***
Юнги полдня неподвижно лежал на постели, бездумно пялясь в потолок, потому что даже пальцем было больно пошевелить. Солнце давно скрылось из комнаты, и он пытался сосредоточиться на том, как перекатиться на кровати и упасть на пол за неё, чтобы хотя бы пережить завтрашнее утро. И он понимал, что это будет сложно, но не предполагал, что настолько. Сколько ни пытался, он не мог согнуть руку или ногу, так как вся кожа покрылась твердой коркой засохшей крови, под которой были свежие раны, и от малейшего движения корка трескалась и рвала кожу, принося острую боль. Спустя несколько часов бесполезных попыток сдвинуться с места, он просто смирился с тем, что ничего не получится, и закрыл глаза, в который раз за это утро орошая подушку слезами. Он застыл, стараясь почти не дышать. Он считал себя последним глупцом за то, что доверился человеку, а не своему чутью; за то, что принял человека из жалости в свой дом, не убив его прямо там, в лесу. Что он получил взамен на своё добродушие? Приговор к мучительной смерти. Сейчас ему стало казаться, что люди иногда бывают намного более жестокими, чем вампиры, ведь он уже давно не убивал людей, да и в принципе считал это неправильным и грязным. А вот человек, — который по идее должен обладать состраданием ко всему живому, — оставил его умирать от солнца, без возможности двинуться и хоть как-то спастись. Думая обо всём этом, Юнги не заметил, как уснул — вымотанный, измученный, переполненный злобой и отчаянием. Он не знал, сколько проспал, но проснулся оттого, что расслышал недалеко от дома чье-то до боли знакомое сердцебиение. До боли, потому что его. Его сердцебиение. Спустя пару минут Юнги услышал хлопок входной двери, в гостиной что-то зашуршало, а затем на лестнице послышались тихие шаги. В дверном проёме показалась рыжая макушка, и Юнги тут же зашипел, рефлекторно выпуская клыки и скалясь, потому что на подсознательном уровне чувствовал опасность от этого человека, а парень медленно приближался, холодно смотря на него и держа в руке нож, не обращая ни малейшего внимания на его враждебность. — Пришёл… добить… гадёныш?!.. — едва смог выдавить из себя Юнги. Голос осип, а губами он почти не мог шевелить из-за ожогов. Парень ничего не отвечал, лишь еще ближе подошел к нему, а затем залез на постель и склонился над ним, смотря прямо в глаза. Юнги шипел на него и пытался отодвинуться, но было больно двигаться, и от этого снова потекли слёзы. Он знал, насколько жалко сейчас выглядит — как загнанное животное, которое видело в глазах хищника, напавшего на него, смерть. Но казалось, что парню было на это плевать. — Не добить, а спасти, отродье… — пробормотал он. Внезапно парень ножом в своей руке резко рассёк ладонь и придвинул истекающую кровью руку к его губам. — Пей, пока даю. Так ты быстрее поправишься. Юнги забыл обо всякой опасности, как только в ноздри ударил резкий запах человеческой крови, и рот сразу же наполнился слюной. Он прижался губами к свежей ране и жадно пил тёплую жидкость, которая была так нужна ему, так сильно нужна… Он мычал и хныкал от боли, но продолжал пить, закрыв глаза и чувствуя соль и сладость на языке, и как тепло медленно растекалось по горлу и давало ему силы. Но внезапно всё закончилось — парень отдёрнул руку. — Всё, хватит! — Ещё… ещё… пожалуйста… — просил Юнги. — Дай… ещё… — Он с закрытыми глазами тянулся вверх за рукой, приоткрыв рот. — Мерзость, — прошипел Чимин, сжав руку в кулак. — Как одержимый… Поняв, что больше он ничего не получит, Юнги опустил голову обратно на подушку и открыл глаза. — Зачем убил… а теперь… спасаешь?.. — сипло спросил он. — Потому что не нашел другого способа выжить. Думал, что найду, но не нашел… — ответил Чимин. — А теперь, если можно, я сам поем, потому что ты много выпил, и у меня теперь кружится голова… Юнги коротко кивнул, и Чимин слез с кровати. — Ах да… Чимин подошел к окну и задёрнул шторы, скрывая день за окном и погружая комнату в приятный глазам Юнги полумрак. — Мы же не хотим, чтобы тебя снова поджарило, правда? — равнодушным тоном сказал Чимин и вышел из комнаты. А вот сейчас Юнги уже совсем растерялся. «Сначала хотел убить, теперь спасает, да еще и кровью делится… Это самый странный человек, которого я вообще когда-либо видел…»***
Чимину было противно делиться своей кровью с вампиром, но он понимал, что по-другому не получится — только это поможет ему восстановить силы и быстрее излечиться от ожогов. Он чувствовал себя каким-то испачканным, как будто то, что он делит свою кровь с кем-то — это самое мерзкое, что может быть в жизни, и что даже съесть крысу было бы не так противно, как делать то, что он сделал сейчас. «И почему знахарь сказал, что это не так уж плохо? Это отвратительно…» Он замотал бинтом рану на своей ладони, а затем поставил греться воду, достал из сумки настойку из одуванчика и заварил себе чай с добавлением этой настойки, чтобы быстро восстановить кровопотерю. Выпив почти залпом весь чай, он сел обедать, приготовив себе лапшу и распаковав пару бургеров, которые купил в городе. После обеда он лёг на диване в гостиной, чтобы немного отдохнуть, так как голова до сих пор кружилась, но потом вспомнил, что еще нужно натереть вампира ранозаживляющими мазями. «Прикасаться к этому упырю… Как противно…» — думал Чимин, пока доставал из рюкзака баночку с мазью и топал по лестнице наверх, бурча себе под нос, что у жизни на него явно какие-то свои планы, помимо его собственных. Вампир вопросительно посмотрел на него, когда он вошел в комнату. — Пришел полечить твои ожоги, упырь, — ответил на его немой вопрос Чимин, усаживаясь на кровать и открывая мазь. — Не… не надо… — хриплым голосом проговорил вампир. — Дай… кровь… — Что? — нахмурился Чимин. — Мне нужна… только кровь… Не трогай меня… — Уверен? Юнги закивал и приоткрыл рот. — Дай еще… пожалуйста… — Кровопийца… — проворчал Чимин и, отложив мазь, снова сел у головы Юнги, размотал бинт на руке и приложил ладонь с еще блестящей от крови раной к его губам. Юнги тут же прижался к его руке, стараясь контролировать себя, чтобы не выпустить клыки и не проткнуть его кожу, и потянул губами кровь из пореза. Он пил не очень аккуратно, и вниз по подбородку потекла струйка алой крови, пачкая подушку и заставляя Чимина сморщиться от отвращения. — Эй! — возмутился он. — Я не просто так свою кровь даю, чтобы ты её мимо рта пил! — Прости… — пробормотал Юнги, не отрываясь от его ладони и продолжая пить, шумно глотая. С каждым глотком тёплой солоноватой крови он чувствовал, как всё его тело наполнялось энергией, а боль утихала, и раны заживали с невероятной скоростью. Раньше он использовал собственную слюну, если получал ожоги от солнца, но сейчас он ощущал, что ему достаточно лишь крови своего кормильца, чтобы вылечиться. — Хватит, мне больно, — сказал Чимин, пытаясь оторвать свою ладонь от его губ, но Юнги, внезапно ощутив, что боль прошла и раны перестали кровоточить, обхватил своими пальцами его запястье и сильнее прижал его руку к себе, высасывая больше и больше крови, почти вгрызаясь в нежную кожу. — Хватит! Прекрати! Юнги протестующе замычал и, резко оторвавшись от ладони и выпустив клыки, потянул его руку на себя и прокусил кожу предплечья, чтобы получить еще больше крови. Он всё пил и пил, отключившись от мира, не слыша возмущений и вскриков кормильца, но внезапно он понял, что больше не может глотать его кровь. — …запрещаю! Распахнув глаза и косо посмотрев на Чимина, Юнги всё еще не отпускал его руку, впившись в неё клыками и оцепенев. — Я запрещаю тебе пить! Хватит! Юнги медленно убрал клыки, слизав кровь с нижней губы, но руку из хватки пока не выпускал. — Почему?.. — тихо спросил он. — Мне больно, и я сейчас отключусь, прекрати, всё! Вернувшись в реальность, Юнги наконец внимательно посмотрел на мальчика и понял, что тот и правда уже очень ослабел — он побледнел, на лбу выступила испарина, и сердце его билось слишком быстро. — Хорошо… прости… — пробормотал Юнги, и, всё еще искоса глядя на Чимина, принялся зализывать языком его раны. — Не надо, само заживёт, — отнекивался Чимина, пытаясь выдернуть свою руку, но Юнги не дал ему этого сделать. — Тебе нужен секрет, так ты быстрее восстановишься. Юнги, всё еще чувствуя на языке его кровь, мягко прошелся языком по ране на предплечье от своего укуса и по порезу на ладони, который Чимин сделал сам, и подул на ранки. — А это еще зачем? — спросил Чимин. — Не знаю… Чтобы больно не было, — пожал плечами Юнги. Чимин отдёрнул руку и прижал к груди, а вампир с лёгким недоумением смотрел на него. Но внезапно Чимин заметил, что у вампира буквально на глазах стали проходить ожоги, становясь из красных розоватыми, а затем полностью заживая. Это происходило медленно, но не заметить было невозможно… Однако долго наблюдать за этим он не мог, так как от усталости и анемии у Чимина закрывались глаза, и он уже с вожделением смотрел на подушку на большой кровати, которая так и манила своей мягкостью. Но спать рядом с вампиром… — Ложись, — кивнул на подушку Юнги. — Я тебя не съем, не волнуйся… — Я слежу за тобой, — угрожающе сказал Чимин, вытащив из кармана нож и, зажав его в кулаке, лег на подушку лицом к вампиру. — Нападёшь — убью. — Ты сам умрёшь, если убьёшь меня, — хмыкнул Юнги. Он-то как раз был полон сил и бодр после такой обильной трапезы. — То же самое и со мной. Так что, расслабься и отдыхай, кормилец. Спасибо за кровь… Чимин, всё еще злобно пялясь на него, через пару минут уже уснул, а рука, держащая нож, расслабилась, и Юнги тут же убрал этот потенциально опасный предмет подальше от себя и от кормильца, закинув его куда-то в угол комнаты. Его раны еще не до конца зажили, да и слишком мало времени прошло, но он уже чувствовал себя так, как будто утром совсем не умирал от солнечных ожогов, а к кормильцу вновь возникло чувство благодарности и желание заботиться. Даже сейчас, после того, как он его чуть не убил, Юнги не мог со злостью смотреть на этого ребёнка. Он спал, хмурясь и сжимая руки в кулачки, нервно поджимал губы и хныкал, и Юнги это беспокоило, он хотел узнать, почему кормилец волнуется, почему ему снятся кошмары, хотел, чтобы их у него не было, и чтобы его сон был спокойным. Юнги поудобнее лёг на постели, так, чтобы быть достаточно близко к кормильцу, но при этом не касаться его, чтобы не пугать. Он понимал, что его касания неприятны человеку, поэтому он поставил в голове пунктик — не касаться кормильца без надобности. Он повернулся на бок, чтобы смотреть прямо на него, и пока смотрел, то уже не чувствовал к нему ничего, кроме нежности и благодарности. «А всё-таки он меня не бросил, и не убил… Может быть, со временем он привыкнет ко мне?»