Шатуны

Слава не помнит, когда ему в последний раз было так хуево. Наверное, когда он осознал, что одновременно проебал свой андеграундный статус и карьеру, которая бы окупила первый пункт - после всего этого он в очередной раз убедился в том, что весь его смысл - Мирон, но теперь выяснилось, что и в этом деле он облажался. "Я - все. А все, что нет, я стану завтра". Со Славой это как-то не сработало. В последнее время он слишком часто вспоминает свою работу, когда прикладывается в одиночестве к бутылке. Постоянное занятие и необходимость вставать по утрам держали его в узде - он не напивался в говно каждый вечер, не сидел за компом до самого утра и отвлекался на коллег и неработающее оборудование. Возможно, кукухой он поехал как раз из-за того, что после увольнения у него образовалась тонна свободного времени и возможность размышлять. А ведь раньше он мог приходить с работы и часа два вещать Сашке о том, как его все заебали. Бывало, что он за несколько месяцев не сочинял ни строчки и при этом спокойно существовал. Сейчас Слава не пишет. Но он занят другим видом искусства - он пытается сломать Мирона до самого основания, пытается заставить его дышать даже по его разрешению и рисует красивые цветы синяков на его теле. Только вот последняя встреча с ним, кажется, сломала самого Славу. Из подвала не доносилось ни звука. Весь следующий день Слава невольно прислушивался к каждому шороху, но Мирон словно умер вместе со своим последним криком - не орал, не кашлял, ни-че-го. Карелину, разумеется, хотелось спуститься вниз и узнать, как он там, только вот пока это делать было нельзя, потому что от одного только вида он наверняка захочет его убить. А убивать Мирона было пока еще рано. Однажды у Славы спросили, зачем он красит глаза, а он ответил, что это гепатит. На самом деле его самого подзаебывали коричневые круги вокруг глаз, которые заставляли его выглядеть слишком болезненно и жалко, и сейчас, глядя на себя в зеркало, он понимает, что выглядит еще хуже. Он похудел, потому что на этом отшибе нет никаких Бургер Кингов и Маков. Он готовил еду только ради Мирона, чтобы потом сидеть с ним в подвале и с нежностью подносить к его губам ложку с горячим супом, но сейчас ведь они вернулись назад - Мирона не следовало кормить, его следовало мучить и наказывать, и поэтому уже четыре дня Карелин толком ничего не ел. Не варить же супы самому себе. Но потом Слава находит возле сарая кота, и ему снова приходится возиться с едой. Это было забавно - он вообще не знал, что в сарае что-то есть, но от скуки он решил как следует изучить участок и нашел между гаражем и баней эту небольшую гнилую постройку, где валялось множество советских инструментов. Внутри слишком сильно воняло маслом - казалось, что если Слава случайно к чему-то прикоснется, то обязательно испачкается, но даже это не помешало ему задумчиво взять ножовку по металлу и долгое время вертеть ее в своих руках. Лезвие наверняка было тупым, но зато достаточно зазубренным и даже почти без ржавчины. Наверное, полезная штука. Слава возвращается в дом, кутается в более теплую толстовку и садится возле спящего кота на корточки. Он забрал его к себе в дом пару дней назад, но котик очень быстро освоился и еще быстрее привык к тому, что Карелин будет жить вместе с ним. Нужно было придумать, как его назвать, но вместо этого Слава гладит кота по мягкой шерсти и думает совсем не о кличке для своего нового питомца. Как обычно, он думает о Мироне. Думает о том, насколько он сам был счастлив во время поцелуев и быстрой дрочки, как он дрожал и стонал от каждого движения и как охуительно хорошо ему было во время оргазма. Думает о том, как потом ему было больно и как сильно он испугался, что Мирон и правда сбежит. Думает о ежике, трупик которого Слава забыл выкинуть и вспомнил о нем только тогда, когда кот откуда-то его притащил и начал есть мясо прямо на кухне. Забавно, как быстро о нас забывают, стоит нам умереть. Слава берет в руки ножовку, а потом спускается в подвал. Он не думает о том, что нужно двигаться потише или наоборот заранее предупредить тяжелыми шагами о своем приходе - ему просто насрать, потому что впереди у него была сложная и тяжелая работа с Мироном и все его мысли были только об этом. Тяжело. Конечно, тяжело, но Мирона нужно было наказать. Объяснить ему, что Карелин очень его любит, поэтому произошедшее причинило ему очень большую боль. Славе ведь и правда было больно настолько, что хотелось самому себе грудь вспороть и выкинуть к чертям сердце. - Привет. Мирон поднимает на него взгляд, слегка сдвигает брови, но на приветствие не отвечает. Его взгляд притянут к ножовке, которую Карелин держал в правой руке - он видит, как напрягаются чужие губы и как сжимаются челюсти, и именно поэтому ему приходится пока отложить инструмент на край матраса, а потом успокаивающе улыбнуться. Рано еще бояться. - Не ссы, Мирош. Я пришел поговорить, - Слава показывает ему ладони, чтобы дать понять, что больше у него ничего нет, а потом снова улыбается. Мирон выглядит хуево - наверное, он все это время ревел в подушку или смотрел в стену, а кашель подавлял и старался сделать все, чтобы его не было слышно. Грустный, гордый и храбрый император. Даже жалко его наказывать. - Ты ведь в курсе, что очень меня расстроил? Мирон снова медленно кивает головой, словно боится, что любое слишком резкое движение будет отражено внезапным нападением. Мирон вообще слишком отчаянно цепляется за свою жизнь - до сих пор верит, что у него есть шанс сбежать, планирует этот чертов побег, да и вообще позволяет себе бояться. Нужно было просто сделать так, чтобы в нем не было страха. Чтобы Федоров осознал, что все кончено - что не будет больше друзей и концертов, прогулок на природе, вкусной еды в ресторане, пива в пластиковом стаканчике в круглосуточной чебуречной и красивых фоток для инсты. Зато будет одиночество, коросты на губах, кашель с кровью, голод и скорая смерть. На самом деле, это ведь не так страшно. Славу тоже в скором времени ждет смерть, потому что он курит, не щадя легкие, пьет почти каждый день и питается через раз. У него либо сердце откажет в тот момент, когда он все-таки решит, что пора убивать Мирона, либо спустя пару лет врач с сочувствием во взгляде сообщит ему о четвертой стадии рака. Другого не дано. Либо сейчас, либо чуть попозже. Мирону обязательно нужно показать, что бояться нечего. Нужно осознавать, что впереди не будет ничего хорошего, но при этом нужно оставаться таким же храбрым, смелым и прекрасным. - Ложись на живот, - Слава ласково обращается к Федорову, но в ответ видит недоумение и страх. - Давай, Мирон. Пожалуйста. Наверное, Окси и правда до одури сейчас его боится. Он напряженно перебирает руками на матрасе, хмурится и почти дрожит, но при этом все равно прячет глаза и ложится грудью на подушку. Слава в ответ только недовольно цокает языком - он понятия не имеет, как исполнить задуманное, и теперь он лишь разочарованно смотрит на почти податливого Мирона. Можно было легко догадаться, чего он сейчас боится. Но при этом его все равно нужно крепко-крепко зафиксировать. Мирон дышит тяжело и слишком глубоко. Так, словно он курил лет десять-пятнадцать, разом бросил и с непривычки пытался вдохнуть воздух полной грудью, удивляясь тому, как много кислорода способно уместиться в груди. Слава слышит, как сипло скрипят его легкие - Мирон ведь болен и слаб, у него наверняка была пневмония или ее зачатки, поэтому такое резкое и глубокое дыхание наверняка отзывалось болью в его груди. Слава осторожно опирается коленом между его лопаток, переносит весь свой вес на чужую спину, а потом аккуратно садится на его поясницу. Слава тяжелый, слишком высокий, а главное - он правильно подобрал точки, на которые нужно давить. Можно почувствовать, как Мирон пытается незаметно и на пробу дернуться, но у него ничего не выходит. Зафиксирован. - Боишься? - Слава вкрадчиво задает этот вопрос, но Мирон все еще не отвечает. Весь подвал заполняет лишь его хриплое и тяжелое дыхание. Не более. Значит, боится. Слава напряженно тянет руку к краю матраса. Он касается лишь самыми кончиками пальцев ножовки, которая валялась слишком далеко, дотянуться не было никакой возможности, и ему приходится слегка изменить точки давления на Мирона. Длится это буквально секунду - Федоров даже сообразить ничего не успевает, - а потом Слава снова возвращается к прошлой позе. Окси начинает дышать тяжелее. Он вертит головой, пытаясь понять, что задумал Слава, но тот старательно прячет ножовку и пытается сообразить, что ему делать дальше. - Мирош, вытяни руку. - Зачем? Карелин не ожидал, что голос Мирона будет настолько взвинченным. Ему даже приходится погладить Федорова по едва-едва отросшим волосам на затылке, поцеловать его в торчащий шейный позвонок, а потом прижать кроссовком его вытянутую руку к полу. Сидеть стало неудобно. Слава возится, пытается сесть так, чтобы обе руки были свободны, а потом нервно выдыхает носом воздух. - Пошевели рукой, - он тихо отдает команду и смотрит, как Мирон несколько раз дергает локтем. Вырваться не получается. - Хорошо. Закрой глаза. Но он как будто специально отрывает глаза шире и напряженно осматривается по сторонам. Наверное, так было даже лучше. Карелин поудобнее перехватывает ножовку в своих руках, как можно сильнее давит ногой на прижатую руку Мирона, а потом начинает резко пилить его предплечье. Мирон кричит. Он явно ожидал чего-то подобного, прислушивался к своим ощущениям, а сейчас его страхи столкнулись с реальностью - Слава рьяно разрывает его синюшную кожу тупым лезвием, на котором было много мелких зазубрин, а Мирон в ужасе смотрит широко раскрытыми глазами на свою руку, которую заливала кровь. - Да заебал орать! - Слава сам криком произносит эту фразу, чтобы Федоров смог его услышать, но пилить руку не прекращает. Он видит - Мирон бьется в судорогах от боли и сжимает и разжимает пальцы на пострадавшей руке, словно это как-то могло приглушить боль. До его ушей резко доносится звук распиливаемой кости, которая уже виднелась с раскрытой ране. Слава вспоминает, как однажды он сглупил и случайно купил курицу на кости вместо обычного филе. Тогда он примерно так же неуклюже пытался отделить мясо от косточки с похожим звуковым сопровождением. - Слав, я все понял, хватит! - Мирон выкрикивает эти слова, и по его голосу Слава понимает, что он плачет. Приходится остановиться, заглянуть в его лицо, а потом попросту обомлеть - по его щекам действительно текли слезы, а лицо уродливо перекосило от боли. И в эту самую минуту из собственных рук выпадает ножовка, а Слава сам не замечает, как начинает обнимать руками лицо Оксимирона и покрывать его поцелуями. - Ну ты как, малыш? Все нормально? - Я не могу пошевелить пальцами, - Мирон пытается сжимать и разжимать кулак, но движения выходят вялыми и почти незаметными. Слава гладит его по острым костяшкам, очерчивает пальцами татуировки и думает о том, насколько же храбрый и прекрасный его Мирон. Красивый, стойкий и уверенный в себе. Карелин целует его в висок, забирает с собой ножовку, а потом направляется к выходу. Впервые за несколько дней он чувствует такую легкость в груди, словно его жизнь начала, наконец, налаживаться. Он чувствует себя счастливым отцом, который преподал сыну грамотный урок. Мужем, который пускай и поднял на жену руку, но зато дал ей правильное воспитание.