несмело протягивает Чонопу руку.  — Я тоже, хен, — Дэхен блаженно жмурится, когда его ладони касаются пальцы Чонопа и покорно следует за ним, чуть не оступившись в самом начале лестничного пролета. Благо реакция Чонопа остается такой же безупречной, и он возвращает хена в вертикальное состояние, лишь пробормотав при этом «Осторожнее, Дэхен-а». На улице довольно прохладно, туман, спустившийся с горных склонов, бесплотными тенями стелется над их головами, укутывая город с ног до головы. Дэхен передергивает плечами, жалея, что не захватил с собой толстовку, а надел на себя лишь тоненькую футболку, и ещё крепче вцепляется в руку Чонопа, которому, похоже, нипочем холод туманного утра. Ибо его рука, в отличие от ледяной ладошки вокалиста, на удивление теплая. И, наверное, не только рука, но и весь он. Дэхен тут же прогоняет прочь непрошеные мысли, дабы не думать ни о чем неприличном, хотя ему очень-очень хочется. Они подходят к остановке, и вокалист уже готовится к долгому ожиданию, прекрасно зная, что утром на линию выходит не так уж и много транспорта. Но тот останавливается рядом с ними уже спустя каких-то три-четыре минуты и старший благодарно улыбается танцору, который, очевидно, наизусть выучил расписание всех автобусов Сеула.  — Чур, мое место у окна! — Чоноп согласно кивает, и Чон протискивается к окошку, с трудом пристраивая пятую точку на узенькое сиденье. Младший садится рядом и тут же утыкается в телефон, в то время как вокалист пытается согреть озябшие пальцы. Не придумав ничего лучше, он прижимается к Муну и засовывает правую руку в карман его толстовки, а левой касается тонких пальцев, что-то набирающих на клавиатуре телефона.  — Что ищешь? — спрашивает у него Дэхен, но вместо ответа младший прячет телефон в карман и накрывает ладонь хена обеими руками.  — Секрет, — мягко улыбается танцор, смешно щуря глаза, и опускает голову на плечо вокалиста, отчего тот внезапно заливается краской и отворачивается к окну, пряча на губах довольную кошачью улыбку. Они едут по замершим в утренней полудреме улочкам с полчаса или около того. В утренней призрачной дымке сложно понять, куда именно они направляются, кроме того, что, определенно в западную часть города. Да Дэхену, в общем-то, и все равно куда. Главное, что вместе с Чонопом. Главное, что можно сидеть рядом, чувствовать тепло его тела рядом, ловить улыбку на его губах, слышать его тихий голос. Просто быть рядом. Каждый день, каждый час. Быть рядом с тем, кто дарит свою любовь, не требуя ничего взамен. Кто любит его, Чон Дэхена, со всеми шероховатостями характера, со всеми недостатками. Принимая таким, какой он есть, и не стремится подогнать под себя. Он даже успевает задремать и недоуменно распахивает глаза, когда прикосновение тонких пальцев младшего разрушает тонкую грань между сном и реальностью. Автобус терпеливо ждет, пока они протиснутся к дверям, затем, минуя ступеньки торопливыми шагами, выйдут на улицу. И лишь затем просигналит обоим желтым глазом, неторопливо удаляясь дальше по улице.  — Ну, и куда дальше? — Дэхен сонно жмурится, не выпуская руки танцора.  — Вперед, хен, — загадочно улыбается ему Чоноп, размеренно вышагивая по пыльному, истертому сотнями подошв асфальту, — Курс вон на ту башенку, — Дэхен внимательно вглядывается в указанном ему направлении, и негромко хмыкает, узнав в той самой башенке один из аттракционов Эверленда. Но ничуть не огорчается тому, что обещанный сюрприз оказался всего лишь парком развлечений. Какая разница куда, главное, что с Чонопом. Ещё полчаса уходит на то, чтобы добраться до Эверленда. В голове вокалиста мелькает мысль о том, что можно было бы выйти на пару остановок позже, а не плестись по улице, едва успевая уклоняться от многочисленных прохожих, хаотично выплескивающихся на тротуар то тут, то там. Но подвергать сомнению тщательно выверенный план Муна не решается, лишь недовольно бурчит себе под нос каждый раз, когда его задевают случайные прохожие. Когда они, наконец, добираются до касс, очередь перед ними уже успевает вытянуться длинной разноцветной змейкой. Дэхен с Чонопом пристраиваются в самый её конец, и лишь тогда младший позволяет себе виновато улыбнуться Чону.  — Прости, хен. Я не думал, что в будний день с утра будет так много желающих прокатиться на американских горках… — младший нервно теребит край своей майки и продолжает, не поднимая глаз, — Да и сюрприз, наверное, вышел не слишком-то ожидаемым, так ведь? — на этой ноте, подкрепленной чересчур печальным вздохом танцора, Дэхен, которому это самобичевание ничуть не нравится, прерывает поток его извинений.  — Ты мой главный сюрприз, Чоноп-а, — едва слышно шепчет вокалист, словно бы невзначай прижимаясь бедром к Муну. — И все это, — Дэхен обводит взглядом парк, — Вполне в твоем стиле. Так что мне незачем на что-то обижаться или расстраиваться, поверь. Но я не откажусь, если ты купишь мне шоколадное мороженое, если тебе уж так приспичило за что-то передо мной извиняться, — Дэхен широко улыбается, заметив, как виноватое выражение лица младшего трансформируется в нечто более приличествующее их свиданию.  — Хорошо, Дэхени-хен, только, чур, тогда ты стоишь в очереди, а я пока сбегаю за ним. — Вокалист не успевает даже кивнуть в ответ, как танцор уже срывается с места и несется к киоску с мороженым, предоставляя старшему в полной мере оценить его пятую точку вкупе с бедрами, обтянутыми тонкой джинсовой тканью настолько плотно, что вокалист невольно сглатывает и поворачивается в сторону очереди, проклиная себя за чересчур богатое воображение. Очередь успевает продвинуться всего на пару-тройку человек, а Чоноп уже возвращается обратно. Он осторожно протискивается к старшему, изо всех сил стараясь не выронить прямо-таки огроменный рожок шоколадного мороженого, или, чего доброго, не впечатать его прямо в призывно белеющую футболку Дэхена.  — Я не уверен, что именно тот самый размер, хен, — широко улыбается он, заметив плотоядный взгляд вокалиста, — Но это самый большой рожок из тех, что я когда-либо видел. Думаю, тебе понравится.  — Я тоже так думаю — пальцы Дэхена буквально вцепляются в хрустящую вафельную конусовидность рожка, в глаза любовно оглядывают идеально круглую выпуклость, лишь кое-где нарушаемую островками шоколадной крошки, — Кажется, это как раз тот случай, когда размер имеет значение, — он приглушенно хмыкает, заметив реакцию младшего на эту плосковатую двусмысленность. Мун едва заметно краснеет и опускает взгляд, преувеличенно внимательно разглядывая собственные кроссовки, — Я имел в виду размер мороженого, Чоноп-а, — добавляет он, ещё более усиливая эффект своих слов. Кажется, что ему доставляет неимоверное удовольствие вгонять в краску танцора. Это заводит его куда как больше давно приевшихся заигрываний. И, чего таить, не будь поблизости столько любопытных глаз, он бы, не раздумывая, потащил младшего в укромный уголок, чтобы подробнее обсудить теорию размеров на практике.  — Я так и понял, хен, — невнятно шепчет Чоноп, стараясь не смотреть на то, как вокалист нарочито медленно облизывает рожок и затем аккуратно прикусывает вафлю пухлыми губами. Получается плохо. Отчасти потому, что эти губы так и манят к себе. А ещё этот взгляд. Уверенный и нагловатый. И этот взгляд предназначен только ему одному. Мун на все сто процентов уверен, что ни на кого другого старший не смотрел, не смотрит, и не будет смотреть. Никогда и ни за что. Осознание этого до сих пор пугает танцора, но, в то же время, толкает на довольно неожиданные шаги. Чего только стоит тот поцелуй в раздевалке. Вот и сейчас, опьяненный взглядом пусанца, что крепче любого из вин, что ему когда-либо довелось попробовать, он решается совершить то, на что раньше бы ни в жизнь не решился. Он резко срывается с места и проталкивается вперед к окошечку кассы, в одночасье наплевав на всех стоящих в очереди. Дэхен, торопливо топает вслед за ним, готовый в случае чего объяснить всем и каждому, что им «вот прям сейчас» нужен этот чертов входной билет. Не только словесно, но и силовыми методами, если понадобится. Но, вопреки всем его опасениям, младшего довольно спокойно пропускают вперед. И Дэхен даже понимает почему. Он бы тоже пропустил вперед человека, в глазах которого сверкает столь отчаянная решимость, напополам с желанием доказать самому себе что-то такое, чему Чон не может подобрать названия. И вот, спустя буквально пару минут, они уже стоят рядом с американскими горками. Мороженое неотвратимо тает, поочередно пятная кляксовидными каплями то сухое крошево асфальта, то кроссовки вокалиста. Но Дэхену сейчас не до еды. Он все пытается понять мотивы поступка танцора, который замер сейчас прямо напротив аттракциона с напряженной улыбкой на губах и обманчивым спокойствием в глубине гречишно-медовых глаз.  — Хен, ты закапал все кроссовки, — спустя пять минут молчаливого наблюдения произносит младший, укоризненно поглядывая на вокалиста.  — Кажется, я наелся, — виновато улыбается пусанец, хотя, конечо, на самом деле, насытиться одной третью рожка невозможно. Ему, Дэхену, невозможно, — Не хочешь доесть? — он протягивает танцору рожок, внутри которого плещется шоколадное озеро и как можно умильнее улыбается.  — Скорее допить, хен, — отвечает ему Мун, и, не успевает Дэхен что-либо ответить, одним глотком опрокидывает в себя импровизированный кубок, после чего торопливо хрустит вафлей, не обращая внимания на ошалевший взгляд вокалиста, не ожидавшего от младшего такой прыти. — Вот и все, хен. Спасибо, было очень вкусно, — Чоноп едва заметно и несколько нервно улыбается, после чего буквально затаскивает вокалиста на американские горки. Дэхен даже и не пытается сопротивляться, понимая, что все его телодвижения если и приведут к какому-либо результату, то к прямо противоположному. Они проталкиваются сквозь толпу, буквально оккупировавшую аттракцион и Дэхен едва не подскальзывается на отполированных тысячами ног деревянных ступеньках, ведущих прямо к горкам. Он собирается усесться на самые первые сиденья, однако Чоноп с упорством маневрового состава тащит его в самый конец.  — А... зачем... туда? — пытается протестовать старший, однако смолкает под взглядом танцора. Взглядом, от которого мурашки начинают усердно маршировать вдоль позвоночника, а тараканы в голове мигом выстраиваются по стойке «смирно».  — Затем, что я так хочу, хен, — улыбка Чонопа выходит несколько маньячной, но тараканы в голове вокалиста, кажется, как никогда довольны этим и даже тихонько аплодируют. А раз они за, то и Чону, в общем-то, не остается ничего другого, как покорно следовать за младшим, и, без лишних слов усаживаться на одни из самых последних сидений. — Я пристегну тебя, хен, — танцор бесшумно опускает чудо-механизм, что позволяет удержаться на месте даже при заходе в «мертвую» петлю, и кажется, что эта поездка на американских горках пройдет вполне себе обычно. Только вот пальцы Муна, скользнувшие вдоль ширинки вокалиста, убеждают Дэхена совсем в обратном.  — К-кажется ты перепутал «пристегну» с «расстегну» — шепчет ему Чон, чьи щеки моментально набирают насыщенный свекольный цвет, а колени непроизвольно сдвигаются.  — Ты что-то имеешь против, Дэхенни-хен? — пристальный взгляд младшего, подкрепленный многообещающей улыбкой, разрушительным тропическим тайфуном разрастается внутри вокалиста, сметая все на своем пути. В том числе и остатки приличий. Поэтому Чон лишь сдавленно сглатывает, облизывает пересохшие губы и сипло выдыхает из себя одно единственное слово.  — Нет, — пусанец прикрывает глаза, и, когда тонкие пальцы танцора «рыбкой» ныряют в узкую щель джинс и мягко касаются самой выступающей его части, крепко сцепляет зубы, дабы не выдать себя и Чонопа с потрохами.  — Вот и отлично, — рука младшего покидает штаны Дэхена и Мун, как ни в чем ни бывало, поудобнее устраивается на своем месте, — Улыбнись, хен. Сделай вид, что у тебя все хорошо, а не сиди с таким лицом, словно я тебя только что лишил девственности, — Чоноп довольно улыбается, откидываясь назад и терпеливо ждет начала действия, в котором ему предстоит сыграть одну из главных ролей.  — А ты не собираешься разве этого делать? — шепотом, слышным только младшему язвит Дэхен, вертясь на месте. Пристегнутый к своему месту он никак не может понять, видит ли публика, собравшаяся внизу некие вольности его костюма, или нет. А закинуть ногу на ногу, дабы скрыть ото всех последствия действий танцора, у него никак не получается.  — Позже. Собираюсь. Не беспокойся, хен. Ты не будешь разочарован. Я умею удивлять, — так же тихо отвечает ему Чоноп, крепко вцепляясь в дрожащую ладонь старшего.  — Да я уж заметил, что удивлять ты мастак, Оп-а, — Чон наконец сдается и, следуя примеру Муна, принимает максимально расслабленную позу. Спустя ещё пару минут аттракцион наконец начинает очередной заход. И все то время, пока они ползут в гору, взбираясь на максимально возможную высоту, Чоноп не предпринимает совершенно ничего, он лишь смотрит вниз, восхищенно провожая взглядом уменьшающиеся в размерах палатки с хот-догами, мороженым и сладкой ватой. А затем широко улыбается и восторженно и совершенно по-детски визжит, когда они срываются в пропасть и на всей скорости проносятся мимо собравшихся поглазеть зевак. Дэхену даже начинает казаться, что расстегнутая ширинка это так, естественная вентиляция, не больше и не меньше, и что его развели как ребенка. Но вот они заходят на второй круг, и рука танцора возвращается туда, где побывала всего пять минут назад. Только вот на этот раз одними прикосновениями не обходится. Пальцы младшего крепко обхватывают изголодавшийся по ласке член вокалиста, обжигая кожу даже сквозь довольно плотную ткань боксеров. Дэхен судорожно глотает воздух, как можно крепче вцепляясь в поручни чертовых горок. Танцор умело ласкает его все те пару десятков секунд, что они поднимаются вверх, медленно и размеренно, так, что Дэхен буквально растекается по сиденью от его тягучих, по-кошачьи размеренных движений, изнемогая от желания, просочившегося, кажется в каждую клеточку кожи, в каждое нервное окончание. До дрожи в кончиках пальцев, не только рук, но и ног. До крышесносного состояния наркомана, дорвавшегося, наконец, до заветной дозы. И потому, и лишь потому, Чон непозволительно громко стонет, когда они срываются вниз, ибо скорость ласк Чонопа возрастает параллельно скорости их спуска. К счастью его стон тут же оказывается поглощен разношерстными криками и визгами всех остальных посетителей аттракциона, а широко распахнутые глаза и дикий взгляд с легкостью можно списать на боязнь чересчур экстремальных развлечений Эверленда. И, когда кажется, что он готов кончить прямо здесь и сейчас, они снова начинают подниматься вверх. Тут же интенсивность поглаживаний танцора внезапно сходит на нет, отчего Дэхен невнятно, но вполне емко выражает все, что он думает по этому поводу на пусанском диалекте.  — Приличные мальчики так не выражаются, хен, — Чоноп печально вздыхает и укоряюще качает головой, но Чон готов поклясться любимым клубничным чизкейком, что в глубине его обманчиво-печальных глаз таится дьявольская усмешка демона, поработившего разум тихони танцора, и его, Дэхена, заодно. Просто потому, что не может Чоноп вот так расчетливо издеваться над любимым хеном и сводить с ума одним прикосновением пальцев.  — Приличные мальчики не надрачивают хену прямо на американских горках и не заставляют его позорно клянчить продолжения, — выдыхает он сквозь плотно сжатые губы, заметив, что они снова приближаются к краю бездны для того, чтобы в очередной раз сорваться вниз, в глубины первородного, не ведающего стыда греха.  — Ну, значит мы оба с тобой «неприличные» мальчики, хен, — с этими словами танцор возвращается к прерванному занятию, крепко сжимая в ладони влажный и горячо пульсирующий член старшего. В отличие от Дэхена, он прекрасно знает, что ещё пара кругов, и они чуть отклонятся от ставшего уже привычным маршрута и направятся к «мертвой» петле, которая, собственно, является финальной точкой всего аттракциона. В данный момент танцор и сам бы не отказался от того, чтобы и его возбужденным членом тоже кто-нибудь занялся, но, кроме Дэхена доверять это ответственное дело он никому не собирается, так что на этот раз обойдется и без этого. Вокалист снова срывается на стоны, так как пальцы Муна все ускоряют и ускоряют свой темп, и, когда они переворачиваются вверх ногами, входя в «мертвую» петлю, он пронзительно и резко кончает, да так, что его стону все-таки удается пробиться сквозь неумолчный гвалт остальных. Вместе с ним кончает Чоноп, для которого этот стон старшего как-раз-таки стал той самой финальной точкой, доведшей танцора до первого в жизни множественного оргазма.  — Ты точно сошел с ума, Оп-а, — Дэхен пытается отдышаться все те две минуты, что они неспешно движутся вниз и никак не может застегнуть чертову ширинку, как назло заевшую именно сейчас. А ещё он улыбается как самый распоследний идиот и дрожит всем телом, — Знаешь, я ещё ни разу не слезал с аттракциона, в штанах, которые, кажется, до краев наполнены собственной спермой. Это несколько неожиданный опыт, — пусанец с трудом шагает за танцором, изо всех сил стараясь не переваливаться с ноги на ногу, как пингвин на последнем месяце беременности.  — Мы оба сошли с ума, хен. И знаешь, в моих штанах творится то же самое, — хмыкает Чоноп, который выглядит все же лучше вокалиста. Наверное, сказывается хваленая выучка танцора, — Поэтому мы сначала зарулим вон в тот миленький туалет и приведем себя в порядок. А затем я куплю тебе самый большой кусок чизкейка, из тех, что можно здесь найти.  — За что? Мне вообще-то кажется, что это я обязан тебя отблагодарить за причиненное удовольствие, — Дэхен широко улыбается, два сюрприза в один день, да ещё и один приятней другого, что может быть лучше?!  — За то, что доверился мне и не попытался сбежать к такой-то матери, — обращает все в шутку младший, — Но, если ты мне купишь ответный гамбургер я против не буду. Скорее наоборот, — Дэхен согласно кивает в ответ и они оба отправляются и дальше наслаждаться всеми прелестями свидания для двоих.