Граф

      По полу рассыпалась мраморная крошка от столешницы. Нетерпеливо отряхнув свои руки от нее, Антон одним слитым движением оказывается рядом с мужчиной, обнимает его лицо ладонями и целует. Глубоко и мокро, со слюной на подбородке и вкусом семени. Если бы Арс уже не сидел, то у него бы колени подогнулись от такой чувственности. Вместо этого он обнимает парня за шею, зарывается пальцами в густые волосы на затылке.       Обычно громкий, Шастун в постели (метафорической) оказывается тихим и ласковым. Как огромный пес, он даже не целуется, а скорее лижется, и, если бы ситуация была другой, Арсений бы над этим посмеялся. Но сейчас он может только чувствовать болезненно сильную эрекцию, мешающую ему не то что смеяться, но даже думать.       — Держись, — тихо бросает Антон, отстраняясь, и Попов честно бы его услышал, но был слишком занят наблюдением за его влажными и чертовски выделяющимися — на бледном лице — губами. Без дальнейших предупреждений Шастун закидывает его ноги к себе на талию и встает — поднимает стодевяностосантиметрового мужика как ребенка.       — Блять! — от удивления восклицает он, крепче обнимая парня за шею. Тот фыркает, поудобнее обхватывая его так, чтобы ладони удачно легли на задницу. — Это горячо.       — А это? — и проводит своим неприлично длинным языком вдоль Арсовой шеи, оставляя страстный поцелуй на косточке ключицы.       — Еще горячее, — признает Арсений, скрещивая ноги за его спиной. В следующее мгновение они падают на кровать. Когда они успели переместиться с кухни в спальню?       Антон, чьи руки оказываются свободны, гладит и мнет ими все доступные места, при этом так аккуратно и нежно, будто боится Попова сломать. Раньше бы Арсений скривился от такого клише, но сила, заключенная в этих руках, поражает. Он видел, что может сделать миниатюрная Ирина, а на что способен немаленький Антон, он даже не представляет.       — Арс, — зовет его парень, и, судя по тону, уже не первый раз.       — А?       — Ты сильно дорожишь этими трусами?       — Что? Нет, — удивленно отвечает он. Кивнув, Шастун подцепляет пальцами резинку и рвет белье так, будто это размякшая бумага. Арс соврал бы, сказав, что это не возбуждает.       Когда Антон впервые увидел мужчину в тот злополучный вечер, он предполагал, что они окажутся в таком положении. Но он и подумать не мог, что будет испытывать такую бурю эмоций и чувств. Арсений будит в нем что-то темное, скрытое сотней масок, до чего даже Ира добраться не могла. Привыкнув считать себя вампиром довольно свободных взглядов, Антон впервые почувствовал, что не готов делиться и отпускать. Не сейчас, когда он знает, как может смотреть Арсений на того, на кого ему не плевать.       Кожу на груди он кусает, наверное, слишком сильно, заставляя мужчину коротко вскрикнуть. Долго об этом Арс не думает: Антон засовывает себе в рот сразу два своих пальца, зубами стаскивает кольца, роняя их на кровать, и начинает буквально отсасывать своей руке. Мысли теряются. Выглядит это горячее, чем вся порнушка, что Попов видел за свою жизнь. Как минимум потому, что теперь он может прикоснуться к этому совершенству. Что он и делает, прижимая самые кончики к его коже на шее и плечах. Гладит невесомо, пытаясь свыкнуться с отсутствием привычного жара от тела.       Шастуновские глаза горят потусторонним огнем, который разжигали в древности ведьмы, призывая кровожадных духов забрать свое. Это завораживает — Арсений не может оторвать глаз. Даже то, что парень вытаскивает свои пальцы изо рта и обхватывает ими Арсов член, не заставляет его оторваться от лицезрения этой удивительной картины.       — Ты искусство, — говорит он вампиру, и тот, наконец, прикрывает свои бесновские глаза, начиная двигать ладонью. Открывает рот шире, так что Арсений может разглядеть влажный розовый язык и едва сдерживает желание схватить его пальцами. Это слишком ебануто даже для него.       Закусив губу, Попов одной рукой хватает за его плечо, а вторую прижимает к своей груди. Сжимает соски, усиливая ощущения. Удовольствие растекается по всему телу, как патока, заполняет каждую клеточку.       Арсу кажется, что если он кончит, то умрет. В последнюю секунду он настолько в этом уверен, что успевает испугаться. А в следующую — уже не думает ни о чем.       — Вот черт, — растягивая гласные, произносит мужчина. Не сразу открывая глаза, он просто прислушивается к своим чувствам. Шастун выпустил пальцы изо рта, возможно, оставив на них свой укус. Арс не уверен. Но когда он открывает глаза, то видит, как вампир облизывает испачканные в сперме пальцы, и лицо его выражает крайнюю степень удовлетворения. — Блядский боже.       Наклонившись, Антон вылизывает так же живот мужчины, из-за чего мышцы на нем напрягаются, слизывает каждую каплю, застрявшую в отросших волосах на лобке и животе. Черт, раньше бы Арс сказал, что это мерзко, но Шастун это делает так, будто исполняет религиозный ритуал.       Поклоняется своему собственному божеству.       В объятьях Арсения, понимает Шаст, спокойно. Обычно алкоголь, наркотики и все те, прекрасные и не очень, люди, что побывали в его постели, заставляют демонов сделать шаг назад. Только он все равно чувствует их присутствие рядом, ощущает это затылком, никогда полностью не забывая о том, какие ужасы он видел. Какие ужасы он делал сам. Но в этих руках все иначе. Будто Арс осветил всю комнату, каждый темный уголочек, и не осталось места, где эти твари могли бы спрятаться. Антон думает, любовь ли это, давно уже зная ответ.       Они лежат на кровати Иры, голые, от мужчины все еще пахнет усталостью и беспокойством, а его тело покрыто легким слоем пота. На пробу он лижет его плечо — да, действительно соленое.       — Мне надо принять душ, — говорит Арсений голосом человека, который не хочет ничего делать. Он раскинулся на кровати, явно спокойно чувствуя себя нагим. Что ж, у них это общее.       — Могу тебя отнести.       — Нет, спасибо, — со смешком отказывается он, приподнимается на локтях. Смотрит на Антона спокойно и расслаблено, так что у бедного вампира сердце бы замерло, если бы могло. — Лучше найди нам одежду. Ты, конечно, великолепен…       — Спасибо.       — ... Но я не хочу щеголять голым задом перед Ирой, — заканчивает он с улыбкой. — Если она неожиданно придет, это будет неловко.       Секунду Антон думает над этим, представляя, что девушка сделает с ним за сломанную столешницу и разворошенную кровать. Приятного мало.       — Она уже видела тебя голым, — приводит аргумент в свою защиту. — И меня тоже.       Выражение лица Арсения как-то незаметно меняется. Он уже не первый раз задумывается над тем, какие отношения у этих двоих и ревнует ли он теперь. Потому что сейчас, думая об Антоне в Ириной постели, он ревности не испытывает, но замени девушку кем-нибудь другим — и внутри что-то неприятно тянет.       — Кстати об этом, — стараясь звучать небрежно, произносит Попов. Садится, опираясь на спинку кровати, и притягивает колени к груди. — Со сколькими людьми ты спал?       — Не могу тебе на это ответить, — пытаясь пересчитать всех, отвечает вампир. — Мне больше сотни лет, а вампиры не слишком сдержаны в половых связях. Так что я не знаю точную цифру.       Это логично, думает Арсений, разглядывая простыню.       — Окей, тогда отношения? Или их тоже не помнишь? — сдерживая легкое раздражение, которое вспыхнуло черт знает от чего, спрашивает он.       — Одни.       — Одни? — от удивления Арс даже рот открывает. Даже у него было примерно десять девушек за последние десять лет. А этот…       — Ага, — пожимает плечами Антон. — У меня всего один опыт в серьезных отношениях.       — С Ирой?       Шастун молча кивает, отводя взгляд к окну, и все раздражение исчезает так же неожиданно, как и появилось.       — Мне… Мне надо в душ, — запинаясь, выпаливает мужчина и, спрыгнув с кровати, быстрым шагом идет в ванную. Антон себе в удовольствии попялиться на его задницу не отказывает.       Закрыв за собой дверь, Арсений выдыхает, только сейчас понимая, что задержал дыхание. Стараясь привести мысли в порядок, забирается в душевую кабинку, на автомате настраивая воду. Не замечает, как она становится слишком горячей, оставляя на коже красные следы. Слова Антона волновать его не должны, однако волнуют. Очень сильно, мать его, волнуют. Как кто-то, проживший сотню лет, имел всего одни отношения? Может, Антон врет?       Нет, ругается на себя Арс. Он не соврал ни разу с момента их знакомства, сейчас это становится очевидно. Феноменально честный Антон всегда был откровенен, даже открыт до болезненности. Все это время Арсений думал, что он дурачок, но оказался сам в дураках.       Почему Ира, это понятно. Судя по тому давнему рассказу об их знакомстве, именно она его и обратила. Если у вампиров действительно все так работает. А еще, по-видимому, Антон умер во время войны.       Мысль о том, что Антон действительно умирал, вызывает иррациональный ужас. Он нарастает, настолько, что Попов впопыхах домывается, накидывает халат и вылетает из ванны.       Конечно, Шастун все так же валяется на кровати, раскинув конечности в стороны. Но его глаза закрыты, а кожа такая бледная, что страх его только усиливается. Поэтому он забирается к нему рядом, руками к щекам прижимается.       — Арс? — удивленно тянет Шаст, размыкая веки. Еще сильнее удивляется, когда видит, что в глазах у Попова слезы. — Что случилось?!       — Мне так жаль, — тихо произносит он. Наклоняется вперед, лбом упирается в его макушку. — Так сильно…       — За что? Что произошло? — в голосе у Антона проскальзывает беспокойство. Но это не то беспокойство, которое испытываешь, когда друг долго не возвращается. Это то беспокойство, что означает «я готов укрыть тебя от всех бед». Арсений уверен, что он готов. Что Шаст грудью на амбразуру ляжет, и дело не в бессмертии.       Он думает о том, что произошло утром. О том, как Шастун решил, что он хочет спрыгнуть, и пытался спасти его. Что ему было плевать на собственную боль, невыносимую, наверное, но не плевать на то, как у него дела.       — За все, что тебе пришлось пережить, — отвечает Попов, смаргивая слезы. — О том, что я считал тебя лгуном. Что ты разбился насмерть сегодня из-за меня.       — Но я не мертв! — явно пытаясь его успокоить, быстро отзывается парень.       Мужчина отстраняется, садится, подогнув под себя ноги, и смотрит в широко распахнутые зеленые глаза.       — Но тебе так часто приходилось умирать.       Буря, которая отражается во взгляде Шастуна, сметает все. Словно ураган, который поместили в банку, поймали, как мотылька. Ураган, способный уничтожить все вокруг, смирно веселящий своих пленителей.       — Это не твоя вина, — наконец, говорит он, севшим голосом.       — Да, но мне жаль.       В своей, как оказалось, не такой длинной жизни Арсений ломался. Его ломала жизнь, ломал он сам, много чего произошло. До сегодняшнего открытия он думал, что Антон похож на него в молодости: такой же шалопай и бездельник, завтрашний алкаш. Но он повзрослел, не дал жизни доломать себя до конца. Теперь же все, что он пережил, кажется сущими пустяками.       — Иди ко мне, — негромко зовет Шастун, раскинув руки в стороны. Не произнося ни слова, Попов забирается к нему на колени, обнимает поперек туловища и прячет лицо на груди. Арсений редко позволяет себе быть слабым, но он знает, что Антон не станет использовать это против него. — Это ничего, мой хороший.       Арсений ворчит что-то неразборчивое и слезать с него сегодня не собирается. Не то чтобы Шаст был против.       Когда Арс уходит, Антон приступает за работу. Сначала прибирается, меняет постельное белье на Ириной кровати, хотя это и бесполезно. Она все равно запахи учует. У нее вообще какой-то феноменальный нюх, как будто она не вампир, а оборотень. Мысль об Ире с ушками и хвостом заставляет Шаста улыбаться все то время, что он убирается.       Еще в самом начале, когда он решил не сразу уезжать из Питера, а на время остаться, девушка выделила ему отдельную комнату, которую он превратил в нечто, похожее на логово художника-алкаша. Но не все ли художники алкоголики?       В этом-то и была причина, почему он затащил Арса к Ире, а не себе. Вместо кровати тут стояла конструкция из фантиков, пустых бутылок и книг, так что разглядеть за этим саму кровать было нереально. Пахло чем-то средним между кабаком и библиотекой, а каждые два метра стояла пепельница. Самым чистым участком оставалось кресло, единственный свободный предмет мебели, но вокруг были так же разбросаны смятые листки бумаги и пустые пачки сигарет. Только хорошее кондиционирование квартиры спасало ее от смрадных запахов антоновского пребывания. Но Ира не жаловалась, а, значит, все в порядке.       Забравшись с ногами в кресло, кривую попытку закосить под викторианскую эпоху, он взял в руки карандаш и альбом. Он редко рисовал чем-то, кроме обычного карандаша, привыкший обходится самым малым. Антон мог быть одним из самых богатых людей мира, но вместо этого ходил в потершихся конверсах и футболке, которую нашел у себя в почтовом ящике. Сейчас на нем были только высохшие трусы и майка, которая явно принадлежала не Ире. Судя по запаху, когда-то ее носил мужчина средних лет, у которого есть домашнее животное. Скорее всего, собака. Псины вообще пахнут так, что хер выстираешь.       Зажав в губах неподожженную сигарету, он начинает рисовать. И время исчезает. Если вы окажетесь достаточно внимательны, то заметите, что во всей квартире нет часов. Вообще. Ни настенных, ни наручных, ни каких-либо еще. Бо́льшую часть времени все шторы также задернуты, кроме, может, гостиной, поэтому следить за временем почти невозможно. Антон эту привычку за девушкой заметил давно, но точного ответа все еще не знал. Возможно, она просто не хотела вспоминать о скоротечности жизни вокруг. А может, просто не любила часы.       Именно в таком положении его и застает Ира, молча проскользнувшая в комнату. Шастун почти не пугается, почти привыкший к ее бесшумности. Черт, если она хотела, она могла вообще не издавать ни малейшего звука. Но вот она заходит в комнату, даже не морщится от беспорядка вокруг, и ее лицо не выражает ни одной эмоции. На ней та же одежда, она даже не сняла обувь.       Ничего не говоря, девушка забирается к нему в кресло, упираясь коленями по сторонам от его бедер, а руками крепко стискивает шею. Такая, на самом деле, маленькая и нежная, она лучший человек, которого Антон знает, и сердце сжимается от того, как она цепляется пальцами за ткань футболки на его спине.       — Милая? — тихо зовет ее Шаст, объятьями закрывая ее от всего мира. Если бы была такая возможность, он навсегда спрятал бы ее у своего сердца.       Ира не отвечает, и на их собственном языке это означает «давай помолчим». Ничего больше не делает, просто сидит, прижавшись близко-близко. От ее волос пахнет медикаментами и смертью.       В таком положении проходит не меньше получаса, но это лишь мгновение в их бессмертном существовании. В одну секунду она сидит морально раздавленная у него в руках, а в следующую — уже на ногах и улыбается как ни в чем не бывало. Если бы Антон был дураком, то поверил бы.       — Ира…       — Я не хочу об этом говорить, — обрывает его девушка. — Вот что я действительно хочу, так это выпить. Поэтому одевайся, мы едем.       — Куда?       — Еще не знаю, — и вылетает из комнаты.       Приходится надеть еще слегка мокрые, на поясе, джинсы и толстовку, от которой пахнет влажностью, но по крайней мере не кишками и блевотой. Зато Ира надевает красивое золотое платье, открытое настолько, что еще чуть-чуть — и это будет неприлично. Она красится, быстро, отточенными движениями, рисуя на своем лице лицо более жизнерадостного человека. На ее фоне Антон выглядит как бомж, впрочем, его это совсем не волнует.       Как хорошая девочка, собирающаяся нажраться, она вызывает такси.       — В «Арку», пожалуйста, — говорит Ира тем тоном, который обычно использует для общения с незнакомцами. Этот тон не меняется вот уже сто лет.       Всю дорогу она держит Антона за руку так сильно, что он начинает бояться за целостность своих костей. К счастью, до бара они добираются без происшествий, все конечности остаются в сохранности.       Охранник, стоящий на входе, явно собирается не пустить Антона внутрь, и это понятно. Но одного взгляда девушки достаточно, чтобы тот сразу отступил назад. Он здоровается, называя Иру «госпожой Кузнецовой», и это чуточку забавно. Она только улыбается самыми уголками губ и заходит внутрь. Нет, не так. Она вплывает внутрь, и ни у кого вокруг нет шансов ее не заметить.       Пока они следуют за официантом к своему столику, она не выпускает Шастову руку, но тот и не против.       — Мне нужно что-то мозговыносящее, — в ее исполнении это слово перестает звучать нелепо. — Вы понимаете, о чем я?       — Как насчет?.. — и произносит что-то сложно понимаемое. Кузнецова щурится, словно размышляя, и тут уже вмешивается Антон.       — Принесите бутылку текилы, лимонное мороженное и, — на несколько секунд заглянув в меню, он мысленно фыркает. Как много выебонов. — Рибай. А мне самый крепкий кофе, что вы можете сделать, и стейк.       — Какую прожарку стейка желаете? — если официант и был удивлен, то не показал этого.       — Rare.       — Я не уверен, что…       — Если вы не можете мне прогреть стейк две минуты, просто принесите кусок мяса, — и, подумав, добавляет: — Чем больше крови, тем лучше.       Кивнув, официант все-таки уходит. Все время, что им несут бутылку и кофе, они молчат. Ира рассматривает свои ногти, а Антон по старой привычке — всех окружающих. Ему требуется полминуты, чтобы найти все входы и выходы.       Рюмок им приносят две, но Ира их игнорирует, залпом выпивая четверть бутылки. Лицо ее при этом не выражает ни одной эмоции.       — Мы с Арсом переспали, — наконец, говорит Антон. — Точнее он отсосал мне, а я ему подрочил. Но это все равно считается, верно?       — Смотря как на это посмотреть, — слегка безразлично отвечает девушка. — Это ты мне столешницу раскрошил?       Шастун кивает, не чувствуя вины, но понимая, что должен.       — Неудивительно, — пожимает плечами она и впервые с момента своего возвращения выдает хоть какую-то живую эмоцию. Ухмылка на ее лице смотрится очень юно. — Он настолько хорош.       Тихо фыркнув, Антон кивает. Наверное, для кого-то другого обсуждение мужчины, с которым они оба занимались сексом, может показаться странным. Но Шаст скорее считает забавным тот факт, что все они трое спали друг с другом. Невольно навевает мысли о тройничке.       — Мы поговорим о том, что с тобой случилось? — осторожно спрашивает он, кладя руку на ее бедро.       — Да, — спокойно отвечает она. — Но не сейчас.       Это ему подходит.       — Лучше скажи мне, — с плохо скрываемой хитринкой в голосе произносит она. — Ты влюбился в моего управляющего?       — Я почти уверен, что люблю его, — без капли смущения, Антон только улыбается. — Это очень приятно, любить кого-то так. Снова.       — Да, — Ира кладет свою руку поверх его в опасной близости от паха. Но никого из них это не волнует. — Я чувствовала что-то похожее, когда встретила тебя.       В этих словах уже давно нет прежних пылких чувств, только любовь одной личности к другой, всеобъемлющая, такая большая и надежная, какая редко бывает у людей. Антон не думает об Ире постоянно, потому что ему не нужно. Ира — константа его жизни, и это не изменить. Арсений же совершенно другое дело. Черт, Шастун все время думает о нем, и это глупо, он не ведет себя обычно как клоун. Не настолько, по крайней мере. Но этот мужчина волнует его, заставляет испытывать столько всего разом, что ебануться можно.       — Это хорошо, что ты встретил его, — продолжает девушка, и ее лицо приобретает нежное, ласковое выражение. Словно у матери, которая радуется за свое чадо. — Давно не видела тебя таким.       — Каким?       — Счастливым, — она гладит его по тыльной стороне ладони, касается мелких шрамов. — Ты даже пить начал меньше!       — Да нет. Это неправда, — убежденно говорит Шастун.       — Ты заказал кофе.       Ой.