Прыжок Веры

На востоке занимался рассвет под раздиравшие прохладный воздух крики чаек. Близилась к концу выматывающая ночь, за которую они успели покрыть почти полгорода, удаляясь, как мог судить Колин, прочь от Золотого Рога и башни Галаты. — Куда мы направляемся? — спросил он, задыхаясь. — К моему другу Ковальски, — ответили ему. — Он кузнец? — С чего ты взял? — «Ковальски» с польского означает «кузнец». Юноша чуть обернулся и криво улыбнулся. — Не кузнец. Хотя кузнец нам бы не помешал. Заведя Колина в очередной тупик, он раздраженно запустил руку под лиф, выдернул из-под него аккуратный сверток, имитирующий женскую грудь, и замысловато постучал в невзрачную деревянную дверь. Шаровары его были грязны, запылившись во время побега, глухой лиф с длинными рукавами лип к взмокшей коже, хитрая прическа растрепалась. На боку алела рана с торчащим из нее обломанным у самого отверстия древком. Значит, ему не почудилось… Хотя Колин старался убедить себя в обратном — что ни раны, ни янычаров, ни смерти братьев Шоу… Ничего не было. Юноша оттолкнул его, подставив себя под удар, и лук все же нашел свою цель. Колин корил себя, что ничем не попытался помочь... Но что он мог? Он совершенно не представлял, как быть с такими опасными ранами. Да и времени останавливаться у них не было. С тяжелым сердцем он привалился спиной к стене, переводя дух. Его безымянный спаситель постучал снова — на этот раз громче, и сдернул ткань, до сих пор скрывавшую лицо и мешавшую дышать. Наконец за дверью послышались шаги, и им открыли. На пороге стоял невысокий пухлый бородатый мужчина. Он сонно зевнул, не сразу сообразив, кого принесло в такую рань. Продрав глаза, он громко охнул и посторонился, чтобы впустить незваных гостей в дом. Они оказались в небольшой неприбранной комнатке среди покосившихся стеллажей и ящиков. Ковальски выглянул напоследок на улицу, прежде чем торопливо запереть дверь на несколько засовов. — Мастер Эзра, — пробормотал он, внимательно осматривая юношу. Тот устало опустился на один из перевернутых ящиков, зажав ладонью рану. — Воды, Якоб. И чистые повязки, — выдохнул Эзра, бросил под ноги сверток, и, откинув голову на грубую каменную кладку, прикрыл глаза. Колину показалось, что Эзра, имя которого наконец узнал, потерял сознание на пару минут. Однако стоило Якобу вернуться с водой, как тот распахнул глаза и забрал кувшин. Набрав воды, он прополоскал рот и сплюнул прямо на пол. — Отведем тебя наверх и посмотрим рану, — распорядился он. Эзра отрешенно кивнул в знак согласия и протянул кувшин Колину. Эзра был слаб, отдав все силы на то, чтобы оторваться от погони, но все еще мог самостоятельно стоять на ногах, хотя рана выглядела плохо. Она непрерывно кровила; видимо во время бега обломок стрелы постоянно шевелился внутри, тревожа поврежденную плоть. На взгляд Колина, выстрел не должен был задеть внутренние органы, но большая сила турецкого лука сумела вогнать в тело стрелу слишком глубоко. Колин в одиночку закинул руку Эзры себе на плечо и, придерживая за торс, помог подняться на верхний этаж. Прежде чем уложить его на кровать в маленькой и чистой, почти лишенной мебели спальне, Якоб придирчиво оглядел бок Эзры со спины. Прощупывая плоть, он печально вздохнул: — Глубоко вошел, но не насквозь. Сказав это, он оставил их и умчался вниз. Недоумевая, как в данный момент помочь, Колин присел на край постели и взял Эзру за левую руку. В том месте, где положено носить кольцо, он заметил застарелый шрам от ожога, опоясывающий безымянный палец. — Спасибо, что спас меня, — сказал он, на что в ответ получил кривую вымученную улыбку. — Не благодари. Мне следовало убить тебя, — мрачно пошутил Эзра, неуклюже укладываясь на подушках. Колин подавил нервный смешок, не приняв всерьез предостережение. Он свято верил, что rakkase девушка, был очарован, даже грезил ей, пока томился в спальне и гадал, что происходит между ней и Лэнгдоном… Как легко его и братьев Шоу удалось обвести вокруг пальца. Сейчас в спокойной обстановке и больше не страшась не дожить до рассвета, Колин смог впервые рассмотреть Эзру. Неприятный холодок прошелся по спине, когда он представил, как тот, пронзенный стрелой, благодаря лишь воле к жизни сумел вытащить их из лап янычаров. Полупрозрачная ткань, прятавшая нижнюю часть лица, исчезла, и теперь Эзру невозможно было спутать с девушкой, видя широкие острые скулы, прямой подбородок и впалые щеки, лишенные женственной мягкости. Он был худым и жилистым, как охотничьи псы, способные гнать добычу без продыху несколько миль подряд. И все же женская одежда не смотрелась на нем неуместно, а подчеркивала то, что не могло отразить просторное мужское одеяние, будто была красивой оберткой, деталью, расставляющей акценты. Он был готов обманываться, и как же просто оказалось его провести. Заставить поверить в то, что ему предлагают, и не искать подвоха. Якоб вернулся с пыльной уже початой бутылкой и большим холщовым свертком, в котором с металлическим звоном ударялись друг о друга предметы. Устроив все на кровати, он развернул сверток, и Колин увидел несколько длинных тонкогубых щипцов, запечатанные деревянными пробками и воском фиалы, нож с тонким лезвием, толстый кожаный ремень и иглы. Некоторые из них по размеру походили не на иглы вовсе, а на вязальные спицы; другие представляли собой уплощенные дуги. Если бы Колин не знал, что Якоб будет доставать из Эзры стрелу, то решил бы, что тот собирался его пытать. — Вам уже приходилось делать подобное раньше? — настороженно спросил он. Эзра красноречиво фыркнул, и Якоб с грустью взглянул на Колина. — К моему величайшему сожалению — да. — Повезло, что не в живот, я увернулся, — прокомментировал Эзра, приподняв голову, чтобы наблюдать за действиям Якоба. Помогая себе ножом, тот откупорил один из фиалов и сунул его под нос Эзры. — Дыши, — велел он. — Что это? — с сомнением спросил Эзра и покосился на фиал. — Нюхательная соль. Когда Эзра послушно сделал несколько глубоких вдохов, пришла очередь пыльной бутылки. В ней оказалось белое вино. Проследив, чтобы тот выпил полный стакан, Якоб и сам отхлебнул из бутылки. — Что случилось со стрелком? — спросил он. Колину показалось, что Якоб спрашивал не из любопытства, а чтобы отвлечь своего пациента от гнетущего ожидания скорых болезненных ощущений. Поморщившись, Эзра потянулся к волосам, ощупал пряди и выдернул тонкий четырехгранный стилет с тупыми гранями, но острым шипом на конце. Рукоять украшали дорогие каменья и гравировка. Колину сегодня приходилось видеть точно такой же, только мельком. Эзра молча бросил оружие на кровать рядом с собой. — Его брат-близнец остался в горле лучника, — с сожалением объяснил он. — Грязная работа, — вынес вердикт Якоб, бросив взгляд на смертельно опасную шпильку для волос. — При всем желании, но… — Эзра красноречиво кивнул на торчащий обломок древка. — Нас могли убить, задержись мы чуть дольше. Тут внимание Якоба, наконец, привлек Колин, словно он только сейчас осознал, что вместе с Эзрой пришел кто-то еще. — Кто твой спутник? — спросил Якоб и склонился над раной, чтобы осмотреть. Руки в это время он протирал пахнущей смолой тряпицей, до этого смоченной содержимым одного из фиалов. «Терпентинное масло», — догадался Колин. — Венгерский переводчик, — объяснил Эзра. Он сам потянулся к разложенному содержимому свертка и взял ремень. — Тебя могут найти по нему, — с беспокойством предупредил Якоб. — Я могу купить его у тебя. Потом продам на черном рынке. — Я буду по нему скучать, — притворно вздохнул Эзра и тут же болезненно зажмурился, когда Якоб стал ощупывать израненную плоть. — Закуси, — велел тот, и Эзра послушно зажал кожаную полоску между зубов. Не смотря на своего пациента, Якоб надавил на рану сильнее, ощупывая деревянное древко и пачкая пальцы в крови. Эзра глухо застонал от боли, кусая кромку ремня. Походивший на миролюбивого улыбчивого торговца, Якоб хладнокровно и уверенно исследовал поврежденную плоть, будто успел повидать за свою жизнь немало ужасных и болезненных травм, что теперь его сложно было испугать или удивить. Колин с затаенным ужасом наблюдал, как обработанные терпентинным маслом пухлые пальцы едва ли не проникали под кожу внутрь раны, и его замутило. Он чуть было сам не застонал, пусть и не представляя, какую боль испытывал Эзра. Наконец Якоб закончил, и Колин с облегчением выдохнул, хотя самое страшное в этой болезненной операции было еще впереди. Он оторопело взглянул на посеревшее от боли лицо Эзры — тот лежал, переводя дыхание и крепко зажмурив глаза. Как не пытался он храбриться, но на лице его застыла мученическая гримаса: челюсти были плотно сжаты, а зубы намертво вонзились в ремень. Якоб оттолкнул стилет подальше, чтобы Эзра не задел его ненароком, и тот вновь откинулся на подушку, приготовившись к экзекуции. — Вы ведь понимаете турецкий, как я понял? — внезапно спросил он Колина. Тот кивнул. — Это будет неприятное зрелище. Вы можете либо выйти и подождать внизу, пока я не закончу, либо помочь. Колин тяжело сглотнул. — Что я должен делать? — Говорить, — просто ответил Якоб с легкой полуулыбкой, совершенно не вязавшейся с тем, чему он собирался подвергнуть Эзру через несколько минут. Он взял пару плоских отполированных деревянных спиц-дуг и стал протирать их все той же тряпицей. — Просто говорите. Что угодно. Рассказывайте истории, только громко. Потому что он будет кричать, — Якоб кивнул на с удивлением покосившегося на них Эзру. — Пусть он отвлечется на ваш голос. Колин согласно закивал, облизал губы, судорожно соображая, о чем говорить. — Держите его ноги, — велел Якоб. Колин опрометью подскочил к кровати и надавил на бедра Эзры, прижимая их к постели. Не давая им обоим даже малейшего шанса, чтобы собраться с мыслями, Якоб приложил дугу у самого края между окровавленной плотью и древком. Эзра зашипел сквозь ремень, но это не смутило Якоба — он хладнокровно протолкнул дугу, не превосходящую ширины древка, глубже. Колин надеялся, что на этом все и закончится, но тот взял вторую дугу и ввел ее с противоположной стороны, так что Эзра громко взвыл. Не отводя взгляда от раны, Якоб потянул концы дуг от древка, расширяя отверстие, а потом обратился к Колину: — Держи их так, не смыкай. А ты, — это уже Эзре, — не дергайся, иначе будет больнее. Колин опасливо отпустил бедра, боясь, что Эзра взбрыкнет, но тот послушно вжался в постель и часто задышал. После того, как Колин взялся за дуги, Якоб выбрал щипцы, придирчиво взвесил на руке инструмент. Встав коленями на кровать, чтобы оказаться выше и было сподручнее, он твердо ухватил щипцами кончик древка и потащил на себя. Эзра еще крепче впился зубами в кожаную полоску, едва не прокусывая ее от боли. Древко отчаянно сопротивлялось, но все же сдвинулось на полдюйма. От ужаса происходящего Колина замутило; он казалось растерял все слова, позабыв о просьбе Якоба. — Sì traviato è 'l folle mio desio a seguitar costei, che 'n fuga è volta, — неожиданно даже для самого себя с напевом проговорил он по-итальянски, стараясь не сдвинуть дуги и неотрывно смотря на охваченное болезненной мукой лицо. — E de' lacci d'Amor leggiera, e sciolta vola dinanzi al lento correr mio…* — продолжил он сонет. Якоб даже виду не подал, когда Колин начал читать на чужом языке. С максимальной осторожностью Якоб тянул неподатливое древко, стараясь не качать его, полагая, что расширяющих отверстие дуг окажется достаточно. На лбу Эзры выступила испарина, над бровями к вискам сползали капли пота, и Колину казалось, что он заметил, как под ресницами влажно блеснули слезы. Голос Колина сливался с глубоким сбитым дыханием Эзры, иногда срывающимся на тихий рык, приглушенный ремнем. Колин не замолкал ни на секунду — за одним сонетом шел следующий, когда-то давно заученные слова отскакивали от зубов. Он произносил их не задумываясь — они словно по собственной воле слетали с его губ, сливаясь в едином ритме. Каждый дюйм причинял Эзре муку, Колин отчетливо видел это, а древко казалось не имело конца, будто принадлежало не стреле, а копью. И лишь когда во рту пересохло, а в горле запершило от сонетов Петрарки, Якоб осторожно вынул древко, стараясь не причинить лишней боли. От облегчения Колин замолчал. Внезапно наступившую тишину прерывало тяжелее дыхание Эзры сквозь плотно стиснутые зубы и ремень. Он протянул дрожащую руку и вытащил кожаный ремень, не давший прикусить язык или раскрошить друг о друга зубы. — Перерыв, — сглотнув, едва слышно попросил Эзра. Якоб согласно кивнул и тут же резко замотал головой, когда Колин едва не вытащил следом за древком дуги-спицы. — Оставь их на месте! Взглянув еще раз на древко, Колин понял, в чем дело, и почему лицо Якоба так напряжено: в руке тот держал лишь кусок дерева. Металлический наконечник остался внутри. Якоб набрал неполную чашу вина, чтобы не расплескать, и приложил ее к сухим покрасневшим губам Эзры. Напившись, тот с низким стоном откинулся на пропоченую подушку, закрыв глаза и глубоко и медленно дыша через нос. — Наконечник… — глухо проговорил Колин, наблюдая за тем, как Якоб разглядывает один из принесенных инструментов. Ему еще не доводилось видеть такой — тонкий и длинный, полый внутри, похожий на разрезанную вдоль металлическую трубку, в которую вставлялся винтовой механизм. — Все еще во мне, — сипло объяснил Эзра, опередив Якоба. — Солдаты часто сажают их на пчелиный воск… Чтобы тот растаял от тепла, и наконечник застрял внутри. — И что же делать? — Терпеть, — мрачно посулил Якоб. Он протер трубку терпентинным маслом и ввел в кровоточащее отверстие вдоль дуг. От боли кусая ремень, Эзра скомкал в ладонях расшитое нитями покрывало и взбрыкнул ногами, пока Якоб проталкивал трубку глубже. Он мучительно долго пытался нащупать среди поврежденной плоти маленький железный наконечник. Рана обильно кровоточила, отзываясь на вторжение. Якоб вкрутил винт, расширив трубку, так что нижние лепестки разошлись. Эзра зашипел. Наконец лицо Якоба озарилось облегчением, когда он все же наткнулся на наконечник. Он выкрутил винт, потянул трубку назад… и разочарованно вздохнул. До этого он действовал с непроницаемым лицом, но сейчас, отвлекшись от раны, Колин заметил на его лице бисеринки пота, выступившие от напряжения. — Еще раз. — Якоб вкрул винт обратно и вновь плавно надавил, чтобы вслепую зацепить наконечник. Сглотнув слюну, Эзра шумно выдохнул. Руки Колина окаменели, удерживая дуги неподвижно. Он так и не отпустил их и не прекратил твердить раз за разом одни и те же сонеты, стараясь не смотреть на истерзанный бок, но при этом не находя сил отвести взгляд. — Ты молодец, мальчик мой, — подбодрил Якоб, ухватившись за наконечник. Эзра протяжно застонал на одной ноте, когда тот стал раскачивать инструмент. Крови не было видно: рану надежно заткнула трубка. Колин молился про себя, чтобы все скорее закончилось, потому что не мог больше выносить этого, как не могли и Якоб с Эзрой. Последний побелел, как полотно. Он обливался холодным потом, ноги мелко, бессильно подрагивали. Даже самого стойкого человека сломила бы подобная процедура, и где-то в глубине души Колин жалел, что Эзра не лишился чувств и вынужден переносить все в сознании. Достаточно раскачав инструмент в кровавом месиве, Якоб стал тащить трубку наверх сведенной от натуги кистью и с пугающим влажным звуком вытащил ее. На конце, как на древке, сидел наконечник. Из раны тут же начала обильно сочиться кровь. Якоб бережно отер ее, хотя та продолжала выходить медленными толчками, обработал отверстие все тем же терпентинным маслом и залил остатками белого вина, чтобы рана не загноилась. Вымазанный кровью наконечник пугающе лежал поверх свертка с инструментами. Колин с отвращением косился на него, некоторое время назад еще сидевшего глубоко в человеческой плоти. Он имел вид обычного шипа. Велев Колину спускаться вниз, Якоб остался с Эзрой, чтобы перевязать рану и срезать с него одежду танцовщицы. — В некотором роде Эзре даже повезло, что наконечник был бронебойным, предназначенным для проникновения между доспехами, — поведал Якоб, присоединившись к Колину в небольшой комнате, служившей, судя по всему, одновременно неким подобием европейской гостиной и кухни. Колин угрюмо взглянул на него и без приглашения устало опустился на одну из широких подушек, лежащих на ковре. Якоб кулем кинул изрезанную одежду в потухшее чрево камина и положил на стол украшенный камнями стилет, который забрал у Эзры. Вытащив из резного шкафчика винную бутылку, он стер с нее пыль окровавленными пальцами и выдернул пробку. — Будь он с зазубринами, пришлось бы выдирать вместе с плотью, — объяснил он и протянул бутылку. Колин взглянул на него ничего не выражающим взглядом и кивнул. Он принял бутылку, сделал щедрый глоток, чтобы промочить пересохшее горло и закашлялся. — Он будет жить? — не своим голосом спросил Колин, наблюдая за тем, как Якоб растапливает камин. Через некоторое время в воздухе повис разъедающий глаза дым от горелой ткани. Вместо того, чтобы открыть окно и проветрить комнату, Якоб разжег курительницу, надеясь перебить неприятный удушливый запах. — Придется, — фыркнул Якоб. Обернувшись, он с теплом и грустью посмотрел Колину в глаза. — Спасибо. Ты очень помог. — А потом, будто опомнившись, добавил: — Что ты читал и на каком это языке? — Это сонеты, — объяснил Колин, вертя в руках грязную бутылку. — Они на итальянском. Когда я путешествовал и изучал языки, то выучил парочку… чтобы очаровывать девушек. — Заметив лукавый взгляд Якоба, он смущенно объяснил: — Это первое, что пришло мне на ум. Колин замолчал, задумчиво разглядывая кровавые разводы на стекле. От зажженной курительницы вился тонкой струйкой дым под самый потолок, и тлеющие травы наполняли комнату сладковатым ароматом, смешивающимся с запахом гари. — Думаете, ему помогло то, что?.. — неохотно спросил Колин, взглянув на широколицего Якоба. — Что ты читал любовные сонеты, пока я извлекал стрелу? — договорил за него Якоб. Без тени насмешки он поджал губы, задумавшись и сощурив глаза — темные, похожие на блестящие спинки жесткокрылых жуков. — Не могу сказать наверняка. Ответить на это способен только Эзра. Но лишним это определенно не было. Несмотря на начало дня, Колин забылся сном после вина и полной опасностей ночи, выжавшей из него все соки. Никогда в жизни за все двадцать восемь лет с ним не приключалось ничего подобного. Пусть он и путешествовал по Европе в одиночестве и почти безоружным, самое страшное, что с ним случалось прежде — это кража денег и скромного имущества. Мысли не отпускали Колина, не позволяя поддаться спасительному сну, он не переставал задаваться вопросом: почему все это произошло? Только сейчас, находясь в безопасности, Колин с болезненной тоской воскресил в мыслях образы братьев Шоу. Генри и Лэнгдон мертвы после полученных ран, в этом нет сомнений. Возможно Лэнгдон был немного заносчив и самонадеян, но все же нравился Колину, а Генри, строгий и правильный, так и вовсе завоевал его полное расположение. Они были хорошими людьми, несправедливо оказавшимися меж двух огней — Венгрией и Османской империей, — и лишь из-за этого злой рок оборвал их жизни столь рано. В Буде Генри ждала с ребенком на руках молодая жена, которая скорее всего никогда не узнает, что произошло с ее супругом. Только если… кто-нибудь не донесет весть о трагической кончине венгерских послов ко двору короля Владислава Ягеллона. И единственным человеком, располагающим информацией (да и то далеко не полной), был Колин, который не знал, сумеет ли остаться в живых по прошествии нескольких дней или последует за Генри и Лэнгдоном в мир иной. Эзра, так ловко сумевший ускользнуть от янычаров, даже невзирая на обузу в лице Колина… У него наверняка имелись ответы на вопросы, которые Колин твердо решил озвучить, когда тот придет в себя после операции и будет в состоянии выслушать. Десятки, сотни мыслей раздирали голову… Зачем потребовался этот маскарад? Почему Эзра, переодетый в танцовщицу, пришел в их дом с оружием, искусно спрятанным в прическе? Кого он хотел убить или, наоборот, защитить? «Мне следовало убить тебя.» Колин отчетливо помнил, как Эзра это сказал. Что, если он не шутил? Эзру с менестрелем привел султанский янычар. А после его братья по оружию убили всех, кроме него и Эзры. Если тот связан с янычарами, то почему они преследовали его, пытаясь убить? Почему Эзра спас Колина? Колин хорошо слышал, как перед смертью менестрель выкрикнул: — Это ловушка! Пришли янычары! Выходит, что их с Эзрой предали. А сразу после убийства Генри капитан янычаров отдал распоряжение убить остальных. Послал ли капитана султан или замешан кто-то другой? Измотанному и запутавшемуся Колину с трудом удалось уснуть, увязнув с головой в фактах, которые не подходили друг к другу, каким боком их не прилаживай. Пробудился он ближе к вечеру, когда очередная, равнодушная до людских бед ночь неотвратимо опускалась на Константинополь. Не успел он подняться с кровати, как хозяин дома сам пришел проведать гостя. — Отдохнул? — участливо спросил тот и представился, хотя Колину уже было прекрасно известно его имя: — Меня зовут Якоб. — Колин, — произнес он в ответ, неловко поднявшись и сев в постели. — Эзра сказал, что ты венгерский посол. — Переводчик, — поправил Колин, поморщившись при воспоминаниях о прошлом вечере как от физической боли. — Верно, — глубокомысленно согласился тот. — Откуда же ты знаешь турецкий? — Когда я путешествовал по Европе, то общался с турецкими купцами, — честно ответил Колин. — Путешествовал один? — задумчиво спросил Якоб, и тот кивнул. — Значит умеешь стоять за себя. Колин пытался понять, к чему он клонит. — Мне жаль, что с вами это произошло, Колин, но здесь вам опасно оставаться, — серьезно поведал Якоб, умудряясь сохранять в голосе благодушие. Колин понимающе покивал головой. Ему следовало догадаться. В этом доме действительно не следовало задерживаться надолго. Только сначала он обязан все разузнать у Эзры, прежде чем покинуть дом радушного хозяина, которого не хотелось подставить своим присутствием. — Как вы познакомились? — вдруг спросил Якоб. — Он выбросил меня из окна, а потом скинул с крыши в телегу с сеном, — с неожиданной легкостью ответил Колин — уголки его рта дрогнули, расползаясь в едва различимой улыбке. Якоб расхохотался, обнажая ряд зубов, и его глаза задорно блеснули в свете мерцающих ламп. — Он спас мне жизнь, — добавил Колин с грустью, вновь видя перед глазами братьев Шоу и жестокую резню в самом центре Константинополя вблизи мечетей и дворца Топкапы. — Я должен увидеть Эзру, — решительно заявил он. — Когда он будет в состоянии поговорить. Якоб понимающе кивнул, пытливо посмотрев на него. — Не могу сказать, что ему лучше, но и хуже тоже не стало, — задумчиво поведал он, будто сам не верил своим словам. Он отступил к двери и, прежде чем выйти, обернулся на самом пороге и добавил: — Спускайся на ужин. Потом можешь проведать его, — разрешил Якоб.

***

После сытного ужина переживший стресс организм, наконец, расслабился, и Колин, отчаянно зевая, вновь почувствовал сонливость, с которой пытался бороться. Как и обещал, Якоб проводил его к комнате, где они положили Эзру. — Думаю, вам лучше поговорить наедине, а я пока закрою лавку. Если понадоблюсь, то я буду внизу, — распорядился Якоб, оставив Колина на темной лестничной площадке перед дверью. Прежде чем войти, Колин тихо, но уверенно постучал и не услышал возражений на свое вторжение. Эзра лежал на постели, под спину было подоткнуто несколько подушек, чтобы принять полусидячее положение. Он был накрыт легким одеялом, скрывающим от глаз перебинтованную талию. Распущенные густо-черные волосы разметались по подушке, вьющиеся концы прядей липли к плечам и шее, сухая корка обметала запекшиеся губы. — Поможешь? — с легкой полуулыбкой спросил Эзра, указав на пол. Колин заметил глиняную миску с водой, в которой плавала губка, и согласно кивнул. Подойдя к кровати, он поднял миску, сел и устроил ее на коленях. Выудив губку из воды и отжав лишнюю воду с мелодичным журчанием, Колин поднес ее к губам Эзры, чтобы смочить пересохшую кожу. Лишь Колин отвел руку, как Эзра медленно облизал нижнюю губу, на которой остался влажный след, и вновь улыбнулся. — Спасибо. Колин молча окунул губку обратно в миску, чтобы ополоснуть. На этот раз он обтер лоб, виски, нос, блестевшие от пота, после перешел на крепкую шею, плечи и грудь, непокрытые одеялом. — Как?.. — без лишних слов спросил Колин, кивнув в направлении талии, перетянутой полосками бинтов. — Бывало и хуже, — беспечно признался Эзра и чуть поморщился, пытаясь принять более вертикальное положение. — Меня зовут Эзра, как ты уже понял. А тебя — Колин, Якоб сказал мне. То, что ты читал... — Это сонеты на итальянском, — опередил его с ответом Колин, надеясь, что ему не придется пояснять их содержание. — Красиво, — отметил Эзра. — Вначале я пытался разобрать знакомые слова и даже ненадолго отвлекся от засунутых в меня щипцов, — со смешком признался он, наблюдая из-под полуопущенных век. Колин, чуть прищурив глаза, испытующе смотрел в ответ, будто оценивал его состояние. — У тебя есть ко мне вопросы, — признал Эзра, не выдержав направленный на него хмурый взгляд. Колин громко хмыкнул. — И не один. — Я готов выслушать и дать ответы, если это будет в моей власти. Колин на минуту задумался, пожевывая нижнюю губу и выбирая, с чего лучше начать и какой вопрос важнее. Но тут он ярко вспомнил, как Эзра вытолкнул его в окно, во что тот был одет. Колин свесил голову набок. — К чему был весь этот маскарад? — спросил он. — Пожалуй, этим всеобъемлющим вопросом мы можем и ограничиться, — усмехнулся Эзра. Он явно был младше Колина, предположительно лет на семь, но силой и выдержкой ни в чем не уступал. Скорее даже наоборот. То, как Эзра хладнокровно убил лучника одним метким броском, как не потерял голову перед лицом опасности, говорило об одном — за свою жизнь он успел повидать такое, о чем Колин мог читать только в книгах или слышать в песнях трактирных бардов о великих сражениях и венценосных походах. — Признаю, я не дервиш, переодетый в девушку, — иронично подметил Эзра, словно его планы с легкостью раскусили. — Скорее просто люблю танцевать. Колин в ответ поджал губы. Как он и полагал — добровольно ему ничего не будут рассказывать. Более того, его задевало, что Эзра находил уместными шутить в такой момент. Иного выхода нет, придется засыпать Эзру вопросами, чтобы добиться от него хоть каких-то объяснений. Колин уже был порядочно измотан за последние три дня, в которые ему с братьями Шоу приходилось блуждать в неведении из-за приема у султана и обещания Тарика вернуться к ним, которое тот так и не сдержал. Возможно, султан намеренно продержал их в неизвестности, пока не дождался подходящего момента, чтобы убить. Но, в отличие от требовательного Генри и эмоционального Лэнгдона, Колин был терпелив. — Я догадался, — благосклонно поддержал он, что далось ему нелегко. — Ты играючи убил того лучника. Эзра скептически вздернул бровь, будто Колин усомнился в его способностях. — Иначе он убил бы нас. — Это не отменяет того факта, что сделано все было профессионально, — не отступал Колин, готовя следующий вопрос. — Так кто же ты? Эзра промолчал, очевидно взвешивая ответ и думая, как много готов рассказать этому незнакомцу, оставшемуся в живых, потому что Эзра по воле судьбы нашел его раньше, чем янычары. — Ты прав, это был не первый человек, которого я убил, — перестав наконец кривить губы в улыбке, согласился Эзра. Колину ясно давали понять, что эта дверь была закрыта для него, но это не значило, что он не попытается пробиться сквозь нее. Он решил подойти с другой стороны. — Менестрель, который пришел с тобой. Это же он крикнул про ловушку? Кто за этим стоит, ты знаешь? Эзра опять улыбнулся, но на этот раз мягко, а не насмешливо или иронично, словно гордился им, и долгие годы обучения, которых не было, принесли свои плоды. — Почему янычары пришли убить нас? Почему именно мы? — после некоторой паузы с нажимом спросил Колин, улыбка Эзры вновь померкла. Он задумчиво вытянул руку вперед, окунул ладонь в миску, покоящуюся до сей поры на коленях Колина, поймал разбухшую губку и отжал ее под мерное журчание стекающей воды. — Нам поручили выполнить одно задание, — медленно поговорил Эзра. Отведя взгляд, он стал протирать влажной губкой покрытую темными волосками грудь и основание шеи, задевая мешающие длинные волосы. — Но нам не дали его закончить, потому что пришел капитан янычаров с небольшим гарнизоном и выполнил его за нас. Колин нахмурился, обдумывая сказанное, которое все равно мало что объясняло. За исключением того, что Эзра тоже пришел убить их. Он надеялся, что ослышался или ошибся с выводами, потому что тот слишком хладнокровно рассуждал об убийстве Шоу. Это неправильно… — Я ассасин, — раздельно проговорил Эзра. Закончив, он с тихим плеском бросил губку обратно в миску. Глаза Колина округлились. Его рот распахнулся, точно он собирался что-то сказать, но слова не шли на ум. В голове всплывали те крохи информации, что он знал об ассасинах. — Но ведь они жили несколько веков назад… Суровые воины, не знавшие страха. Колин представлял их равнодушными убийцами, вымуштрованными, не понимавшими слова «нет», с легкость готовыми отдать жизнь, если того требовала служба. Ему доводилось слышать, как по приказу наставника, желавшего продемонстрировать свою силу и мощь, ассасины беспрекословно подчинялись и спрыгивали со стен крепости, разбиваясь насмерть о камни. Эти безумства и покорность вселяли благоговейный ужас в крестоносцев. Но Эзра не был похож на фанатика, не имевшего своей воли. Он был энергичен и своеволен. И если бы Колин не был свидетелем того, с какой легкостью Эзра прикончил лучника, то никогда бы не подумал, что этот юноша способен на убийство. — Так значит, ты не шутил тогда? — осторожно взглянув на него, спросил Колин, все еще не готовый поверить. — Когда сказал, что следовало убить меня. Он чувствовал себя странно. Возможно, услышь Колин подобную новость вчера, то попытался бы сбежать, защититься от неясной угрозы… Однако сейчас мысли были сосредоточены лишь на одном — Эзра мог убить его, но не убил. Более того — вытащил из кровавой мясорубки, сохранив жизнь, провел за собой в ночи почти через половину Константинополя и позволил ступить на порог дома Якоба, которого легко могло поставить под удар лишь одно их присутствие. Колин был в ужасе от событий, свидетелем которых ему пришлось стать, но отчего-то сам Эзра не вызывал в нем паники. И именно это пугало больше всего остального. — Если бы не пришел капитан, — признался Эзра после некоторого молчания. Больше он не потешался. Его взгляд переменился, будто он повзрослел на несколько лет за одно мгновение. В самом начале разговора Колин и подумать не мог, что Эзра уступит и признается хоть в чем-нибудь. Сейчас же он предпочел бы не знать ничего вовсе. Ему сделалось физически плохо от услышанного и казалось, что к горлу подступают желчь и тошнота. Колин безрадостно поднял глаза на Эзру. Тот будто сам был не рад тому, что говорил. Он выглядел уставшим, словно жил в постоянном напряжении долгое время. «Он и жил, — понял Колин. — Сложно хоть на минуту почувствовать себя в безопасности, когда каждый день сталкиваешься со смертью. Когда сам несешь смерть». — Но ты не убил, — бесцветно напомнил он. Ему казалось диким то, с каким спокойствием он допускал мысль о собственной смерти, но, вопреки всему, это почти не трогало его. Сейчас Колин чувствовал лишь цепенящее опустошение. — Почему? Эзра с трудом приподнялся на подушках и, поморщившись, прижал ладонь к ране. Колину было неловко мучить его в таком состоянии вопросами, но он не мог уйти ни с чем. Другой возможности узнать правду у него не было — Якоб намекнул, что ему нельзя здесь задерживаться. Вряд ли в их планах было, чтобы Эзра покинул убежище вместе с Колином. — Ты сам сказал, что слышал про ловушку, — напомнил Эзра. — Мы… — он замешкался. — Мы с Каримом, вторым ассасином, который представился менестрелем, должны были убить вас. Всех троих. Колин судорожно сглотнул ком в горле. — Нам отдали приказ, чтобы мы тихо расправились с вами, — продолжил Эзра и вновь потянулся за губкой. — Возможно, капитану стало известно о нашей операции, и он пришел проверить, как выполнено задание, а после убить нас с Каримом. Но он пришел слишком рано — мы еще ничего не успели сделать. Потому и началось то сражение — он не собирался никого отпускать живыми. — Зачем же ему понадобилось убивать нас? — вновь горько повторил Колин, не отрывая взгляда от Эзры. — Нам сообщили, что на султана готовится покушение, — нехотя признался Эзра. Колин в недоумении уставился на него во все глаза и возмущенно фыркнул:. — Разве мы похожи на наемных убийц? Эзра обвел его внимательным взглядом, будто приценивался. — Нет, — наконец согласился он. — Но приказ есть приказ, мы не имели права ослушаться. Между ними вновь повисло тягостное молчание. Колин пытался сложить все факты в целостную картину, но что-то не давало ему покоя. Хоть Эзра и отвечал на его вопросы, он не мог взять в толк, что именно его беспокоило. Здесь что-то не сходилось. Конечно, этот капитан сорвал всю операцию ассасинам, но отчего Эзра все же спас его вместо того, чтобы бросить, обрекая на верную смерть? Ослушался, прихватив с собой бесполезного переводчика? Колин думал об ассасинах, не боявшихся смерти и готовых получить посмертие в раю, который им сулили заветы наставников, о чем писалось на страницах учебников истории. Именно это смущало его — Эзра не счел за честь сложить голову в неравной битве с янычарами, ослушался прямого приказа своего наставника. — Ты не захотел умирать, — подчеркнул Колин, озвучив свою мысль. Эзра фыркнул. — Конечно же я не захотел умирать. — Но султан... — Мы не подчиняемся султану, — жестко отрезал Эзра, прищурив глаза и явно начиная раздражаться из-за долгого разговора, вместо которого ему полагался покой. — Братство подчиняется только себе. То, что мы находимся в Константинополе, ничего не значит. Да, мы под покровительством султана, но мы не его наемники. Для этих целей у него есть янычары и собственная армия. Во время своей бурной речи он раздраженно приподнялся на локте, будто хотел дотянуться до Колина, но тут же упал назад. — Как и не все янычары могут подчиняться султану, — подметил Колин. Он не понимал, отчего сейчас ему так сложно было закрыть рот и перестать говорить, будто хотел достучаться до Эзры. Якоб сказал, что надолго остаться у него не получится, так что если Колин не вытрясет всю информацию… — Возможно, но тогда приказ исходил от кто-то из окружения султана, — нарушил молчание Эзра. — И этот кто-то не хочет мира между Османской империей и Венгрией. — Он хочет рассорить Баязида с Ягеллоном и с вами, — внезапно догадавшись, выпалил Колин. — Не будем исключать такой возможности, — подтвердил его догадку Эзра. Отставив миску на пол, Колин закрыл лицо ладонями и громко застонал. Воля случая, имперская прихоть — пять человек должны были расстаться с жизнями лишь потому, что кому-то мешают амбиции. Конечно же Колин знал и о более жестоких междоусобицах, знал, что правители не считают нижние сословия за живых людей, но никогда не оказывался в самом сердце кровавых распрей. — И последний вопрос, — сжалился Колин. За разговором он почти забыл об этом человеке, но не мог уйти, так и не затронув эту тему. — Кто такой Тарик? Эзра недоуменно уставился на него и даже перестал морщиться от тянущих болезненных ощущений. Его молодое красивое лицо разгладилось. — Тарик? — неверяще переспросил он. — Тарик, — повторил Колин. — Человек, что встретил нас в порту Золотого Рога и привел в тот дом. — Тарик Барлети и есть тот самый капитан янычаров, о котором я тебе все это время говорил! — взмахнув руками и тут же поморщившись, воскликнул Эзра. — Но…. — дыхание Колина перехватило. — Но ведь он же сказал, он… — Тарик выполнял приказ. Не принимай это на свой счет, — мрачно посоветовал Эзра. Колин не знал, почему ухватился за имя Тарика. До этой минуты он считал, что если и был человек, способный помочь ему во всем разобраться, — это был именно Тарик. Отчего-то ему казалось, что тот не был замешан в покушении. Он оставил с ними стражу, не запретившую покидать дом. Если бы Тарик хотел их убить, то скорее всего бы ограничил свободу. Но теперь, после того, что он узнал… Его мир, еще как-то пытавшийся собраться в единое целое, рассыпался в прах. Извинившись за долгие расспросы, Колин пожелал Эзре скорейшего выздоровления, невольно отметив, как тот с облегчением снова устроился на постели. Остаток вечера Колин мучительно обдумывал услышанное, пока к нему не пришел Якоб, и тут он, наконец, прозрел. Тот настаивал, что от него будет больше пользы, когда они окажутся сами по себе, а им будет безопаснее спрятаться в другом доме. Вдвоем. Что не мог взять в толк Колин — это как они выберутся за порог без угрозы быть схваченными патрульным отрядом. Ведь наверняка их ищут по всему городу, причем не только янычары Тарика, но и солдаты султана. Если османы умели считать, то должны были догадаться, что тело третьего гостя, переводчика братьев Шоу, так и не нашли. Зато обнаружили убитого менестреля, оказавшегося ассасином. Эзра настаивал, что османы без проблем догадались, кем тот был.

***

— Не спеши, не поднимайся резко, — предупредила Ребекка, стоило Грейвзу выйти из Анимуса. Привыкнув к регулярным сеансам, он научился быстрее возвращаться к действительности. Ребекка проводила занудные тесты всякий раз, когда Грейвз был дезориентирован дольше обычного, так что он старался выбраться из кресла как можно скорее. Хотя голова от услышанных разговоров у него изрядно трещала. — У нас гости, — с серьезным видом прошептал Шон, вгоняя Грейвза в ступор. — Надеюсь, это не тамплиеры? — А ты думаешь, мы бы благородно ждали, когда ты закончишь сессию в Анимусе, если бы они заявились? — фыркнул Шон. Ребекка адресовала ему осуждающий взгляд. — Тогда кто это? — развел он руками. — Криденс, — объяснила Ребекка, развернувшись в кресле. — Вы уже знакомы, насколько нам известно. Грейвз нахмурился, обернувшись через плечо, словно Криденс стоял у него за спиной. — Более или менее. — Он сейчас отсыпается. Потом можешь сказать «привет».

***

Никогда еще сеансы в Анимусе не прерывались так внезапно, как в этот раз. Когда вылетаешь спиной вперед через окно — не самое приятное ощущение, хотя это вовсе и не ты и тело не твое, но все ощущения как наяву. Грейвз сел на кушетке и ощупал поясницу: она была цела. Разве что неприятно зудела в месте предполагаемого удара несколько столетий назад. — Как прошел ваш сеанс, мистер Грейвз? — ассистентка возникла словно из ниоткуда, Грейвз подскочил от неожиданности. — Прекрасно, спасибо, — соврал он, потирая глаза. — Почему мы остановились? — О, сегодня небольшие неполадки в системе, — дежурная улыбка на лице девушки сменилась почти искренним сожалением, а затем вновь вернулась на место, — но послезавтра после обеда можно будет продолжить. — Хорошо, я зайду, — Грейвз поднялся, когда девушка вытащила из вены иглу с проходящим по ней препаратом. Обнимая планшет с записями, она отключила остальные контакты, окончательно разорвав связь с предком. Когда она окликнула его, Грейвз уже был около двери: — Симптомов «просачивания» еще не наблюдалось? — девушка занесла ручку над планшетом. Грейвз задумался на секунду, припоминая, отрицательно покачал головой. В ответ на это девушка что-то чиркнула на листе и попрощалась широкой улыбкой. Здание Абстерго Индастриз казалось островом совершенно иной жизни посреди огромной Филадельфии, хотя снаружи было сплошь из стекла и металла. Зайдя за угол и не обнаружив ни одной таблички «курить запрещено», Грейвз прикурил и с удовольствием затянулся. Мимо проезжали велосипедисты, проходили люди, спешившие по своим делам и просто прогуливающиеся, и совершенно не задумывались о том, кем были люди, благодаря которым они появились на свет. Мужчины и женщины, в их венах течет кровь простых рабочих, убийц и воров, путешественников, изобретателей, художников, многие из которых и представить не могли, что будет после них через множество веков. Размышления прервали две девушки, явно иностранки, улыбаясь, они остановились рядом. — Excusez-moi, parlez-vous français? Où se trouve le café le plus proche? — спросила одна из них, оглядываясь по сторонам. — Deux pâtés de maisons de là, il y a un Starbucks,** — Грейвз махнул рукой, задав направление. Он снова поднес сигарету ко рту, задержав в сантиметре. Он только что говорил по-французски? Более того, без труда понял сказанное, словно всю жизнь говорил на нем, хотя даже в школе его никогда не было в списке предметов. Осознание прервала одна деталь. Впереди, в проулке между домами стоял парень, низко натянув капюшон на лицо так, что был виден лишь подбородок. Расстояние было достаточно большим, но можно было с уверенностью сказать, что он смотрел прямо на Грейвза. Он наблюдал за ним, возможно с самого выхода из Абстерго. Спрятав руки в карманы черной толстовки и опираясь на стену, он не прятался и будто ждал, когда его заметят. Грейвз мог поклясться, что увидел улыбку прежде, чем автобус загородил вид. Сигарета истлела, когда мысли встали на место. Никто не говорил, что эффект просачивания влечет за собой зрительные галлюцинации.

***

— Ты шпионишь за мной? — Ждал, когда ты появишься. Ты ведь уже видел это? — парень заговорщически ухмыльнулся уголком рта, глянув чуть исподлобья. — Видел что? — в горле у Грейвза пересохло, и он глотнул чаю. Криденс усмехнулся, опустив глаза в стол. Они сидели в холле Абстерго, часть которого занимало небольшое кафе, всегда полупустое, и сейчас, кроме них, здесь находилась всего пара человек, не считая официантов. — Это не моя жизнь, а этого человека нет в живых уже несколько веков. — Но ты все видел и чувствовал. Что может быть более бесцеремонным, чем копаться в чужих воспоминаниях? — казалось, Криденса это забавляло, и он наслаждался реакцией. — Я не в ответе за чужие действия, это даже не я! — Грейвз пытался оправдаться, сам не понимая почему. — Но теперь это часть тебя, — Криденс резко протянул руку, ухватившись за его предплечье. Грейвз вырываться не спешил, не хотел привлекать к ним внимания. — Скажи, ты уже говорил на чужом языке, как на родном? Я видел тебя позавчера, могу поклясться, это был именно тот момент, — Криденс заговорщически припал к столу, не отпуская руки, будто знал, что чувствует собеседник. — Понятия не имею, о чем ты, — Грейвз высвободил руку и откинулся на спинку стула, стараясь напустить как можно более невозмутимый вид. — Пусть так, — не стал спорить тот, отстранившись, и глянул по сторонам, а заметив двух приближавшихся охранников, изменился в лице, — меня здесь не любят. Если ты останешься, они заберут у тебя все, и вся твоя жизнь будет принадлежать им. — Что? — Грейвз глянул на него как на сумасшедшего. — Что ты несешь? Криденс поднялся, не отводя глаз от охранников, сунул собеседнику в руку бумажку. — Если тебе дорога жизнь, найди меня, — сказал он без тени иронии глядя в глаза. — Спасибо за кофе. Он повернулся и двинулся к турникету, беззвучно перемахнул через него, оставив Грейвза в полном замешательстве. На клочке бумаги был наскоро начиркан адрес, которым после он, конечно же, так и не воспользовался.

***

В Убежище почти не существовало мест, где можно было уединиться и остаться одному. Верхний этаж, где большую часть времени проводила команда, был некогда производственным павильоном без внутренних перекрытий. Все располагалось в куче: зона с Анимусом, стенды Шона с картами и заметками, заваленные бумагами компьютерные столы и обеденный уголок. Которым никто не пользовался: из-за нехватки времени все ели прямо за работой. Нижний этаж — главный цех по всей видимости — пустовал, лишь на стеллажах громоздились коробки, а рядом с большими железными воротами был припаркован фургон. Ребекка и Шон за редким исключением спускались вниз, и потому Грейвз приходил сюда, когда хотел побыть один. А теперь Криденс был здесь. Нельзя сказать, что Грейвз его знал. Но именно он положил начало знакомству с современными ассасинами. Замерзнув и проголодавшись, он наконец решил подняться наверх. Криденс уже проснулся и что-то обсуждал с Шоном, показывая места на карте. — Грейвз вернулся, — передразнил Ребекку Шон, — только не вставай резко. — Осел, — буднично отозвалась она. Криденс вскинул голову. — Привет, Персиваль. Грейвз коротко кивнул, махнув рукой. Никто в Убежище не называл его по имени. Как объяснила Ребекка — ей на ум сразу приходили Грааль и король Артур. — Мы в Британии нормально относимся к любым странным именам, но… как насчет Перси? Или Перри? — предложил как-то Шон, на что в ответ услышал от «Перси» доходчивое объяснение, почему так делать не стоит. «Привет, Персиваль.» В груди тянуло ощущение, что ему следует начать светский разговор с человеком, которого он почти не знал, но отлично помнил. Ему казалось, что не только Криденс, но и остальные ждут его ответной реакции. Реагировать было непросто. — Как дела? Во внешнем мире. — Были бы лучше, если бы меня сейчас не разыскивало Абстерго, — кисло ответил Криденс. — Какое совпадение, добро пожаловать в клуб! — благодушно изрек Шон. — Уильям велел Криденсу отсидеться здесь, пока все не уляжется, — объяснила Ребекка. — Они ищут меня по тем же причинам, что и тебя. Воспоминания. Их что-то интересует в них. Мы не можем понять, что именно, зато я сбежал раньше, чем сами тамплиеры успели увидеть что-нибудь стоящее. — А еще потому, что ты ассасин, и они хотят убить тебя. — Спасибо, Шон. К удивлению Грейвза, Криденс улыбнулся. — Технически Криденс не был ассасином, когда тамплиеры начали изучать его память, — разъяснила Ребекка. — После того, как один из наших агентов в Абстерго дал Уильяму наводку, мы помогли Криденсу выбраться оттуда. — А потом с помощью Анимуса Ребекки я через эффект просачивания научился у Эзры паре трюков. Криденс ненадолго замолчал, прежде чем сказать: — Потому что я захотел проститься с прежней жизнью и стать ассасином. Его заявление было диаметрально противоположным тому, что испытывал сам Грейвз. Может, Криденс с готовностью и расстался с прошлым, но сам он все еще пытался цепляться за него. Наивно верил, что если покинуть Убежище, то все будет как прежде. — Есть еще кое-что, — предостерег Криденс. Грейвз насторожился. — Уильям догадывался, что тебе будет сложно принять происходящее. Поэтому он решил, что мое присутствие будет полезным для тебя, чтобы ты стал частью Братства. — Отлично, молодец, — Шон даже пару раз похлопал для наглядности. — Вот это я понимаю — секретная миссия! Сразу раскрыл все карты. Ошеломленный, Грейвз не мог собрать мысли даже в голове, не то, что ответить. Ребекка, против ожидания, смотрела с одобрением. — Я хочу строить наше общение на искренности, а не том, что мне отдали приказ завладеть доверием, — упрямо ответил Криденс. Шон картинно закатил глаза на последних словах. — А тебе отдали такой приказ? — Это было то малое, что Грейвз мог сейчас выдавить из себя в ответ. — Надеюсь, Абстерго никогда тебя не поймает, — не унимался Шон, — а иначе тамплиеры выкосят остатки ассасинов как инквизиция всех красивых европеек. — Если Уильям поручил это Криденсу, значит он в него верит, — заявила Ребекка. — Ты так думаешь, потому что не разбираешься в людях. С кем ты действительно можешь выстроить отношения — так это компьютерный код. Руководствуясь примером Колина, Грейвз не стал лезть в пикировки Ребекки и Шона, как и тот не становился между братьями Шоу. С Криденсом он всегда успеет поговорить позже. Особенно учитывая факт, что тот был здесь по большей части из-за него.