три недели в июне

это больше, чем просто любовь это больше, чем просто секс я один — и это больше, чем был с тобой и эта песня даже больше, чем просто текст Зачем я к нему приехал? Теперь и сам не понимаю. Особенно стыдно вспоминать момент, когда меня совсем перекрыло от выпитого в дороге: я чуть ли не ревел у него на руках и, кажется, признавался в любви. Пиздец. Как он это вытерпел? А вот что самое хреновое: я ещё никогда не был так счастлив. Пусть даже все эти дни живу с чётким осознанием, что ничего у нас больше быть не может. Мне стало всё равно. Внутри будто сидит тихая, спокойная радость. Больше никто не бегает в голове с криками «бля, бля, бля!». Я не знаю, в чём причина. Готов поверить, что даже сама атмосфера ванькиного города помогает. Тут время будто остановилось ещё в середине прошлого века. И так странно видеть вывески знакомых сетевых магазинов. Или людей с последними моделями смартфонов в руках. Это всё казалось неправильным. И ещё: мне ужасно понравился старый дисковый телефон, каким-то чудом оставшийся в просторной квартире Вани. Я вдруг захотел к чертям выкинуть свой айфон и поставить у кровати такой же аппарат. Чтобы вечерами прижимать к уху трубку, ощущая, как приятно нагревается пластик, и слышать там внутри голос Сворлова. Как в той песне «любовь идёт по проводам». Может быть, в этом дело? В наше время беспроводных телефонов любовь всё время теряется где-то и попадает не туда? Ваня — такой весь современный, любитель последних новинок техники и лаконичных кэжуальных вещей — почему-то очень удачно гармонирует со всей этой стариной. Не спрашиваю чья квартира — вроде, его бабки. Но тут нет того затхлого, скучного запаха, который обычно царит в стариковских домах, забитых древним хламом. Напротив — воздух такой свежий, будто всё время открыто окно, выходящее в летний сад. Так пахло в детстве, когда мы гостили за городом у маминой сестры. Из-за этого летнего воздуха у меня теперь такое ощущение, будто я на каникулах. Я даже выключил телефон и не захожу в интернет. Целыми днями сижу в огромном кресле, читая различные книги, которые таскаю из сундука, обнаруженного под кроватью в моей комнате. Вечером с работы приходит Ваня. Шутливо отбирает у меня книгу, рассказывает о своих придурках-коллегах, зовёт на кухню пить чай. Он кажется таким простым, близким. Как будто не было никогда этого его «не надо за мной таскаться» и ледяных рук, обхватывающих мои запястья. И глаз этих укоряющих. Я смотрю на него долго-долго, пока он не видит, чтобы на всю жизнь наглядеться. На пару десятков лет вперёд. Дольше я всё равно не протяну: с такими ранами на сердце никто долго не живёт, да, доктор? Мне вообще всё равно, за кого он меня принимает, почему не прогнал, и я до сих пор живу тут. Просто хорошо. И пофиг на условности. Я заебался давать определения всем проявлениям эмоций. Возможно, бывают такие чувства и такие отношения, название для которых ещё не придумали. Кажется, это мой случай. но, чтобы очутиться у любви в плену, достаточно настроиться на нужную волну Ближе к ночи мы смотрим странный фильм с непроизносимым названием, но мне всё равно. Я готов глядеть с ним хоть тупые ток-шоу по телевизору. Ваня наблюдает за происходящим на экране, а я пользуюсь моментом и вновь смотрю на него. Запоминаю. На случай, если переборю свою бесконечную лень и однажды научусь рисовать. Тогда я изображу этот мягкий овал щеки, чёткую линию ресниц, кудрявые волосы небрежно упавшие на лоб. Я как никогда рассчитываю на свою зрительную память, потому что знаю — это наши (мои с ним) последние дни. Потом мне уже ничего не останется, только воспоминания. Но и этого не мало. Когда ты влюблён безответно — учишься радоваться мелочам и ценить их. Как-то так. Нет, правда, вы замечали, что счастливые влюблённые слишком жадные? «Оу, он уезжает на неделю, как мне жить?» — стонут они и ходят бледные как призраки, пугая своим несчастным видом. А ты, бывает, месяцами не видишь своего краша, и тебе т и п а норм. Не норм, конечно, но как бы живёшь. Учишься, там, с людьми разговариваешь, даже улыбаешься иногда. А потом взрываешься от радости, когда в один чудесный день всё-таки можно хотя бы взглядом обнять, хотя бы мысленно прижаться. И вот смотришь, замираешь на месте, стоишь как дурак с тупой улыбкой и понимаешь: счастье. Всё то время, что я у него жил, Ваня деликатно молчал на тему Данилы. За это ему спасибо, конечно. Меня и так почти не отпускают мысли о нём. Стоит закрыть глаза или остаться одному, как сразу вижу его серое какое-то картонное лицо и слышу «ты надоел». Больно думать, что это может быть правдой. Я теперь в полной мере осознал смысл выражения «груз вины». Реально груз. Как будто какая-то старая-престарая дедовская куртка мешком висит на твоих плечах, и ты никак не можешь её скинуть. Таскаешься туда-сюда, мучаясь от этой тяжести и нелепости. Я знал, что виноват перед Данькой и знал, как нужно поступить, чтобы всё исправить. Но для этого мне нужны силы. И вот я тяну время, не уезжаю от Ивана, хотя и понимаю, что нафиг, наверно, ему не сдался. Мне нужно «подзарядиться», как аккумулятору севшего смартфона. И я прекрасно осознаю, что когда этот заряд вновь закончится, восполнить его больше будет нечем. Некем. И что тогда со мной станет? Похуй. Не хочу об этом думать сейчас. — Вить? — в комнату заходит Ваня. Он щёлкает выключателем, и оранжевый свет старой напольной лампы освещает его лицо. Я любуюсь им, почти не скрываясь. И в стомиллионный раз понимаю, что никогда не смогу наглядеться вдоволь. Это всё равно, что пытаться надышаться на всю оставшуюся жизнь вперёд. — Всё хорошо? — Ваня ловит мой взгляд и вопросительно поднимает брови. Улыбается. Теперь я точно знаю — когда-то влюбился в него именно за эту недо-улыбку и чёртовы ямочки на щеках. Кто бы сказал, что это станет моим персональным адом. — Да, — я тоже легко улыбаюсь в ответ и киваю в подтверждение своих слов, чувствуя себя при этом как в камере для смертников. Не знаю, правда это или нет, но я как-то слышал, что заключённых, приговорённых к казни, за день до исполнения приговора, помещают в лучшие условия и кормят чудесным ужином напоследок. Всегда было интересно, может ли человек полноценно насладиться этим, зная, что завтра его уже не станет. А я могу? Могу сидеть тут и дурацки улыбаться, читать книжечки, шутить с Ваней, в тот же момент осознавая: скоро это всё закончится? Это как бы даже и начинаться не должно было. — Точно всё хорошо? — в голосе и в золотистых глазах уже отчётливо заметно сомнение. Слишком сильный соблазн: подойти, уткнуться в плечо и, всхлипывая, жаловаться на то, что всё так криво вышло. Но я держу себя в руках. Смотрю открыто, придав лицу весёлое беспечное выражение. Вроде получается. Но тут он всё портит. Сам подходит и обнимает меня. вот ноль, вот фаза — и все огни погасли Мне невыносимо от его рук, обхватывающих мои плечи. Но в то же время, я бы сидел так вечно: вдыхая прохладный запах его духов и чувствуя тепло кожи под футболкой. — Вить… Я ненавижу, когда меня так называют. Но я бы убил за то, чтобы снова и снова слышать это «вить», произносимое ванькиным тихим голосом. — Да? — шепчу в ответ. — Прости меня. Ладно? Я понимаю, всегда понимал, что всё неправильно делал. Ты не заслужил такого. Никто не заслужил. Сейчас он точно извиняется искренне. Не как тогда: на лавочке у моего подъезда. Тогда он делал это для себя. Чтобы мудаком в собственных глазах не выглядеть. Я чувствую: если он продолжит говорить — мне пизда. Я просто разрыдаюсь у него на плече как последняя сука. Поэтому торопливо бормочу в ответ: — Брось! Всё в порядке. Ты лучше всех и тебе не за что извиняться. Мы оба с ним знаем, что это не так. То есть, он правда лучше всех, но извиняться есть за что. Но это никому не поможет. И вот сейчас такой момент. Я понимаю, что могу поцеловать его, и он не отвернётся. Потому что мы как будто связаны общими переживаниями, эмоциями. Я отчётливо вижу, как наклоняюсь к его лицу и касаюсь сухих губ. Он медлит лишь мгновение и тут же отвечает мне. И вдруг всё становится таким далёким, ненужным. Представляю, но не делаю. Только сильнее утыкаюсь в его плечо, внутренне сотрясаясь от истерики. Ведь это, скорее всего, была моя последняя возможность его поцеловать. И я эту возможность добровольно п-р-о-е-б-а-л. Но мне не жалко. Был бы поцелуй, и что? Да хоть сотня их. Хоть секс. Это ничего бы не изменило в его отношении ко мне. Только бы добавило чувство вины перед Данькой и Лизой. Я дохуя устал чувствовать себя виноватым. Думаю, что Ваня тоже. В этом наши мысли, наверняка, совпадают.