три недели в июне

аэролистья со всей планеты, все новости вместе в одном конверте мне не нужны. знать бы только: ветрено ли там градусов сколько — где ты? Отношения на расстоянии — каким идиотом надо быть, чтобы вляпаться в это? Но, когда Ванечка принялся заваливать Лизу сообщениями о том, как скучает и любит, было не до размышлений. Так случилось. Что же теперь? Не посылать же его. За весь остаток лета больше ни разу не увиделись. И вот, деревья за окном уже почти потеряли листья, Волчара перелез из джинсовки в красную парку, а в меню соседней кофейни лёгкие фруктовые напитки сменились пряными и горячими. Осень уже прочно утвердила свои позиции в городе. Выгнала со скамеек в парках романтические парочки, оборвала последние листья с клёнов, залила дождём улицы и сады. Статуи стояли печальные, на светлом камне уныло разливались тёмные мокрые разводы. Октябрь, в отличие от необыкновенно тёплого сентября, погодой не баловал. И от бесконечной серости за окном, от осознания того, что там живёт и мокнет под дождём город, в котором нет больше никакого Ивана, становилось тоскливо. Хотелось куда-то пойти, разговаривать разговоры, пить лёгкий алкоголь в баре, отвлечься от мыслей. «Зачем он уехал, если правда любит?». Но где бы она ни была, призрак Ванечки тащился за ней следом, обращал на себя внимание и никак не хотел убраться восвояси. Ни минуты покоя, в общем. скажи, разводят ли там мосты? до неба долетает ли дым, мне тоже нет дела. прячешь ли ты там в рукава руки, от холода и скуки? — Давай, ты приедешь? — однажды попросила Лиз, когда они разговаривали по телефону, и ей вдруг показалось, что именно сегодня Ваня готов вернуться. В трубке повисло молчание. Ну понятно. — Я очень хочу, правда, — по голосу было слышно, что говорит искренне, честно хочет. — Но? — спросила Лиза. — Ну ты же понимаешь… Она что-то пробормотала в ответ, хотя решительно не знала, что именно она «понимает» по мнению Ванечки. А спросить было страшно. Вдруг она узнает о чём-то, что уже никак из головы не выкинуть. Не перестать думать об этом ежесекундно. Просыпаться в пять утра с этими изматывающими мыслями и жить в бесконечной тоске и печали. Нет уж! Лучше чего-то не знать. Это даёт возможность выбора. Только кому он нужен, этот выбор, если не виделись уже почти три месяца, если телефонных разговоров и сообщений категорически мало, если противно сжимается сердце и в горле будто першит, когда приходится видеть те места, где когда-то гуляли со Сворловым. Зачем ей такой выбор? ломай телефоны — вот они всё стерпят, терпят всё провода и конверты. двадцать секунд пробьёт межгород, чтобы уснуть спроси меня ты: «как ты?» Иногда совершенно невозможно уснуть, просто нереально. Думается: как он там, что с ним? А вдруг влюбится? А вдруг больше никогда не напишет? А вдруг пропадёт навсегда или на очень долго? От этих мыслей можно сойти с ума. Когда чувствует, что отчаяние уже совсем сильное, Лиза пишет Волчаре. Тот прилетает мгновенно, включает какие-то дурацкие песенки, заказывает пиццу, тормошит и смешно поднимает брови, заглядывая в глаза. Витька очень хороший друг, самый лучший. Даже странно, как он умудряется не ревновать и не обижаться, помня о том, с чего началась вся эта история с Иваном. С Витькой хорошо и весело, но стоит его чёрным кудрям скрыться за дверью лифта, на Лизу опять нападают апатия и скука, ничего не хочется. Хоть ложись на диван и жди, когда умрёшь. Вот тогда-то все попляшут. Но на сегодня смерть отменяется. Сегодня Ванечка позвонил и сказал, что приедет на недельку. Всего неделя. Но и то — праздник. Когда не имеешь ничего, начинаешь ценить даже совсем незначительные вещи. Не было Ивана, а тут раз — и целых семь дней с ним. Разве это не чудо? Лиза представляет, как он позвонит в дверь, слегка напряжённый, измученный ожиданием, как она откроет, и они замрут на мгновение, цепляясь взглядами, заново узнавая друг друга. «Это я, а это — ты. Привет». От таких мыслей на сердце теплеет, становится беспричинно весело. Хочется этим весельем с кем-нибудь поделиться. Но в то же время, думается, что такие вещи надо хранить в секрете и не разбрасываться ими по-понапрасну. Отголоски суеверного страха — чтобы не сглазить, а то мало ли… у каждого своя боль, у каждого свой наркотик, у каждого метод свой сделать так, что вся боль уходит — Пойдём? — Данила кивает на афишу недавно вышедшего фильма. Они с Витькой стоят у кинотеатра, натянув капюшоны и ёжась, потому что мелкий противный дождь не прекращается с самого утра. Данечка держит в своей ладони холодные тонкие пальцы друга и страдает: Волчара уже который день выглядит отрешённым, уставшим, больше не сыплет своими придурковатыми фразочками, не обнимает крепко, не целует прямо посреди оживлённого проспекта, вызывая возмущенные взгляды «моралистов». Вулканов понимает: это как-то связано с тем, что Сворлов собирается приехать на днях. И внутри всё падает: неужели до сих пор? И если это правда, то что ему — Дане — делать? Мысли вновь возвращаются к тому моменту, когда стоял с ножом на кухне, и внутренности плавились, словно залитые кислотой. Становится противно и страшно. Хочется спросить у Витьки, но Данила только крепче стискивает руку друга и обеспокоенно вглядывается в бледное лицо. Под глазами круги, уголки губ опущены вниз — зрелище довольно печальное. «Ненавижу!» — думает про себя Данечка. И тут же осекается, понимая, что любовь Витьки к Ивану так же никуда не делась, как и его — Данькина — ненависть. Сворлов (мудила!) умел зарождать в людях очень стойкие продолжительные чувства, особо не прилагая к этому усилий. Просто был. Волчара смотрит на афишу, пожимает плечами, шмыгает носом и незаметно вытаскивает свои пальцы из ладони Данечки. Вроде как, чтобы закурить. Так просто поверить в это. И Данила верит. Во всяком случае, отчаянно пытается. Потому что если он перестанет осознавать, что нужен Витьке, останется только одно — пойти и правда разъебать мудака-Ивана. Запинать ногами, чтобы корчился на земле и плевал собственной кровью. От этой картины, на секунду мелькнувшей в подсознании, Вулканов успокаивается. Придумал, значит, себе план действий. Теперь смотреть в будущее не так страшно. Витька выдыхает дым, оглядывает унылую серую площадь. Даня смотрит на него и понимает: убьёт за Волчару, как нефиг делать. И от этой мысли тоже становится спокойно. он ею одержимый, двинул в свою машину Ванечка смотрит на дорожную разметку и дворники, которые мерно смахивают дождевые капли с лобового стекла. А кажется, будто слёзы. Лизины или Витькины. Он прекрасно знает, что каким бы весёлым ни казался Волчара — глубоко внутри он корчится от боли и хватается за каждую сигарету как за спасительную палочку. И так же знает, что мудацки поступает с Лизой, но пока не может иначе. И объяснить не может. Даже себе. И вот это основательно напрягает. Смахивает с лица волосы, добавляет громкость. Хочется думать только о том, что всего лишь пара часов отделяет его от встречи. Снова оказаться в уютной лизиной квартире, покурить на балконе, посмотреть на огни многоэтажек, постоять обнявшись — незначительные вещи, которые способны вновь вернуть к жизни. Ему сейчас это чрезвычайно нужно. Просто до ужаса. Телефон мигает, на экране появляется сообщение. От Данилы, надо же — сто лет не общались. Ваня проводит пальцем по экрану, чтобы увидеть весь текст. Но слов там не густо. «если ты полезешь к нему — тебе пиздец». Сворлов останавливает машину, выходит и тут же закуривает, хотя вроде бы бросил. Ему хочется зареветь от того, насколько сильно он понимает несчастного Вулканова. Сам когда-то был в такой же ситуации. Но тут ничем не помочь. И от этого бессилия хочется ударить себя хорошенько. Какого хрена Витька не может полюбить Данилу? Какого хрена, он прётся в этот город N, вместо того, чтобы окончательно свалить навсегда из жизни всех этих близких ему и страдающих из-за него людей. — Какого хрена, Ваня? — произносит вслух, и становится смешно. Он возвращается в тёплое нутро машины, переключает треки, пока не находит тот, который ни с кем не ассоциируется, разворачивается через двойную сплошную и вдавливает педаль газа до упора. Хватит с него. И с них всех, кто так или иначе ждёт его приезда — кто с любовью, кто с ненавистью, кто с презрением — с них со всех тоже хватит. *** лучше не мешай, я сегодня умираю По стенам тёмной лизиной комнаты мечутся цветные блики от рекламного баннера за окном. Розовые, зелёные, синие всполохи. Дождь равномерно барабанит по карнизу. Телефон нагрелся от пальцев, но кажется абсолютно бесполезным, потому что Ванечка не отвечает. И с каждым новым неотвеченным вызовом всё сильнее разрастается внутри ужасный ледяной страх. Что с ним? Авария на трассе? Или просто не слышит звонка? Но по всем подсчётам он уже давно должен оказаться в городе. Они уже давно должны были пить черничный чай из огромных чашек и смотреть друг на друга недоверчиво, постепенно оттаивая и садясь всё ближе. «Где ты?» — обращается Лиза к его фотографии на страничке в вк. Чёрно-белая аватарка естественно молчит. Убийственно выделяются буквы: заходил сегодня в 12:35. Время последнего сообщения от него. «Я выехал. Целую». С тех пор ничего, а на часах уже почти полночь. Ожидание становится невыносимым. Лиза набирает номер Витьки. Тот берёт трубку и отвечает каким-то сухим, бесцветным голосом. — Да… — Ты не знаешь, где Ваня? — Не. — Всё хорошо? В трубке некоторое время шуршит и металлически брякает, но тёплый хрипловатый голос Волчары вновь разрывает живую тишину: — Данька. — Что?! — внутри у Лизы всё обрывается от ужасного предчувствия. — Он таблеток наглотался. Но ты не переживай. Уже всё в порядке. Сделали промывание, я с ним сижу. Всё в порядке. Правда. — Мне приехать? — Не… Всё в порядке. И короткие гудки в трубке. Лиз кидает телефон на стол, закусывая нижнюю губу и отчаянно пытаясь не разреветься. Почему нельзя сделать так, чтобы все были счастливы? Чтобы любили друг друга, а не кого-то одного, который вообще никого не любит. И неизвестно куда пропал. Бедный Данечка. Всё-таки не выдержал. А какого сейчас Витьке? Он же теперь всю жизнь будет существовать с чувством вины за это. Ведь явно из-за него, вернее из-за его бесконечной любви к Сворлову. Данька не пережил. Выжил, но не пережил. И его, наверняка, можно понять. Хотя Иван бы не понял. Ему неизвестно как это: сходить с ума и желать сдохнуть потому что тот, кого ты любишь отчаянно и безнадёжно, грезит совершенно другим человеком. Ему на всё наплевать. На всех. Даже на неё, на Лизу. Потому что, если бы не наплевать, он бы уже давно появился. Да и вообще не уезжал бы никогда. Не придумывал бы оправданий. Не говорил бы «ты же понимаешь». Нет, не понимает. Решительно не понимает! Телефон светит экраном и разражается мелодией входящего вызова. На экране написано «ваня» и фотка Сворлова — где он лохматый и счастливый, в полосатой футболке на берегу залива. Лиза некоторое время смотрит, словно не совсем понимает, как ответить на звонок. Но через мгновение приходит в себя, нажимает на красную иконку. Мелодия вызова обрывается. Впервые за всё время она решается и заносит абонента «ваня» в чёрный список.