Часть 18
11 октября 2018 г. в 21:18
Теплый летний ветер осыпал загорелую кожу нежными поцелуями. Небо окрашивалось ненастоящими цветами желтых роз, оранжевых тюльпанов и красных гвоздик, и всех их окутывали тонкие облака, как розовая сладкая вата. Птицы пели где-то в лесу, летая сквозь кроны деревьев. Море шумело вдали, а Чимин сидел на огромном балконе на подвесных качелях и ел мороженое из глубокой тарелки. Сладкое, с вишневым сиропом, целой вишней без косточек и покрошенным печеньем.
Несмотря на вечер, было все еще очень жарко, и мороженное приятно охлаждало, хоть вкус уже чертовски надоел. Но Чимин доедал его, словно обязан сделать это, вылизать тарелку до чиста, чтобы даже капли сиропа не осталось, ни кусочка вишенки. Он закончил как раз, когда скрипнули ворота и зашуршал гравий на подъездной дорожке под колесами дорогой машины. Серебристый кабриолет с заказными номерами, на которых вместо цифр было «BLD KNG».
Чимин поставил тарелку на стеклянный столик и нервно поправил короткие шорты и тонкую, развевающуюся на ветру рубашку. Ему в этом не очень удобно, но отец дарит ему дорогую одежду и хочет, чтобы парень ходил в ней, потому что она очень подходит его красивому молодому телу. А Чимин не имеет право сказать «нет», и, смотря вдаль на отблески заходящего за лесом солнца, ждет, когда за ним придут и позовут на ужин. Сегодня — особенный, потому что отец собирался сделать то, что давно хотел. Чимин ждал этого дня с дрожью в коленях, но с пугающей смелостью внутри.
Шаги послышались задолго до того, как с тихим шелестом открылась дверь на балкон, и помощник отца вышел с не зажженной сигаретой в руке, сказав:
— Спускайся к ужину через двадцать минут. И надень приготовленный костюм.
Этот высокий парень с суровым выражением лица всегда ходил в строгом костюме, несмотря на летнюю жару, и был одним из приближенных отца. Он закурил, даже не взглянув на сына своего босса, глядя вдаль, туда, где ветер трепал кроны деревьев, где и взгляд Чимина терялся порой на долгие часы. Дым развеивался и поднимался к небу, тая на фоне горящего в огне заката чистого неба. Скоро там появятся звезды, столь яркие и холодные, что на них невозможно смотреть без содрогания. Чимин наблюдал их каждую ночь, и только они знали все его тайны.
Он встал и прошмыгнул обратно в дом почти сразу, как услышал приказ. Оставаться с кем-то из этих парней было просто невыносимо для него. Словно тень, парень быстро прошел по коридору и вошел в свою комнату, заперев за собой дверь на щеколду и замок. Неожиданно для него самого дыхание немного сбилось и сердце потеряло ритм. Почему-то все время казалось, что кто-то следит за каждым движением в каждой комнате, кроме этой.
Здесь всегда было темно, он любил, когда окна завешены шторами, потому что тьма или хотя бы полутьма придает чувство безопасности, скрытности от всего мира. Жаль только, что нельзя было скрываться здесь всегда, когда душа требовала тишины и покоя. Порой Чимин думал: какого это — жить жизнью, которая принадлежит только тебе и никому больше? Наверное, прекрасно. И приятно.
Все еще держась за ручку двери, он неровно вздохнул и закрыл глаза, унимая дрожь во всем теле. Мурашки пробежали по коже, когда он обернулся и увидел на кровати аккуратно разложенный и чертовски старомодный ханбок цвета неба. Чимин скривился от недовольства и подошел ближе. Когда он с неохотой надел белоснежную чогори и паджи, в самом деле, цветом сегодняшнего неба, оказалось, костюм ему очень даже шел. Может быть, ему даже понравилось бы надевать такое, окунаться в атмосферу прошлого, если бы все это сегодня и всегда в его жизни не значило то, что значило. Для чего он должен надевать подобные наряды. Кто-то говорил ему об этом, где-то он слышал случайно, и картинка, пусть и не сразу, но сложилась. Все-таки парню было уже не десять лет, и он знал, что его ждет.
За пять минут до ужина в дверь постучали, но входить не стали. Женский голос произнес нерешительно: «Ваш отец уже ждет вас». Прозвучало почти как приговор. Перед выходом Чимин еще раз посмотрел на себя в большое тройное зеркало, проверяя, все ли в порядке. Легкий, полупрозрачный шелк выглядел очень красиво на худом теле, касаясь кожи легко и невесомо. Гадкие слезы подступили невовремя, он смахнул их привычным движением и несколько раз провел ладонью по волосам, немного взъерошивая их. Уже пора идти. Он никогда не будет готов покидать свое уютное убежище.
Там, снаружи, идя по коридору и спускаясь по лестнице, Чимин чувствовал себя совершенно другим, чужим самому себе человеком. Или даже не человеком вовсе, а куклой. Зато какой красивой куклой.
— Прекрасно выглядишь сегодня! — улыбнулся отец, только увидев его. — Прошу, садись, не стой так скромно.
И Чимин подчинился, подходя к столу и опускаясь на колени напротив отца. Легкая ответная улыбка далась невероятно трудно и все равно вышла очаровательной и естественной, как всегда. Стол уже был уставлен вкусной едой, от только запаха и вида которой живот жалобно заурчал. Девушка в белой блузке и короткой юбке принесла графин вина и разлила его в два бокала. Чимин со смущением наблюдал за ней.
— Мне тоже? — спросил он, не поднимая взгляда.
— Да, ведь сегодня особенный день, — ответил отец, смотря на него с любовью и поднимая свой бокал. — Выпьем за это!
Едва заметно краснея, он тоже взял полный бокал красного вина и поднял его, а потом выпил так, словно это был лишь виноградный сок. Он слышал, что алкоголь может помочь избавиться от волнения и неприятных мыслей, и давно ждал дня, когда сможет сам попробовать. Отец рассмеялся, наблюдая за сыном, допивавшим весь бокал до дна. На языке стало горько и противно, но Чимин даже не поменялся в лице, а потом в голову слегка ударило и тепло разлилось по телу.
Никто не останавливал его, поэтому этот ужин прошел спокойнее, чем любой другой до этого. Чимин смеялся и улыбался, болтая почти без умолку и чувствуя неподдельное счастье. Ведь все в его жизни теперь было так хорошо, так здорово! Еще пару лет назад он и мечтать не мог, что у него будет все, что только можно пожелать. А цена всему этому… Так ли она высока?
— Не хочешь пройтись к пляжу, пока не стемнело? — предложил отец, когда ужин подошел к концу.
— Конечно! — радостно согласился Чимин. Ему так нравилось чувство опьянения, забиравшее на самое дно души всю скованность, волнение и ответственность за собственные поступки. — Можно даже искупаться, сегодня такая отличная погода!
Из-за широкой улыбки Чимин не смог увидеть, как по лицу отца скользнула тень недовольства.
— Ты не выходишь из дома днем, пока меня нет, — сказал мужчина, не отводя взгляда, пока сын немного неуклюже вставал из-за стола. — Почему?
— Не знаю, просто… — ответил он, краснея, и виновато опустил голову, не закончив предложение.
— Ты можешь выходить из дома, когда захочешь, — улыбнулся отец и положил руку ему на плечо, когда они шли к заднему выходу, где за стеклянной дверью видна длинная мощеная тропинка, ведущая прямо к спокойному, невероятно красивому морю. — Никто не будет удерживать тебя здесь силой, малыш. Просто не уходи надолго, чтобы не заставлять меня волноваться.
На последних словах он чуть сильнее сжал плечо Чимина, который с замиранием сердца заметил это, несмотря на опьянение. Словно что-то кольнуло в груди. Напоминание о том, что он здесь пусть и по своей воле, но не принадлежит себе. И он сказал в ответ: «Хорошо», — с самой очаровательной и милой улыбкой. Теперь небо уже не горело сводящими с ума цветами, они исчезли, и тьма начала неспеша смахивать с него синеву, открывая взору звезды. Здесь, далеко от Сеула, они светят гораздо ярче. Темнеющее море вдали шумит, лаская низкими волнами остывающий песок. Ветер с солоноватым запахом треплет легкий шелк и охватывает все мысли необъяснимым волшебством.
Они гуляли туда-сюда по пляжу где-то полчаса, которые пролетели для Чимина невообразимо быстро. Вечер ведь был замечательный, конечно, ему чертовски не хотелось, чтобы он заканчивался. Но всему однажды приходит конец, и вскоре они вернулись обратно в дом. А на свежем воздухе опьянение почти улетучилось вместе с запахом моря и спокойствием жаркого дня и теплого вечера.
Атмосфера в доме была совсем другой, и словно, как только дверь за ними закрылась, вся свобода, какая только могла быть у Чимина, исчезла. Щелк — и ничего больше. Рука отца уже давно покоилась на его талии, а не на плече, и он вел его наверх, в свою спальню с огромной, ужасно удобной и мягкой кроватью. Раньше, бывало, он просил сына оставаться с ним на ночь и просто спать рядом. Словно давая ему привыкнуть, подготавливая к чему-то большему, чему время пришло сегодня.
По мере приближения к комнате отца, сердце Чимина забывало свой ритм, а дыхание сбивалось понемногу с каждым шагом. Но, когда еще одна дверь за спиной закрылась с тихим щелчком, какая-то часть Чимина вдруг почему-то осталась там, снаружи, и он понял, что не чувствует почти ничего.
Отец подвел его к постели, говоря нежности и давая обещания, что все будет хорошо, которые сын совсем не слышал, смотря в пустоту. Едва заметная дрожь прошла по телу, когда теплые руки мужчины сняли с него шелковые одежды и коснулись обнаженной кожи. Больше всего Чимин боялся не того, что вот-вот должно было произойти, а того, что каким-то странным, необъяснимым образом он сам в одно мгновение исчезнет и перестанет существовать.
И внезапно, как удар по голове, в сознании взорвалось воспоминание. Отец подтолкнул его к кровати и стал ласкать, а потом осторожно растягивать, тяжело дыша от пожиравшего душу желания. Голос, запечатлевшийся в памяти, произнес шепотом: «Моти». Отец скинул и свою одежду на пол, прижимаясь всем своим телом к хрупкому телу парня, столь красивого и невинного, что это сводило с ума. И снова: веселый шепот и смех: «Моти, ты ведь не спишь?». Отец целует его в шею, оставляя красный след и медленно, аккуратно входя в него. «Вот и спи, Моти… Я люблю тебя».
Он услышал собственный громкий стон словно со стороны. Но тело, по которому растекалась тянущая боль, тело, горевшее в чужих руках — принадлежало ему, и голос этот был его. Дрожа и плача, Чимин стонал — это доставляло небывалое удовольствие мужчине, нежно обнимавшему его, целовавшему шею, плечи, грудь; и думал только: «всего лишь секс в обмен на лучшую жизнь. Небольшая цена жизни. Небольшая цена», — это сводило с ума, кружило голову, убивало голос в голове, шептавший: «Моти, я буду с тобой всегда». Он знал, что все это — отвратительная и гадкая ложь, но пытался поверить в первую и прогнать из памяти вторую.
Все безуспешно, бесполезно. Король был счастлив, думая, что Чимин плачет от удовольствия, потому что тот улыбался, и никогда даже после не догадывался, какие чувства разрывали его душу на множество частей. Позже, когда все закончилось, лежа рядом с отцом, Чимин думал, что все-таки сломался. У него не осталось сил, и в темноте, в тишине ночи, он лишь поднял взгляд к окну, где виднелось прекрасное звездное небо, и спросил пустоту, зародившуюся в нем: «Больше меня не будет?».
С того дня слез больше не было. И боли тоже. Он похоронил ее глубоко внутри под красивой, холодной маской счастья жизни, украшенной милой, чарующей улыбкой. Никто никогда не смог бы узнать, что Чимин променял бы все богатство мира и самого себя, ради возвращения одного единственного августа, безвозвратно потерянного во времени. А потом он и вовсе забыл об этом, уснув крепким, сладким сном на многие годы.
В тот день, когда Чимин достал такие желанные для отца сведения, тот захотел взять его, как только закончилась последняя назначенная встреча. Много вопросов еще осталось решить, но они забылись и потеряли всю важность, когда сын пришел к нему в спальню в одном легком халате, свободно завязанным лентой на бедрах. Все это стало так привычно Чимину, что однажды он даже начал получать от этого удовольствие. Все-таки, Король был одним из лучших, с кем ему приходилось спать. Порой даже позволял быть сверху. И говорил так много о любви, что этому, казалось, невозможно было не поверить.
Уже ночью, оставив уснувшего отца в постели, Чимин вернулся к себе и закинулся амфетамином, потому что уже не мог терпеть, весь день не было возможности сделать это, и он чувствовал себя достаточно хреново, чтобы наплевать на режим сна и завтрашние дела, правда недостаточно, чтобы отказать отцу. Именно поэтому, прямо во время секса, противные воспоминания начали цепляться за мысли, утаскивая их в трясину, где царила боль, которую он много лет успешно подавлял наркотиками и алкоголем. Было ужасно трудно сохранять улыбку на лице, изображать чувственные стоны, когда ненависть к одному единственному человеку поглощала без остатка. Так что, пока лед еще не подействовал, Чимин матерился, ходя по комнате туда-сюда, и бил себя по лицу, как будто это могло выбить отвратительные мысли из головы.
Но наркотик подействовал и разжег давнюю обиду, зарядив его безумной энергией. Чимин проработал до самого утра, периодически закидываясь еще для поддержания состояния. Улыбка, похожая на звериный оскал, не сходила с лица все время, ведь все, что он делал теперь, было ради мести. Сладкой, сладкой мести. Всего-то и нужно: забыть, что когда-то он его… любил.