Утрата

      Уилл не помнит, как он вновь оказался в катакомбах, но отчетливо слышит монотонное накрапывание воды. Кап. Кап. На третий раз профайлер силится разомкнуть налитые свинцом веки, и пред глазами его мучительно разливается кровавое марево. Грэма бьет лихорачный озноб.       — Уилл, — его имя доносится словно из темноты, эхом отталкиваясь от стен черепной коробки. — Открой глаза. Смотри на меня.       Слепое желание повиноваться несмело поднимает голову, вяло копошится в его воспаленном сознании, но Грэм не в силах подняться и оттого лишь невнятно качает головой.       — Ганнибал, — его голос срывается от ужаса, когда профайлер понимает, что остался один наедине с отвратительной темнотой. Неужели он еще не воздал сполна за свое предательство, за свое малодушие, неужели вновь и вновь переживать ему свои грехи? Уилл глухо и судорожно выдыхает, и ему, поглощенному бесконечной тьмой, кажется, будто секунды, накрапывая на пол, сливаются в вечность.       — Уилл, — резкий запах, возникший прямо под носом, медленно вырывает его из болезненного забытия, тормошит, оседает на оголенных нервах, заставляя прийти в себя, и профайлер открывает глаза.       Видение мигом рассеивается: то не прохладная сырость катакомб, но кровавого цвета вино поминутно срывается с горлышка опрокинутой бутылки тяжелыми каплями.       — Он достался мне, — не вопрос, а безжизненное утверждение.       — Нет, — тихо отзывается Ганнибал, застегивая пуговицу черной рубашки у самого его горла, и Грэм вдруг осознает, что одежда его идеально чиста и льнет к телу холодным касанием шелка. — Ты просто хмелен. Закрой глаза. Усни. Окажись у реки.       Он слышит, слышит, и отчаянно мотает головой, из последних сил вцепляясь в чужое запястье.       — Не лги мне! За что, Ганнибал?!       — Ты просто слишком идеален для этого мира. А теперь спи. Я буду рядом с тобой, — прохладная рука убирает со лба Уилла взмокшие волосы.       Но он не желает спать, не желает тратить последние секунды угасающего сознания — он хочет видеть учителя, не расставаться с ним еще хотя бы мгновение, быть вместе еще только миг, ослепительный и последний, ведь он так долго искал его, ведь он ждал его всю свою жизнь.       — Мы не можем вместе существовать в этом мире, — успокаивающе говорит Лектер, — Мы слишком похожи. Что ж, ты должен гордится. Я впервые признаю кого-то равным себе.       — Я… Горжусь, — сбивчиво отзывается с пола Уилл — его дыхание затруднено, каждый вздох стоит все большего усилия. Сквозь марево затуманенного разума он замечает, что доктор тоже дышит с трудом, и это удивляет его — ведь яд явно достался ему. Однако профайлер быстро вспоминает, что и во втором бокале содержалась толика яда — значит, и Ганнибалу должно быть нехорошо.       — Иди ко мне, — зовет Грэм, — Помоги мне уснуть. В последний раз.       Ганнибал приближается к своему угасающему творению и протягивает руку, не в силах отказать себе и ему в последнем прикосновении. Их дыхание, сбивчивое и хриплое, почти синхронизируется.       — Я люблю тебя, — шепчет Уилл, пряча лицо в складках рукава учителя. Темнота заслоняет ему глаза, все плывет.       — Сегодня кошмары более не потревожат тебя, — ровным голосом отзывается доктор Лектер, склоняясь над распластавшимся на мраморе пола профайлером. — Они все здесь. Среди нас.       Уилл едва заметно кивает, соглашаясь с тонким замечанием. Да. Ганнибал Лектер — самый худший из его кошмаров, воплотившийся в реальность: его милосердный Бог, его Дьявол. С минуту, покуда сознание все еще бьется в его отравленном мозгу, Уилл пытается решить, кем все-таки был Ганнибал Лектер: преклонить колени можно и пред Дьяволом, тем самым уподобив его божеству, однако первый не знает прощения. Так что же все-таки имел в виду Ганнибал, возвеличив его, уподобив самому себе?       — Раскинь руки, — вдруг отзывается доктор, отнимая ладонь. — Ты подобен Христу, страдающему на кресте.       Уилл снова чувствует слабеющее, приглушаемое действием яда желание подчиниться, но попытки его столь слабы, а разум — столь туманен, что Ганнибал сам заботливо расцепляет его руки, что были сложены им же на груди, и Уиллу вдруг кажется, что он понял, наконец понял замысел Ганнибала.       — Ад пуст, — дрожащим голосом шепчет он, отсекая неверную личину божества. — Все… — он успевает подумать, что известная фраза станет последним вздохом, что сорвется с его побелевших губ, но сознание его угасает. Для того, чтобы отчаянно вспыхнуть вновь. В последний раз.       Вспыхнуть — встретить взгляд, полный боли и холода, запечатлеть любимое лицо — и потухнуть, как свеча, которую задул ветер. Вечный, холодный, безжалостный ветер…       Ганнибал ложится рядом с Уиллом и позволяет себе уснуть, отдавшись на милость угасающему дыханию. Мир остановился, и больше спешить некуда. Все, кто нужен, уже здесь.