Граф

       С момента приезда Шастуна в Питер проходит месяц. Наступает август, а вместе с ним и ночи возвращаются в северную столицу. Что не может не радовать любителя пеших прогулок Антона, который пренебрегает общественным или личным (Ирой) транспортом. Вместо этого он каждый день прогуливался до бара. Либо в кузнецовский, либо в другой, в зависимости от расписания Арсения. Его Шасту дал сам Арс, узнав, что Антон приходит каждый день, даже когда его нет. Но сегодня день особенный — Арсений не просто на работе, но еще и танцует. А такое Шастун не пропустил бы даже под страхом смерти (еще бы эту смерть бояться).       Сегодня он впервые не обматывается тряпками с ног до головы, просто накидывает капюшон и привычную кепку. Очки, которые Антон вообще хер знает откуда у себя на хате раскопал, он откладывает в долгий ящик. В качестве исключения даже толстовку постирал, а еще обувь протер. Не то чтобы это сильно помогло: старые, проверенные жизнью ботинки, которые он носит уже не первый десяток лет. Это подарок одного отличного сапожника из Италии, которому Антон очень помог в свое время. Сейчас Шастун плохо помнит, но вроде он помог ему, вложив деньги или спас от тюрьмы… Словом, этот мужчина (кажется, его звали Моретти) сделал ему самую охренительную пару ботинок в жизни.       — Здравствуйте, — проговаривает дежурную фразу хостес на входе, хорошенькая девушка Маша. Точнее Мария Сергеевна, но с недавних пор просто Машенька. Заметив, что это Шастун, она улыбается искреннее. — Привет.       — Приветики, — кивает Шастун. Оперевшись о стойку хостес, наклоняется к ней ближе и спрашивает прямо на ухо. — Арсений на месте?       Машенька кивает. Улыбнувшись, Антон быстро шепчет «спасибо» и, коротко клюнув ее в щеку, быстрым шагом идет в зал. Сегодня у них тематический вечер — все официантки одеты в цветочные рубашки, короткие платья и венки.       — А тебе идет, Сережка-картошка, — с усмешкой говорит Антон Сереже, оперевшись на барную стойку. На обычно хмуром бармене красивый цветочный венок из ромашек.       — Пошел нахер, — без прелюдий говорит мужчина. Однако все равно наливает из стоящей специально для Антона бутылки виски. Приложившись, Шастун выпивает сразу половину.       — Не будь букой, Сереженька. Лучше скажи, что интересного сегодня ожидается?       Пару минут Сергей не отвечает, обслуживая других клиентов. Все это время вампир спокойненько попивает виски, разглядывая пришедших гостей. В основном контингент один и тот же: это постоянные клиенты и люди, заинтересованные в красивом, чувственном танце. Но были и обычные дрочеры — их видно издалека — рано или поздно охрана их выпроваживала. Випов Антон разглядеть не мог.       — Есть одни странные ребята, — заговаривает снова Сергей. — Випы какие-то дохера важные. Ну, судя по мордам. О, они еще… Здесь.       Сергей мог бы и не уточнять. О том, что за его спиной стоят эти самые странные випы, Шастун узнает ровно в ту секунду, когда они там становятся. Смутное чувство узнавания прокатывается по рукам, и тело само напрягается в попытке защититься. На Шастовы плечи ложатся белые, бледнючие тонкие ладони.       — Антуан, — тянут с двух сторон разными, но настолько похожими голосами, что сразу и не разберешь, кто говорит. — Какая встреча!       Не нужно оборачиваться, чтобы узнать, кто эти люди. Антон прекрасно узнает и голоса, и ладони, чувствуя, как низ живота наливается приятной тяжестью от этих тянущих интонаций. Гребанный французский, он всегда питал к нему слабость.       — Анри, — он смотрит сначала влево, а потом вправо. — Мари.       И резво разворачивается на стуле, внимательно оглядывая стоящих перед ним девушку с парнем. Одинакового роста, тонкие и светлые, как ангелочки, близнецы улыбаются ему одинаковыми улыбками. Выглядят они, хотя это и невозможно, еще моложе, чем раньше. Будто им от силы лет восемнадцать. Возможно, дело в одежде, подходящей больше для подростков, и общей легкой структуре. Светлые, почти белые волосы обоих аккуратными волнами спадают вниз. У девушки до плеч, а у парня до ушей. Прибавьте к этому огромные синющие глаза — и получите близнецов Ландрю-Бенар.       — Здравствуйте.       — Здравствуй, — отвечает Анри, улыбаясь кончиками губ. Его картавость и акцент в принципе сильно выдают в нем француза. Но Шастун мог угадать в них французов уже по одной горбинке на орлином носу, портящей общий ангелочный образ.       Ничего толком не говоря, они берут не сильно сопротивляющегося Антона под руки и ведут в вип-ложу, специально отведенную для особых гостей. Когда это дьявольские близнецы (прозвище за авторством не-Шастуна) стали особыми гостями в этом клубе, еще предстоит выяснить. Пока они поднимаются по винтовой лестнице, чертовы соблазнители шепчут на своем лягушачьем языке совершенно непристойные вещи.       — А что вы здесь делаете-то? — специально на русском спрашивает Антон, краем глаза глядя на сцену. Пару секунд они молчат, очевидно, пытаясь перевести это. Снова отвечает Анри, чей русский благодаря увлечению классикой намного лучше, чем у сестры.       — Мы проезжали мимо… В Грецию. И услышать, что ты тоже здесь, — медленно, стараясь не ошибиться, говорит парень.       Слухи в вампирской среде пиздец как быстро расходятся, думает Антон, разглядывая своих знакомых. Хотя почему это знакомых — бывших любовников, отнявших и присвоивших себе почти десять лет его жизни. Отсюда открывается отличный вид на сцену. Диван достаточно большой, чтобы вместить даже десятерых, но близнецы все равно придвигаются к нему вплотную.       — Мы очень скучали по тебе, мой дорогой, — воркует Мари, мягко поглаживая парня по обтянутому джинсой бедру. — От тебя не было вестей двадцать лет.       Это, конечно, неправда. Пожалуй, первые пару лет после разлуки они действительно могли о нем ничего не слышать (Шастун старался), но потом он засветился сразу в нескольких громких случаях, о которых знает каждый уважающий себя вампир. Взять ту же свадьбу Позовых — чрезвычайно громкое событие. Так уж вышло, что с Димой они познакомились, когда тот еще был жив, и хорошо дружили несколько лет, пока роковая случайность не сгубила друга. Точнее, так думал Шастун, все остальные поздравляли Позова с «новой» жизнью. Спустя пятнадцать лет он женился на красавице Екатерине, сыграв очень громкую и веселую свадьбу, бо́льшую часть которой Антон вспомнить не мог. Или вот конфликт двух старых вампирских «Домов» — как они себя называли, в котором Шастун встал на сторону Иры и большинства молодых вампиров. Насколько он слышал, близнецы выбрали другую сторону, однако они здесь.       За мыслями о прошлом Антон не замечает, как на столике появляются бутылка красного вина и сырная нарезка, заказанная явно для него. Близнецы гнушались человеческой еды, предпочитая чистую кровь. Они в принципе все человеческое презирали — тем удивительнее, что они пришли в этот клуб. За то время, что Шастун здесь пробыл, из вампиров он встретил только старого знакомого Пашу, который по делам приехал в Питер. У них вышел чудный ностальгический вечер. Вообще, Ира всегда любила человеческое общество и людей любила тоже. Не зря же в свое время она две войны служила медсестрой на фронте. Забавно, что не будь она такой человеколюбивой — вампиром бы Антон так и не стал. Помер бы, отдав свою жизнь во имя императора, и похоронили бы его где-нибудь под Карпатами.       — Ты вспоминал нас? — спрашивает Анри, запустив холодные пальцы под толстовку, с нажимом гладит поясницу.       — Да без б, — кивает Шастун, не отрывая глаз от сцены. Скоро должны объявить выступление Арсения. Анри громко вздыхает, привыкший к тому, что парень вечно какую-то херню несет. Ну, это по их мнению.       На сцену выходит Соболев. После второго выступления Арсения, где он был одет в смешное женское жабо, Антон с ним познакомился и, естественно, забухал. Ненадолго: Илья женатый человек и все такое, так что ограничилось двумя днями.       — Тс-с, смотрите. Сейчас выйдет прекрасный танцор. Вы должны увидеть его искусство! — скороговоркой произносит он. — Абсолютно волшебный.       Начинает играть музыка, и мир Антона снова сужается до одного-единственного человека. В это время скучающие Мари и Анри, быстро потеряв интерес к полуголому человечку, начинают целоваться. При этом зажимают Шастуна между собой, но он просто отмахивается от них.       — Вы видите? Он прекрасен! — едва не пища от восторга, говорит парень, тыкая в Мари, чтобы она наконец повернулась к сцене и перестала пытаться сожрать гланды брата.       — Всего лишь человек. Лучше давай к нам, — лениво отвечает девушка, упорно пытаясь залезть в гиперузкие штаны Антона. — Поиграем как в старые добрые времена.       Ага, думает он, повеселимся. Снова подвесят за соски на цепи и будут хлестать плеткой. Не дай бог еще в рабство попадет. Снова.       Танец заканчивается слишком быстро, по мнению Шастуна. Он разочарованно откидывается на спинку дивана, и Мари почти залезает к нему на колени, но парень ничего не делает, безразлично разглядывая цветочки на рубашке, в которую она одета. Откуда они взяли это хер знает, но стоит явно дороже, чем все шмотки Антона вместе взятые.       Проходит полчаса, в течение которых близнецы умудряются почти поебаться, залезть в Шастовы джинсы и поцокать на «совершенно некультурного» официанта. Способность выражать свою злость без матов всегда удивляла Антона в них. Шастун выпивает всю бутылку, съедает половину тарелки и почти засыпает.       — Антон?! — удивленно восклицают со стороны входа. Медленно, как-то апатично, он поворачивает голову и без интереса осматривает Иру. Выглядит она сегодня охуенно: пятничный вечер, аншлаг как-никак. — Добрый вечер.       Последнее уже явно не ему. Близнецы тоже поворачиваются.       — Добрый вечер, — одновременно произносят они. Анри даже встает, коротко целует протянутую женскую руку. — Вы та самая Ирина?       — Да. А вы?       — Меня зовут Анри Ландрю-Бенар. А это моя сестра Мари. Приятно познакомиться.       — Взаимно.       Антон их особо не слушает, скучающе пялится в пустой бокал, который почему-то сам собой наполняется. Или это Мари. Непонятно. Троица еще пару минут болтает на отвлеченные темы. Из каждой реплики так и сочится яд, весь диалог максимально пассивно-агрессивный. Ему честно на это похуй, алкоголь разливается по венам, наполняя его тело приятной легкостью, а голову освобождая от всего пиздеца, что в ней скопился.       — Антон, — тихо зовет Ира. Сначала тихо, потом она начинает буквально кричать ему в лицо, но Шастун никак не реагирует. Только машет на нее.       — Оставьте нас, — жестко говорит Анри, отстраняя девушку от него. Пытается отстранить, потому что Ира буквально не сдвигается с места. — Немедленно уйти. Оставьте нас одних сейчас.       — Антон, ты останешься с нами? — спрашивает Мари, беря Шастуна за руку. Тот пожимает плечами, не особо заинтересованный во всем происходящем.       Начинается перепалка, рискующая перерасти в драку. Ира шипит, выпуская клыки, и явно готова в любую секунду броситься на близнецов. Те также оголяют зубы, а Мари буквально впивается в Шастову руку, готовая скорее ее оторвать (опять, что ли), чем отпустить его.       — Антон, — невнятно из-за выросших клыков говорит девушка. — Ты понимаешь меня?       Антон не отвечает опять, скользя глазами по залу. Он сползает вниз, так что со своей стороны видит только потолок. Откидывает голову назад, залипая на изящной лепнине на потолке, и глубоко вдыхает. Воздух на вкус мерзкий и холодный, как будто лизнул замерзшую металлическую пластину. Обостренное обоняние и ослабленные слух и зрение дезориентируют. Ощущение, будто его бросили в яму и закопали. Стоит об этом подумать — как на языке появляется вкус сырой земли, а легкие будто забиты песком. Шастун пытается вдохнуть, но не получается.       Ничего, блять, не получается.       Глаза Иры наливаются кровью, и это действительно жутко. Ее лицо, миловидное и доброе, искажается, как будто вытягивается. Через пару секунд она скорее похожа на ужасных созданий, что рисуют в книгах, чем на саму себя. Пронимает даже близнецов, они замирают, тихо шипя.       — Исчезните, — шипит она, очень тихо и непонятно, но до них доходит. Через несколько секунд близнецы уже спускаются вниз, бросив несколько угроз напоследок.       Медленно переведя взгляд на девушку, Антон слегка морщится, разглядывая ее обезображенное лицо. Не то чтобы он сам красавчик, но это же жесть.       — Выглядишь как пиздец, — говорит парень. Он думает, что это говорит, но на самом деле получается что-то вроде «вядишь ак ец».       На то, чтобы перестроиться обратно, Ире требуется несколько минут. После этого она с усталостью проводит по лицу, пытаясь стряхнуть раздражение, но гнев бурлит в груди, и успокоиться нихуя не получается. Взяв себя в руки, она тянет парня на себя и с легкостью поднимает его на ноги, перекинув его руку через плечо. Тот полностью на нее наваливается, даже не пытаясь стоять прямо. Пару раз соскальзывает, пока они спускаются по лестнице, чудом не разбив себе ебало. Разве что чуть-чуть.       — Что это?! — восклицает Арсений, стоит им зайти в гримерку. Стайка девочек вокруг него охают, с сочувствием глядя на Антона, которого Ира скидывает на диван. — Ух ты.       — Если начнет… А, впрочем, не важно, — со вздохом говорит она, поправив Шастову голову, чтобы она лежала на подлокотнике. Действие, не несущее практической ценности, так как у вампиров физически не может затечь шея.       Ничего больше не говоря, она выходит, оставляя Арсения и девушек наедине с отравившимся вампиром. Вероятность того, что его так пытались убить, очень мала, а за свою жизнь Шастун чего только не сожрал — какие-то транквилизаторы ему погоды не сделают. Близнецы, похоже, очень сильно проебались и вместо того, чтобы его просто ввести в состоянии транса, вырубили. Неправильно рассчитали дозировку или вообще не тот наркотик выбрали, черт их знает. Разбираться в этом у Кузнецовой никакого желания.       — Бедняжка, — тянет одна из девушек.       — Какой же он бедняжка? — пренебрежительно фыркает другая. — Пьяница и развратник.       — У всех свои пороки.       Дискуссия на тему того, мудачье ли Антон или просто несчастный мальчик, продолжается. Арсений в ней участия не принимает, только разглядывает парня, чувствуя, как внутри сворачивается комок нервов. Будто кто-то вокруг сердца леску натягивает. Причем не понятно, чего это он волнуется — неужто за здоровье алкаша Антона, который при нем лично выжрал бутылку водки и ухом не повел. Этот безумец явно отмеченный богом счастливчик, раз способен на такие подвиги без заметного вреда для здоровья. Но в последнее время он перестал так много пить, даже курить стал меньше. Почему-то Арсению казалось, что дело в нем, хотя это наверняка было не так.       — Ой, пора на сцену! — восклицает молчавшая все это время Вероника. Девчонки быстро прихорашиваются, окружая зеркало, и веселым ураганом из перьев и блесток высыпаются в коридор.       Становится так тихо, что Попов слышит тиканье часов. Правда, никаких часов на стенах или любых других поверхностях не видно, но что-то явно тикает. А еще Антон иногда издает странные звуки, больше всего похожие на стоны боли, но Арсений старательно их игнорирует. Но когда парень крупно вздрагивает и начинает тихо поскуливать, игнорировать его больше не выходит.       — Эй, — зовет его Арсений, приближаясь. Садится на корточки, внимательно вглядываясь в искривленное гримасой боли лицо Шастуна. Парень выглядит так, будто безумно испуган, а его и без того бледное лицо становится еще белее. — Антон…       Подавшись странному порыву, Попов аккуратно касается его растрепанных волос. Трогает лоб, стараясь разгладить морщины на нем, и медленно проводит по холоднющим щекам. Будто реагируя на его манипуляции, Антон слегка успокаивается, но лицо его приобретает теперь скорее страдальческое выражение. Арсений еще раз зовет его по имени, легко тормошит за плечо, но тот никак не реагирует.       — Ладно, — глубоко вздохнув, он отнимает свою ладонь от Шастова лица. — Ты вроде не умираешь, так что я пойду.       Но Арсений не уходит. Не потому, что не хочет, а потому что не может. Будто действительно услышав его слова, Шастун распахивает глаза, на секунду вспыхнувшие красным, и резко подается вперед. Крепко обнимает Попова поперек живота, пряча лицо в районе солнечного сплетения и быстро-быстро шепчет. Что — Арсений не может разобрать.       — Антон, ты в порядке? — неуверенно спрашивает он, раскинув руки в стороны. Единственная причина, по которой он не лежит на полу от такого резкого толчка, это невероятно сильные руки парня. Тот ничего не говорит, только прижимает сильнее и замолкает. Тогда Арсений, смягчившись, спрашивает более ласково, почти как у ребенка. — Ну, что случилось, Антоша? Плохой сон?       Антон несколько раз кивает, из-за чего футболка Арса собирается на груди, слегка оголяя живот.       — Пойдем, выпьешь водички, тебе станет лучше.       — Не хочу, — как маленький мальчик тянет Антон.       — Не капризничай, — фыркает Попов, чувствуя необъяснимый приступ нежности к такому Шастуну. — Пойдем.       В конце концов, Антон действительно выпускает его, при этом выглядя явно смущенным. Это удивительно, потому что за месяц, что они знакомы, он ни разу ничего не стеснялся. Это первый раз, когда Арсений видит его действительно смущенным, со слегка порозовевшими ушами. Выглядит… очаровательно.       — Расскажешь, что тебе снилось? Какое-то время Антон молчит. Действие наркотика еще не закончилось, и картинки кошмара явственно стоят перед глазами. Это страшно. Слишком страшно для совсем несмелого Шастуна.       — Война. Мне всегда снится война, — тихо отвечает он.       Арсений не уточняет.       Лениво рассматривая прохожих, Арсений прогуливается по родным уже улочкам. Проходя мимо очередного супермаркета, задумывается, не купить ли сигарет, но оставляет пагубную привычку на другой день. Уж больно вечер хороший, не жаркий, а закат — закачаешься. Смотреть и смотреть. Ноги сами несут его к набережной, и вот мужчина уже сидит на ступеньках у реки. Прохлада окутывает с ног до головы, а звуки плещущейся воды и мира вокруг умиротворяет. Так сложилось, что Арсений в принципе в жизни своей напрягаться не любит. Вместо этого он просто наслаждается течением жизни, не пытаясь ухватиться за нее как-то конкретнее. Вот его сестра — Таня — чуть ли не зубами выгрызает себе место в мире, но Арса устраивает то, где он сейчас. Устраивают клуб, работа танцором и тысячи дел, которые он в этом клубе делает. Сам того не ожидая, он вложил в это место частичку своей души. Так что уходить он совсем не собирается, даже если в других местах предлагают больше или то, чем он занимается, не подходит для взрослого мужика.       Мимо проходит шумная толпа подростков, похожих на экзотических птиц из-за своей яркой одежды. Глядя на них, Арсений начинает улыбаться. В этом вечном галдеже детей и звуках машин всегда угадывалось настроение, которое он боится потерять. То, чем он живет и дышит уже второй десяток лет. Задумавшись, Арсений продолжает смотреть в сторону набережной, не обращая внимания на проходящих мимо людей, пока не замечает знакомую фигуру. За то время, что он сидел у реки, прошел минимум час, вдруг понимает мужчина, глянув на небо. Оно потемнело, солнце уже давно зашло.       Даже издалека становится понятно, насколько Антон высокий и несуразный. Чувство такое, будто его вырвали из контекста и вставили в совершенно неподходящий для этого отрывок. Его розовая толстовка, безбашенность и нотка безумия резко контрастируют с той же Ирой, всегда спокойной — безразличной даже — и благоразумной. Арсений не хочет их сравнивать, но все равно делает это, тщетно пытаясь понять, что связывает настолько разных людей.       У Антона за спиной тубус, в зубах самокрутка (Шаст крутит лучшие сигареты в городе, честное слово), а под мышкой несколько книжек. Неожиданно Арсений вспоминает, что Антон, вообще-то, архитектор.       На какую-то секунду Попову кажется, что он не станет его звать. Что даст парню просто пройти мимо, чтобы лишний раз не попадать в этот цирк сюрреализма и загадок. Но в ту секунду, когда Антон проходит ближе, Арс его окликает.       — Шастунишка! — кричит он, слишком громко для самого себя. Реакция парня моментальная. Он начинает озираться, вглядывается в толпу, а заметив мужчину, расплывается в широченной улыбке. Перед такой не устоишь — Попов улыбается в ответ.       — Здравствуй, Арсений, — здоровается Шастун, в три шага преодолев разделяющее их расстояние. Неудобно удерживая книги, протягивает руку. — Как ты?       Попов вдруг понимает, что Антон всегда спрашивает, как у него дела. Каждый чертов раз он интересуется состоянием Арсения так, будто он завтра уже может умереть. Как будто Арс чертова бабочка-однодневка.       — Все хорошо, — кивает он, пожимая руку. — А ты как?       Пару секунд парень молчит, а потом пожимает плечами.       — Чем ты занят? — решает попробовать иначе Арсений.       — Купил книжек, ну и по мелочи там, — кивнув на стопку, говорит он. — Хотел вот пойти порисовать.       Рисующий Антон. Это не должно удивлять, но удивляет.       — А что именно?       — Во-он то здание, — машет рукой куда-то в сторону. Вблизи Арс замечает, что, кроме книг, у него с собой планшет для рисования.       — Ага, ясно, — тянет он, не желая отпускать Шастуна так быстро. Тот вроде никуда не торопится, необычно задумчивый и спокойный. — Как ты себя чувствуешь после… Ну, после.       Лицо парня меняется. Мрачнеет, как-то даже ожесточается, будто ему разом десяток лет прибавили.       — Я не хочу об этом говорить, — серьезно произносит он, отворачиваясь.       Попов просто кивает, чувствуя себя слегка растерянным из-за такой резкой смены настроения. В Антоне чувствуется надрыв, глубокая боль, которую он заметил еще при первой встрече, но сейчас она проступает явственней. Будто он пережил то, о чем нельзя говорить.       — Ладно, тогда…       — Хочешь пойти со мной? — вдруг предлагает Шастун. — Ну, если хочешь, конечно. Я рисую не очень, но, ты знаешь, это не так плохо и вообще…       — Хочу, — кивает Арсений.       Несколько секунд они молча смотрят друг другу в глаза, а потом так же молча идут к тому самому зданию. Попову даже забавно становится, насколько быстро парень от серьезного мужчины с трагичным прошлым переходит в неуверенного юношу. Запоздало Арсений думает о том, почему Антон решил рисовать здание ночью, когда его слабо освещают фонари, а не днем. Но не успевает озвучить вопрос.       — Не хочу хвастаться, конечно, но я брал уроки у Нормана Фостера, — говорит Антон. — Ну, это такой…       — Архитектор, я знаю, — кивает мужчина. — А меня учила Дункан.       Пару секунд Антон смотрит на него очень удивленно, широко распахнув глаза.       — Что, правда? Вау, — громко вздыхает. — Это кру-уто.       Глядя в его удивленные и восхищенные глаза, Арсений начинает смеяться. Антон улыбается, не понимая, что в этом такого смешного. Но не улыбаться при виде смеющегося Попова невозможно.       — Нет, Антоша, она меня не учила. Она умерла лет за шестьдесят до моего рождения.       — Чего? — Шастун кажется реально обиженным и расстроенным. Недовольно пихнув Арса в плечо, он отворачивается к зданию. — Пиздец ты странный конечно, Арсений.       Попов бы с этим поспорил, но ему интереснее понаблюдать за рисующим Антоном. Они садятся на удачно попавшуюся скамейку, причем Антон занимает какую-то невероятно неудобную позу. Арс же просто ложится, свесив ноги с краю, макушкой касаясь бедра Шастуна. Хочется, конечно, голову на коленки положить, но они пока не в таких близких отношениях.       По первым движениям карандаша становится понятно, насколько Шастун хорош. Даже не слишком разбирающийся в архитектуре и рисовании Арсений мысленно отмечает отличную технику. Но рисует Антон медленно, будто слегка скованно. Словно ему что-то мешает.       — Очень красиво, — комментирует Попов, приподнявшись на локтях. — У тебя прекрасно все получается.       Кажется, Антону действительно приятно, он скромно (прикиньте) улыбается и шепчет тихое «спасибо». Еще полчаса проходит в полном молчании. Температура за это время успевает упасть, Арсений начинает мерзнуть. Но он все равно упорно сидит рядом, внимательно глядя на рисующего парня. Только в какой-то момент садится, стараясь занять максимально теплоемкую позу. Антон это замечает, пусть и через пару минут.       — Ты замерз, — говорит он так, будто его удивляет сама способность людей мерзнуть. А потом морщится, будто вспомнив, что, вообще-то, это нормально. — А-а, точно.       — Да нет, все в порядке, — отмахивается Арсений. Шастун только кивает и начинает снимать свою толстовку. — Нет, стой, ты же сам замерзнешь! Вечно закутанный ходишь и так.       С некоторой неловкостью сняв толстовку, Шастун поводит плечами, молча протягивает ее мужчине. Под низом на нем тонкая желтая футболка с надписью «Sinner», что само по себе может быть забавной аллегорией. Поняв, что парень на логику и здравый смысл не реагирует, Арсений с громким вздохом надевает толстовку.       — Спасибо.       — Всегда пожалуйста, — с легкой улыбкой говорит Шастун.       Ох уж эта улыбка.       Одной рукой удерживая корзину с яблоками, Ира не заходит в дом — она впархивает, словно птичка. Настроение с вечера, как она проснулась, замечательное. Сегодня они с Антоном приглашены к Брусчатниковым; и откуда только в России столько странных фамилий, совсем непонятно. В любом случае, эти самые Брусчатниковы чуть ли не единственные вампиры на весь Ставропольский край, а хорошую компанию Ира ценит больше, чем красивые фамилии.       Яблоки продавала бабушка, одна из тех, что выглядит на пятьдесят, когда ей восемьдесят. Ире хоть и самой уже двести лет, но такое здоровье и крепость духа удивляет. Она искренне радуется, что хоть к концу двадцатого века люди начинают жить дольше и здоровье их крепче. Так вот, бабушка эта продавала яблоки, и Ира не смогла устоять. Нужно было это скорее ей, чем старушечке. Просто на мгновение она захотела ощутить себя обычной молодой девушкой, покупающей фрукты для себя и своего молодого человека. Пусть Антон был не совсем «ее» молодой человек, да и не особо молодой уже, но иногда желание быть обычной пересиливает логику, утверждающую, что вдвоем они два килограмма яблок не съедят. С кровью на Кавказе всегда было не очень хорошо, так что приходилось сидеть на необходимом минимуме.       В доме стоит тишина, но Ира не удивлена. Вероятнее всего, Антон все еще спит, по привычке просидев часть дня за какими-нибудь развлечениями. То рисует, то книги читает, то вообще под теньком и парой слоев одежды сидит во дворе, наблюдая за жизнью. В последние месяцы его проблемы стали отступать, чему Кузнецова все не могла нарадоваться. Она чувствовала определенную ответственность за своего протеже и любовника.       Не включая свет, девушка раскладывает яблоки на кухне, весело напевая под нос какую-то приевшуюся песенку. Одну из тех, что так обожают советы. Мотив все никак из головы не выйдет. Мимоходом она еще и запасы крови проверяет, но там пока все в порядке. Ближайшие три месяца они могут ни в чем себе не отказывать. Парочка проектов, которые взялся делать Антон, приносили не только деньги, в которых они никогда особо не нуждались, но и такую необходимую занятость.       — Антоша, будь добр, проснись, — спокойным голосом произносит Ира, зная, что парень ее услышит. У него вообще отличные способности к восприятию, еще бы не увлечение алкоголем, притупляющим все, что только можно. — Антон, не вынуждай меня идти тебя будить.       Минут десять она ждет, занимаясь оставшейся мелочевкой по дому. Надо бы вещи некоторые выстирать, а еще было бы неплохо уладить кое-какие финансовые проблемы с новым проектом Кузнецовой в Москве. Первое Шастун может сделать сам, а во втором необходимо личное присутствие девушки. Все эти чертовы бюрократические формальности.       — Право слово, ты заставляешь меня, — уже более громко говорит она и идет к лестнице на второй этаж.       Домик они сняли чудесный, уютный и очень комфортный. К счастью, такие еще остались, большевики не смогли снести все подчистую. Здесь, подальше от центральной власти, жизнь была посвободнее. Чувствовались легкость и та независимость, что всегда была присуща этим регионам еще в царские времена. Ира сомневалась, что хоть что-то может изменить нынешнее положение дел.       Разве что к власти придет новый царь, с усмешкой думает она, поднимаясь по лестнице, кто-нибудь серьезный и обязательно с русской душой. Чтобы, знаете, на медведе скакать и родину защищать от нападок всяких там… Кого сейчас Россия не любит? Америку? Вот, от всяких там американских шпионов.       Уже подходя к двери, Кузнецова чувствует неладное. Слишком тихо для чрезвычайно шумного в быту Антона. Только звук какой-то странный, будто позвякивает хрусталь. И материал какой-то трется, растягивается.       — Антон! — переходит почти на крик Ира, резко распахивая дверь в спальню. От внезапно напавшего страха и волнения она слегка переусердствует — дверь с громким скрежетом слетает с одной из петель. — Ох, боже мой, Антон.       На люстре висит в петле Шастун. Он не выглядит стесненным, только лицо чуть краснее обычного, а в остальном он в полном порядке. Только не двигается. А на столе лежит, очевидно, предсмертная записка.       — Черт бы тебя побрал, — матерясь сквозь зубы, она ставит табуретку прямо и, поднявшись на нее, разрывает веревку. Прямо так, голыми руками. Удерживает один конец, на котором болтается Антон, одной рукой. Медленно кладет бездыханное тело на пол и тут же оказывается рядом. — Ну, что ты так…       Парень открывает мокрые глаза. На его лице дорожки слез. Увидев ее, Шастун громко втягивает воздух через нос, будто пытаясь успокоить себя, но только начинает задыхаться. Вампирам не нужно дышать. Они в бо́льшей степени мертвы, а значит могут избавить себя от таких привычек, как дыхание. Но иногда они начинают задыхаться как настоящие люди. «Фантомное дыхание» — вот как это зовет большинство. И прямо сейчас у Антона явно паническая атака.       Сев прямо на пол, Ира подтаскивает его к себе ближе, прижимает к груди, словно ребенка, медленно раскачивает. Шепчет что-то успокаивающее, пока того бьет дрожь. Позволяет сжимать свои плечи до боли, до хруста костей, игнорируя неудобство. В какой-то момент Антон начинает рыдать, громко, навзрыд, прижав мокрое от слез лицо к ее груди. Его тело сгибается, словно он взвалил на плечи непосильный груз, и так и есть.       — Не получилось, не получилось, — все повторяет он, медленно начиная приходить в себя.       Когда Антон окончательно успокаивается и отстраняется с явным намерением сбежать, девушка жестко хватает его за плечо, не давая уйти. Тот смотрит одновременно испуганно и умоляюще.       — Послушай меня внимательно, — спокойно говорит она, все-таки отпуская его. — Никогда больше так не делай, понял? Не пытайся убить себя, как человек. Ты не человек.       У Шастуна в глазах боли столько, что ее много даже для троих.       — Я запрещаю тебе умирать, понял? — строго говорит Ира, даже не пытаясь скрыть злость в голосе. — Никогда. Тебе нельзя. Вот просто нельзя и все! Понял, спрашиваю?!       — Д-да, — неуверенно кивает он.       Пару мгновений Ира смотрит на него все так же строго, а потом, смягчившись, гладит по задней стороне шеи, словно большого кота.       — Все будет хорошо, мой милый. Вот увидишь.