Оковы и плети

– Ваше скудоумие просто поражает, мисс Грейнджер. А бесталанность своими масштабами может сравниться лишь с высокомерием вашего бестолкового дружка Поттера и безмозглостью твердолобого Уизли. – Но… – Молчать! Как вы смеете перебивать, когда я пытаюсь донести до «лучшей» ученицы Хогвартса прописные истины, понятные даже самому тупому пуффендуйцу! Главное – сильное искреннее желание. Сосредоточьтесь, мисс Грейнджер! Не заставляйте меня думать, что Темный Лорд был прав насчет вам подобных! – Как вы можете… – Могу! Здесь только вы ничего не можете! Даже наколдовать простейший щит! И это одна из Золотого Трио? Надежда и опора магической Британии? Может, вам стоит подумать не о карьере в Министерстве магии, а о возвращении в мир маглов? Среди них вам самое место! Давайте, мисс Грейнджер! Злитесь! Пусть вас затопит ярость! Она поможет вам вытащить на поверхность вашу природную магию. Сосредоточьтесь! Не теряйте концентрацию! И атакуйте! – Да, профессор! Авада кедавра! Вздрогнув всем телом, Гермиона тихонько застонала от жуткой мигрени, которой всегда сопровождалось заклинание Конфундус. Она плохо помнила, что случилось после того, как её затянуло в воронку трансгрессии у ворот Хогвартса, поэтому, открыв глаза, осторожно огляделась, со страхом ожидая увидеть рядом с собой похитителя. В помещении царила густая темнота, так что невозможно было даже различить собственные руки, вытянутые вперед, и она посидела некоторое время, ожидая, пока привыкнут глаза. Когда во тьме постепенно начали проступать очертания каменных стен, двух дверей, расположенных друг напротив друга справа и слева, и какого-то бесформенного тряпья в дальнем углу, она наконец решилась встать. Окон в этой большой комнате не оказалось, и невозможно было понять, сколько времени прошло с момента ее похищения прямо посреди завтрака. Воспоминания о Хогвартсе вызвали горькое отчаяние, ведь там остался Драко, и неизвестно, что безумный садист приказал ему сделать с собой после того, как она покинула Большой зал. Конечно, было бы нелогично заставлять его убивать себя прямо на глазах у всей школы, ведь директор среагировала бы мгновенно и, возможно, с территории Хогвартса уже не получилось бы улизнуть без её ведома. Вдруг он приказал Драко уйти в тайное место, да хотя бы в Выручай-комнату, и там вонзить себе в сердце нож? В этом случае его тело нашли бы нескоро, если вообще бы нашли… Помотав головой, Гермиона усилием воли отогнала мрачные мысли и беспочвенные предположения. Что толку гадать, если нет возможности узнать наверняка, жив ли Драко. Душевные терзания не помогут, а лишь будут отвлекать, а ей нужно сосредоточиться… Да, сосредоточиться. Ведь так сказал профессор Снейп во сне? Почему-то подсознание вызвало именно его образ, пытаясь подсунуть ей подсказку о беспалочковой магии, хотя когда-то именно Драко, а не Снейп учил Гермиону, как овладеть этим искусством. Без особой надежды Гермиона ощупала себя и пол вокруг, но, как и следовало ожидать, палочку у нее забрали, а значит профессор со своей лекцией явился как никогда вовремя. Вдруг ладонь, беспорядочно шарящую по каменному полу, пронзила резкая боль. Ахнув, Гермиона сжала руку и ощутила в ней влагу – кровь. Похоже, она напоролась на что-то острое, и теперь к гудящей голове добавилось неприятное пощипывание в ранке на ладони. Несколько раз глубоко вздохнув, чтобы унять подступающие слезы, она заставила себя успокоиться и думать рационально. Без магии можно даже и не пытаться оказать сопротивление мужчине, который гораздо сильнее её физически. Снова закрыв глаза, Гермиона сосредоточилась, отбрасывая образ брызжущего желчью и ядом Снейпа и вспоминая Драко и один-единственный урок, который он успел ей дать по беспалочковой магии. – Главное – сильное искреннее желание, без этого магию, живущую внутри тебя, не призвать, – говорил он. – Снейп, который учил меня этому, утверждал, что сильные эмоции, такие, как гнев или радость, могут помочь вытащить волшебство наружу. Механизм чем-то похож на вызов Патронуса: я обычно использую свое самое счастливое воспоминание и сплетаю его с искренним желанием сотворить какое-либо заклинание, и всё получается. Конечно, нужны тренировки, но, повторюсь, беспалочковая магия не сложнее вызова Патронуса – если умеешь это, сможешь и всё остальное. Гермиона тогда не успела как следует потренироваться: коварно улыбаясь, Малфой наложил на нее беспалочковое Инкарцеро, и их занятие прервалось страстным сексом прямо на полу Выручай-комнаты, перемежаемым шлепками по её всё еще саднящим от предыдущего наказания ягодицам. Вынырнув из счастливых воспоминаний и не позволяя охватить себя отчаянию от мыслей, что такое может больше никогда не повториться, Гермиона вытянула руку и сосредоточилась. – Люмос, – шепнула она, но ничего не произошло. Не ожидая, что все получится с первой попытки, она глубоко вздохнула и попробовала еще раз: – Люмос! Тихий шорох заставил ее буквально подскочить на месте. В дальнем углу комнаты явно кто-то двигался, и сердце моментально ушло в пятки. Вглядываясь в темноту и пытаясь различить хоть что-нибудь, кроме кучи тряпья на полу, Гермиона почувствовала, как вытянутая рука начинает подрагивать. – Кто здесь? – пробормотала она, и в ответ вдруг раздался тихий жалобный плач. – Люмос! – срывающимся голосом крикнула Гермиона, и в ладони, подстегнутый сильными эмоциями страха, вспыхнул наконец неяркий огонек. Ожидая увидеть что угодно, она направила руку в ту сторону, откуда слышала звуки, и похолодела: то, что она приняла в темноте за кучу тряпок, оказалось человеческой фигурой, явно женской, худой и бледной, с кожей, похожей в тусклом свете на безжизненный пластик. Она лежала спиной к Гермионе и больше не двигалась. Темные волосы, доходившие до плеч, были грязными и растрепанными, местами свалявшимися в неопрятные колтуны, на теле – какая-то тряпка, покрытая пятнами и кое-где разорванная. Затаив дыхание, Гермиона сделала шаг вперед, как вдруг девушка негромко, но жалобно застонала. – Нет… нет, пожалуйста… только не снова, – бормотала она, захлебываясь тихими безнадежными слезами и мелко дрожа всем телом. – Мисс? – неуверенно прошептала Гермиона, осторожно подходя к плачущей девушке. Та никак не отреагировала на приближающиеся шаги, продолжая рыдать, свернувшись клубочком на каменном полу. – Мисс, я вас не трону… Обойдя девушку по кругу, Гермиона заглянула ей в лицо и замерла. – Пэнси?! На полу у её ног лежала Пэнси Паркинсон, некогда самая популярная ученица Слизерина и экс-пассия Драко Малфоя, красивая, утонченная и гордая. Сейчас на прекрасном аристократичном лице с фарфоровой кожей не осталось живого места: фиолетово-зеленые синяки украшали скулы и лоб, губы были прокушены, и в уголках запеклась кровь. По всему телу, насколько позволяло рассмотреть некогда дорогое дизайнерское платье на тонких бретельках, красовались такие же синяки и ссадины, как на лице, делая Пэнси похожей на сломанную куклу, которую жестокой рукой выбросил наигравшийся хозяин. Чувствуя, как её начинает тихонько потряхивать от ужаса, ненависти к чудовищу, способному сотворить такое с девушкой, и жалости к его жертве, Гермиона подняла дрожащую руку с огоньком Люмоса повыше и увидела, что платье Пэнси разорвано прямо от середины подола вверх почти до талии, и между покрытыми синяками стройными ногами тоже запеклась кровь. – Мерлин! – прошептала Гермиона, опускаясь на колени и отпуская шарик света парить не слишком высоко над головой, чтобы у слабенького заклинания хватало мощности освещать нужный участок. – Нет! Нет! – вдруг закричала Пэнси, очевидно, осознав, что к ней приблизились вплотную, но не открывая глаз. Крепче сжав ноги и свернувшись плотнее в клубок, она закрыла лицо руками с обломанными ногтями и истерически зарыдала. – Пэнси! Это я, Гермиона! Все в порядке! Все хорошо! Здесь больше никого нет! Это всего лишь я! – стараясь не касаться её, чтобы не причинить боли израненному телу, как можно спокойней проговорила Гермиона. Жалея, что под рукой нет зелий, она попробовала наколдовать Исцеляющие чары, но без палочки столь мощное заклинание не желало работать. – Прости… – прошептала она, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы от жуткой картины насилия, написанной на хрупком женском теле, и от собственной беспомощности. – Ваш декан прав, я ни на что неспособна… Она осторожно дотронулась до руки Пэнси, и та замерла, испуганно затихнув и явно всё еще не осознавая, кто рядом с ней. А затем, очевидно, не дождавшись никаких других действий от коснувшегося её человека, медленно отняла руки от лица и открыла глаза. Часто моргая и щурясь от светящего в лицо огонька заклинания, она еще раз всхлипнула, а затем на израненном лице отразилось удивление, смешанное с безнадежностью. – Грейнджер… И тебя… – голос был хриплым, сорванным явно уже давно. Всхлипнув, она снова зарыдала, и Гермиона переместилась выше, аккуратно устроила голову Пэнси у себя на коленях и, нежно поглаживая её по грязным спутанным волосам, терпеливо ждала, пока та затихнет. – Агуаменти! Давай же! Ну! Агуаменти! – разозлившись на саму себя, наверное, уже в десятый раз скомандовала Гермиона, и вдруг её сложенные ладони заполнила чистая вода, золотом замерцавшая в тусклом свете. – Пэнси! Успокоившаяся Паркинсон, теперь лишь мелко дрожавшая на холодном полу, подняла голову с колен Гермионы и, увидев перед собой воду, принялась жадно пить прямо с рук. Напившись, она упала обратно, словно простейшее действие отняло у нее последние силы. – Как… – едва слышно пробормотала Пэнси, устало закрыв глаза. Очевидно, за две недели, проведенные в лапах извращенца, после всех бесчеловечных пыток она дошла до крайней степени истощения и изнеможения: каждое движение и слово давались ей с трудом. – Беспалочковая магия, – поняв, что та имеет в виду, ответила Гермиона, наколдовав еще немного воды и принявшись осторожно, почти ласково, оттирать кровь и грязь с лица Пэнси. – Он… научил, – никак не реагируя на аккуратные влажные поглаживания по лицу, прошептала Паркинсон, не открывая глаз. – Да, – отозвалась Гермиона, хотя это явно был не вопрос. – Беги… – Что?! – от звучащего в голосе Пэнси безразличия к собственной участи Гермиону передернуло. – Я не оставлю тебя! К тому же я не настолько хороша в беспалочковой магии, как… Имя Драко, хоть и не произнесенное вслух, повисло в воздухе. Паркинсон издала какой-то булькающий звук, похожий одновременно на смешок и всхлип. – Глупая… гриффиндорка. – Нет, Пэнси, мы выйдем отсюда вместе! Перед тем, как меня похитили, я успела отправить Драко сообщение. Магловским способом, но он поймет. Он найдет нас и вытащит отсюда! – Гермиона старалась говорить бодро и убедительно, старательно загнав подальше мысли о том, что Драко уже может быть мертв и никогда не увидит её сообщение с фотографией письма Джеймса. А МакГонагалл и авроры, которые могли бы найти телефон, ни за что не догадаются, что это. Оставалась надежда, что он не затеряется, отброшенный не сведущими в магловской технике магами, и попадет в руки Гарри, а тот сообразит заглянуть в последние отправленные сообщения. Да, надежды совсем мало, но Пэнси об этом знать не обязательно. – Нет… – Ты что-то сказала? – Гермиона наклонилась ниже к лицу Паркинсон, но тут же пожалела об этом: оказывается, в уголках губ под корочкой крови, теперь смытой, прятались небольшие разрывы. Сморгнув навернувшиеся на глаза слезы и стараясь не думать о том, что могло стать причиной подобных травм, она нежно погладила Пэнси по голове, и та вздрогнула и снова захныкала, не открывая глаза. – Нет… нет, пожалуйста… я всё сделаю! Нет! Не надо! – Пэнси! – Гермиона аккуратно потрясла её за плечо, и та всхлипнула и замолкла. – Знаешь… Я должна признаться: я тобой восхищалась. Даже в детстве, на первых курсах, ты всегда была такой изысканной, утонченной. Ты умудрялась носить школьную форму так, будто на тебе роскошное дизайнерское платье. Я жутко завидовала твоей всегда идеальной прическе, в то время как мои волосы больше напоминали клубок спутанной жесткой проволоки. И мальчишки ловили каждое твое слово и стремились урвать хоть крупицу твоего внимания. Они видели в тебе девушку, а я была лишь товарищем для Гарри и Рона, ходячей библиотекой со всегда готовой домашкой. В тебе было столько внутренней силы и непоколебимой уверенности в себе, что, несмотря на извечное соперничество между нашими факультетами, ты была для меня примером для подражания. А помнишь, на шестом курсе мы варили Амортенцию? Когда ваш декан проверил работы, из всех слизеринцев у тебя оказалась лучшая. Я жутко разозлилась тогда, ведь это у меня всегда получались лучшие зелья на курсе, а теперь меня постоянно кто-то обходил. А ты лишь улыбнулась, словно ничего особенного не случилось, и сказала: «Еще одна песчинка на пути у меня под ногами». Ты… Взглянув на Пэнси, Гермиона поняла, что та провалилась в забытье и, похоже, ничего не слышала. Скинув пиджак, она аккуратно подсунула его ей под голову вместо подушки. – Здесь две двери, – пробормотала она, запустив шарик света еще выше и оглядываясь по сторонам. – Если одна ведет на выход, то что находится за второй? Поднявшись, она решительно направилась к двери справа. Та оказалась заперта, а за второй обнаружился жуткого вида грязный туалет, выглядевший хуже, чем все магловские санузлы в общественных местах вместе взятые. Ни ванны, ни даже раковины не было, и стало ясно, почему Пэнси не могла хотя бы оттереть с себя кровь. Но, возможно, у нее просто не было на это сил. Или желания. Гордая слизеринка явно собралась умереть тут вместе со своей поруганной честью. Гермиона сжала руки, так что ногти больно впились в кожу, и резким жестом отправила шарик Люмоса на другую сторону комнаты, чтобы внимательно осмотреть каждый уголок в поисках малейшей лазейки или чего-то, что можно использовать как оружие. На нестабильную беспалочковую магию, которая могла подвести в любой момент, полностью надеяться было нельзя. Однако помещение оказалось пустым: нигде не валялся даже забытый гвоздь. Гермиона как раз пыталась разжечь свет поярче, когда вдруг за спиной послышался шепот. Мгновенно насторожившись, она обернулась и позвала: – Пэнси? Но ответом была тишина. Паркинсон даже не шевельнулась, видимо, все еще пребывая в полусне-полуобмороке. Снова раздалось тихое перешептывание, а затем смешок, теперь уже за спиной. – Ты что-то сказала? – не сдавалась Гермиона, отчаянно отказываясь признавать очевидное – источником звуков была не Пэнси. Сзади кто-то жалобно застонал, и Гермиона резко развернулась, готовая к чему угодно, но там, насколько позволял рассмотреть Люмос, никого и ничего не было. – Что происходит? – голос дрогнул, и, стараясь не поддаваться подступающей панике, она стала медленно, шаг за шагом, спиной вперед отходить к лежащей на полу Пэнси. Вдруг совсем рядом за кругом света что-то промелькнуло, и Гермиона не выдержала и, развернувшись, бросилась бежать. Люмос выхватил из темноты бледное лицо со сверкающими безумием глазами, и раздался крик, заметавшийся по замкнутому помещению, словно испуганная птица. И только через несколько секунд Гермиона поняла, что кричит сама, а лицо перед ней – это всего лишь Пэнси, которая нашла в себе силы привстать, опираясь на руки. – Начинается, – прошептала она, и в её голосе явственно звучала паника. – Нет! Нет, пожалуйста! Только не снова! Хватит! Обхватив голову руками, она закачалась взад-вперед, отчаянно рыдая. Гермиона бросилась к ней и крепко обняла, чувствуя, что охвативший её было ледяной ужас отступает. Пэнси уткнулась ей в плечо, заливая слезами блузку, и понимание, что она не одна в этом кошмаре, придало Гермионе сил и наполнило решимостью во что бы то ни стало вытащить их обоих из лап маньяка. Глядя на сломленную испуганную Паркинсон, за эти две недели не раз подвергшуюся насилию, она словно видела на её месте себя. Если бы ей повезло в тот день у ворот Хогвартса чуть меньше, если бы Драко не подоспел на помощь вовремя, если бы всё это время её не защищали стены школы и клуба, вполне возможно, Пэнси и не понадобилась бы Джеймсу. Чувство вины захлестнуло Гермиону, но оно же и мобилизовало остатки сил. Послушно зависший над её головой Люмос не мог осветить всю комнату, и там, в темноте, вне круга света явно что-то двигалось: кружило, металось туда-сюда, не решаясь выступить на свет. Оно шептало, хихикало и плакало, и от этих леденящих душу звуков по спине побежали мурашки. – Они идут! – всхлипнула Пэнси, закрыв глаза руками и дрожа всем телом. – Кто они?! Кто идет, Пэнси? – Гермиона испуганно оглянулась, словно заразившись её ужасом, но сзади никого не было, хотя секунду назад явственно слышались шаги. Она собралась было встряхнуть Паркинсон, чтобы добиться чего-то более внятного, как вдруг шарик света над их головами мигнул как электрическая лампочка и начал гаснуть. Какой-то звук раздался из темноты, и Гермиона могла поклясться, что в нем было слышно торжество, а затем она увидела смутные тени, движущиеся под прикрытием тьмы. И они всё приближались по мере того, как угасал свет. – Протего абсолютум! – воскликнула Гермиона, ощущая тепло своей природной магии на кончиках пальцев, и вскинула руку, очерчивая вокруг них кольцо заклинания, более сильного, чем обычное Протего, способного защитить даже от нападения некоторых волшебных существ. И в ту же секунду дрожащий огонек света погас окончательно. В первые мгновения в комнате воцарилась тишина. Даже Пэнси перестала всхлипывать, затаившись. – За что он так со мной? – вдруг жалобно проговорил совсем рядом с ними женский голос. Гермиона застыла, словно все тело покрылось тонкой корочкой льда, сковавшего помимо тела все чувства и мысли. За спиной почудилось какое-то движение, и вдруг – явственное, почти физически осязаемое ощущение чужого присутствия. Заставив себя выдохнуть воздух из легких, уже начавших гореть, она медленно начала поворачиваться. – Не смотри на нее, – прошептала невидимая в темноте Пэнси, осторожно касаясь её руки ледяной ладонью. Но Гермиона уже не могла остановиться, словно что-то звало её, как песня сирены, влекло к себе, подталкивало обернуться и посмотреть. И она обернулась. Там, за границей магического щита, сидела одетая в длинную рубашку девушка, закрыв лицо бледными руками. От нее исходило тусклое, мертвенное сине-зеленое сияние, как от глубоководных люминесцирующих рыб и медуз. Её черные волосы были похожи на свалявшуюся паклю, а на одежде виднелись странные темные потеки и пятна. – За что он так со мной? – всхлипнув, повторила она. – Почему? – Мисс… – попыталась произнести Гермиона, но язык во внезапно пересохшем рту отказывался слушаться. – Мисс… откуда вы взялись? – Я больше не плачу. Всё, как он хотел. Как он хотел! – громко и звонко сказала девушка, и стало ясно, что она совсем юна: ей вряд ли было семнадцать. Гермиона вдруг ощутила необъяснимую жалость и шевельнулась, чтобы подняться, но Пэнси с неизвестно откуда взявшейся силой вцепилась в нее обеими руками. – Нет! – отчаянно прошептала она, и в её голосе слышался неподдельный ужас. – Не надо! – Мисс, я могу вам помочь? – сказала Гермиона, пытаясь стряхнуть с себя навязчивые руки Паркинсон. – Помоги мне! – вдруг отозвалась девушка, впервые давая понять, что осознает их присутствие рядом с собой. – Помоги! Пожалуйста! Я больше не плачу! Больше не плачу! Гермионе наконец удалось избавиться от цепких рук Пэнси, и, не поднимаясь на ноги, она подползла к щиту, отражающему холодный зеленый свет, к которому её влекло словно мотылька на пламя. Она протянула руку к девушке, как вдруг сзади послышались назойливые неприятные звуки, резко резанувшие по ушам, – причитания Пэнси. – Нет! Гермиона! Не надо! Она махнула головой, словно отгоняя навязчивую муху, и снова взглянула на гипнотическое сияние, окутывающее сидящую девушку. – Я помогу вам, мисс, – прошептала она и сделала движение вперед, чтобы пересечь границу щита. И в этот миг девушка убрала руки с лица и потянулась ей навстречу. – Я больше не плачу! – звонко сказала она, и на Гермиону взглянули пустые окровавленные глазницы. – Потому что он забрал мои глаза. Отдай мне свои! Она рванулась к щиту, ударившись о него, словно он был непреодолимой преградой. Её лицо исказилось, кожа истончилась, а затем облупилась лохмотьями гниющей плоти, и под ней проступили очертания черепа. Окровавленные пальцы скрючились, когти на них царапнули магический щит, как будто он был материален, а в пустых глазницах зажегся зеленый огонь. Только теперь он не привлекал и не манил, и Гермиона отпрянула, с содроганием глядя на мечущееся в нескольких шагах от нее чудовище, мало походящее на человека. – Да что ты такое? – прошептала она, молясь, чтобы заклинание не рассеялось, как совсем недавно её Люмос, но тварь, с остервенением скребущая щит и отчаянно воющая, вдруг ярко полыхнула и пропала. В воцарившейся тишине послышались звуки, которые мгновенно вернули её в реальность, и Гермиона, развернувшись, бросилась назад, к плачущей навзрыд Пэнси. Кое-как отыскав её на ощупь в темноте, она прижала Паркинсон к себе, и та уткнулась ей в плечо, дрожа всем телом. – Я думала… я думала… она… тебя… – невнятно бормотала она, мотая головой. – Всё в порядке, Пэнси. Прости. Прости, что оттолкнула тебя! Этот свет… – Гермиона машинально погладила её по спине, пытаясь понять, как случилось так, что на миг она словно растеряла весь здравый смысл и сама пошла в лапы призрака. – Откуда здесь взялось привидение? И настолько агрессивное? – Не смотри на них, Гермиона! – горячо прошептала Пэнси куда-то ей в шею. – Не смотри! – На них? Погоди… Люмос! Слабый огонек, робко выглядывающий с ладони Гермионы, выхватил из темноты заплаканное лицо Пэнси, крепко закрывшей глаза и прижавшейся к ней. А в нескольких шагах от них, за границей защитного заклинания – сидящую спиной к ним девушку с длинными светлыми волосами, окутанную всё тем же призрачным светом. Ощутив на себе взгляд живого человека, она тихонько запела, без слов выводя чарующую мелодию, и Гермиона снова почувствовала, как её влечет подойти ближе и коснуться гипнотически сияющей фигуры. Однако на этот раз чары призрачной сирены оказались гораздо слабее, словно после первого контакта у Гермионы возник иммунитет, и ей не составило большого труда им противостоять. – Кто вы? – спросила Гермиона, ни на секунду не выпуская из объятий окаменевшую от ужаса Пэнси. – Что вам нужно? Песня прекратилась, оборвавшись так резко, словно никогда и не звучала. Светловолосая девушка-призрак, по-прежнему сидя спиной к ним, выпрямилась и склонила голову набок. – Я пою, когда мне страшно, – вдруг высоким звонким голосом сказала она. – Он сказал, я могу петь, чтобы не кричать. Она обернулась через плечо, и Гермиона увидела её лицо в профиль: красивая молодая девушка со вздернутым носиком и россыпью веснушек, казавшихся в зеленоватом свете темными пятнышками. – Но я всё равно кричала, – равнодушно сказала она, глядя в никуда стеклянным взглядом, и развернулась полностью. – Великий Мерлин! – против воли вырвалось у Гермионы. Вторая половина лица девушки была сожжена, словно к ней приложили что-то раскаленное, и она превратилась в обугленный кусок черной плоти. Вместо вытекшего от сильного жара глаза виднелось тусклое голубое свечение. – Вы тоже сгорите! – пронзительно закричала она, и её лицо исказилось звериным оскалом, а из разинутой пасти показались клыки. Чудовище подняло руку с изогнутыми когтями, посылая сноп зеленого огня, мгновенно охватившего защитный купол. Гермиона вздрогнула, но вместо жара их с Пэнси обдало волной могильного холода. Когда призрачное пламя, неспособное пробить защиту, погасло, они снова были одни. – Пэнси! – прошептала Гермиона, судорожно оглядываясь по сторонам. – Ты же встречалась с ними раньше! Как тебе удалось выжить без щита? Слышишь? Посмотри на меня, не бойся, она ушла! Но Пэнси лишь помотала головой, не открывая глаза. – Нет! Нет! – прокричала она, отмахиваясь от рук Гермионы, словно та собиралась насильно заставить её смотреть. – Сколько их всего? – похолодела Гермиона, бросив бесплодные попытки успокоить обезумевшую Паркинсон. Кап-кап. Кап-кап. Гермиона застыла. – Помоги мне, – словно в ответ на её вопрос сзади послышался слабый голос. – Помоги... Помоги… Зов прервался непонятным бульканьем, и, обернувшись, Гермиона увидела еще одного призрака – красивую кудрявую девушку, беспомощно тянущую к ней руки из-за щита. Из уголка её рта текла тонкая струйка, и когда она попыталась сказать что-то еще, оттуда вдруг хлынул целый поток воды, казавшейся зеленой из-за окутывающего призрака сияния. Влага быстро пропитала белую рубашку девушки, и та подняла глаза, на мгновение встретившись с Гермионой полным страдания взглядом. А затем пронзительно закричала. От её фигуры повалил густой пар, а на открытых участках тела стали появляться волдыри, будто залившая её вода закипела по чьей-то извращенной воле. – Как вам помочь? – выкрикнула Гермиона, с ужасом глядя на страдания девушки, которую сначала топили, а затем заставили воду, выплеснувшуюся из её легких, превратиться в кипяток. – Что я могу сделать? Привидение вдруг прекратило кричать и замерло, вперив в них с Пэнси невидящий взгляд, а затем озлобленно оскалилось и бросилось вперед. Огромные клыки лязгнули совсем рядом с защитным куполом, и комнату наполнил пронзительный вой, полный ярости и отчаяния. Не выдержав, Гермиона крепко зажмурилась, и через несколько секунд наступила звенящая тишина. – Не смотри на них. Просто не смотри… – пробормотала Пэнси, и Гермиона, всё еще переживая увиденное, перевела на нее вспыхнувший пониманием взгляд. – Так вот как тебе удалось выжить? – спросила она, и Паркинсон, так и не открывшая за все это время глаза, беспорядочно закивала. – Конечно! Если ты не видела их странное сияние, значит оно не могло на тебя подействовать! А меня, похоже, спас щит. Судя по всему, он отражает свет, и из-за этого гипнотический эффект выражен слабее! – Я молила небеса о смерти, – раздался тихий печальный голос: четвертая девушка-призрак, темноволосая и красивая, одетая в длинную белую рубашку, стояла у самой границы защитного купола, закрыв глаза и воздев руки к невидимому небу. – Я думала, там не будет боли. Поколебавшись мгновение, Гермиона аккуратно оторвала от себя Пэнси. – Ш-ш, я сейчас. Ничего не бойся. Не открывай глаза. Я буду в шаге от тебя, – шепнула она жалобно заскулившей Паркинсон, цеплявшейся за подол её юбки словно утопающий за соломинку. Гермиона решительно приблизилась к куполу щита, и пальцы призрака тут же потянулись к ней, беспомощно скользнув по непреодолимой преграде. Девушка открыла глаза, и их взгляды встретились. – Я думала, там не будет боли, – со страданием в голосе повторила она. – Почему вы задержались здесь после смерти? – спросила Гермиона, надеясь, что призрак, чей разум был заключен в клетку своей боли, услышит её и ответит. – Как вам всем помочь? Как только Гермиона поняла, как работает гипнотический дурман, насылаемый поселившимися здесь духами, страх тут же отступил. В конце концов, они провели все детство в замке с привидениями. С ними можно общаться, а значит, возможно и договориться, даже несмотря на то, что эти девушки озлоблены, потому что умерли насильственной смертью, а при жизни их подверг ужасным пыткам некий человек, о котором они постоянно говорят. – Но боль осталась и после смерти, – горько проговорила девушка, и по её щекам потекли слезы. – Потому что боль вечна. И вы тоже будете страдать! Сквозь рубашку на её груди стало проступать кровавое пятнышко, тут же поползшее вниз, образуя вертикальную черту, а затем проступили еще две, беря начало из первой под углом к ней, и на груди девушки осталось словно по-детски карикатурное изображение профиля человека с поднятыми руками. Гермиона застыла, не веря своим глазам. Безумный садист не просто наносил ей беспорядочные раны! Он вырезал у нее на коже руну Fehu, что в переводе означало «скот, имущество». Следующая рана возникла у призрака на плече, медленно сложившись в ту же руну, а затем они начали проступать по всему телу. – Что я должна сделать, чтобы вы обрели покой? – сквозь слезы выкрикнула Гермиона. – Боль вечна, – отозвалась девушка, истекая кровью, которая уже пропитала рубашку насквозь, скрыв очертания рун. – Страдания вечны. – Страдания вечны, – словно эхо прозвучало в тишине, и Гермиона увидела, что остальные призраки стоят вокруг защитного купола, окружив его со всех сторон. Повеяло могильным холодом, и в душе поселилось предчувствие беды. – Пока жив наш убийца, мы останемся здесь, – отстраненным голосом проговорила последняя жертва, снова скользнув пальцами по щиту, только на этот раз на них были огромные когти, оставившие в нем рваные дыры. Гермиона отшатнулась, с ужасом понимая, что время действия защитного заклинания, похоже, подходит к концу. Либо, собравшись все вместе, призраки становились сильнее. Как бы то ни было, нужно срочно восстановить щит. – Протего абсолютум! – выкрикнула она, но магия молчала. – И вы будете страдать как мы! – глумливо хихикнув, сказал кто-то из призраков. Подняв взгляд, Гермиона поняла, что их окружают уже не девушки, а чудовища, лица которых исказил звериный оскал. Все четверо не отрывали взгляда от ладони Гермионы, и вдруг её осенило: – Кровь! Их привлекла моя кровь! – она взглянула на свой порез и вспомнила, как шарила руками по каменному полу, пытаясь в темноте нащупать волшебную палочку, и поранилась обо что-то острое. Похоже, её кровь, как и ранее кровь Пэнси, приманила привязанных к этому месту призраков. Возможно, все девушки умерли именно в этом помещении. Она посмотрела на чудовищ, которые тут же слаженно прыгнули вперед и вцепились когтями и зубами в щит. – Протего! – уже без надежды крикнула Гермиона, понимая, что сосредоточиться, чтобы воззвать к своей природной магии, у нее не выйдет. Поэтому она бросилась к скорчившейся на полу Пэнси и закрыла её собой, крепко зажмурившись. С громким хлопком, словно мыльный пузырь, лопнул защитный купол, и со всех сторон послышалось приближающееся рычание. Острые зубы клацнули у самого уха, и Гермиона не выдержав, вскрикнула, слыша, как под ней рыдает Пэнси. Вдруг что-то громыхнуло, и сквозь плотно сомкнутые веки пробился свет. – Прочь! – скомандовал властный голос, а затем добавил: – Позаботься о первой. Мобиликорпус! Гермиона ощутила сильный толчок в области солнечного сплетения и почувствовала, как чужая магия отрывает её от Пэнси и поднимает в воздух. Призраки исчезли, будто их никогда и не было, а Паркинсон осталась лежать на полу, закрыв лицо руками. – Нет! – крикнула Гермиона, но её неудержимо влекло прочь, в направлении ранее запертой двери. Теперь она была распахнута, и из дверного проема лился яркий свет, казавшийся ослепительным после долгого пребывания в полутьме. – Нет! Пэнси! Пэнси! – кричала Гермиона, но не могла ничего сделать. Вдруг рядом с Паркинсон появился домовик в лохмотьях и, бросив равнодушный взгляд на фигуру на полу, щелкнул пальцами и с легким хлопком исчез вместе с ней. – Пэнси! – с ужасом крикнула Гермиона, но темный силуэт человека, внезапно перекрывший свет, заставил её потерять дар речи. Заклинанием её несло прямо к нему, и она закрыла глаза, не желая встречаться с тем, кто являлся ей в кошмарах в последние месяцы. От недолгого, но показавшегося вечностью перемещения по воздуху и резких поворотов закружилась голова, и Гермиона стиснула зубы, чтобы её не стошнило. Лучше приберечь эту возможность, чтобы в случае, если беспалочковая магия не сработает, суметь хоть как-то оттолкнуть от себя маньяка. Остается надеяться, что он брезглив. Резкий переворот, тело приняло вертикальное положение, а спина ткнулась во что-то твердое. Тут же руки и ноги обвили цепкие путы, и Гермиона поняла, что на нее наложили невербальное Инкарцеро. Всё еще не открывая глаза, она почувствовала чужое горячее дыхание на щеке и поморщилась. Стоящий возле нее человек усмехнулся, и ощущение его присутствия рядом исчезло. Повисла тишина. Сердце бешено колотилось в груди, и воздуха не хватало, но прошла минута, затем другая, и ничего не произошло. Заставив себя немного успокоиться и еще раз вспомнив инструкции Драко по беспалочковой магии, она глубоко вздохнула и открыла глаза. Комната, где она оказалась, была небольшой, но рассмотреть обстановку мешал бьющий в лицо свет мощного Люмоса, шарик которого висел у нее над головой. Поморгав, Гермиона смогла разглядеть небольшую старинную кровать с резной спинкой у стены слева и занавешенное ветхими, но плотными шторами окно справа. Скосив взгляд на раскинутые в стороны руки, она поняла, что её приковали к странной деревянной поверхности, напоминавшей поставленную на торец крышку стола. Она смогла увидеть несколько вырезанных на ней рун, но, не видя полную картину, перевести весь текст было невозможно. Рванувшись в своих оковах, она лишь бессильно зарычала. – Да ты просто маленькая львица, Гермиона, – вдруг раздался в тишине знакомый хриплый голос. – Ни мои послушные марионетки, которых я время от времени отправлял к тебе с посланиями, ни мой маленький зверинец, живущий в подвале, тебя, похоже, не напугали. Что ж, надо признать, не зря Гермиону Грейнджер чествуют как героиню войны. Храбрости тебе не занимать. Тем увлекательнее будет тебя сломать. С твоей трусливой подружкой справились мои девочки из подвала. К тебе нужен будет другой подход. Интересно, сколько ты продержишься, прежде чем станешь с удовольствием вылизывать мои ботинки? Темная фигура выступила из тени в дальнем углу комнаты, и шарик света уплыл чуть дальше, повинуясь властному жесту мужчины. – Меня не сломала безумная Пожирательница Смерти, – похолодев, все же нашла в себе силы отважно ответить Гермиона, – а ты тем более не сможешь. А за то, что ты сделал с Пэнси, ты ответишь сполна! Куда домовик её забрал? Отвечай, Джеймс! Или лучше называть тебя настоящим именем, Поллукс Уорвик?! Она ожидала, что он рассмеется ей в лицо. Ведь угрозы из уст связанной по рукам и ногам девушки в адрес мужчины-волшебника с палочкой в руках наверняка должны были показаться ему смехотворными. Но он вдруг в два шага преодолел разделяющее их расстояние, раздался звонкий шлепок – и на щеке Гермионы расцвел алый след от пощечины. Ахнув, она почувствовала во рту солоноватый вкус крови из разбитой губы и подняла на Уорвика разъяренный взгляд. Но на его лице неожиданно была написана нежность. Подняв руку, он ласково провел пальцами по губам Гермионы, аккуратно стирая кровь, а затем потянулся к ней, словно для поцелуя, но в последний момент отпрянул, будто его ударило током. На миг его глаза помутились, но, встряхнув головой, он криво улыбнулся и с удовольствием слизал с пальцев её кровь. – Сладкая девочка, – пробормотал он, цокнув языком. – Как мне повезло, что именно ты откликнулась на мое объявление в журнале. О такой удаче и мечтать было нельзя. Ничего, ты еще научишься обращаться ко мне как положено. А пока в знак моего расположения к тебе отвечу на твой вопрос. Я приказал домовику позаботиться об этой маленькой сучке, твоей подружке. Она мне еще понадобится, поэтому он слегка подлатает её, чтобы не сдохла раньше времени. Искать другую сейчас некогда. Он сделал несколько шагов к окну, снова уходя в тень, и Гермиона вздохнула с облегчением, что с Пэнси пока все в порядке. Она найдет её потом, обязательно. Вдруг ей вспомнился постскриптум письма «Джеймса», в котором он требовал, чтобы она сразу привыкала называть его «Хозяин». Видимо, Поллукс именно это имел в виду, говоря про обращение к нему. Облизнув начавшие распухать губы, она поколебалась, но все же решилась задать еще один вопрос, зацепившись за его слова об объявлении. Нужно понять, стоит ли кто-то за их похищением. – Значит, наше знакомство – всего лишь случайность? – постаравшись придать голосу нотки подчиненности, сказала Гермиона, надеясь, что её интонация понравится Поллуксу. Получить вместо ответа новые побои будет нецелесообразно. Обращение «Хозяин» она намеренно проигнорировала. Лучше умереть, чем звать его так. – У авроров были другие версии? – проницательно спросил Уорвик, и она заметила, что он поднял на нее цепкий взгляд. – Пожиратели Смерти. Но Поллукс лишь покачал головой, усмехнувшись. – Никогда не имел с этими ублюдками ничего общего. В отличие от моего братца. Тот не раз пытался втереться к ним в доверие, чтобы выслужиться и не оказаться на помойке, когда Тот-кого-нельзя-называть построит свой дивный новый мир. Вот только Кастор просчитался, пытаясь использовать меня и редкие бесценные артефакты из моей коллекции. Есть вещи, которых никто не должен касаться! Мой братец получил от своих дружков по заслугам, когда явился к ним ни с чем, – Поллукс ухмыльнулся, словно воспоминания об этом были ему приятны. – И плевать, что моя семья сочла, будто я предал их! Недоумки! Я спас волшебный мир от катастрофы, которая грянула бы, если бы та вещь все же попала в руки Тому-кого-нельзя-называть! Идиоты! Ничто не доставляло мне большего удовольствия, чем стирать их память обо мне! Гермиона вдруг подумала о том дне в клубе, когда Драко пришлось из-за требования Кастора Уорвика публично наказать её. Когда все закончилось, они столкнулись с ним по дороге в Красный зал, и он попытался спровоцировать её на грубость, чтобы добиться еще одного наказания. Драко тогда вспомнил историю из прошлого Уорвика, и один-единственный намек на то, что тот эпизод может быть предан огласке, заставил Кастора мгновенно ретироваться. Речь шла о его темных делишках с Малфоем-старшим и Макнейром. Драко отказался рассказывать ей подробности, но, судя по всему, Поллукс говорил именно об этом: Кастор пообещал Пожирателям некий опасный артефакт из его коллекции, но брат отказался его отдавать, и, скорее всего, это привело к большим проблемам для всей семьи Уорвиков. Значит вот почему они предали Поллукса анафеме. – Но зачем стирать память своей семье? – пораженно спросила Гермиона. Это была больная для нее тема, и слова Поллукса задели её за живое. – Это же необратимо! Уорвик лениво приблизился и окинул её фигуру холодным взглядом, словно увидел в первый раз, хотя во время их встречи в «Трех метлах» уже имел возможность всё рассмотреть. Затем, будто спохватившись, плотоядно улыбнулся и оперся локтем о деревянную поверхность, к которой она была прикована. – Моя милая девочка, – прошептал он и провел жесткими сухими пальцами по её щеке, – ты, наверно, думаешь, я буду скучать по мамочке? По этой властной упрямой суке, которая порола нас с братом розгами каждый раз, когда наши мнения расходились с её? Его пальцы очертили линию подбородка и, скользнув по шее, миновали ключицы и задержались на верхней застегнутой пуговице блузки. – Скажи, Гермиона, могла ли ты подумать, что одинокий хозяин богом забытой лавочки антикварных вещей, из памяти которого стерли целый год и буквально изолировали его от семьи, и окажется тем человеком, что являлся тебе в кошмарах по ночам? Ведь ты думала обо мне, не так ли? Думала так часто, что я стал твоим незримым спутником. Хозяином твоих мыслей и страхов. И даже когда этот белобрысый крысеныш Малфой смел прикасаться к тому, что принадлежит мне, в твоей красивой головке все равно царил я! Он сделал быстрое движение рукой, и пуговица отлетела куда-то в сторону, а верхние полы блузки слегка разошлись, обнажив округлости груди, стянутые ажурной тканью лифчика. Гермиона шумно выдохнула, когда Поллукс, не отрывая ледяного взгляда от её испуганных глаз, провел по кромке кружева, слегка задевая кожу. – Да, я сделал это, чтобы отвести от себя подозрения, – он втянул носом аромат её духов и облизнулся, словно хищник, почуявший кровь. – И Обливиэйт на себя я наложил сам. Когда хоть немного владеешь окклюменцией, можно защитить нужные воспоминания от стирания, а потом скрыть их от авроров. Я прокололся лишь в одном – купил редкий ингредиент для зелья у трусливого старого Хопкинса, который сдал меня Аврорату. Жалею, что сразу его не прикончил. И что в итоге не вышло подставить братца. – Зачем вообще понадобилось зелье? Я ведь чуть было не согласилась стать твоей нижней добровольно, – Гермиона старалась говорить спокойно, но голос сорвался на последнем слове. Нужно было отвлечь, заболтать Уорвика, чтобы потянуть время, собраться с силами и бросить в него заклинание. Второго шанса не будет, поэтому действовать надо наверняка, но пока он касается её груди, забираясь пальцем под кружево лифчика и смотрит таким сальным взглядом, сосредоточиться не получается. – Ты, кажется, забыла свое место, моя милая Гермиона, – обманчиво ласково проворковал Поллукс и схватил её за волосы, оттянув так, что от боли на глазах выступили слезы. – Здесь я задаю вопросы. Как ты поняла, несмотря на все мои попытки сбить ищеек со следа, что под именем «Джеймс Олливер» скрываюсь именно я? И когда ты это поняла? Кто еще знает? Отвечай! Его глаза блеснули опасным огнем, и Гермиона, сморгнув слезы, выкрикнула: – Никто! Никто больше не в курсе, клянусь! Я до последнего не знала! Я поняла это, лишь открыв глаза и увидев обстановку этой комнаты! Старинная кровать, древняя доска с вырезанными рунами – всё это наводит на мысли, что я в антикварной лавочке! А увидев твое лицо, я уверилась в своих подозрениях! Ты не мог весь вечер в «Трех метлах» принимать Оборотное зелье незаметно! Поллукс вдруг выпустил её волосы и застыл, глядя перед собой невидящим взглядом. В какой-то момент Гермионе показалось, что он словно к чему-то прислушивается, но сама она не слышала ни звука, кроме своего колотящегося сердца. Его рука бездумно теребила цепочку на груди, но вещь, висящая на ней, скрывалась под рубашкой. – Я чувствую твой страх, – вдруг со странной интонацией проговорил Поллукс, повернув к Гермионе голову, но глядя сквозь нее. – Он не такой, как у той, второй. Она сломана и теперь мало на что годится. Тебя же сломать очень трудно. Ты предназначена мне провидением! Он вдруг моргнул и повторил: – Ты предназначена мне. Предназначена, – Уорвик сфокусировал свой взгляд на её лице и заговорил как прежде: – Во что бы ни стало ты должна была стать моей. Но прежде я хотел поиграть с тобой. Ты ведь любишь прелюдии? О, наша была такой сладкой. Тебе нравились мои маленькие послания? Сначала я решил подарить тебе немного ласки. Те девочки, которых я поймал в Хогсмиде, – разве они были не в твоем вкусе? Я приказал им дождаться удобного момента, доставить тебя в уединенное место и немного поласкать. Но ты не оценила моей доброты. Тогда я отправил тебе второе послание. Тот клуб, куда сумел затесаться мой братец, всё еще считается одним из самых безопасных мест магической Британии? Что ж, если правильно наложить Империус на одного из его членов, этот миф сразу развеивается, – он протянул руку к груди Гермионы, но вдруг отпрянул, словно резко передумал касаться её. – Нужно всего лишь заложить в сознание человека триггер – четкий приказ дождаться определенных обстоятельств, прежде чем действовать так, как нужно мне. Это сработало и с твоим рыжеволосым дружком. О, это было мое особенное послание тебе. Он должен был оказаться с тобой наедине и тогда… Ты ведь умная девочка. Ты же поняла, что я хотел тебе сказать устами этого рыжего дурня? – Что я не могу чувствовать себя в безопасности даже в самых защищенных местах. Что тебе не составляет труда добраться до людей из моего ближайшего окружения и приказать им все что угодно, – тихо проговорила Гермиона, концентрируясь для решающего удара. – Что ты все равно станешь моим Хозяином. – Стану твоим Хозяином, – проговорил Поллукс, будто смакуя это слово. Но вдруг он резко тряхнул головой и воскликнул: – Нет! Нет, я не трону тебя! И, словно в противоречие своим же словам, Уорвик подскочил к Гермионе и рванул её юбку наверх. Дрожащей рукой он торопливо, будто кто-то пытался отнять у него связанную пленницу, провел по её бедру, но, стоило его пальцам скользнуть выше кромки чулок, к ажурным трусикам, как его тряхнуло словно от удара током. Отшатнувшись, Поллукс выхватил палочку. – Она моя! Моя! Слышишь?! – закричал он, но его сверкающие безумием глаза не были сфокусированы, как будто он смотрел куда-то внутрь себя. Гермиона со страхом наблюдала за ним, понимая, что медлить больше нельзя. Уорвик явно был не в себе. Усилием воли она отстранилась от происходящего и вызвала в памяти свое самое счастливое воспоминание: квартира Малфоя, ванная, запотевшая стенка душевой кабины, губы Драко, слизывающие капельки воды с её шеи, и его тихий шепот: «Я люблю тебя…». Ощущение тепла затопило её с головой, а кончики пальцев начало слегка покалывать – магия откликнулась на призыв. Оставалось лишь облечь её в заклинание. – Я слишком долго за ней охотился, – с ненавистью отчеканил Поллукс, и его глаза вспыхнули яростью. – И теперь я возьму свое. Мобилиарбус! Доска, к которой была прикована Гермиона, вдруг взлетела и, повинуясь движениям палочки Уорвика, приняла горизонтальное положение в метре от пола. Следующий жест – и на ткани юбки возник кривой разрез. Рука Поллукса слегка дрогнула, и магическое лезвие задело кожу на ноге, распоров её. Гермиона вскрикнула и тут же сжала зубы, стараясь не терять концентрацию. – Вот так, кричи, – пробормотал Уорвик, беспорядочно шаря по ногам и между бедрами своей пленницы. – Как твоя подружка. Она сначала пыталась сопротивляться, а потом делала всё, что я пожелаю. В твоих интересах пропустить первый этап и сразу перейти ко второму – где ты моя послушная рабыня. Тогда и я буду для тебя хорошим Верхним. Его настойчивые пальцы добрались до её трусиков, и один нырнул под ткань. – Я никогда не буду чьей-то рабыней! Ступефай! – воскликнула Гермиона, и всё её тело исторгло из себя мощнейшее заклинание, которое врезалось в Уорвика и отбросило его к окну, оглушив. Послышался грохот разбитого стекла, и тело Поллукса шумно рухнуло на пол. Заклинание, которым была связана Гермиона, рассеялось, также как и чары, удерживающие доску в воздухе. От удара об пол в глазах помутилось, а в голове зазвенело, поэтому понять, откуда вдруг возник незнакомый голос, удалось не сразу. – Наконец-то! Как же ты мне надоел, чародей! Жаль, тебя не оглушили еще раньше! Девчонка моя, и не смей накладывать на нее свои грязные лапы! А ты, девочка, полежи пока, не вставай. Пройдет головокружение после удара головой, вот тогда мы с тобой и потолкуем.