Оковы и плети

He was notorious on his own As a hunter of the witches known. He would not rest 'til his duty's done. Rage ft. Lingua Mortis Orchestra "Cleansed by fire"

Солнышко ласково касалось лица, а дурманящий пряный запах земли и трав пьянил не хуже молодого вина. Щебетание птиц казалось приглушенным, словно они чувствовали приближение грозы, которая к вечеру должна приползти с востока. Нужно загнать корову в стойло пораньше и укрыть растущие на заднем дворе мандрагоры: они не любят влагу и могут простудиться. Зато поутру можно будет собрать болиголов и цикуту: после дождя они будут напоены соками, и зелья получатся особенно удачными. Гермиона протянула руку вправо, к корзинке, полной свежесобранной ароматной малины, и, взяв на ощупь пару штук, отправила их в рот. Сладчайший сок тут же потек в горло, стоило слегка надкусить спелые ягоды, и она улыбнулась. На завтрак будут блинчики со свежей сметаной и малиной. Он очень их любит. – Оливия! Гермиона неторопливо потянулась, все еще не открывая глаза. Слева приближались тяжелые мужские шаги, и высокая, в половину роста человека, трава недовольно зашумела, расступаясь и пригибаясь под уверенной поступью. – Оливия! Вот ты где! Думала, я не отыщу тебя здесь? – в его нарочито-строгом голосе слышалась улыбка, и Гермиона, притворявшаяся спящей, не выдержала и тоже улыбнулась. Трава снова зашуршала, и она почувствовала рядом тепло чужого тела. А потом поцелуй на губах, слаще, чем собранная ею малина. – Оливия… – Дэмьен, – прошептала в ответ Гермиона и открыла глаза. *** Сидящий у кухонного стола человек был сильно обеспокоен. Соломенная шляпа, которую он вертел и мял в руках, уже мало была похожа на головной убор, и под его ногами скопилась горка сухой трухи. Гермиона подбадривающе улыбнулась ему, не обращая внимания на мусор на полу, – всё можно будет убрать одним движением волшебной палочки, когда гость уйдет. Она еще раз помешала густое варево в огромном чугунном котле и большим черпаком разлила его по трем глиняным кувшинам. Аккуратно устроив их в корзине, она протянула её гостю. – Вот, мистер Уирби. Пусть ваша дочь принимает по половине кувшина утром и вечером, и всю хворь как рукой снимет. – Правда?! – мистер Уирби вскочил, дрожащими руками принимая из рук Гермионы корзинку. – Оливия, как тебя отблагодарить?! Вот… Вот, у меня есть кое-что… – Не надо, – спокойно покачала головой Гермиона, и гость, суетливо шарящий в карманах, поднял на нее недоверчивый взгляд. – Пусть ваш ребенок будет здоровым, а у меня и так уже всё есть. Она бросила взгляд в окно, где во дворе на натянутой меж двух столбов веревке сушились мужские рубашки и штаны. Мистер Уирби, бормоча слова благодарности и не веря своему счастью, попятился к двери, но Гермиона уже не обращала на него внимания: на тропинке, ведущей к хижине, показалась Рут Шелби. Уже минул второй год, как справили их свадьбу со старостой, Джоном Шелби, а детишек им бог так и не послал. Сплетницы шептали, что на молодой и красивой Рут лежит проклятье, но Гермиона знала, что это не так. Она вынула из шкафчика бутылочку с уже готовой настойкой золотого корня, которую миссис Шелби втайне подливала старику Джону в эль. Если делать это регулярно, то уже через пару месяцев мерин должен снова стать жеребцом, а Рут – понести. *** Долгий стук в дверь вырвал Гермиону из спокойного сна. Что-то случилось, она это чувствовала: страх был разлит в воздухе, а еще – тяжкое душащее ощущение чужого горя. Подняв голову, она увидела в темноте на фоне окна, через которое проникал тусклый свет ущербной луны, силуэт сидящего на кровати мужчины. – Дэмьен… – Не вставай. Я разберусь. Он поднялся, нащупал штаны и рубаху и, наскоро одевшись, вышел в коридор. – Кого недобрая принесла в ночной час? – рявкнул он, но без особой злобы, и распахнул дверь. – Где она?! Дэмьен, где она?! Я не шучу! – староста Шелби был разъярен и, судя по голосу, готов был броситься на вышедшего к нему мужчину с кулаками. – Что случилось, Джон? – Рут! Твоя ведьма отравила мою жену и ребенка! Я нашел бутылки из-под дьявольского снадобья в её комнате ! Она думала, я не знаю, к кому она бегает каждую неделю! Оливия! Я знаю, что ты там! Выходи, ведьма! – Успокойся, Джон! – в голосе Дэмьена отчетливо звучало предупреждение, но, судя по звукам возни, староста никого не желал слушать. Он пришел с единственной целью – отомстить. Накинув халат и теплую шаль, Гермиона выскочила на крыльцо, где Дэмьен уже заломил руки Джону и собрался спустить его со ступенек. – Мистер Шелби! – её звонкий холодный голос заставил обоих мужчин обернуться и на миг забыть о неравной схватке, в которой дородный приземистый староста, в жизни не державший в руках ни топора, ни вил, не имел никаких шансов против высокого мускулистого наемника, способного убить голыми руками. – Оливия, иди в дом, – бросил Дэмьен, но Гермиона упрямо подошла ближе, прищурив глаза. – Я не травила Рут, мистер Шелби! – громко и уверенно проговорила она. – Вы не хуже меня знаете, что ваша жена приходила ко мне за снадобьем против вашего мужского бессилия! И оно сработало, если она смогла понести! Вот только вся деревня слышала, как вы вечерами поколачивали свою беременную жену! Вы сами убили Рут и ребенка, мистер Шелби! Оба мужчины застыли, пораженные словами Гермионы, но в следующий миг удивленное лицо Джона исказилось яростью. – Как ты смеешь, дерзкая сука?! – взревел он, но тут же взвыл от удара по лицу, нанесенного Дэмьеном. Из разбитого носа хлынула кровь, и староста упал на колени. Гермиона повернулась и открыла один из шкафчиков, стоящих в коридоре. Быстро перебрав многочисленные баночки и бутылочки, она достала одну и бросила под ноги Джону. – Настойка крапивы. Поможет остановить кровь. Мне очень жаль Рут, она была хорошим человеком. Но теперь её не вернуть. Убирайтесь из моего дома, мистер Шелби, и забудьте сюда дорогу! – отчеканила она и, зябко кутаясь в шаль, ушла в дом. – Ты слышал Оливию, Джон, – прогудел голос Дэмьена. – Пошел вон! *** На закате на озере было тихо. Ребятишки уже накупались и разошлись по домам, а влюбленные парочки предпочитали менее сырые места. Можно было спокойно собрать лирный корень, не привлекая ничьего внимания. Еще раз хорошенько оглядевшись по сторонам, Гермиона достала палочку и произнесла заклинание, чтобы отпугнуть гриндилоу, которые поднимались из глубины на поверхность, чтобы поохотиться, лишь в темное время суток. Скинув тяжелые башмаки и подвязав подол платья, Гермиона прошлепала босыми ногами по илистому берегу озера и спустилась к воде. Тучи комаров тут же радостно накинулись на новую жертву и, еще раз оглядевшись, она произнесла отталкивающее заклинание. От скрупулезного отбора подходящих для зелий корневищ её отвлек скрип деревянных досок у берега слева. Приглядевшись, она различила в сгущающихся сумерках фигуру мужчины, прыгающего с мостков в воду. Он был без рубашки, в одном исподнем, и Гермиона тут же зарделась, узнав в нем Дэмьена. Вынырнув, он откинул намокшие темные волосы назад, а мускулистая грудь светлым пятном выделялась на черной глади озера. Укрывшись в прибрежных зарослях аира, Гермиона продолжила работу, изредка поглядывая на плавающего мужчину. Её мужчину. Вдруг он коротко вскрикнул и резко ушел под воду. Раздался громкий плеск, а затем Дэмьен вынырнул, и на его груди алым расцвели маленькие кровавые пятнышки, расположенные по кругу. Следы зубов. Гермиона, забыв про корзинку, бросилась в воду. Гриндилоу всегда атаковали стаей, и у одинокого пловца, тем более магла, не было против них ни единого шанса. Время будто остановилось, пока Гермиона изо всех сил плыла к середине озера, где Дэмьен сражался против водных тварей как лев, судя по громкому плеску и будто вскипевшей воде. Нырнув, Гермиона убедилась, что она права, но человек уже проиграл битву стае водяных чертей, которая утаскивала его все глубже. – Асцендио! – вынырнув, прокричала она, и вода, забурлив, вытолкнула из себя искусанного и поцарапанного Дэмьена, истекающего кровью. Гермиона плохо помнила, как снова наложила чары, отпугивающие гриндилоу, и вытащила Дэмьена на сушу. Судорожно нашарив в оставленной на берегу сумке пару бутылочек с зельями, она влила их ему в горло, и он закашлялся, приходя в себя. – Оливия! Как ты здесь оказалась? – Дэмьен сел и помотал головой, приходя в себя. И тут же его глаза испуганно расширились, когда он увидел, как укусы на его теле затягиваются, будто их и не было. – Что за чертовщина?! И что за твари были там, в озере? Никогда не видел ничего подобного. Набросились стаей, и я уже попрощался с жизнью! Гермиона всхлипнула, представив, что могло бы произойти, не окажись она этим вечером на озере. Её мужчина просто пропал бы без следа, и она никогда не узнала бы, что с ним случилось. – Не плачь, всё в порядке, – Дэмьен уверенно обнял её и усадил к себе на колени. – Это ты вытащила меня? Но как? Как ты справилась с этими тварями? И как смогла дотащить меня до берега? – Я должна тебе кое-что рассказать, – прошептала Гермиона, решительно вытаскивая палочку. – Дэмьен, я… не просто травница. Я чародейка. *** Теплая летняя ночь была особенно прекрасна своими звездами, рассыпанными над головой, как драгоценные алмазы на дорогом бархате. Сидя на крыльце с чашкой травяного настоя в руках, вдыхая сладковатый аромат цветущей розовой вечерницы и смотря в небо, Гермиона чувствовала себя самым счастливым человеком на свете. В доме спал уставший после дневных хлопот Дэмьен, отведавший её сытного пирога с рыбой и поспевшего как раз на днях яблочного вина. Снадобье от ожогов для кузнеца было готово, как и настойка бадьяна для старой Мэг, и можно было позволить себе просто насладиться вечером, никуда не спеша. Они появились из-за угла молча, и ни один звук не выдал их приближение, кроме треска чадящих факелов. Впереди шли мужчины во главе с Джоном Шелби, но женщины тоже не отставали. Вся деревня. За ней пришла вся деревня. Гермиона встала, чувствуя, как холодеет на сердце. Ведь в доме спал её возлюбленный. При мысли о нем её охватил ужас: даже самый опытный воин не справится с такой огромной толпой, пусть сплошь состоящей из крестьян, вооруженных вилами и топорами. Нужно увести их от него, отвлечь, пока Дэмьен не бросился на её защиту навстречу верной гибели. – Мистер Шелби, – холодно проговорила она, поднимаясь и оказываясь лицом к лицу с людьми, которых она много лет лечила снадобьями и зельями, ни разу не взяв за свою помощь и медяка. – Я не ждала гостей так поздно. – Замолчи, ведьма! – взревел староста, и толпа слаженно поддержала его, потрясая факелами. – Больше ты никого не околдуешь и не сведешь в могилу! Найдена еще одна жертва твоих злодеяний, и на сей раз тебе не сойдет это с рук! – Еще одна жертва? – спокойный голос Гермионы мгновенно заставил возмущенных людей замолчать, и она поняла, что они её боятся. Что же наговорил им Шелби, если те, кто исправно год за годом приходили к ней за помощью, теперь возжаждали её крови? – Эндрю Пим мертв! – провозгласил Шелби, и толпа разразилась обвинениями и ругательствами в адрес «проклятой ведьмы», погубившей лесника. – Старый Пим пил, не просыхая! – понимая, что им все равно, упрямо сказала Гермиона. – Я долго пыталась вылечить его больную печень, но тщетно! – Ты отравила его! Так же как мою дорогую Рут! Сжечь ведьму! – прокричал староста, и толпа с готовностью подхватила клич, медленно, пока еще нерешительно, начав наступать. Гермиона потянулась к магически расширенному карману платья, где хранила палочку, и похолодела: её там не было. Бросив взгляд на выступивших вперед старосту, кузнеца и еще нескольких самых крепких мужчин, она зашарила взглядом по траве под ногами, но палочки нигде не было видно. – Не это ищешь? – вдруг раздался за спиной родной голос, и Гермиона застыла с заледеневшим от жуткого предчувствия сердцем. Обернувшись, она увидела возлюбленного со своей волшебной палочкой в руках. – Дэмьен? – испуганно пролепетала Гермиона, и теперь её охватил настоящий ужас. Он выглядел совсем не так, как она привыкла его видеть. Вместо легкой кольчуги и плаща наемника на нем была серая мантия, подпоясанная простой бечевкой, а на груди сверкал серебром большой крест на толстой цепи. – Я епископ Дэмьен Броуди, главный инквизитор Кентский и Эссекский, – хладнокровно глядя на Гермиону, сказал он. – Что? – прошептала она, не веря своим ушам. Раненый наемник, которого она подобрала у дороги почти при смерти и выходила, оказался охотником на ведьм, втершимся к ней в доверие, чтобы убедиться, что она действительно умеет колдовать? – Ты не это ищешь? – Дэмьен поднял ее волшебную палочку, а затем одним движением разломил пополам. Гермиона вскрикнула: она всей кожей ощутила, как лопается древесина клена, обнажая свое сердце – перо сокола. Если обман возлюбленного причинил ей душевную боль, то потеря палочки отозвалась болью почти физической. В глазах помутилось, и она сперва не поняла, что кто-то схватил её за предплечье. – Ведьма лишена своего дьявольского инструмента! Теперь она не сможет никого околдовать! – провозгласил Дэмьен, и Гермиону дернули куда-то в сторону, потащив за собой. – Ты так долго ждал. Полгода, Дэмьен… мы прожили вместе полгода… – прошептала она вышагивающему рядом спокойному инквизитору, но кто-то отвесил ей пощечину, разбив губу, и она услышала полный ненависти голос Шелби: – Заткнись, ведьма! – Не волнуйся, Джон, – звучный голос Дэмьена легко перекрывал выкрики толпы. – Без палочки её слова ничто. Да, Оливия, ты оказалась не такой сговорчивой, как другие травницы, и я ждал целых полгода, пока ты явишь мне свою мерзкую дьявольскую сущность. Терпеливо ждал, пока ты решишься довериться мне… – И всё это время не гнушался спать с ведьмой? – выкрикнула Гермиона, которую уже беззастенчиво хватала, пинала и рвала на ней одежду почуявшая вседозволенность толпа. – Я принес свое тело в жертву во имя веры и благой цели! – рявкнул инквизитор. – На костер ведьму! И тогда Гермиона увидела его – огромное кострище, сложенное на околице деревни. Прямо посередине был вкопан высокий столб, и при виде него Гермиона впервые ощутила настоящий страх. Она слышала от матери, научившей её всему, что некоторые волшебники умеют колдовать и без палочки, но сама она этого не умела. Дэмьен лично привязал её к столбу под крики и улюлюканье толпы. – Подлец! – прошипела она ему и плюнула в лицо. Броуди лишь ухмыльнулся, отерев щеку. – Храбришься, ведьма? Если бы твоя мать не сглупила и все-таки отправила тебя в Хогвартс, тебя наверняка взяли бы на Гриффиндор, – прошептал он ей на ухо и дернул её за волосы цвета воронова крыла, заставив посмотреть на него. – Удивлена? Ты думала, я жалкий магл? О нет. Я представитель древнего магического рода… – Ты сквиб! – выплюнула ему в лицо Гермиона и тут же получила еще одну пощечину. Лицо Дэмьена застыло непроницаемой маской, и она поняла, что права. Тогда, отвернувшись от Броуди, она обратилась к жителям деревни: – Добрые люди! Я всегда помогала вам! Лечила! Отдавала свои снадобья, не прося взамен ничего! Так вы решили отплатить мне? Толпа затихла, но никто не решился высказаться в защиту ведьмы, обвиняемой Святой инквизицией в порочной связи с нечистым и колдовстве. Тогда Гермиону охватили отчаяние и ярость: – Будьте прокляты вы все и ты, Дэмьен! Вы сгорите точно так же, как и я! И будете пылать адским пламенем вечно! – Хватит! – отрезал Броуди. – Оливия Джеймсон, ты обвиняешься в колдовстве и пособничестве дьяволу! Я, епископ Кентский и Эссекский, выношу тебе смертный приговор! Поджигайте! Удар локтя инквизитора – и Гермиона потеряла сознание. *** Боль. Бесконечная, безграничная боль. Она пропитала все естество и выплеснулась наружу, превратившись в неудержимую сокрушительную ярость. Порыв ураганного ветра размел костер с догорающими останками, и Гермиона где-то на краю сознания поняла, что изувеченное огнем тело, от которого уже мало что осталось, когда-то принадлежало ей. Но сейчас это уже было неважно. Теперь она была ветром, кинувшим в лицо своре убийц сноп огня, разметавшим угли, так что занялась сухая трава, позволив пламени дотянуться до дерева. Аккуратно сложенного и плотного подогнанного друг к другу дерева, из которого были сделаны жилища её убийц. Треск огня, грохот рушащихся балок и крики сгорающих заживо людей звучали песней, победной песней её мести за свою преданную любовь и обманутое доверие. Песнь восторга слилась с завыванием ветра, и Гермиона промчалась над деревней, хохоча и плача. Но вдруг взгляд выхватил одинокую фигуру человека в серой мантии, спешно седлающего коня. Животное вставало на дыбы и не желало слушаться, страшась разбушевавшегося вокруг огня, и человек злобно хлестал его кнутом, цедя сквозь зубы ругательства. Восторг снова сменился яростью и жаждой мщения. Но просто сжечь предателя, предводителя своры убийц, Гермионе показалось мало. Страстно, до безумия захотелось снова жить, обрести плоть. И наблюдать, как мучитель медленно сходит с ума и угасает, а затем умирает, бесполезный и никому не нужный. Собаке собачья смерть. Кровожадный огонь, убивший её, вдруг стал источником силы. В него вплелись крики жителей деревни, и их муки подпитали Гермиону. Она рванулась, с усилием преодолевая неведомое сопротивление, и вдруг её окутали твердость металла и человеческое тепло, нагревшее его. А затем сознание медленно угасло, будто этот рывок отнял последние силы, и Гермиона уснула. Чтобы проснуться несколько лет спустя внутри креста на теле епископа Дэмьена Броуди, главного инквизитора Кентского и Эссекского. *** Гермиона открыла глаза и увидела свое отражение, которое смотрело на нее когда-то с неподвижной глади озерной воды. Длинные волосы цвета воронова крыла, бледная, почти прозрачная кожа, упрямо вздернутый носик и холодные бесчувственные глаза, которые в тот раз светились теплом и любовью. Вдруг откуда-то всплыло имя – Оливия. Так её зовут. Или нет? Гермиона потерла раскалывающиеся от боли виски и снова подняла взгляд. Отражение не двигалось, и её охватил страх. Разве они не должны повторять каждое движение человека? А потом из самых глубин сознания появилось еще одно имя – Драко. Её возлюбленного зовут не Дэмьен, а Драко! И она сама вовсе не Оливия! А Гермиона! Её зовут Гермиона Грейнджер! Как она могла забыть! – Зачем… – голос был хриплым, и пришлось прочистить горло, прежде чем снова попытаться заговорить: – Зачем ты показала мне всё это? Я словно прожила твою жизнь… и умерла твоей смертью… Зачем, Оливия? – Это всё, что у меня осталось, – голос призрака был печальным, но очень красивым: звучным, переливчатым, как будто хрустальным. – Воспоминания о прошлом. Привидения сотканы из них. Каждая душа, не пожелавшая уйти на ту сторону и задержавшаяся здесь, – всего лишь воплощенные воспоминания и эмоции. Я показала тебе их, потому что хотела, чтобы ты знала. Чтобы ты поняла меня. Глядя, как призрак сожженной волшебницы отплывает чуть дальше, к лежащему на полу без сознания Поллуксу, Гермиона почувствовала, как её мозг, одурманенный видениями прошлого, снова начинает работать с прежней быстротой. – Что случилось с Дэмьеном? – спросила она, нервно запуская руку в и без того растрепанные волосы. Её охватило знакомое свербящее чувство, как бывает всегда, когда загадка, над которой долго бьешься, готова вот-вот решиться. Не хватало лишь одного маленького кусочка пазла для полной картины. – Он умер, – отозвалась Оливия, и её красивое лицо исказилось гримасой злорадного удовлетворения. – Обезумел и сам шагнул с крыши своего собора. Самоубийца. Теперь он горит в адском пламени, как я и обещала. – Сам шагнул? – Гермиона вспомнила то чувство сонного бессилия, которое охватило её… нет, Оливию, когда душа проникла в крест епископа Броуди. – И сколько тебе понадобилось времени, чтобы он сам шагнул с крыши? Оливия улыбнулась, но её глаза оставались холодными, отчего улыбка была похожа на звериный оскал. – Почти десять лет. Я была очень слаба поначалу, поэтому он с легкостью сбрасывал оковы моего влияния на него. Но я была терпелива и медленно, шаг за шагом подтачивала твердыню его разума, пока та не рухнула. Это отняло все мои с таким трудом накопленные силы, а ярость больше не подпитывала меня, ведь месть свершилась. После смерти Дэмьена я несколько веков спала, надежно укрывшись внутри его креста. Мне повезло: медальон сохранился, сменяя хозяев, и жернова истории не перемололи его вместе со мной. Пробудившись опять, я заново начала собирать силы, приглядываясь к происходящему вокруг, наблюдая и изучая изменившуюся за прошедшие века жизнь. И с каждым годом мне всё больше нравилось то, что я видела. Вдруг я ощутила, что это не конец, что я не сгорела когда-то давно на костре. Я почувствовала, что впервые со дня смерти Дэмьена у меня возникло какое-то желание, совсем не похожее на жажду мести, наполнявшую мое существование смыслом, а меня – силами. Я снова захотела жить. В голове Гермионы раздался щелчок, и последний кусочек пазла встал на свое место. Она внутренне подобралась, готовясь к борьбе. Теперь, когда враг был перед ней и стали понятны его мотивы, оставалась лишь одна мелочь – победить. – Каждый хозяин креста, носивший его, наделял меня толикой своих сил, – продолжала Оливия, словно ей хотелось выговориться за все века молчания. – И я долго копила их, понимая, что любое неверное действие может снова привести меня к бессилию, а я больше не хотела веками спать внутри куска серебра. Прошло много лет, прежде чем владельцы медальона стали поддаваться моему влиянию и выполнять нехитрые поручения, обнаруживая в себе внезапные желания что-то сделать. Поиски продлились очень долго по человеческим меркам, но время перестало быть для меня угрозой, ведь оно больше не несло в обозримом будущем смерть. В конце концов мои исследования увенчались успехом, и я нашла то, что искала. – Обряд воскрешения, – пробормотала Гермиона, широко раскрытыми глазами глядя на задумчиво перемещающегося по комнате призрака. Только она больше не ощущала в себе сочувствия. Собранный из кусочков пазл явил картину столь ужасную, что, даже увидев жизнь Оливии так ярко, фактически прожив её, Гермиона больше не могла найти в себе сострадания к обманутой и жестоко убитой волшебнице. Оглушенный Поллукс вдруг слабо застонал, и Гермиона перевела взгляд на него. Он пока оставался без сознания, хотя она была готова еще раз метнуть в него заклинание. В глаза бросилась цепочка на его шее, и вспомнилось, как он постоянно касался её, разговаривая, как показалось вначале, сам с собой. – У Поллукса на груди крест Броуди, не так ли? – спросила Гермиона, и Оливия кивнула, подтверждая очевидное. – Значит, это с тобой он разговаривал, когда кричал, что я принадлежу ему, и терзался, дотронуться до меня или нет, словно ему кто-то запрещал. – Поллукс, – Оливия покачала головой, будто строгая мать, недовольная поведением своего ребенка. – Он оказался слишком силен и долгое время подавлял меня, хотя я накопила достаточно сил, чтобы подчинить себе волю любого. Его предшественник оказался податливей. Поначалу. – Предшественник? – Гермиона непонимающе нахмурилась и незаметно сделала шаг вперед, стараясь не смотреть на палочку Уорвика, валяющуюся возле кровати. Оливия улыбнулась и охотно, будто была рада поделиться своими достижениями, принялась рассказывать: – Его звали Алан Мор, и это он начал собирать коллекцию древних магических артефактов в середине века, потом начав торговать ими. Он был первым хозяином этой лавки, и однажды ему в руки попал мой крест. Мне удалось наделить медальон особой притягательной силой, чтобы каждый, кто подержит его в руках, непременно захотел надеть его. – Чтобы ты могла выкачивать энергию из носящего его человека? – стараясь сохранять интонацию своего голоса нейтральной, чтобы не выдать эмоций, спросила Гермиона и еще немного сместилась вперед к кровати. Оливия лишь улыбнулась вместо ответа и продолжила: – Веками взаимодействуя с хозяевами креста, я поняла одну вещь: чтобы люди делали то, что хочу я, надо крепко переплести свою волю с их собственными желаниями. Лучше всего это получается, если играть на их тайных страстях и пороках. С Аланом это прекрасно сработало, так же как со всеми остальными. Но в самом конце он отказался подчиняться… – И зверски убил тех четверых девушек, которых похитил для тебя? – как ни старалась Гермиона, отвращение все же проскользнуло в её голосе. – Я этого не хотела, – Оливия покачала головой, впрочем, без особого сожаления. – Мне нужна была лишь одна. Живая. Но Алан вошел во вкус после первого убийства, и его уже было не остановить. Сама того не ведая, я разбудила зверя. – Где он сейчас? – Умер, продав незадолго до своей смерти магазин со всей коллекцией антиквариата Поллуксу за бесценок. Гермиона задумалась. Если призраки девушек, живущие в подвале, утверждают, что не смогут обрести покой, пока жив их убийца, то что-то не сходится. Ведь, по словам Оливии, Алан мертв. И очевидно, именно об этих девушках писал ей Гарри – нераскрытые дела о похищении времен той истории с мантией-оборотнем, опозорившей министерского чиновника на совещании. Видимо, Алан поведал об этом Поллуксу, а тот рассказал Гермионе на их встрече в «Трех метлах». – Значит, так Поллукс получил твой крест? Вместе с магазином? – до палочки оставалось всего несколько шагов, и Гермиона решила задавать как можно больше вопросов, чтобы отвлечь словоохотливого призрака. Оливия кивнула, улыбкой подтверждая догадку своей собеседницы, и продолжила: – У братьев Уорвик было сложное детство, из которого они вынесли одно тайное порочное желание – жажду власти и доминирования над женщинами. Долгие годы Поллуксу удавалось подавлять его, но накопленное напряжение требовало выхода. Его стремление заполучить в свои руки красивую умную девушку совпадало с моими планами, и я помогла ему. Слегка подтолкнула. – И он дал в журнал объявление, на которое откликнулась я, – Гермиона почувствовала, как по спине стекает пот. Непрерывно перемещающаяся по комнате Оливия вдруг неумышленно преградила ей дорогу к палочке и замерла в задумчивости. Проходить сквозь привидение Гермионе совершенно не хотелось, особенно после всего услышанного. – Он переписывался не только с тобой. Но лишь ты оказалась достаточно смелой, чтобы прийти на личную встречу. Признаюсь честно, я не слишком верила в способность всю жизнь прожившего в одиночестве мужчины очаровать тебя настолько, чтобы убедить пойти с ним добровольно. – Поэтому ты подсказала ему опоить меня зельем? И чтобы запутать тех, кто стал бы меня искать, он назвался другим именем. Твоим, – Гермиона почувствовала, как её снова начинает трясти от переполняющих эмоций. – Оливия Джеймсон – Джеймс Олливер. Кто бы мог подумать, что преступник, которого разыскивает аврорат, – женщина. Да еще и призрак. Всё остальное, что творил Поллукс, ты тоже нашептала ему на ушко? Империус для моих друзей, Обливиэйт для его семьи, угрозы, запугивания? – Я понимаю, что, как человек, лично переживший все эти события, ты не можешь реагировать иначе. Но поверь, я не настолько злобное привидение, как ты думаешь, – Оливия оставалась спокойной и продолжала улыбаться, словно видела Гермиону насквозь и держала всё под контролем. – У Поллукса оказался настоящий талант, и я почти не вмешивалась в его охоту за тобой. Лишь помогала иногда подсказками: например, как правильно наложить Империус, чтобы жертва начала выполнять приказ не сразу, а в нужный момент. Или перед тем, как околдовать похитивших тебя девочек, исказить свою внешность одним забытым заклинанием, с помощью которого раньше отводили глаза маглам. И Поллукс прекрасно справился – ты ведь здесь, как и твоя подруга Пэнси, на свою беду согласившаяся пойти с ним на свидание. Сперва я хотела использовать её, но он успел, вопреки моему желанию, наложить на нее свои грязные лапы, и теперь она безнадежно испорчена. Но признаюсь честно, я этому даже рада. Ведь как только я узнала, кем ты являешься для современного магического мира, – героиней войны, знаменитостью – я сразу захотела именно тебя. Оливия чуть отплыла в сторону, и Гермиона, поняв, что медлить больше нельзя, рванулась вперед. Её рука была всего в нескольких сантиметрах от волшебной палочки, когда её оттолкнуло в сторону что-то тяжелое. Ударившись головой, она не сразу поняла, что происходит, но когда удалось сфокусировать взгляд, увидела, что на нее навалился Поллукс, прижав всем телом к полу. Его глаза были пустыми, белесыми, затянутыми странной поволокой, и они смотрели сквозь нее. В руке он сжимал свою палочку, нацелив кончик Гермионе в шею. А в воздухе над ним зависла, подняв руку, Оливия, продолжающая все так же спокойно улыбаться. Она небрежно повела пальцами влево, и Поллукс послушно склонил голову в ту же сторону. Следующий жест – и он прижал кончик палочки к шее Гермионы, больно вдавив в кожу. – Твои намерения легко читаются у тебя на лице, – проговорила Оливия, опуская руку. – Тебе лучше не дергаться и быть паинькой. И да, я знаю, что сохранять твое тело в целости в моих интересах, – добавила она, видя, что Гермиона собралась было что-то сказать. – Но ты забыла о своей подруге Пэнси. Её жизнь мне пока что нужна, а вот целостность шкурки не особо волнует. – Ты отвратительна! – выплюнула Гермиона, пытаясь отвести шею от впившейся в нее палочки. – Как ты превратила Поллукса в марионетку? Ты же говорила, его воля слишком сильна… – Была сильна. Ты оказала мне услугу, оглушив его. Сознание находящегося в магическом обмороке человека подавлено и легче поддается чужому влиянию. Пока ты смотрела сказочку о моей прошлой жизни, я окончательно сломила его. Теперь он сделает всё, что я скажу, хочет он того или нет. Оливия перевела взгляд на Уорвика, и тот наложил на Гермиону невербальный Мобиликорпус, вернув её на доску, испещренную рунами, и снова приковав к ней. – Зелье, – равнодушно бросила ведьма, и Поллукс безжизненным голосом медленно, словно ему было тяжело говорить, произнес: – Ленни, доставь сюда зелье. С негромким хлопком в комнате возник тот самый домовик, который забрал Пэнси из подвала. Рядом с ним появился небольшой котел с мутной жидкостью, неприятно пахнущей болотом. Доска с прикованной к ней Гермионой плавно опустилась на кровать, и Поллукс, подчиняясь приказу призрака, движением палочки переместил котел в изножье. Гермиона похолодела. Ей вдруг вспомнился рассказ Гарри о воскрешении Волан-де-Морта. Похоже, медальон епископа Броуди был ничем иным, как крестражем, в основу создания которого легло убийство жителей деревни. Похоже, что и для возвращения к жизни Оливия будет использовать ритуал, схожий с тем, что проводил для Темного Лорда Хвост. – У тебя ничего не выйдет! – срывающимся голосом крикнула Гермиона, со страхом наблюдая, как Поллукс призывает с помощью Акцио древний кинжал с рукоятью, украшенной затейливой резьбой. – Что ты можешь знать об этом? – прошипела Оливия, и впервые маска спокойствия на её лице треснула, и на свет показалась коварная древняя ведьма, веками лелеявшая свою обиду и злобу. – Для обряда нужен прах отца! – уверенно ответила Гермиона, безуспешно пытаясь освободиться от магических пут, сковавших её по рукам и ногам. – Наверняка от костей твоего отца за прошедшие столетия не осталось даже пыли, и ты не сможешь отыскать ни крупинки! – Глупая девчонка! – Оливия так стремительно приблизилась, что весь её облик на миг исказился, делая призрака схожей с теми ведьмами, которыми маглы пугают маленьких детей. – Я никогда не знала своего отца! Он отверг мою мать еще до моего рождения, и она растила меня одна! Мне не нужны кости этого мерзавца! Они пригодились бы, чтобы вырастить новую плоть, а я заберу твое тело! – Но как? – воскликнула Гермиона, пытаясь представить себе, насколько темной должна быть магия, чтобы осуществить подобное. – Это ведь невозможно! – А я слышала, ты самая умная и талантливая волшебница своего поколения, – презрительно усмехнулась Оливия, но до объяснения все же снизошла: – Нужно всего лишь разорвать связь твоего тела с душой, и тогда я смогу занять её место. Одно простое, всем известное заклинание… – Авада кедавра, – прошептала Гермиона и закрыла глаза, пытаясь представить свою смерть. Она видела, как умирают другие, но почему-то, несмотря на слова ведьмы, сложно было осознать, что с ней это тоже скоро случится. – Но как ты собираешься создать связь между своей душой и чужим телом? – За жизнь нужно заплатить жизнью, – улыбнулась Оливия и, не собираясь давать дальнейших разъяснений, повернулась к Поллуксу. – Прикажи привести вторую девчонку! – Ленни! – послушно произнес Уорвик. – Доставь сюда мою рабыню. Гермиона вся подобралась. Если Пэнси окажется рядом, не нужно будет тратить время на её поиски, чтобы вызволить из лап безумцев. Конечно, идей, как одолеть бесплотного призрака, на которого не действуют заклинания, и превратившегося в марионетку Поллукса, не было совсем, но нельзя просто ждать, когда по приказу ведьмы их начнут резать и убивать. Материализовавшаяся в комнате с помощью магии домовика Пэнси выглядела немного лучше. Конечно, Ленни не стал её полностью исцелять. Судя по всему, ему лишь приказали слегка подлатать её: синяки и ссадины на лице и теле остались, но кровь исчезла, а все свежие раны подзатянулись. Паркинсон была без сознания: возможно, домовик усыпил или оглушил её, чтобы не сопротивлялась и не мешала ему. Тем лучше. Она и так настрадалась за последние недели, не стоит ей видеть то, что сейчас будет происходить. Оставив Пэнси лежать на полу, словно вещь, до поры, пока она не пригодится, Поллукс дождался кивка призрака и поднял руку над котелком с зельем. – Плоть слуги, – монотонно произнес он, – преврати это зелье в жидкое пламя и помоги освободить душу из креста. Гермиона хотела закрыть глаза, но вместо этого, всё еще не веря в происходящее, в оцепенении продолжала смотреть, как Уорвик сделал резкое движение кинжалом, и отсеченный мизинец второй руки упал в зелье. Кровь брызнула на пол, но он не издал ни стона, оставаясь по-прежнему покорно-безучастным, будто вообще не ощущал боли. Повинуясь небрежному кивку Оливии, Поллукс шепнул кровоостанавливающее заклинание. – Он нужен мне в сознании до конца ритуала, – напряжение в её голосе выдавало волнение. Она еще никогда не была так близка к осуществлению своих веками вынашиваемых планов. Гермиона наконец смогла закрыть глаза и попыталась сосредоточиться, вызывая свое самое счастливое воспоминание и пытаясь заставить магию слушаться. – Ступефай! – крикнула она, но ничего не произошло. – Депульсо! Импедимента! Релашио! Нет! Нет! Ну давай же! Конфундо! Релашио! – Где твоя хваленая гриффиндорская храбрость, Гермиона, – прошипела Оливия, злобно оскалившись, – если тебе настолько мешает страх?! Я буду лучшей версией тебя! – Нет! Ленни! Помоги нам! Пожалуйста! – в отчаянии закричала Гермиона, но домовик семьи Уорвиков остался глух к просьбе чужака. – Заставь её замолчать, – приказала Оливия. – Следующие три этапа обряда должны произойти одновременно. Никто и ничто не должно помешать! – Силенцио, – скомандовал Уорвик, на бледном лбу которого выступил пот, а рука с палочкой слегка дрожала. Очевидно, что, в отличие от частично заглушенного Оливией сознания, тело все же не могло полностью игнорировать рану. Невербальная беспалочковая магия! Драко владел ею, значит, сможет и она. Но сколько мысленно Гермиона ни кричала заклинания, изо всех сил пытаясь воззвать к магии, все было безуспешно. «Драко! Прости меня! Я не смогла!» – по щекам Гермионы потекли слезы, когда Поллукс склонился над котлом, нацелил на нее волшебную палочку и направил кинжал в грудь Пэнси. Крест епископа медленно поднялся и потянул за собой в воздух цепь с шеи Уорвика. Когда он завис над бурлящим зельем, Поллукс проговорил: – Пусть эта невинная жизнь, взятая насильно, станет платой за воскрешение Оливии Джей… С оглушительным грохотом дверь в комнату выбило чье-то мощное заклинание, и она отлетела к противоположной стене, чудом не задев Поллукса, Пэнси и котел. В темноте дверного проема показался Драко и сразу рванулся внутрь, а дальше время для Гермионы словно остановилось, растянув несколько секунд почти до вечности, и все следующие события слились в единый водоворот. – Закончи обряд! – рявкнула ведьма и, обратившись в стремительный вихрь, ринулась к зияющему дверному проему, каким-то непостижимым образом умудрившись на несколько роковых секунд дезориентировать и задержать Кристофа и Гарри, шедших сразу следом за Драко. Малфой, оказавшийся рядом с кроватью, на которой лежала прикованная к доске Гермиона, мгновенно оценил обстановку и заклинанием отбросил Уорвика к разбитому окну, но тот, ударившись спиной об усыпанный осколками подоконник, даже не вздрогнул. Подняв руку с кинжалом и направив его в сторону бессознательной Пэнси, Поллукс бесстрастно произнес, целясь в Гермиону: – Авада… – Нет! – выкрикнул Драко, понимая, что уже не успевает оглушить его, а смертельное проклятие отразить невозможно. – …кедавра, – спокойно закончил Уорвик и метнул кинжал в грудь Пэнси. Сквозь застилающие глаза слезы Гермиона увидела летящую в нее неминуемую смерть, как вдруг наперерез изумрудно-зеленому лучу выпрыгнул Драко, закрывая её собой, и время остановилось окончательно, замерев в ужасе вместе с её сердцем.