***
Мир замер… Юнги оглядывался по сторонам, и казалось даже, что сам восход остановился на мгновение — он видел солнце, и оно не обжигало его… видел утренних птиц, и они застыли в полете, взлетая из высокой травы в небо… Он не знал, сколько времени прошло, пока он сидел здесь, глядя смерти в лицо — время как будто остановилось вместе с сердцем Чимина, наблюдая за ними двумя и решая их судьбу. И внезапно всё снова пришло в движение, птицы взлетели, солнце снова начало жечь кожу, и он уткнулся в грудь Чимина, чтобы скрыть лицо. Однако больше не произошло ничего — Чимин всё так же не двигался и не оживал. «Значит, так решила судьба?.. Смерть?..» К ним подбежали Хосок с Джоном и Тэхён, держащий под руки Чонгука, избитого и с такой же израненной как у Чимина шеей. — Он… умер? — шепотом спросил Хосок, неверяще глядя на безжизненное тело Чимина и на самого Юнги, который, видимо, должен был вот-вот умереть вслед за ним. — Я не… Не знаю. Я отдал ему желание, — ответил Юнги, тыльной стороной руки утирая глаза от слёз и охлаждая влагой покрасневшую от ожогов кожу. — Я отдал желание ему, я сказал, что хочу, чтобы он жил… Я не знаю, спа…спасло ли это его. — Ну-ка… — Хосок склонился над Чимином и приложил ладони к его впалым щекам, прикрыл глаза и нахмурился. Прошло несколько долгих мгновений, прежде чем он отнял руки и уже более спокойно проговорил: — Он будет жить. Ты спас ему жизнь… И себя тоже спас.***
Сидя на заднем сидении чёрного джипа вместе с Чимином, Юнги непрерывно гладил его по блеклым рыжим волосам и такому же бледному лицу, боясь отпускать его даже на секунду. Единственный момент, когда он позволил себе его отпустить — это когда попытался сам поднять Чимина и донести до машины, но был так слаб, что еле-еле сам смог подняться с земли. Сина помог ему, бережно приняв Чимина у него из рук, и отнес в машину, после чего Юнги уложил его к себе на колени и с того момента не отпускал. Придя домой, он первым делом уложил Чимина на кровать и набрал ванну тёплой воды — Хосок сказал, что понадобятся сутки, прежде чем Чимин окончательно оживёт, и для того, чтобы это ускорить, нужно, чтобы его тело было тёплым. Откуда Хосок столько знает обо всем этом, Юнги решил спросить позже, и пока наливалась вода, он принялся раздевать Чимина, снимая с него те вещи, что тот наскоро надел, когда опаздывал на учебу. Сняв с него всю одежду, он разделся сам и на руках донёс его до ванной, погрузился вместе с ним в воду и уложил его себе на грудь, обвив руками и ногами, чтобы согревать его своим телом. Да, у него самого температура тела была немного ниже человеческой, но Чимин сейчас был просто ледышкой, и рядом с ним Юнги чувствовал себя так, как будто он был грелкой — его тело было намного горячее тела Чимина. — Ничего, ты скоро поправишься… Всё будет хорошо, я обещаю тебе… Юнги тихо бормотал ему на ухо, расчесывая пальцами его спутавшиеся волосы и обтирая руками шею от запекшейся крови. Кожа на шее понемногу заживала, не так быстро, как хотелось бы, но и этого было достаточно, чтобы заметить, что синяки и раны на ней стали чуть меньше. Он мягко поглаживал его кожу и покрывал поцелуями, прижимался щекой к щеке, роняя редкие слёзы на его грудь, и продолжал шептать слова благодарности и утешения, надеясь, что он слышит их, что услышит и быстрее очнётся. Периодически он подливал горячей воды в ванну, когда вода начинала остывать, и растирал руками его тело, разнося кровь по венам, пока его сердце не могло этого делать. Прошло уже несколько часов, изменений никаких не было, но он продолжал сидеть в горячей воде вместе со своим кормильцем, которого чуть не потерял. А всё потому, что не успел ему всё рассказать, предостеречь от опасности, уберечь от врагов… — Надо было оставаться у меня, глупый, — с ноткой злости в голосе сказал Юнги, оставив поцелуй на его скуле. От усталости он закрывал глаза, но старался держаться, хотя бессонная ночь и жестокий бой порядком вымотали его. — Я же говорил, оставайся, а ты что? Жизнь у тебя тут, конечно… А послушался бы меня, то может и… …пум… — …и не попал бы в такую задницу. Но это я виноват, прости… Я тебя не уберег, надо было настоять, тогда бы всего этого и не случилось… …пум-пум… — Я так волновался за тебя, прости, что не сберег… — продолжал шептать он, опустив голову на его плечо и засыпая, но он не ослабил хватку, и всё так же крепко прижимал его к себе. — Прости, что так поздно пришел. План… нам нужен был какой-то там план, а Хосок долго думал, и я… …пум-пум… пум-пум… — Я же люблю тебя, глупый. Что я без тебя бы делал? Вот ты говорил мне попросить жизни. А что мне без тебя делать в этом мире, а? Я только сейчас понимаю, как скучно жил всё это время… С тобой весело, кормилец… И еда всегда под рукой. Прости, тупая шутка… Ни капли больше не попрошу, пока не пройдет недели три, да… Тебе нужно… восстановиться… нужно выздороветь… …пум-пум… — …или хотя бы глаза открыть… Он задремал, продолжая всё бормотать и бормотать, пока окончательно не погрузился в тревожный сон. Ему снилась битва, тела на полу и склизкая кровь под ногами, запах металла и соли в воздухе, и тот самый лучик света посреди этого хаоса. Чимин. Кормилец, определенный ему до конца вечности, человек, который всегда будет рядом с ним, его единственный самый родной человек во всем мире. И он умирал… Ему снилось, что он не успел, что Чимин умер, навсегда оставил его одного, и он бродил совсем один по тёмным улицам города в сторону леса, к себе домой. Прошло много лет, вся жизнь для него стала бесцветной и чересчур тяжелой. С того дня, как умер его кормилец, он больше не притрагивался к пианино, и последняя мелодия, которую он сыграл на нём, была песней, посвященной Чимину. Пианино, наверное, давно расстроилось, и на нем лежал вековой слой пыли, но Юнги было всё равно. Время изменилось, но лес остался, его дом остался, он сам остался. Он питался лишь кровью животных, забыв совсем об обычной еде, и в какой-то момент он решил, что больше не может жить так. Он просто скинул с себя всю одежду и вышел на рассвете из дома, упал в смертельные объятия солнца. Сгорая заживо, он не проронил ни звука, ни одного вскрика не сорвалось с его уст. Лишь тихие слёзы и Чимин в мыслях. Его Чимин, такой тёплый, улыбающийся ему, и с живым, бьющимся сердцем… Сердце… — Чимин?! Юнги вырвался из сна так быстро, что потребовалось несколько секунд, чтобы прийти в себя. Вода стала прохладной, но в его руках тело кормильца было таким горячим, как будто его лихорадило. Чимин не ответил. Но сердце билось. — Живой… — всхлипнул Юнги, уткнувшись носом в почти зажившую шею и вдыхая родной запах персика с ноткой гвоздики.***
— Юнги, три недели прошло, — ворчал Чимин, пока чистил зубы, и гневно глядел на вампира в отражение в зеркале. — Нет, — покачал головой Юнги, отворачиваясь в сторону. Он прислонился к косяку двери, наблюдая за тем, как Чимин собирается в универ. — Я пока держусь, а тебе еще надо восстановиться. Ты потерял тогда слишком много крови, я не могу пить, зная, что это навредит тебе. — Ты похудел, и ты бледный как смерть! — возмущался Чимин. Он отложил щетку, прополоскал рот и резко развернулся, скрестив руки на груди. — И я вижу, как ты губы облизываешь, когда на шею мою смотришь. Думаешь, я не догадываюсь, что ты в это время думаешь о том, чтобы… — Нет, не думаю, — перебил его Юнги, — потому что это рефлексы. Но я не думаю о твоей крови, несмотря на то, что долго не пил. Это неважно, я буду терпеть, пока ты полностью не восстановишься. Твоё здоровье важнее моих потребностей. — Хорошо, как хочешь… — злостно сузив глаза в щелочки, пробормотал Чимин и вышел из ванной, направляясь в кухню, чтобы позавтракать. На столе его уже ждали оладьи, которые Юнги сам приготовил ему — в первую неделю, когда Чимин только очнулся, ему пришлось в экстренном порядке научиться готовить, и ему весьма пригодилось то, что в мире есть такое понятие, как ''готовка для чайников''. Он облазил кучу сайтов и нашел такую же кучу рецептов готовки несложных блюд, и весьма кстати пригодились те деньги, что ему заплатили за заказы на социальную рекламу, потому что вот уже третью неделю он не брался за работу, боясь уходить от Чимина хоть на шаг. Конечно, сейчас, когда Чимин уже отдал своё желание и стал не настолько ценен для мира, как был раньше, опасность ему практически не грозила, но у Юнги развилось что-то вроде фобии, и он буквально боялся отпускать Чимина даже на учебу. Тот всеми правдами и неправдами убедил его в том, что будет осторожен и не будет искать приключения на задницу, и Юнги со вздохом согласился, но всё-таки волноваться не переставал. Садясь за стол, Чимин думал о том, что это несправедливо — он-то ест, а вампир страдает… А учитывая то, что обычная еда тому почти не нужна, то он фактически третью неделю голодал, и всё потому, что считал его недостаточно здоровым, чтобы пить у него кровь. Видите ли, мало времени прошло. По правде говоря, Чимин очень волновался, что Юнги голодает, так как смотреть на него было уже страшно — он осунулся и сильно похудел, но глаза у него блестели слишком выразительно, когда он рассматривал венки на его руках или бросал взгляды на шею с пульсирующей жилкой. Пару раз Чимин замечал, как у него выползали клыки, но тот тут же прикрывал рот рукой и жмурился, чтобы не видеть ничего. Вот и сейчас, пока Чимин ел, он заметил, как вампир, сидя напротив него, весь сжался и застыл, закрыв рот ладонью и глядя на него чернющими глазами. — Юнги… — Нет. Закрыли тему, — приглушенно ответил вампир. — Тебе нужна еще неделя, я чувствую это. У тебя еще не вся кровь восстановилась, и сердце слабое. «Я заставлю тебя просить об этом!» — про себя усмехнулся Чимин, доел последний оладушек с тарелки, и, уловив момент, когда Юнги снова разглядывал его руки и вены на них, ''нечаянно'' оцарапал свою руку вилкой. До крови.