Два билета в скандинавское лето

And there's nothing that I can do Except bury my love for you The brightness of the sun Will give me just enough To bury my love In the moondust

Билл во все глаза пялился на неподвижное тело Смауга, под которым стремительно расползалось багрово-красное пятно. Боумэн тем временем по очереди звонил в полицию и скорую. Кинув мобильник на кресло, стрелок обратился к Биллу: – Я сдамся за покушение. Или за убийство, если этот урод откинется. Их прервал полузадушенный хрип: Смауг неловко шарил руками вокруг себя. Боумэн подошёл и ногой отшвырнул нож подальше от распростёртого в кровавой луже Смауга. – Не дёргайся, змей! Иначе голову тебе прострелю. Тот и впрямь затих, закрыв глаза и уткнувшись лицом в пол. Судя по всему, потерял сознание. Боумэн повернулся к Биллу и кивнул на документы, которые тот по-прежнему прижимал к себе: – Свои бумаги можешь оставить на столе, если хочешь. Я их не трону. Пускай полиция в ваших делах разбирается. С этими словами он уселся на пол рядом с бездвижным телом Смауга, держа наготове пистолет. Замученного вида, небритый, помятый с длинными и грязными тёмными волосами, он молча уставился в одну точку, игнорируя Билла. Бросив опасливый взгляд на угрюмого вооруженного мужчину, Билл усиленно соображал, как лучше поступить. Хорошо, если полиция найдёт оригинал завещания самостоятельно, прямо в доме. Торину и его семье не придётся ничего доказывать и отвечать на неудобные вопросы, откуда вдруг у них взялся подлинник спустя столько времени. Поколебавшись, Билл положил на стол один экземпляр – с рукописной пометкой Торвальда Дуринссона «отправить Ларсу» – а второй свернул трубочкой и сунул за пазуху джемпера. Этот он отдаст Торину лично в руки, как и договаривались. – Слышь, парень, – хрипло окликнул его Боумэн, – держи. Билл едва поймал брошенный мужчиной предмет. Им оказался тяжёлый брелок и ключ зажигания. – Моя машина за воротами. Вали отсюда подальше, пока полиция не нагрянула. Тачку можешь бросить, где угодно. Она мне ближайшие лет десять не понадобится. – Спасибо, – искренне отозвался Билл, – удачи Вам. Это были единственные слова, которые ему довелось сказать Боумэну. Как был без обуви Билл стремглав бросился к выходу, запрыгнул в машину и рванул прочь. Над пустой дорогой, окаймленной лесом, разгорался тусклый рассвет. Начались какие-то пригороды. Билл остановил машину возле обочины и заглянул в первый попавшийся спортивный магазин. Скандинавская невозмутимость продавца пришлась как нельзя кстати, когда ранний покупатель заявился в магазин босиком и начал примерять кеды. Подобрав себе удобную обувь по размеру, Билл расплатился кредиткой, оформленной на Артура Ширвуда, которой снабдило его ведомство Грея. Билл вышел на улицу в новеньких кедах и нерешительно остановился, оглядываясь по сторонам – он благоразумно опасался снова садиться в машину, которую к этому времени могли объявить в розыск. И вот, пока он стоял и раздумывал, что предпринять, зазвонил телефон. Билл с неописуемой радостью увидел на экране входящий от Торина и не мешкая ответил на звонок: – Торин! Торин, я сейчас недалеко от Эребру, там такое было, ты не представляешь! – оживлённо затараторил в трубку Билл, собираясь пересказать невероятную хронику своих приключений. – Прошу прощения, мистер?.. – из трубки раздался молодой женский голос, говоривший по-английски, но с явным скандинавским акцентом. – Ширвуд Артур, – на автомате выдал Билл, не понимая что происходит. – Мистер Ширвуд, с Вами говорит полиция округа Эребру. Мы нашли Ваш номер в телефоне господина Дуринссона под именем «älskling»*. Мы вынуждены сообщить... нам очень жаль, но... на участке трассы Е18 Стокгольм-Эребру произошло лобовое столкновение. Грузовик компании «АЗОГ Транспортейшн», следовавший в Стокгольм, вынесло на встречную полосу, и он столкнулся с машиной, которую вёл господин Дуринссон. Водитель грузовика задержан нами до выяснения обстоятельств. Пока нет официальных комментариев, что послужило причиной аварии. В этой аварии господин Дуринссон... врачи скорой помощи сообщили, что травмы господина Дуринссона несовместимы с жизнью... Мы приносим глубочайшие соболезнования, мистер Ширвуд. В машине на заднем сидении находились племянники господина Дуринссона. Они также получили травмы и доставлены в больницу, но их жизням сейчас ничего не угрожает. «Трасса. Грузовик. Авария. Соболезнования» – каждое слово обрушивалось, точно удар молота по черепу, разбивая его на мелкие острые осколки, впивавшиеся в мозг. – Мистер Ширвуд? – взволнованно позвал голос. – Вы приедете на опознание? Билл молча положил трубку. Голова кружилась, и мир безнадёжно расплывался в этом водовороте. Он попытался вдохнуть, но горло и грудь сдавила непосильная свинцовая тяжесть. Возникло странное чувство, будто он застыл в вакууме, а реальность хаотично несётся мимо, отдельно от него. Он не помнил, как потерянно шёл вдоль трассы, глядя в никуда, как его заметила и подвезла молодая пара туристов, ехавших на арендованной машине в аэропорт Арланда. Билл купил прямой билет до Лондона, успешно прошёл паспортный контроль по своим подставным документам и оказался в зоне вылета. Окутывавший его туман болезненной отстранённости в эту минуту рассеялся, и острое осознание тут же накрыло его неопровержимой неизбежностью. Билла замутило от отчаяния и ужаса. Спешно закрывшись в туалете, он схватился за стены кабинки, пытаясь устоять на ногах. Перед глазами всё плыло, в ушах звенело, к горлу подкатила тошнота. Сдержаться не удалось: скорчившись над унитазом, он вцепился в ледяной обод, и последующие минут десять его нещадно рвало и трясло от безудержных рыданий. Стоя на коленях, Билл захлёбывался слезами, давился воздухом, отплёвываясь и утираясь рукавом. Постепенно истерика отступила. Совершенно обессиленный, он кое-как поднялся с пола, умылся холодной водой и, пошатываясь, побрёл через полупустой зал к своему гейту. Рухнув на сидение, он закрыл раскрасневшиеся глаза и погрузился в болезненное оцепенение, придавленный глухим отчаянием. Телефон надрывался от звонков, но Билл не хотел ни с кем разговаривать. Он всё уже слышал. И не хотел слышать это снова и снова от разных людей. Что он мог сказать? Разве слова способны передать хоть жалкую тень той чудовищной боли, что разрывала его на части? Он даже не был уверен что в принципе способен сейчас говорить, охрипнув и потеряв голос от рыданий. Нервное напряжение вскоре сделало своё дело – он провалился в тревожную дремоту. И в этом полусне ему чудился Торин, весь в крови, как в первый день их встречи. Его разбудила сотрудница аэропорта и вежливо попросила пройти на посадку. Он толком не запомнил ни самого полёта, ни многолюдного лондонского Хитроу. Всё текло мимо него в сером мареве. Билл двигался по инерции, вместе с толпой, сел в первый попавшийся кэб, на автомате продиктовал адрес. И только оказавшись дома, он огляделся, возвращаясь в жуткую реальность. Дом встретил его равнодушной пустотой. Здесь ничего не напоминало о Торине, но он всё ещё чувствовал невесомые отголоски его присутствия. Как будто эхо другой жизни. Всё будет немилосердно обжигать, к чему ни притронься: кружка, из которой тот пил, полотенце, которым заматывал длинные волнистые волосы, постельное бельё, на котором они вместе спали. При этом Билл так и не удосужился сделать ни одной совместной фотографии. Даже фотографии нет, что за ёбаная несправедливость! Ничего нет. Ничего! Всё, что осталось у Билла – воспоминания. Неосязаемые мысленные образы. Словно Торина никогда и не существовало в реальности. И, действительно, чем теперь воспоминания о том, что происходило на самом деле, отличаются от нелепой фантазии или случайного сна? Чем, в таком случае, вся жизнь отличается от сна?! Мерзкого, непредсказуемого, обрывающегося безжалостно и внезапно? Билл никогда не любил крепкий алкоголь. Но сейчас не мог прожить без него и дня. Разворошив отцовские запасы, он безоглядно запил и теперь редко бывал трезвым. Ему всё не давал покоя вопрос: почему изо всех миллиардов людей в мире ему угораздило влюбиться именно в То... того самого человека. Произносить его имя даже в мыслях было невыносимо. И, терзаясь этими неразрешимыми сожалениями, он целенаправленно пил до потери способности соображать. Помогало ненадолго. И следующим вечером приходилось доставать очередную бутылку и снова заглушать неумолимый внутренний голос. Устав от периодических звонков на мобильный, он сменил номер телефона. Воцарилось долгожданное молчание. Теперь он бродил в захламлённом полумраке дома как неприкаянный призрак. Ему мучительно хотелось раствориться в тишине и сумраке дома, покрыться пылью, впитаться в обивку дивана, потеряться в складках штор, слиться с тенями. Исчезнуть безмолвно и бесследно. Так бы, вероятно, и случилось, если б не прозаическая необходимость выползать временами из своей норы за едой и сигаретами. Однажды его навестил мистер Грей. С тревогой оглядев встретившего его на пороге исхудавшего и небритого Билла, с немытыми волосами и нездоровым блеском в глазах, мистер Грей как бы невзначай предложил: – Может тебе стоит съездить в Швецию? Я слышал, Диана Дуринссон пыталась позвать тебя в гости. – Вон отсюда, – жёстко отрезал Билл, твёрдой рукой указав на дверь.