Граф

      Всю свою долгую — по людским меркам — жизнь Антон ненавидел жизнь. Но сейчас, стоя в шумном, грязном и людном аэропорту, он ненавидит ее особенно сильно. Какая-то мамаша с тремя детьми задевает его своим огромным чемоданом, а младенец на руках обреченно плетущегося следом мужчины начинает орать. Невольно в очередной раз радуешься, что нынешняя природа наградила тебя стопроцентной контрацепцией. Потому что Антон уверен, его дети были бы сущими исчадиями ада.       Так как денег у него меньше, чем хотелось бы, он спускается в метро, прикидывая, на какой станции следует выйти. В питерском метро так же мерзопакостно, как и раньше. Меньше красного, больше проводов и оголенной кожи. Он же, напротив, привычно закутался в мантию, нацепил кепку и перчатки. Видок, конечно, привлекающий внимание, зато от солнца защищен. Антон предпочтет прослыть немодным провинциалом, чем сгореть заживо.       К счастью, как все дороги ведут в Рим — так все дороги Питера ведут в бар. Вход не особо приметный, только две афиши говорят о том, какого рода это заведение. Название совершенно невинное, совсем неуместное, Антон хочет знать, чем думала Ира, когда решила, что «Звездное небо» — подходящее название для стриптиз-бара. А еще, у какого диллера она берет наркоту, чтобы придумывать такую херню. Но больше всего привлекают внимание красивые резные двери, на которых отчетливо видны изображения камасутры. Чуть более приличные, чем в оригинале, но точно они. У входа его встречают две хорошенькие хостес, с большим скепсисом оглядывая его непрезентабельный вид. Но, поверьте, бывало и похуже.       Не успевает Антон потянуться за документами, которые потребовали клубные нимфы, как из ниоткуда на него накидывается ураган. Руки сразу же обвивают шею, а тело буквально повисает на нем, Шастун только и успевает подхватить ее на руки.       — Антошенька! — едва не визжит Ирина ему в ухо, покрывая короткими поцелуями его щеки. — Как я по тебе скучала, родненький.       — Ирочка, — тихо произносит он, а потом сам же сильнее стискивает стройное тело, глубоко вдыхая родной запах. Столько лет один, и тот же парфюм. — Счастлив тебя видеть.       Под удивленным взглядом хостес они обмениваются еще несколькими ничего не значащими для окружающих, но очень важными для них, словами. Причем самые разные языки переплетаются в чудных репликах.       — Пойдем, mon ami, я покажу тебе свою звездочку, — и, взяв его под руку, ведет вперед. Пройдя узкий коридор, стены которого обиты бархатом и деревом, они попадают в просторное помещение.       Клуб действительно хорош. Антону довелось побывать во многих, но интерьер этого клуба наполнен изяществом. Все сделано с тем чувством прекрасного, что всегда было присуще Ире и какого он так и не смог в себе развить. На стенах висели картины, все было исполнено в темных тонах, очень готично и мрачно. Высокие окна, или то, чтобы было сделано под них, были завешены тяжелыми шторами. Приглядевшись, Антон заметил, что они покрыты специальной светоотражающей краской. Второй ярус, очевидно, предназначенный для випов, состоит из изящного балкона, а внизу вокруг невысокой сцены стоят столики. Сама сцена достаточно большая, чтобы уместить на ней кордебалет.       — Вау, — выдыхает он, с интересом разглядывая красивую люстру из черного хрусталя. — Ты превратила это место в настоящий дорогой притон.       — Попрошу, — недовольно говорит она. — Не просто дорогой, а неприлично дорогой притон. Чтобы ты знал, я за этой люстрой ездила в Британию, а ты знаешь, как я не люблю англичан.       — Они тебя тоже, — пожимает плечами Антон, который ко всем людским народам относится одинаково безразлично.       — Поживи с мое — поймешь, — нравоучительно произносит девушка. — Пойдем, познакомлю тебя с моим очаровательным ангелочком.       — В последний раз тот, кого ты назвала очаровательным, отрубил мне голову и отправил ее по почте, — поморщившись от неприятных воспоминаний, говорит он. — И не абы куда, а в самую настоящую Африку.       — Да, но, несмотря на все это, он оставался таким душкой, — заводя его за сцену, в комнату для персонала, отвечает она. — Так замечательно пел!       Проходя мимо бара, девушка тормозит его, и бросает бармену в очках короткое:       — Коньяку в гримерку.       Антон решает никак это не комментировать, чтобы не злить ее. Злая Ира — это, знаете ли, зрелище не для слабонервных и трусливых. К сожалению, он относил себя к обеим категориям.       За «кулисами» оказывается еще один коридор с множеством дверей, за одной из которых обнаруживается просторная гримерка. Заполненная всяким хламом, которого навалом в театрах, вроде париков и пудрениц, которые исчезают в самый ненужный момент. Но все внимание Шастуна сосредотачивается на мужчине, поднявшемся с дивана, стоило им зайти. Он высокий, почти как сам Антон, с очень белой кожей и действительно очаровательной улыбкой. С этой самой улыбкой он протягивает руку для рукопожатия.       — Добрый вечер, — произносит незнакомец голосом, от которого у Шастуна мурашки по коже. Он держится очень прямо, но с какой-то плавной мягкостью, обычно неприсущей мужчинам. — Бр-р, какая холодная рука! Меня, кстати, зовут Арсений. Можно просто Арс.       — Плохие сосуды, — пожимает плечами Шастун, привыкший к этому вопросу.       — Прямо как у Иры.       — В точности как у нее.       — Это мой близкий друг — Шастун Антон Андреевич, — представляет их Ира, внимательно наблюдая за двумя мужчинами. — И Попов Арсений Сергеевич, тоже мой близкий друг.       — С таким количеством близких друзей, моя дорогая, — обернувшись к девушке, произносит Шастун, — неудивительно, какая слава о тебе ходит.       Взгляд Иры ясно дает понять, что она думает об умственных способностях друга. В этот самый момент приносят коньяк, так что она быстро добреет. Они с Ирой занимают диван, а Арсений садится на косой стул напротив. На табуретку, служащую столом для двух чашек чая и чайничка, ставят коньяк. Антон быстро разливает его.       — Мне буквально каплю, — просит Арсений, взмахом руки останавливая, едва напиток касается дна. — Работа все-таки.       Антон, уже догадывающийся, о какой работе идет речь, пожимает плечами. И подливает себе еще.       — За встречу! — предлагает он. Быстро чокнувшись, залпом выпивает стакан. Чем заслуживает удивленный взгляд Арсения, которого такая шустрость то ли отвращает, то ли впечатляет. Но Антон не производит впечатления запойного алкоголика, скорее слишком бледного молодого человека не старше двадцати пяти.       — А чем вы занимаетесь, Антон? — спрашивает заинтригованный странной личностью в перчатках и мантии мужчина.       — Веду нездоровый образ жизни, — без капли юмора отвечает он, доливая еще себе и Ире, которая тоже успела все выпить. Только делала это молча и тихо.       — Интересная профессия.       — Антон у нас архитектор, — с нескрываемой гордостью в голосе говорит Ира. Протянув руку, легко поправляет мантию, погладив мужчину по голове. Тот не подает никаких признаков того, что это его смущает.       Дальше Арсений предпочитает молчать, наблюдая за взаимодействиями парочки. Они, очевидно, очень близки, учитывая, что Ира редко позволяла кому-то даже сидеть так близко, не то что обнимать и касаться его при других. Сам-то Арсений знал, какой она может быть без чужих глаз, особенно в порыве страсти. Только сейчас Ира без всякого стеснения брала мужчину за руку, иногда хихикая с ним на языке, похожем на жгучую смесь немецкого и французского.       — А вы, Арсений, чем занимаетесь? — с улыбкой, предназначенной не ему, спрашивает Антон. Оказывается, у него очень приятное лицо, если он не хмурится и не язвит.       Только Попов хочет ответить, как раздается звон будильника.       — Ой, точно, Антошенька, пойдем, — видимо, коньяк и долгая разлука сделали свое дело, растопив холодное девичье сердечко. — Тебе понравится.       Несопротивляющийся Шастун послушно идет за ней в вип-ложу, где им тут же приносят шампанского. На дух не переваривающий шампанское Антон просит принести две бутылки водки. Минут пять ничего не происходит, он пьет под веселый рассказ Иры об очередном приключении.       — И ты представляешь, просыпаюсь я, — быстро произносит она, эмоциональнее, чем обычно. — На троне перед алтарем, на котором валяется связанная девушка. А вокруг человек двадцать, глупо разодетых, как на маскарад. Ну, я быстро смекнула, что виски был паленый… Всегда знала, что нельзя доверять этому сукину сыну! Так вот, вискарь паленый, алтарь, трон — и я в центре этой кутерьмы в совершенно мерзейшем платье. Будто из винтажного порнофильма вылезла. И дальше они…       Но она замолкает, как только на сцену под одобрительные крики и аплодисменты выходит невысокий мужчина. На нем простой костюм, а на голове причудливая шляпа в стиле Чарли Чаплина. Присмотревшись, Антон понимает, что грим на лице тоже имитирует известного комедианта. Уже успевший знатно надраться Шастун не особо вдумывается в его слова (бутылка коньяка и полбутылки водки делают свои дело), только выхватывает короткое «Граф».       Свет приглушается, люди вокруг сцены замирают в ожидании, как только коротышка уходит. Еще несколько секунд проходит в полном молчании, когда раздается классическая музыка. Антон с легкостью узнает мотивы вальса. Из-за кулисы вдруг выходит уже знакомый ему Арсений, но в совершенно другом виде. На голое тело он надел фрак, а брюки, кажется, ему малы. Мужчина двигается по сцене, танцуя, а вместо партнерши у него в руках переодетый в женское викторианское платье манекен без головы. Один из тех, что используют портные, с длинной тонкой ножкой вместо ног.       Музыка набирает обороты, чуткий слух Антона выхватывает басы, наложенные сверху мелодии современные ритмы. И вот уже Арсений оставляет свою партнершу стоять одиноко у края сцены, а сам начинает медленно, совершенно бесстыдно двигаться. Хорошее зрение позволяет разглядеть каждое движение мышц, идеально белую и гладкую кожу, до этого скрытую тканью футболки, и всю россыпь родинок. Завороженный, он забывает и про водку, и про Иру.       Арсений не делает ничего такого, чего Шастун не видел до этого сотню раз, но этот танец необыкновенный, чувственный. Настолько горячий, что Антон заводится с пол оборота, возбуждение буквально скручивается в желудке.       — Теперь ты понимаешь, почему я так назвала это место? — спрашивает Ира, внимательно глядя на сцену. Ее, так же как и всех здесь, завораживает танец человека, чья жизнь кажется мгновением рядом с ее.       — Теперь я понимаю все.       Когда все заканчивается, Антон не уверен, не подсыпала ли эта ведьма чего в алкоголь. Потому что ощущения сильнее, чем от кокаина в тридцать третьем. Совсем недавно завязавший (на этот раз с опиумом) Антон понимает, что снова глубоко влип.       — Давай выпьем за чудеса, которые освещают нашу скучную жизнь! — восклицает Ира и делает глоток.       Потом еще один.       Они пьют, кажется, всю ночь. Антон не уверен. Антон не помнит.       Зато утром Антон просыпается в огромной кровати в огромной комнате с огромными зашторенными окнами. Вместе с ним на кровати, развалившись, словно кошки под солнцем, спят несколько тел. Трое мужчин и две женщины, кажется. Или трое женщин. Сложно разглядеть со спины. Знакомых из них никого нет, разве что одна из девушек очень похожа на вчерашнюю хостес. Но потом под одеялом кто-то движется, и на свет божий (точнее на тьму) вылезает Ира. Совершенно обнаженная, с распущенными волосами и слегка смазанным макияжем. Идеальная, как всегда.       — Доброе… Мм, утро? — потягиваясь, интересуется она. Быстро оглядев тела, тыкает в ближайшего. Тот недовольно мычит, переворачиваясь на другой бок. — Ох, замечательно, думала, помер уже.       — Затрахали? — фыркает Антон.       Чувство насыщения и истомы приятно растекается по венам.       Ира только улыбается, снисходительно так, мол, можно было и получше пошутить. Встает с кровати, брезгливо отпихивая чьи-то трусы, и идет к двери. Только там останавливается, оглядываясь назад, одним взглядом спрашивая, чой-то Антон за ней не следует. Напоследок сжав одну из удачно подвернувшихся ягодиц, Антон шлепает босыми ступнями за ней.       Парочка оказывается на просторной кухне. В первую секунду Антон начинает шипеть и прижимается к противоположной от окон стене, но только потом понимает, что панорамные окна покрыты странной краской, не пропускающей вредные лучи.       — О, это особенная разработка, — с улыбкой поясняет Ира, уверенно вступает в круг света. — Никакого уф-излучения.       Чуть успокоившийся мужчина боязно протягивает руку, позволяя солнцу коснуться своей кожи. Не жжет.       — Будешь завтракать? — интересуется девушка, стоя у большого холодильника.       — А что есть?       — Вторая положительная и третья… Мм, третья положительная.       — Давай вторую.       Вылив кровь из пакета в два бокала, она протягивает один бокал мужчине, аккуратно усаживаясь за барную стойку, заменяющую стол. Они молча пьют кровь.       Совершенно голые.       Квартира Иры находилась в той части Петербурга, о которой Антон ни черта не знал. Впрочем, об остальных он тоже имел лишь слабое представление. Так как собственного жилья у Антона не было, он решил остаться у нее, но бо́льшую часть времени в итоге проводил в сотне баров, расположенных по всему городу. Лето все еще ярко освещало мир, так что настроение Антона не поднималось выше нуля.       Сегодня — по какой-то неебически странной причине — Ира потащила его с собой в клуб. По ее словам, потому что ей скучно. Но Антон подозревал, что это чтобы не оставлять его одного в хате, которую он с легкостью мог превратить в притон.       — Все, голубчик, я по делам, — произносит она, высаживая его у входа свой клуб. Шастун тут же забивается в самый темный угол, посильнее натягивая капюшон. Оттуда он корчит ей страшные рожицы до тех пор, пока девушка не уезжает, оставляя его с мучительным выбором: пойти в клуб или поискать приключений в другом месте. Но учитывая, что сейчас всего одиннадцать часов утра, а все бары в это время закрыты, выбор становится очевидным.       Обнаружив, что основной вход закрыт, Антон обходит здание, плотно прижимаясь к стенке, чтобы быть в тени, и вламывается в заднюю дверь. Вламывается, потому что, неверно оценив свои силы, он просто вырывает хлипенький замок.       Судя по внутренним ощущениям, в клубе не больше трех человек. Так и есть — две уборщицы и еще один в дальней комнате. Антон идет прямо туда, закуривая последнюю сигарету в пачке. Уже у дверей понимает, кто это там, так что перед тем, как постучать, поправляет одежду, даже капюшон снимает. Но потом обнаруживает, что волосы ужасно грязные, так что капюшон возвращается на место.       — Войдите, — кричит Арсений, как только парень стучится. — А, это вы.       — Можно «ты», — низким, чарующим (как думает Шастун) голосом произносит он. — А что это ты здесь такой красивый оди-ин сидишь?       Арсений поднимает удивленный взгляд от бумаг, которыми, кажется, засыпан по самые уши.       — Работаю, — коротко отвечает он, снова возвращаясь к строчкам бухгалтерии. Заведение-то, может, и Ирино, но управляет всем здесь именно Арсений. А тут вот не сходится, непорядок.       — Как интересно, — тянет мужчина, оглядывая комнату в поиске места, на которое можно присесть. В итоге просто ложится на дрогнувший стол, придвинутый к стене. Поворачивается на живот, укладывая голову на сложенные на столе руки. Все еще удивленный Попов старательно его игнорирует, слишком занятой, чтобы вестись на тупые провокации. Только неодобрительно качает головой на курево, но не ругается. Антон, похоже, любимец Иры, что бы это не значило. А Шастун и не думает стесняться, продолжая дымить, стряхивая пепел прямо на пол.       — А что ты делаешь вечером? Снова выступаешь?       — Нет, работаю.       — Мм, ясно, — с сожалением глядя на дотлевающий окурок, тянет мужчина. — А завтра?       — Работаю.       — А послезавтра?       Арсений ничего не отвечает, прилагая все усилия, чтобы не обращать внимание на эксцентричного долбоеба. Трудолюбивый Попов вообще таких бездельников терпеть не может, слишком много ему всю жизнь приходится пахать, чтобы получить то, что хочется, чтобы нормально терпеть бессовестных зажравшихся детишек. Хотя на зажравшегося ребенка Антон похож не был, скорее на человека в глубокой депрессии, который солнца не видел уже несколько лет. Серьезно, что бы ни делал Антон со своей жизнью, но выглядел он реально хуево. Как мертвец или больной.       — Вот ты даешь приватные выступления?       — Нет.       — Даже за большие деньги?       — Нет.       — Курить будешь?       — Нет.       — Ну, я тоже, значит, не буду, — грустно глянув на пустую пачку, кивает Антон.       Еще минут пять проходит под тихие шорохи бумаг. Шастун, кажется, задремать успевает, вслушиваясь в мерное сердцебиение мужчины. Невольно задумывается о том, какая у него кровь. Для обычных людей любая кровь имеет одинаковый вкус, но для вампиров она различается. У алкоголика одна, у человека, любящего сладкое, другая. Вот от Попова пахнет пылью, бумагой, советскими квартирами и, как ни странно, детьми.       — Оу, — тянет Шастун. Он, конечно, не ханжа и всякое бывало, но ребенок, оставивший свой запах на мужчине, совсем еще маленький. И семи лет еще нет. — Так ты, значит, из этих?       — Из каких? — не выдержав бормотание парня, спрашивает Арсений. Глаз от бумаг при этом не отрывает.       — Любишь помладше?       Пару секунд Попов в замешательстве молчит. О чем это Антон? Или неужели он узнал о его интрижке с Ирой и теперь хочет разобраться?       — Наверное, — неуверенно произносит он, все еще не глядя на Антона.       — Я, конечно, не осуждаю, но есть законы, — и, подумав, добавляет. — Человеческие. Ты же человек?       — О чем ты, блять, говоришь?! — совершенно запутавшись, восклицает Арсений. В примирительном жесте Антон поднимает руки, при этом звучно стукнувшись подбородком о стол. — Какие законы?       — О педофилии, естественно.       — Ире двадцать шесть.       — Ей двести пятьдесят три, но дело же не в этом…       Повисает тяжелое молчание. Мужчины смотрят друг другу прямо в глаза. Антон пытается понять, педофил ли Арсений, а Арсений, в свою очередь, — не псих ли Антон.       — Так ты что, не занимаешься с детьми сексом?       От неожиданности Попов даже бумаги из рук выпускает, удивленно раскрыв рот.       — Нет.       — Уверен?       — Уверен.       — О, ну, так это же замечательно! — весело восклицает парень, переворачиваясь на спину. Голова его при этом свисает с края стола. — Потому что я тоже нет. Как у нас много общего.       Арсений молча крутит пальцем у виска.       На следующий день Антон снова притаскивается в душный маленький кабинет с одним-единственным окошком у потолка. По доброй воле — Ира предпочла остаться дома и даже предлагала разделить с ней досуг. Предложение было заманчивым, но в клубе его мог ждать Арсений, а вместе с ним — перспектива еще более приятного времяпровождения. Шастун все еще не понимал, как мужчина сопротивляется его чарам.       — Добрый день! — бодро приветствует он Арсения, чуть ли не с ноги открывая дверь. На него тут же смотрит пара удивленных и очень красивых глаз. — Как настроение?       Лицо у Попова выражает, кажется, вселенскую усталость. Темные круги под глазами, бледнющие щеки. Антон невольно задумывается, а не вампир ли это прелестное создание. Слишком быстрое для любого вампира сердцебиение тут же его в этом разубеждает.       — Здравствуй, — вяло отзывается мужчина.       Подождав пару секунд, пока ему предложат присесть (желательно на Арсовы коленки), и так и не дождавшись, Шастун снова заваливается на уже облюбованный стол. Сигарет у него нет, купленные вчера по дороге домой были выкурены в той же дороге. Ира отвезла его к клубу, но обратно не забрала, так что Антон пару часов добирался до дома. Ну, и в бар заглянул, это же ясное дело. Вон там бо́льшая часть сигарет и пропала: он помнил, что давал прикурить каким-то милым девушкам. Они выглядели скорее как подростки, но разговаривали о чем-то серьезном. Возможно, о Модильяни. Возможно, о пиве. Антон не помнит.       — Как твои дела? — интересуется Шастун, разглядывая мужчину. За свою недолгую по вампирским меркам жизнь он много красивых людей видел. Вон та же Ира, например. Так что Арсений точно не самый красивый мужчина из тех, кого он знает. Но это не мешало взгляду каждый раз возвращаться к его лицу, вглядываться внимательнее.       — Нормально, — слишком погруженный в дела, чтобы вести светскую беседу, Арсений даже не смотрит на Шастуна. Тот этим явно недоволен. Вчера этот неугомонный целый день просидел с ним, выводя из себя глупыми вопросами. Похоже, целью своей жизни эта шпала сделала испортить его, Арсения, жизнь.       Минут на двадцать воцаряется молчание. Антон болтает в воздухе ногами, лежа на спине, и лениво перебирает свои тысячу браслетов. Краем глаза Попов следит за тем, чтобы тот ничего не натворил, мысленно удивляясь контрасту молчащего Антона и Антона с радио вместо рта. Ему все еще интересно, какие отношения связывают его и Иру. Очевидно, что очень близкие: Арсений помнит ту нежность, с которой они касались и говорили друг с другом. Ходили слухи, что они любовники, но при этом одна из официанток упорно настаивала, что участвовала с ними в безумной оргии. Кто-то даже сказал, что такие оргии Ира устраивает каждую неделю. Вообще, Арсений не сильно удивлен. От Антона исходит какая-то странная аура, мрачная и безумно сексуальная. И хочется, и колется.       — Арсе-ений, — отдельным пунктом могло идти то, как Шастун произносит его имя. Будто они уже в постели ебутся.       — Пойдем на свидание?       — Я работаю.       — После работы?       — Я сплю.       — Между работой и сном, — упрямо продолжает Шастун, крутя в пальцах одно из своих колец.       — Я… Я натурал, — говорит первую попавшую в голову мысль.       — Я тоже был сорок лет назад, — с усмешкой отвечает парень.       В очередной раз Арсений удивляется его ебанутости.       — Мне девушки нравятся, понятно? Жен-щи-ны, — четко произносит Арсений, на этот раз глядя прямо в наглое Шастово лицо. У того улыбочка такая гаденькая, вот бы ее своим кулаком стереть. Но инстинкт самосохранения говорит, что это не лучшая идея.       С минуту Антон молчит, просто смотрит на него. А потом резко поднимается на ноги, неопределенно машет рукой и уходит. Арсений выдыхает с облегчением. Не то чтобы ему прям не нравился Антон, он забавный, просто его присутствие совсем не помогает работе. Возможно, если бы обстоятельства были несколько иные (у Антона Ира, и Арсений точно не хочет встревать перед начальницей) и сам Шастун перестал бы его донимать своими бреднями, они бы даже подружились. Или не только подружились, думает Попов, лениво листая бумаги. Бо́льшая часть сделана, он здесь с раннего утра, и теперь можно идти домой. Но что-то держит Арсения на месте.       Проходит не больше пятнадцати минут, как Антон возвращается. Причем возвращается триумфально, с гордо поднятой головой, на которой криво сидит светлый парик, и в туфлях, которые ему явно малы. Пятка буквально свисает, так что на каблуках Шастун идет причудливо сгибая ноги. Вместо привычных уже джинсов и мантии он напялил платье, которое и до этого было мини, но сейчас скорее футболка. Оно черное латексное, и вообще удивительно, что Антон в него влез. Тряпка едва-едва прикрывает пах и торс до груди, так что Арсений легко может разглядеть и волосатые ноги, и торчащие снизу розовые трусы с лягушками. Но Антон мало того, что напялил сценический костюм одной из девочек, так еще и накрасился. Ну, как накрасился — намазал губы помадой, а глаза испачкал, судя по виду, в саже.       — Смотри, я мадама, — весело говорит Шастун, с грохотом приземляясь на стол. Одна туфля при этом слетает у него с ноги. Потянувшись, он берет с Арсова стола карандаш и засовывает в рот на манер сигареты. — Огонька не найдется?       Арсений, увлеченный этим фарсом, подходит к нему. Как будто щелкает зажигалкой, прикрывая ее от несуществующего ветра, и подносит ко рту Антона. Тот быстро «подкуривает» и кокетливо улыбается. Чуть-чуть помады попало на зубы, и она сильно размазалась в левом уголке губ.       — Подожди, — Попов протягивает руку, хватает пальцами за слегка шершавый подбородок, удерживая на месте. Шастун замирает. — У тебя здесь размазалась.       И одним движением вытирает помаду, пачкаясь в ней. Они стоят так близко, что могут чувствовать запахи друг друга. Только вот незадача: Антон пахнет дождем, под который попал вчера, сигаретами и больше ничем. У него будто нет своего запаха. Это неожиданно пугает Арсения, но он не двигается, прижав большой палец к абсолютно блядским губам. До тех пор пока Антон не вытаскивает язык и широким движением не облизывает помаду. И улыбочка эта сучья.       Громко выдохнув, Арсений ошарашенно наблюдает за парнем, а потом вдруг улыбается. И смеется, отклонившись в сторону, прикрывая рот одной ладонью. Шастун смотрит на него секунду, а потом присоединяется к веселью. Ржут они минуты три, громко (Антон) и слегка истерично (Арсений).       Несколько дней от назойливого ухажера никаких вестей. То, что Антон именно ухажер, Арсений понял после того, как он притащил ему охапку цветов. Причем по какой-то совершенно невразумительной причине он воткнул в шикарный розовый букет несколько сорванных на клумбе амарант. То, что это амарант — пояснил сам Антон, очень многозначительно подвигав бровями. Больше он таких очевидных жестов внимания не делал, если не считать настойчивую заинтересованность в походе на свидание с Арсением. Целую неделю Антон каждый день приходил в клуб, чтобы поболтать с Арсом, пусть даже тот почти не отвечал. Дважды он попал не на его смену, но веселые уборщицы ему все рассказали. Это казалось и милым, и пугающим одновременно. Впрочем, как и все, касающееся Антона.       И вот, уже пятый день как его нет. То ли он помер в какой-то подворотне, то ли вообще в другую страну укатил — непонятно. Арсений пытался отрицать, но все равно пришлось признать, что он начал скучать по этому неугомонному дурачку. Если он умер, Арсений расстроится. Чуть-чуть.       По какой-то невероятной причине в этом клубе безумно много бумажной работы. Откуда она берется черт знает, но делает ее в основном именно Попов. Ира, официальная владелица сия предприятия, бо́льшую часть времени развлекается и пропивает свою жизнь, оставляя всю работу на своего помощника. Должность «управляющего» была добыта Арсением по́том, блестками и еще раз по́том. Конечно, он безумно благодарен ей за все, что она делала и делает ради него, но куда она слила пол-ляма за два месяца — совершенно не ясно. Попов уже тянется к телефону, чтобы набрать девушку, как в дверь стучат. Ладно, шутка, нихуя он не постучал, просто завалился, едва не падая на ходу.       — Здра-авствуй, — вяло поздоровался Антон и упал на облюбованный стол. Не успел Арсений ничего сказать, как Шастун громко захрапел.       Старая мантия, вся в пыли, была порвана в нескольких местах и, кажется, в чем-то испачкалась. Волосы у Шастуна были чуть подпалены, а на футболке несколько дырок, как будто от ножей. Но лицо его в порядке, и ран никаких вроде нет. Небось набухался и спалил себе волосы, а потом еще в кусты залез и одежду порвал.       Игнорируя дрыхнущего парня, Арсений продолжает работать. Только подкладывает ему под голову свернутую кофту, валяющуюся здесь со времен открытия клуба. Кому она принадлежит, Арс не уверен, но вряд ли кто захочет ее надеть после того, как об нее обтерлась Шастова голова.       — Че-орт, — тянет Антон, впервые за два часа издавая какой-то звук. Переворачивается на бок, но в итоге просто падает на пол. — Блять.       — Ты в порядке? — перегнувшись через свой стол, Арсений смотрит на попытки Шастуна подняться. Парень показывает два больших пальца, а потом все-таки встает на ноги. Пошатывается.       — В полном, моя звездочка, — кивает он. — Как твои дела? Оглядывая явно не в лучшем состоянии Антона, Арсений понимает, что его дела охуительные просто.       — Все в порядке. Вот ра…       — Работаешь? — с ухмылкой предугадывает Антон.       — Ага.       Они молчат пару минут, глядя друг на друга. С каждой секундой Антон, кажется, увереннее стоит на ногах, даже качаться перестает.       — Если у тебя все хорошо, я пошел, — коротко говорит он и действительно направляется к двери.       — Эй! — неожиданно даже для самого себя, окликает его Арсений. — Ты что, так быстро уйдешь?       — Я пришел убедиться, что ты в порядке. Теперь мне пора.       И уходит. Еще на три дня.       Сам себя не обманешь, вот и Арсений не пытается. Он прекрасно осознает, что это глупость полнейшая, но волнение за Шастуна не пропадает. В последний раз он казался таким… настоящим, что ли. Недолго, всего несколько секунд, но таким правдивым. А еще без него скучно. Вот это самое главное. Совершенно неожиданно ворвавшись в его жизнь, Антон окрасил ее новыми, психоделическими, но яркими красками. Как будто кусочек безумия появился в скучной, монотонной, серой жизни. Теперь это безумие ушло вместе с его носителем, и Арсений снова оказался наедине с обыденностью.       Ненадолго.       — Привет! — громко произносит Антон, еще не до конца открыв дверь. На лице его широченная заразительная улыбка, в одной руке огромный пакет, а в другой — переноска. Кошачья переноска. Но сперва внимание Арсений обращает не на это. Старая мантия Шастуна исчезла, ее место заняла огромная сиренево-розовая толстовка с изображением какой-то женщины, так же — розовая кепка с целующимися котами и совершенно пидорские узенькие черные джинсы.       — У тебя новая одежда? — от удивления Арсений не может удержаться и не спросить.       — Что? — он опускает глаза вниз, словно сомневаясь, что на нем вообще есть одежда. — А, да. Ира подарила. Она сказала, мне идет розовый.       — Тебе идет.       — Спасибо, — Шастун улыбается еще шире, хотя, казалось бы, куда еще больше. — А это тебе.       И протягивает переноску, с писком и шуршанием кладя пакет на землю. Совершенно растерянный Арсений послушно берет переноску из рук, выйдя из-за стола. Она тяжелее, чем ему показалось сначала. Едва не напевая себе под нос, Антон открывает дверцу и вытаскивает… Что-то.       — Это Маркиз! Или Маркиза… Ну-ка, — Шастун крутит кошку, пытаясь разглядеть ее. Правда, кошка это слегка преувеличено, скорее вывернутая наизнанку барашка. — Хуй разберешь, если честно.       Отложив переноску в сторону, Попов берет в руки удивительно спокойного кота. Сразу видно, что это просто взрослый котенок, только морда у него высокомерная от слова «дохуя». Не сопротивляется, но и лизаться не лезет, просто спокойно сидит на руках. Только лапкой отпихивает назойливо лезущего к нему Антона, ударив по щеке.       — Посмотрите на него, деловой какой, — сюскается с котом парень, поглаживая его за ухом. Он издает тихие недовольные звуки, но попыток к бегству не предпринимает. — Прямо марки-из настоящий. Или гра-аф.       — А почему ты мне его даришь? – и, подумав, добавляет: — Ты же мне его даришь?       — Конечно, тебе, — фыркает Шастун, продолжая баловаться с котом. С кошкой. Хуй поймешь. — Ты говорил, что любишь котов.       — Правда?       Оторвавшись от почесываний, Антон лезет в карман джинсов и достает скомканный лист бумаги. Развернув его, зачитывает вслух.       — Любит котов. Мечтал в детстве о коте, — и, словно за подтверждением, поднимает глаза на мужчину. — А это кот. Мне сказали, самый лучший.       Арсений молчит о том, что недолюбливает сфинксов и всегда хотел пушистого рыжего, а не темного короткошерстого дьявола. Молчит и о том, насколько Антон ебанутый и пугающий. Потому что это все не так уж важно на фоне того, насколько этот жест приятным теплом оседает в сердце.       — Спасибо, — тихо произносит он и, сдвинув кошака на одну руку, свободной легко сжимает Шастову ладонь.       Горящие глаза парня стоят того.