Граф

      Проснувшись утром (где-то в час), Антон первым делом идет умываться. Делает он это не слишком часто, не любит зеркала, но сегодня смотрит внимательно. Оттуда на него побитой собакой хмурится молодой мужчина с глазами старца. Хоть у вампиров волосы растут медленно, у него на лице уже неровными кусками выросла щетина, а волосы торчат неаккуратными патлами во все стороны. Мешки под глазами станут скоро такими же, как у Арса.        — Какой же пиздец, — выдыхает он. Дышит скорее из привычки, без всякой необходимости, привыкший потакать себе в желании пародировать людям. — Красавец, что тут сказать.       В дверь ванной стучится Ира, а потом и вовсе ее распахивает.        — Двинь свою жопу, — девушка явно раздражена. Она отпихивает его, протискивается к зеркалу и, отодвинув его в сторону, достает упаковку каких-то таблеток. — Хуево выглядишь.       Конечно, он хотел бы ответить ей тем же, но по правде Ира охуенно выглядела даже в испачканной в крови и грязи форме медсестры. С перемазанным в говне лицом, грязными волосами и следами усталости на лице она была самой красивой женщиной, которую он только видел за свою жизнь. Антону едва исполнилось двадцать один — ребенок еще — один из тысяч солдат, который должен был умереть.       — Что случилось? — хмуро спрашивает он, мажет щеки пеной для бритья.       — Ничего, — резко бросает она, но потом замирает на пороге, морщится. — Образовались проблемы. Опять. Ничего особенного.       — Моя помощь нужна?       Ира смотрит на него пару секунд очень внимательно, хмурясь, а потом улыбается уголками губ. Быстро подходит к парню, на несколько секунд прижимается к его спине. Качает головой, щекотно задевая упавшими из небрежного пучка волосами обнаженную кожу.       — Все, я пошла, — громко провозглашает она, и через минуту стук ее каблуков слышен уже в прихожей.       Задумчиво поглядев на закрывшуюся дверь в ванную, Шастун вновь возвращается к бритью.       В клубе необычное оживление для среды. Девочки репетируют на сцене, уборщицы наводят марафет, а Арсений обнаруживается у барной стойки, весело болтающим с барменом. Сережей, кажется. Антон остается на месте, прислушиваясь к разговору. Это некультурно, неправильно и еще кучу «не», но не зря же он прожил больше сотни лет. Правила для смертных.       — И что ты ей ответил? — спрашивает Попов, лукаво улыбаясь. Сережа отвечает ему что-то так тихо, что Шастун не может расслышать. — Да ла-адно.       Легко покачнувшись, он откидывается назад, и на секунду Антону кажется, что мужчина сейчас свалится со стула. Шастун невольно дергается, готовый словить его. Из-за этого замирает в нелепой позе, вытянув руки вперед, едва не растянувшись на полу. Это привлекает внимание вездесущего Сережи, который, увидав его, широко ухмыляется.       — Посмотрите-ка, кто пришел, — прищуривается так не по-доброму, засранец этакий. Антону он нравится.       Как всегда, Арсений изящно оборачивается к нему с легкой улыбкой. Но когда он видит вампира, улыбается шире. В два шага Шастун преодолевает разделяющее их расстояние. С удивлением мужчина замечает, насколько хорошо выглядит Антон. Он что, побрился?       — Привет, — мягко произносит мужчина. Тянется вперед, будто собираясь обнять Антона, но вместо этого просто жмет его руку.       — Здравствуй, — с какой-то особой интонацией говорит Шастун, глядя ему прямо в глаза. Несколько секунд они просто смотрят друг на друга. Моргнув, Антон медленно смотрит на Сережу. — И тебе привет, коротышка.       — Взаимно, штатив для капельницы.       Еще несколько минут они болтают, перебрасываются ничего не значащими фразами. В основном обмениваются оскорблениями и едкими шутками на тему роста, а Попов просто слушает, веселясь с этих двоих.       — Что будешь пить? — интересуется Сережа, уже протягивая руку к стакану. Окинув взглядом стоящие на полках позади бармена бутылки, Антон качает головой. В последнюю неделю пить не хочется совсем, и он никак не может понять, в чем же причина.        — Нет желания, — пожимает плечами он на удивленные взгляды обоих мужчин. — Сам в ахуе.       Вскоре Антон с Арсом перемещаются в свою привычную локацию. Сейчас бумажной работы особо нет, но мужчина лишний раз проверяет список поставок.        — Опять ты за свои скучные цифры взялся, — ворчит Шастун, заглядывая ему через плечо. При этом он становится так близко, что может почувствовать тепло, исходящее от тела мужчины. — Ненавижу математику.       — Ты архитектор.       — Да, так что моя ненависть обоснована.       Игнорировать скучающего парня становится с каждой минутой все сложнее, но Арсений почему-то не просит его уйти. Напротив, ему совсем не хочется оставаться одному опять. Присутствие Антона воспринимается как что-то привычное, так что он просто хочет поболтать с ним, может, пропустить стакан другой, а не сидеть тут и сверять числа.       — Слышал, в «Эрарте» новая выставка? — как бы мимоходом говорит Арсений, без интереса глядя на бумагу. Шастун за его спиной заинтересованно мычит.       — Что это?       — Выставка современного искусства, — поясняет Арсений.       — Я люблю искусство.       — Да? — как будто безразлично интересуется он.       Антон с легкостью запрыгивает на стол, так чтобы они могли смотреть друг другу в глаза. Постукивает пальцами по столешнице, гладит так, будто ласкает кошку. Невольно Арсений засматривается на то, как длинные пальцы Шастуна двигаются, вслушивается в тихий звон колец. Они — кольца — красивые. Самые разные, но так хорошо подходящие ему. На указательном пальце у него длинный тонкий шрам, сухожилия напрягаются, а движение костяшек похоже на движение волн. Это красиво. Пиздецки красиво.       — Да, я очень, — он особенно выделяет это «очень», произносит низким, бархатным голосом. — Люблю красивые вещи.       И смотрит прямо в глаза.       — Хочешь пойти со мной? — все-таки предлагает он так, будто ему плевать на ответ.       Глаза Шастуна загораются, будто лампочку кто изнутри включил.       — Ну, если ты хочешь, конечно, — добавляет мужчина, неожиданно смущенный этим взглядом. Улыбка у Антона как у ребенка, которому купили долгожданную игрушку.       — Очень хочу, — честно говорит он. — Это свидание?       Арсений соврет, если скажет, что мысль о свидании с Шастуном ему противна. Скорее его пугают приступы безумия мальчишки, его странные истории и то мрачное, что, кажется, притаилось в его душе. Но все это меркнет перед этой очаровательной улыбкой.       — Тогда встретимся в… Мм, в семь? — не выдавая свою заинтересованность, предлагает мужчина. В ту же секунду Антон спрыгивает. Открывает рот, но, так и не произнеся ни слова, закрывает его. — Хорошо?       Парень быстро-быстро кивает и ускакивает на улицу. Именно так — ускакивает, потому что ходить как нормальный человек он, похоже, не умеет.       Как и договорились, в семь часов они встречаются у музея. Как приличный человек, Арсений приходит за пять минут «до». И вот вроде даже чувствует себя нормально, не волнуется — это же Шастун. О том, когда Антон стал такой привычной и комфортной частью его жизни, мужчина не думает. Он вообще думать перестает, когда парня видит.       Звучит безумно, но молодой человек, стоящий сейчас перед Поповым, сильно отличается от эксцентричного пацана, с которым он знаком уже месяц. Больше всего Антон похож на себя в первый день их знакомства. На нем простая черная рубашка и черные, зато новые, джинсы. Черт возьми, он даже обувь сменил на что-то более подходящее для лета: вместо ботинок классические черные конверсы. А, нет, не совсем классические. Рисунок штурмовика из «Звездных войн» легко разбивает нарочитую серьезность Шастуна, но менее охуенный он от этого не становится. На бесконечные секунды Арсений залипает, разглядывая парня с новой стороны.       Увидев его, Антон оживает, улыбается, начинает весь как-то двигаться. Совершенно не изящный, прямой, вытянутый весь. Руки тянет свои длиннющие, браслетами гремит, и Арсений вместо приветственного рукопожатия сам подается вперед и коротко обнимает его.       — Да виделись уже вроде, — фыркает парень, но не отодвигается. — Как ты?       Это извечное «как ты», «как дела» и все в этом духе не вызывает раздражения, хотя подобные дежурные реплики от других людей Арсения всегда безумно бесили. Но для Антона это не формальность, он спрашивает, потому что хочет знать. Будто Арс завтра может помереть или рассыпаться прямо у него на глазах. Словно он — что-то хрупкое.       — Все отлично, — уверенно произносит он.       Как только они заходят, все ожидания разом рушатся. Ну, по крайней мере у Арса, Антон никогда не питал никакой симпатии к современному искусству. Даже его современники редко вызывали приязнь, часть из них были те еще мудаки. А что происходило при советах — и думать страшно.       — Нет, ну я, конечно, все понимаю, — говорит он, внимательно разглядывая экспонат, который изображает стул. Просто стул с прибитой к нему книгой. — Но этого не понимаю.       — Эм, метафора знания?       — Или прост книга так себе, — и, подойдя ближе к экспонату, добавляет: — Конечно, Бегбедер. Реально хуйня, согласен с автором.       Стараясь хихикать не сильно громко, Арсений просто кивает. Уже на подходе к следующей картине он чувствует, как возмущение Антона растет в геометрической прогрессии.       — Смотри, на вагину похоже! — громко произносит парень, еще и пальцем тычет.       — Ну, разве… Черт, а действительно похоже, — со смешком признает он.       — Пиздатая картина.       Стоящая рядом женщина смотрит на них максимально неодобрительно, но Попов не может сдерживаться. Он откровенно смеется, прикрывая рот, чтобы не орать на весь зал. Шастун тем временем продолжает свой импровизированный стендап.       — Это что, сосущиеся сосиски?! — с искренним удивлением восклицает он. — Под чем был автор, мне срочно нужно то же самое.       Переходя от одного экспоната к другому, Арсений все меньше смотрит на них, все больше на Антона. Это явно интереснее.       И красивее.       — Черт, ладно, в свое время я критиковал Малевича, но это же лютый пиздец.       — Согласен.       — Вау, дилдо со ртом! На Сережу похож.       Это, конечно, очень некрасиво, но еще и смешно. Для приличия Арс пытается не ржать, но Матвиенко иногда тот еще хуй.       — Эта картина мне кого-то напоминает, — задумчиво говорит Шастун, стоя напротив полотна, на котором изображен максимально наглый котяра в розовой шубе и с бокалом вина. — Только кого?..       — Это Ира, — неожиданно выдает мужчина, а потом громче повторяет. — Это же Ира!       — Точно! — чуть ли не визжит парень. — И морда такая же деловая.       Пройдя дальше, они заходят в отдельное помещение. Стоящие проекторы превращают маленькую комнатку в космос. Звезды такие большие, красивые, так рядом, что дух захватывает.       — Вау, — выдыхает впечатленный Попов, разглядывая экспозицию.       Рисунок падает на лицо Арса, делая его совершенно запредельным. Шастун взгляд оторвать не может.       — А это ты, — говорит он, взмахнув рукой вокруг себя. Смотрит на особенно яркую галактику. — Так красиво.       Слов у Попова совсем нет.       В этой комнате они стоят еще несколько минут, Антон кажется погруженным в красоту вселенной, а Арсений просто его разглядывает. Космос это, конечно, красиво, но лицо вдохновленного Антона намного красивее. Второй раз уже Арс поражается переменам в этом на первый взгляд шумном дурачке. Дальше следует череда неинтересных экспозиций, о которых даже шутить не хочется. Они почти доходят до выхода, как Шастун резко останавливается у одной картины.       Из белого хоста торчит воткнутый окровавленный нож, а из «раны» вытекает темная жидкость. Все сделано так, что кажется будто эта черная кровь действительно двигается, вот-вот стечет на деревянный пол.       Только Арсений хочет что-то сказать, как Шастун первый открывает рот. Но его слова звучат так, будто их не должны были услышать.       — Тогда это я, — тихо, почти неслышно говорит парень, и лицо его грустное. Не та светлая грусть, какая бывает о прошлом, а грусть болезненная, что жилы рвет. Не в первый уже раз Арсений задумывается о том, что за тьма притаилась внутри этого совсем еще молодого человека.       Вопрос о возрасте возникает неожиданно и Попов наконец его задает.       — Слушай, Шаст, а сколько тебе лет?       Во всех движениях парня прослеживается неприсущая ему плавность, будто он в трансе каком-то. Возможно, дело в картине.       — Если я не ошибаюсь, то сто двадцать четыре, — поразмыслив пару секунд, отвечает он. — Плюс-минус три года.       — Я серьезно, Антон, — чувствуя легкое раздражение, как от затянувшейся шутки, настаивает мужчина.       — Я тоже, — спокойно кивает Шастун. — Но если ты про физический возраст, то… Мм, двадцать один? Двадцать два? Примерно так, в то время все не очень было хорошо с документами.       Как Арсений и думал, Шаст — совсем ребенок.       — О, смотри, — вдруг произносит Антон, и его вниманием овладевает очередная странная фиговина. — Труханы.       Вечер возвращается в прежнее русло.       — Не, кроме распятого Бэтмена, все хуйня, — выдает свой вердикт Шастун, закуривая самокрутку, как только они выходят на улицу.       — И правда хуйня, — соглашается Арсений, который хоть и любит современное искусство, но это ново даже для него. — Я слишком стар для этого дерьма.       Взгляд у Антона очень скептический. Арсений принимает это на свой счет, решив, что выглядит моложе, чем есть на самом деле.       Расходиться не хочется, поэтому они, не сговариваясь, идут гулять. Погода радует теплом, Арсений в полной мере наслаждается летом, а Шастуну в принципе похуй. Он наслаждается компанией, а погода его волнует в последнюю очередь. Для вампиров температура не имеет значения, главное — не промерзнуть полностью. Потом проблематично размораживаться, мышцы там греть надо. Чуть ли не в огонь лезть.       Улицы красивые, это же Питер, в конце концов. Какая-никакая родина, Россия, Шастуну обычно безразличная, но сейчас близкая. Как часто оно бывает, ты привязываешься не к месту, а к людям. А сейчас в России в общем и Санкт-Петербурге в частности живут близкие ему люди. Та же Ира, которую он считает не просто подругой, а семьей.       — О, я знаю это место, — вдруг произносит Попов, застыв на месте. Они останавливаются напротив входа в питейное заведение с необычным названием «Громкий разговор». Хотя для этого города странные названия что-то вроде фишки. — Пойдем.       Взяв Шастуна за руку, он тянет несопротивляющегося парня внутрь, улыбаясь. Только перешагнув порог, начинает озираться по сторонам, явно кого-то высматривая. Руку при этом не отпускает.       — О, Журавль! — весело восклицает он.       За барной стойкой — до этого весело болтающий с барменом — сидит светловолосый краснощекий парень. На нем черная футболка и фартук. Лицо его сразу нравится Шастуну: сразу видно — человек добрый.       — Арсю-юша, — тут же расплывается в улыбке тот, резко разворачиваясь на стуле. Распахивает руки как для объятий. — Солнце мое луноликое, какими судьбами?       — Рад тебя видеть, — отпустив Шастуна, он все-таки обнимает парня, на секунду крепко стиснув руки. Сразу видно, что им комфортно друг с другом. Что их связывает что-то больше, чем поверхностное общение.       — И я тебя, бро, — и, хитро улыбнувшись, Журавль смотрит на стоящего позади Антона. — А это кто? Я тебя не знаю, кажется, чувак.       Шастуну больше ста лет, а его чуваком зовут. Забавно.       — И я тебя, чел, — вписывается в разговор парень легко, будто так и надо. Жмет протянутую руку. — Антон.       — Дима. Можно Журавль.       — Шаст.       Болтают они легко, без усилий, которые обычно надо прикладывать, чтобы поддерживать диалог с незнакомцем. Но Журавль производит впечатление — и действительно является — веселого и дружелюбного парниши. Такие молодые не только телом, но и душой.        — Окс здесь? — спрашивает Арсений. Кажется, это он изначально и хотел узнать.       Журавль качает головой очень активно. Несмотря на то, что он сидит на месте и никуда не встает, кажется, что Дима все время двигается. Весь он очень динамичный.       — У нее завтра смена, а сегодня я здесь за нее, — и улыбается лучезарно. Кто-то из клиентов машет с дальних столиков, и Журавль спрыгивает на ноги так легко, будто не весит ничего. — Ребят, садитесь, я вас сейчас обслужу.       Не забывает еще бровями подвигать, так что Арсений начинает смеяться. Как будто только и ждал возможности посмеяться.       — Посидим? — с явным желанием спрашивает Попов, даже не скрывая, что ему здесь нравится. Местечко действительно атмосферное, очень спокойное.       Удивительно молчаливый Антон кивает.       Заняв маленький столик в углу, около окна, несколько минут они сидят в уютном молчании, слушая привычные звуки для кафе-бара. Будто взяли паузу, замерли в каком-то ожидании. Чего — Арс сам не понимает.       — Вы давно с Журавлем знакомы?       Вопрос удивляет и заставляет вспоминать то, что он бы, наверное, не хотел вспоминать. Но Арсений почему-то привык быть честным с ним. Это необычно, но врать Антону кажется неправильным. Будто тот узнает, поймет, почует любую ложь.       — Лет… Пять? — сам удивляясь, произносит он.       — А, так недолго, — пожимает плечами Шастун.       — Ага, буквально мгновение, — фыркает Попов. В этот момент к ним подкатывает — именно подкатывает — Дима с двумя бокалами. В одном темное пиво, а во втором сидр, если судить по пузырькам. — Спасибо.       — Не за что, дорогуша, — с улыбкой кивает парень. — Надеюсь, я угадал.       Шастун делает глоток и с широченной лыбой кивает.        — Заебись, — явно не желая им мешать, Дима уходит.       — Сидр, Арс? — с усмешкой интересуется парень, принюхавшись. — Вишневый сидр.       — Попрошу, — стараясь быть серьезным и совершенно в этом проваливаясь, говорит Попов. — Не вишневый, а ягодный. Вишню терпеть не могу.       В противовес насмешкам, Шастун тянет свои загребущие руки к его бокалу.       — Фу, гадость, — ворчит Антон, но делает еще один глоток. — Так как вы познакомились?       — Ревнуешь? — слегка удивленный резким переходом, Арс внимательно смотрит на парня, стараясь эту самую ревность разглядеть. Не получается.       — Да нет, просто интересно узнать о твоей жизни, — отодвигая от себя бокал, говорит он. Смотрит заинтересованно, действительно хочет знать. — Например, как тебя в стриптизеры занесло? Ты же граф.       На минуту Арсений задумывается, прикидывая, как бы так попроще рассказать. Вроде не хочется весь жизненный путь свой изливать, но Антон смотрит с искренним любопытством и без всякого осуждения, так часто встречающегося на пути.       — Нужны были деньги, — открыто говорит он, но интонация меняется. Будто говорит он о том, что до сих пор задевает его. — А я всегда танцами занимался, сколько помню себя. У меня мама — хореограф.       О родительнице Попов говорит с теплом, но как-то отстраненно. И вообще рассказывает так, словно о ком-то другом говорит.       — Мне было столько же, сколько тебе сейчас, и работал я официантом в похожей кафешке. Только та называлась как-то совсем глупо, с претензией на пафос. Нам там всем клички давали подходящие. Меня вот Графом звали.       — Оттуда и пошло?       — Именно, — с легкой ностальгической улыбкой кивает он. — Кроме этого, я подрабатывал в студии танцев. Ну, как подрабатывал… Бесплатно пользовался, а взамен давал уроки и по мелочи помогал. Тогда и заинтересовался стрип-пластикой, штука же прикольная, хоть и нетипичная для мужиков.       Шастун не согласен, но оставляет свои мысли при себе. По его мнению, для стрипа Арсений идеально подходит — в нем женское и мужское находятся в гармонии, изящной и красивой, так ему идущей. Так и не нашедший в себе этой красоты за сотню лет, Антон ему даже завидует.       — Но потом… Мм, в общем, — он нервно постукивает пальцем по бокалу, пытаясь подобрать слова. Это все еще не та тема, на которую легко говорить. — Так получилось, что… Жизнь, что ли, такая…       — Эй, — тихо зовет Шастун, накрывает его ладонь, сжимающую бокал. Большим пальцем гладит шершавую кожу. — Все в порядке. Если не хочешь рассказывать, можешь не говорить.       В том-то и дело, что хочет. Арс вообще хочет многое ему рассказать о своей жизни и узнать в ответ о явно необыкновенной жизни Шастуна.       Сделав глубокий вдох, он продолжает, снова отстраняясь от ситуации. Напоминает, что прошло уже восемь лет, и теперь все хорошо.       — Мне нужны были деньги, — повторяет Арс снова так, будто напоминает сам себе о том, с чего все это началось. — Потому что моя старшая сестра заболела. Очень серьезно. Лечение было пиздецки дорогим, а у нее еще и сын маленький, буквально год ему исполнился тогда. А ее бывший муж…       Он снова замолкает, чувствуя волны ненависти и гнева, которые за секунды его пропитывают. Серьезно, в жизни Арса были хуевые люди, но вот этот — один из самых хуевейших.       — Она с ним жила совсем недолго, к счастью. Быстро осознала, какой он мудак, — взяв себя в руки, продолжает он. — Так что из поддержки у Тани были только я и родители. Они, конечно, Леву, это мой племянник, к себе забрали. Ну, а с Таней остался я, ее в Питере лечили.       История обычная на самом деле, Антон таких сотни слышал. И видел тоже — десятки, но сейчас слушает внимательно, действительно озабоченный судьбой Поповых.       — Не знаю, что бы я делал, но одна знакомая предложила мне поработать в стрип-баре. Забавно, но вначале я был там просто барменом.       — Ты еще и бармен?       — Всего понемногу, — с легкой улыбкой отвечает Арс. Руку он убрал на стол, но Шастову держит, мягко сжимая пальцы. У Антона ненормально сухие руки и кольца холодные, будто совсем не согрелись от человеческого тепла. — Работал какое-то время, а потом как-то раз выступил вместо одного парня, и понеслась.       — Вы с Ирой не там познакомились? — уточняет парень, давно уже задающийся этим вопросом. Ира ответила только, что «их свели случай и музыка», никаких однозначных ответов не давала.       — Там, — кивает Арсений. Мнется, неожиданно смущенный дальнейшим продолжением этой истории. Не совсем понятно, как Шаст на нее может отреагировать. — Ну, мы с ней… Эм, в то время…       — Переспали? — легко говорит Антон. — Да ладно, все окей, я уже давно догадываюсь.       — Серьезно?       — Я ее любовников издалека вижу, — фыркает он. — Бывших в том числе.       Откуда он знает, что бывший, Арс не спрашивает. Наверное, Кузнецова сама рассказала.       — Действительно так получилось, что мы с ней познакомились поближе, — все еще не способный сказать «занимались сексом», Арсений продолжает. — И даже сдружились, что ли. А потом она, не знаю как, узнала про историю с Таней и предложила мне сделку.       — Лечение взамен на душу?       Интересно, а вампиры так вообще могут? Шастун никогда о таком, конечно, не слышал, но в жизни разное бывает.       — Я помогаю ей открыть свой клуб, а она оплачивает лечение моей сестре.       — Мать Тереза.       — Это точно, — кивает мужчина. — Но я отказался.       Почему-то, в отличие от всех других, Антон не спрашивает причину отказа. Догадывается, что дело не только в банальной гордости, но и в самостоятельности и независимости. Одно дело быть стриптизером, а другое — быть стриптизером, который должен своей хозяйке. За то время, что они знакомы, Шастун успел понять, насколько Попов свободолюбивый. Едва ли он мог потерпеть к себе такое отношение.       — Ира, как всегда, поступила по-своему, — с какой-то особенной нежностью произносит Арс. — Оплатила все лечение и все. Ничего не потребовала, даже встречи не искала.       — Сам ее нашел?       — Именно, — удивительно, как легко Антон читает его. То ли уже слышал эту историю, то ли просто чувствует. — Нашел и предложил свои услуги танцора.       Было очень странно, когда молоденькая девушка предлагает тебе свою помощь. Пусть даже за выгоду, но, в конце концов, безвозмездно. Ира вообще необычная, для нее такое понятие, как «чужие», кажется, отсутствует. За то время, что они знакомы, он ни разу не видел, чтобы она отказала кому-нибудь в услуге.       — И она берет и говорит, что хочет меня не «жопокрутильщиком», и это сейчас цитата, — со смешком говорит он, — а управляющим.       — Очень мудро с ее стороны, — пожимает плечами Шастун. — Я не удивлен, деловая хватка у старушки отменная.       Арсений тихо фыркает на «старушку».       Зря.