Утрата

      Огонек свечи едва заметно дрожит, как дрожат пальцы Уилла. Он переводит взгляд на тронное место и видит там настоящий трон, со спинкой и резными подлокотниками в форме оленьих рогов. За спиной трона — витраж, на котором изображена Эбигейл Хоббс, которая глядит на него с любовью и нежностью, а из шеи ее сочится стеклянная кровь. На троне, в окружении свечей — Ганнибал в своем демоническом образе, черный, с рогами, прекрасный… Уилл больше его не боится и делает шаг к трону. Демон-Лектер милостиво протягивает руку к нему навстречу, и Грэм понимает это, как разрешение двигаться дальше.       Он опускается на колени перед троном и чувствует, как глаза наполняются слезами.       — Прости меня, — задыхаясь, произносит Уилл, что-то внутри срывается, слезы текут ручьем, — Прости… Ты… Ты так нужен мне! Я…       Последняя фраза стоит ему нечеловеческих усилий, но это правда, святая правда, которую следует говорить в святом месте. Пусть Ганнибал отвергнет его, пусть прогонит, но он должен сказать.       — Я люблю тебя, — выдыхает Грэм и замирает с закрытыми глазами, понимая, что надеяться не на что.       Ганнибал покидает свой трон, и демонический облик облетает с него, как старая краска. Он снова становится красивым немолодым мужчиной, элегантным и ухоженным. В его глазах — тепло и принятие, и, решившись поднять веки, Уилл видит это. Лектер стирает слезы с его щек, гладит волосы…       Он подает агенту руку — тот какое-то время просто смотрит на четкие линии ума и сердца, не в силах поверить себе, а потом осторожно вкладывает свои дрожащие пальцы в ладонь доктора. Лектер рывком поднимает его с колен и прижимает к себе. Их губы встречаются, это головокружительно, сладко и грешно — поцелуй в доме Господнем, но они уже не могут оторваться друг от друга, сплетаясь, сливаясь, превращаясь в единое целое…       …А за их спинами на витраже кровью плачет Эбигейл…       Уилл открывает глаза, очнувшись от грез, и вдруг четко осознает, что Ганнибал здесь, он буквально чувствует его взгляд на своей коже. На секунду агент застывает, словно каменная статуя, не в силах обернуться. Столько раз он проигрывал эту встречу в своем воображении, но, когда момент настал, все его тело сковал лед.       Медленно Уилл оборачивается навстречу неизбежности, затаив дыхание в ожидании взгляда Ганнибала.       Тот стоит возле подсвечника, и огни бросают неверные тени на его рельефное лицо. Глаза кажутся совсем темными, и Грэму становится страшно. Болит шрам, болит душа… И вместе с тем он впитывает черты его лица, вспоминает их вновь и чувствует, что еще секунду — и не выдержит, бросится ему на шею… Целовать или убить — пока неизвестно. Они молча смотрят друг другу в глаза. Время останавливается. За стенами капеллы начинается дождь. Как тогда, когда он уходил в ночь, покидая Грэма навсегда, разочарованный в своем творении настолько, что предпочел его оставить.       Одновременно они делают шаг навстречу друг другу, словно танцуют какой-то сложный средневековый танец. Движение доносит до Уилла его запах — ни один аромат никогда не томил его так, как этот.       — Уилл, — бесстрастно произносит Лектер.       — Ганнибал, — эхом отзывается Грэм.       — Я советовал тебе не приходить.       — Я редко следую советам. Кому это знать, как не тебе.       «Он убил Эбигейл, — напоминает себе Уилл, борясь с влечением, — Он — убийца» «Это ты убил Эбигейл. Мы могли бы быть вместе, если бы не ты. Вместе и счастливы»       — Болят ли твои раны? — дождь стучит в окна и двери.       — Нет, — лжет Уилл, — А твои?       — Болят, — на краткий миг на лице Ганнибала проскальзывает скорбь, страшная, вселенская, которой нет названия в человеческом языке, но он мгновенно возвращает контроль над собой. Однако чуткая натура Уилла уже откликается на эту боль, так созвучную с его собственной. Они — живое доказательство дилеммы дикобраза — чем ближе, тем больнее обоим. Они постоянно должны находится на расстоянии боли. И любой, кто окажется между ними, пострадает, как пострадала Эбигейл.       — Ты пришел, чтобы поймать меня? — сурово спрашивает Лектер, приближаясь еще на шаг.       — Нет, — отвечает Грэм, тоже делая шаг навстречу. Расстояние боли сокращается.       — Так зачем же? — еще ближе, еще больнее.       — Может, за прощением? — неожиданно сам для себя произносит Уилл, еще немного приближаясь. Осколки разбитой чашки в груди смещаются от этого движения, все внутри словно вновь начинает кровоточить. Стучит дождь, стучит сердце Грэма, и иных звуков под сумрачными сводами капеллы нет.       Ганнибал молчит, и с каждой секундой его молчания жизнь покидает Уилла.       — Я давно простил тебя, помнишь? — отстраненно произносит Лектер. — Чего еще тебе нужно от меня?       «Я люблю тебя! Я хочу снова быть с тобой! Я хочу наши вечера, ужины и прогулки! Я хочу наше понимание и взаимность! Я хочу, чтобы ты забрал меня, может, даже убил, но только забери, где бы ты ни был, забери меня!» — бьется в голове Уилла, он уже открывает рот, чтобы это сказать, но только задыхается, не в силах произнести ни слова. Это так просто звучало в воображении, так просто… И так невозможно в реальности.       Ганнибал смотрит на него выжидающе, в глубине его глаз таится надежда, он не справляется с собой, подается навстречу Уиллу и…       Ничего не происходит.       Волшебство этого мгновения разрушается, чашка разбивается вновь. Грэм молчит. Ганнибал на секунду закрывает глаза, веки его дрожат, но он в очередной раз справляется с собой.       — Нам не о чем больше разговаривать, — профиль в полумраке капеллы, поворот головы, быстрые шаги прочь… Уилл в порыве протягивает руку ему вслед, уже почти готовый сказать, но не говорит. Только застывает так, в неверном свете свечей, глядя, как Ганнибал снова исчезает в пелене дождя…