три недели в июне

вроде время лечит, обниму тебя я за плечи Солнце запуталось в цветных спицах колеса обозрения, которое торчит над верхушками парковых деревьев, словно оторвавшееся от какой-то гигантской колесницы. Данечка, стаскивая крышку с объектива своей зеркалки, просит Витьку попозировать ему, и тот на удивление соглашается. Даня счастливо глядит на экран фотоаппарата, где один за другим появляются кадры с чёрными кудрями взметнувшимися на фоне густой зелёной листвы и цветных каруселей. — Покажи, покажи! — нетерпеливо заглядывает ему за плечо Волчара, и Вулканов сладко замирает, чувствуя совсем рядом его дыхание и фруктовый запах шампуня. Лиза смотрит на них, улыбается — настолько умилительно Витька и Данила выглядят вместе. Хочется верить, что у них правда может получиться что-то хорошее. Она смеётся, видя, как Волчара отбирает у друга фотоаппарат и поднимает камеру на вытянутой руке, другой — обнимая Вулканова, чтобы сделать дурацкое селфи. — Осторожнее, уронишь! — кричит Данечка, но в голосе его больше счастья, чем тревоги за дорогой никон. — Вот же придурки, — фыркает Иван, бесшумно появившийся за спиной Лизы, — ну что, идём? Данила тащит за собой Витьку, который на ходу пытается что-то сфоткать и заразительно хохочет от одному ему понятных смазанных кадров. Ванечка красноречиво закатывает глаза, но по его виду понятно, что ему приятно видеть Волчару таким счастливым и свободным. А Вулканов — тот вообще сияет так, что хоть солнце выключай. В парке почти никого нет — будний день, и ещё довольно рано. По дорожкам бродят толстые сытые голуби и неизвестно откуда взявшиеся утки, синюю гладь озера взрезают быстрые моторные лодки и неторопливые катамараны, деловитые шмели мерно жужжа пролетают мимо, в самом воздухе висит какое-то густое медовое умиротворение. Начало дня, но уже понятно, что дальше будет только лучше, а вечер так и вовсе таит в себе волшебные ужасно приятные события. Такое редко случается, но именно сегодня не думается ни о чём тревожном или неправильном. Внутри поселяется чистая уверенность в возможности настоящего счастья, совсем не хочется представлять печальные варианты и, казалось бы, неизбежные расставания. Маленький серебристый самолёт чертит в небе белый след, Витька следит за ним взглядом, а Данечка ловит отражение в керамических волчаровских глазах. И думается, что ему там видятся свои самолёты и облака, лодки, колёса обозрения, любые крышесносные аттракционы и все дни этого лета вместе взятые. Весь его данечкин цветной и местами поломанный мир сосредоточился в глазах Витьки. И тот понимает. И негласно обещает ничего там не убить и не разрушить. *** День, и правда, оказывается чудесным. И вечер тоже. Все сидят на кухне в уютной данечкиной квартире, не торопясь расходиться по домам, потому что родители Вулканова улетели куда-то к морю. В далекие тёплые края. Странно сейчас думать, что есть где-то другие города и другие люди. Ведь все самые главные и нужные, собрались за небольшим столом, утомлённо, но не без интереса обсуждая планы на ближайшие пару месяцев. Лиза легонько касается пальцами слишком чистой пепельницы из толстого стекла, неприкаянно стоящей в центре: всё равно курить ходят на балкон по старой привычке. И воздух на кухне остаётся всё-таким же летне-свежим, с запахом дождя и недавно распустившейся акации. Сам Данечка уже почти дремлет, прислонившись к Витькиному плечу, на его усталом лице держится счастливая ставшая уже привычной улыбка. Волчара старается особо не шевелиться, даже пропускает предложение Вани покурить, чтобы лишний раз не тревожить сонного друга. В этот раз на балконе оказываются только двое. — «Они не заслужили счастья, но заслужили вечный покой», — вдруг говорит Иван, скользя взглядом по разноцветным окнам соседней многоэтажки. — Откуда это? — живо интересуется Лиз, следя за его глазами. — «Мастер и Маргарита», — усмехается Ванечка, — бытует мнение, что если ты указал в любимых книгах именно это произведение, значит никакие больше и не читал. — Она у тебя любимая? В паузе слышно, как внизу хлопает дверца подъехавшего такси. Раздаётся стандартная мелодия айфоновского вызова. — Нет. У меня нет любимой книги. Я ещё не читал такую, про которую можно было бы сказать, что она хуже остальных. Все хороши по своему. Значит — все любимые. Он выдыхает дым, стряхивает пепел и добавляет что-то на счёт недавнего его решения «надо бросать». Но Лиза думает не об этом. «Значит все они любимые. Все» — эта фраза засела слишком прочно. И вряд ли Сворлов вкладывал в неё настолько глубокий смысл. Но вот это «значит — все они» болезненно вибрирует где-то на подсознании. Возможно, из-за соседства с таким откровенным и важным — «любимые». Это слово ассоциируется с Витькой, с его опрокинутым печальным взглядом и дёрганными жестами. Мог ли он так быстро остыть? Или ей просто хочется в это верить? Когда возвращаются на кухню, Волчара уже тоже дремлет, уронив кудрявую голову на скрещенные на столе руки. Данечка сладко сопит рядом. — Пойдём! — слишком резко и торопливо зовёт вдруг Сворлов. И Лиза машинально ступает за ним, стараясь не шуметь. Быстро надевают обувь и выходят в прохладную тишину подъезда. Лифт гудит где-то высоко, стучит решетка, радостные голоса разражаются негромкими приветствиями. Спускаются пешком, и между четвёртым и пятым этажами, Иван резко останавливается, так что Лиз, неторопливо идущая за ним, чуть не врезается носом в его напряжённую спину, прямо между лопаток под тканью чёрной рубашки. Спать хочется просто нестерпимо. Но так жалко отпускать от себя этот летний волшебный день, вот бы продлить его ещё немного. Украсть лишний час или хотя бы минут двадцать у вечно спешащей будничной жизни. Всё происходящее видится как в замедленной съёмке, подробности стираются под пеленой угасающего сознания. Ванечка поворачивается, прижимает к себе и стоит так некоторое время. В каменной тишине подъезда отчетливо ощущаются удары его сердца. Можно даже посчитать их, но тогда есть вероятность провалиться в сон прямо тут, на прохладных ступенях, в нескольких пролётах от тёмной кухни, где спят сейчас два утомлённых друга, один из которых, возможно… — Знаешь… Тихий голос Сворлова возвращает к реальности, и Лиза с удивлением отмечает, что её дремотное состояние улетучилось без следа. — Что? — дыхание почему-то перехватывает, когда осмеливается посмотреть в светлое лицо на фоне темнеющей стены. «Ваня, ты еблан» — написано красными размашистыми буквами прямо за его спиной, или это отголоски недавнего полусна? Ведь таких совпадений попросту не бывает. — Я… , — начинает было Ванечка, но лифт, ещё пару секунд назад гудевший где-то на периферии, вдруг с оглушающим дребезжанием распахивает двери в нескольких метрах от них, и из жёлтого прямоугольника кабины появляется знакомая вихрастая голова. Витька? У Лизы внутри всё мгновенно замерзает — как знала. Но тут же дышать становится легче — это какой-то незнакомый кудрявый парень, сонно хлопая рукой по карманам в поисках ключей, плетётся к двери с номером 49. Через несколько секунд слышится скрип замка и громкое мяуканье соскучившейся по хозяину кошки. На лестнице вновь становится тихо. *** Опять этот сон. Он стоит посреди оживлённой улицы и понимает: сейчас случится непоправимое. Конец света, не иначе. Пытается сказать, закричать. Но изо рта вырывается лишь невнятный хрип. Люди идут мимо, независимо счастливо разевают улыбающиеся рты. Как рыбы в аквариуме. Витька разворачивается, хочет убежать. Но натыкается на стену. И с другой стороны стена. Отчаяние подкашивает. Он уже готов упасть на горячий асфальт, безразлично ожидая собственной смерти. Но откуда-то сверху доносятся строчки, будто радио включили. milk and toast and honey make it sunny on a rainy saturday, he-he-hey Стены мигом рушатся, чёрный страх отступает. Песня старая-старая. Откуда он знает слова? ain't it funny how things sometimes look so clear and feel so near? Окончательно просыпается, понимая, что это звук данечкиного будильника на телефоне. Машинально проводит пальцем по экрану чужого смартфона, отмечая, что не помнит, как оказался в комнате на широком диване. От тёплого пледа почему-то пахнет корицей. Сам Данила ещё спит, лицо его хранит полудетское слегка удивлённое выражение. Витька несколько секунд смотрит, чувствуя, как внутри разливается невероятная нежность. Это не страсть, которая сжигала его при виде ледяного Сворлова. Что-то совсем иное. Но не менее прекрасное. Понимает: не нужно сравнивать. Сонно улыбается и тянет край пушистого пледа, чтобы укрыть себя и Данечку, потому что со стороны открытого балкона ощутимо сквозит утренней свежей прохладой. *** в темноте очертания тают, в темноте Ванечка уехал. Лето ещё не закончилось, но осень уже чувствуется во всём. Лиза сидит в комнате, пытаясь подготовиться к зачёту, но телефон, валяющийся на диване, отвлекает. Он бессовестно молчит. Даже сообщения в общем чате не приходят. Тупо тёмный экран. И становится понятно: свалил и забыл. Сворловский стайл. Можно сколько угодно готовить себя к этому, быть грёбанным реалистом, жить настоящим, притворяться и анализировать. Не поможет. Болит сильно. Как в том фильме, где парень просыпается во время операции. Боль чувствует. А обнаружить это для других не может. На балконе Витька курит одну за другой, попутно записывая голосовые для Данечки. Не хочется прерывать эту идиллию. Поговорить бы, но не с кем. Странное чувство. Единственный, кто бы понял и дал хороший совет — и есть тот самый Ванечка. Тупая ирония. — Всё хорошо? — Витька вваливатся с балкона, весь дышащий своей новой влюблённостью и неуловимым счастьем, и ещё чем-то запредельным, дозволенным лишь тем, кто любит взаимно. — Да, — сдавленно отвечает Лиза. Но ведь и правда, всё хорошо. Сессия почти закрыта. Лето не закончилось. Рядом друзья и любимая книга. Внизу кофейня, в которой всегда есть латте с овсяным молоком, и бариста неизменно приветлив. Его смутная улыбка и тёмные кудри неуловимо напоминают неуловимого же Сворлова. — Отлично! — и Волчара вновь сваливает на балкон, прижимая к себе телефон с сообщениями от Данечки. Пора ложиться спать. Потому что завтра новый день. Всё с теми же светлыми проспектами, весёлыми людьми, случайными фразами, сладким дымом. Но этот, некогда любимый город, бессовестно опустел, лишившись сворловских золотых кудрей и ужасных цветочных рубашек. Какая потеря. Лиз больше не смотрит на телефон. Неизменно наступает время, когда ожидание надоедает. Выматывает. Остаётся только настоящее, и давние, пусть любимые образы, тускнеют. Или просто хочется, чтобы потускнели. *** В двенадцать ночи, когда Витька уже обессиленно валится на кровать, утопая в мечтах о Вулканове, Лиза вспоминает, что не поставила будильник на завтра. Берёт телефон. На экране мигает уведомление. Новое сообщение от абонента Иван Сворлов. «Я люблю тебя».